Элитарное безумие

Е.Ермак, 2021

Когда забота о собственном здоровье становится навязчивой идеей, самое время обратиться к врачу. Главное, чтобы этот врач не сделал хуже.

17.

Роман Петрович долго не мог уснуть. Тело за день не устало, да и как оно могло бы устать, если доктор перемещался до клиники на велосипеде, а внутри клиники только до кабинета, до туалета, до столовой. Шагомер на его телефоне был уверен в том, что доктор скончался… Впрочем, и сам Роман Петрович все чаще задавал себе вопрос, он ещё жив? Он кому-то нужен?

В квартире таилась вечная тишина, на работе он редко принимал больше пяти человек в день. И все эти люди не вызывали у него желания помогать. У них были какие-то несерьёзные болячки, которые не требовали его вовлечённости. Роман Петрович чувствовал, что его разум костенеет, а в душе происходила какая-то глупая борьба между завистью к богатым и врождённым желанием быть хорошим. Но вернуться обратно в бюджетную больницу Роман Петрович уже не мог. Хотя там для него не составляло труда быть тем, кем видела его мать, когда была жива.

В приемном покое всегда было невесело, но оттого очень ярко чувствовалось то, что ты живой, ты не болеешь, ты живёшь, ты дышишь, ты голоден. Ах, какой аппетит у Романа Петровича разыгрывался в те дни и ночи на работе! И все моментально сжигалось словно в топке, потому что надо было двигаться, слушать, щупать, чувствовать чужую боль, демонстрировать понимание и надежду.

А теперь в"Скарлетт"Роман Петрович вдруг стал тугодумом и начал потихоньку обзаводиться брюшком. Безобразие! Он взял себе за правило подниматься в кабинет и спускаться в столовую исключительно пешком. На своем пятом этаже Роман Петрович начинал задыхаться.

Кроме него по лестнице иногда поднималась Надя с ресепшн, и Роман Петрович не понимал, зачем ей это. Надя была худа словно тростинка. Однако у нее были свои причины ходить пешком. Во-первых, на втором этаже работал Юра, который недавно порвал с ней отношения и вывез из ее квартиры свой немногочисленный скарб. Во-вторых, когда Надя видела бывшего возлюбленного, равнодушно скользящего по ней взглядом, то чувствовала такую ярость, которой просто необходимо было дать выход. И выход был в том, чтобы шагать по ступеням в узких лодочках на шпильках до изнеможения. Поэтому, если Роман Петрович начинал задыхаться от ходьбы, то Надя, наоборот, к последнему этажу становилась спокойной и усталой.

— Готовитесь к пляжному сезону? — Роман Петрович первым преодолел последнюю мраморную ступень и глядел сверху на Надю. Ей оставался ещё один лестничный пролет. Она вскинула голову и показала зубы: то ли улыбка, то ли звериный оскал.

— А вы считаете, что мне следует поработать над своей формой?

— Нет, ну что вы! — Роман Петрович испугался, что обидел Надю. — Это мне нужно сбрасывать вес, вам это совсем ни к чему…

— А что я слишком худая? — зло спросила Надя, — или что? Что со мной не так?

— Но с чего вы взяли, что с вами что-то не так? Извините, если я обидел вас.

— Вы тут не причем. Настроение просто тоскливое ужасно. Все бесит и раздражает!

***

Потом Надя привела к нему свою дочку на УЗИ.

— Что-то на живот она жаловаться стала, посмотрите?

— Конечно. Приводите ее в выходной, когда начальства нет. Я бесплатно посмотрю…

— Ну что вы… А камеры над кабинетом и в коридоре? Будет видно, как она зашла, а потом вышла чуть ли не через полчаса. Вам ещё и попадет, Роман Петрович! Я оплачу. Просто мне удобно здесь на работе. Не везти ее никуда. Это ведь подросток. Еле-еле, вообще, ее уговорила на УЗИ сходить.

— Надя, не беспокойтесь, я знаю, как обмануть камеры. Никто ничего не узнает. Зачем вам переплачивать?

Разговор происходил в столовой клиники. Считалось, что в ней камер нет, поэтому сотрудники обычно себя чувствовали тут комфортно.

Надя отламывала длинными пальцами кусочки от булки и запивала зелёным чаем. Роман Петрович сидел напротив за столиком и наблюдал, как Надя ест. Булка все не уменьшалась, потому что Надя отщипывала от нее совсем уж микроскопические кусочки. Роман Петрович пил черный чай.

— А научите, как вы обманываете камеры?

Роман Петрович улыбнулся какой-то хищной, неожиданной улыбкой.

— Секрет фирмы, Наденька, — он поднес указательный палец к губам, — т-сс… Я вам ничего не говорил.

На самом деле Роман Петрович как-то проконсультировал охранника Костика по поводу болей в спине. Костик большой с виду и крепкий частенько жаловался на поясницу. Роман Петрович порекомендовал тому укреплять мышечный корсет и, между делом, узнал пароль от своей камеры. Иногда доктор ради комфорта проносил к себе в выходные в кабинет кофе и пил его там, что строго запрещалось в клинике. Роман Петрович потом заходил на свой компьютер, подключался к охранному монитору и стирал со своей камеры себя, заходящего в кабинет с большой кружкой кофе.

В выходные было мало пациентов, и Роман Петрович задавался вопросом, что, по мнению владельцев клиники, должен делать доктор в кабинете. Спать? Смотреть кино? Зависать в соцсетях? Или быть может изучать профессиональную литературу? Как будто теория без практики может поддерживать в нем огонь энтузиазма?

Роман Петрович даже завидовал девушкам с ресепшн или медсестрам из кабинета, где по утрам принимали кровь. Вот у них был аврал! Они горели на своей работе, их день мчался со скоростью света. А у него что? Вечное ожидание стука в дверь? И в лучшем случае он примет шесть пациентов? В течение рабочего дня? Почему он не удовлетворен вечно своей работой? В приемном покое он мечтал о покое! А теперь в"Скарлетт"он мечтает об аврале…

Ещё эти несносные пациенты, а чаще пациентки! Капризные, своенравные, лживые и богатые! Богатые! Которые ежеминутно помнят, кто они, сколько у них денег, и что все им должны! Улыбаться, восхищаться и преклоняться перед властью кошелька?

Впрочем, Романа Петровича больше обижало равнодушие, когда к нему относились, как к предмету мебели или даже, как к специалисту, но такому человеку, который ничего сам по себе не стоит, не существует в отрыве от исследования их организма.

Вот повадилась к нему ходить одна такая. Полная дама с пальцами сардельками, на каждом из которых подразумевалось кольцо, если бы, конечно, оно могло бы налезть. У дамы под пятьдесят лет был голос, совсем не подходящий под ее комплекцию. Слабый голос, какой-то надорванный, словно он не мог преодолеть какой-то барьер.

Дама возмутила Романа Петровича своим хамским поведением. Она сразу подчеркнула, что все врачи в платных клиниках лгут и хотят ободрать ее как липку. Доктор слушал, слушал, мысленно затыкая себе рот, но потом не выдержал и спросил:

— Зачем же вы пришли ко мне, если считаете, что я вас обману и дам направления на лишние анализы или обследования?

— Молодой человек! Вы радуйтесь тому, что я пришла и содержу эту вашу"Скарлетт". Просто делайте свое дело и знайте, что в дурочках меня оставить вам на удастся!

Дама с брезгливой гримасой легла на кушетку и оголила свой выдающийся живот, а Роман Петрович нанес гель на датчик и принялся им водить по коже пациентки, при этом выслушивая от нее то, как ей неприятен и липок этот гель, этот доктор, эта клиника и даже эта страна.

Каждое ее слово болезненно отзывалось в сознании доктора.