Остров инвалидов

Ирина Тузова, 2022

Как удивительно устроен мир – сколько случайностей или совпадений происходит в нашей жизни. Порой мы не задумываемся об этом или, удивившись, весело отмахиваемся от таких забавных или загадочных стечений обстоятельств. Любопытство Вики не знает предела, и она-то уж точно не отмахивается, а старается побольше разузнать о заинтересовавших ее событиях. И, несомненно, оказывается в гуще детективной истории. Она не может остановиться, даже когда сама попадает в непростую жизненную ситуацию. Содержит нецензурную брань.

«Низкий поклон врачам и медицинским работникам.

Целую ваши профессиональные и заботливые руки.

Все персонажи вымышлены. Любые совпадения исключены.»

Глава 1

Говорят, у каждого врача есть свое маленькое кладбище, неправда, не у каждого

«Пришло время действовать. Тянуть дальше не стоит», — размышлял он.

Наполнив шприц раствором, он собирал медицинский поднос и все необходимое в пакет.

— Ну как вы тут разместились, Галина Сергеевна? Удобно? Никто не мешает? — заботливо спросил он, войдя в одноместную палату, расположенную в самом малолюдном закутке.

Поставив поднос на прикроватную тумбочку и придвинув стул к постели, он сел рядом с ней и внимательно посмотрел на пациентку.

— Где моя сиделка? — вместо ответа спросила Галина Сергеевна. Она пристально и с недоверием смотрела на него.

— У нее небольшая пересменка, она же живой человек. Скоро вернется. А вот укольчики пропускать нельзя, поэтому я сам сейчас все сделаю. Мы заботимся о своих пациентах.

— Не надо мне никаких укольчиков! Пусть сиделка сделает, когда вернется! — Галина Сергеевна была готова кричать, но была слишком слаба, поэтому голос ее звучал хоть и надрывно, но тихо. — Вы специально завезли меня в самую отдаленную палату? Сюда даже медсестры почти не заходят. Сиделку мою куда-то спровадили…

— Голубушка вы моя, нельзя ведь вам нервничать, — чуть не плача сказал он и стал ласково поглаживать ее сухие бледные руки. — И потом, вы ведь сами жаловались на шум, на утомляемость от большого количества людей. Мне сейчас очень обидно, что вы не оценили всех наших стараний. Но да это ничего, пустяки. Нельзя нам в таких ситуациях обращать внимания на несправедливости. Вот вы поправитесь, встанете и еще спасибо скажете, — он ласково заглядывал ей в глаза, при этом поправляя медицинские перчатки на своих руках, но Галина Сергеевна только отвернула голову к стенке.

— А укольчик все-таки надо сделать. Как же, обязательно надо. У вас такая сложная операция была, врачи так старались. Можно сказать, с того света вас вытащили. Сейчас в процессе восстановления очень важно строго соблюдать все назначения. Иначе все псу под хвост. А мы же не хотим напрасных усилий? Ну конечно не хотим. Давайте ручку, — приговаривая, он смочил салфетку спиртом, протер ею место на внутреннем сгибе локтя и стал медленно вводить препарат в вену.

Галина Сергеевна лежала, все также уставившись в стену, и, казалось, никак не реагирует на происходящее. Только по щеке ее стекала одинокая слеза.

— Ну вот и умничка, хорошая моя, — похвалил он и стал суетливо собирать медицинский поднос и остатки его содержимого в пакет.

— Так, перчатки я потом сниму. Что еще? Ничего не оставлено? — бормотал он про себя, как вдруг поймал на себе взгляд Галины Сергеевны, полный ненависти и отчаяния. Она попыталась привстать со своей постели, но у нее ничего не получалось. Рот беззвучно открывался и закрывался, будто невидимые перегородки не пропускали ни единого звука из ее горла.

— А что это у нас такое? Куда это мы засобирались? Нужно полежать, полежать, — строгим голосом сообщил он и прижал Галину Сергеевну к постели. — Ложитесь и не дергайтесь. Сейчас вы уснете и все будет хорошо. Нужно поспать, — его голос снова стал убаюкивающим. — Засыпайте. Засыпайте. Засыпайте…

Галина Сергеевна и вправду закрыла глаза и затихла. Он, будто в ожидании чуда, пристально смотрел на нее. Неожиданно тело ее забилось в конвульсиях, она захрипела, потом резко выдохнула и окончательно замерла. Он стал щупать ее пульс, а затем печально опустил голову. Уже направившись к выходу, он еще раз посмотрел на нее и сказал:

— Ну что же, спи. Спи вечным сном. Покойся с миром.

***

Реабилитационный центр «Весна» считался одним из лучших в стране и своим названием призывал к надежде на возрождение, как природа пробуждается после долгой холодной зимы. Центр предлагал широкий комплекс восстановительных мер и принимал пациентов с последствиями самого разного диапазона заболеваний и травм. Патологии органов сердечно-сосудистой, эндокринной, пищеварительной, мочеполовой, дыхательной, нервной систем. Нарушения функций организма опорно-двигательного аппарата, после операций на суставы, позвоночнике, онкологического профиля.

Огромное современное многоэтажное здание стояло в окружении тихого парка, укрывая своих пациентов от будничной суеты и давая возможность начать жизнь заново. Первые три этажа занимали административная часть, бассейн и кабинеты высокотехнологичной медицинской помощи, которые были буквально напичканы новейшим медицинским оборудованием. Все остальные предназначались для комфортного размещения пациентов, сгруппированных по заболеваниям на отдельных этажах. Венчал эту грандиозную постройку монументальный стеклянный купол, образуя на верхнем этаже зимний сад и комнаты релаксирующего покоя. Здание было построено по кругу, имея внутренний дворик с уникальным ландшафтным дизайном, где за счет расположенного далеко наверху стеклянного купола царила неизменная весна. На каждом этаже располагались буфет, где столовались пациенты, кабинет заведующего отделения, ординаторская, процедурная, прачечная, одно и двухместные палаты с собственными прихожими, душевыми и туалетными комнатами. Окна всех палат были обращены во внутренний двор, в царство вечнозеленого праздника, и, таким образом, внешний мир для восстанавливающихся здесь людей сводился к созерцанию природы. Коридор казался бесконечным, постоянно сворачивая в сторону и замыкаясь по своей окружности. От закольцованного центрального коридора шло множество ответвлений, и если бы можно было посмотреть на здание реабилитационного центра сверху со срезанной макушкой, то оно было похоже на райский остров со множеством замысловатой формы мысов, образующие этакие лагуны. Или огромного монстра с круглой головой и витиеватыми отростками-клешнями, исходящими прямо из его головы.

Попасть сюда мечтали многие, ведь здесь действительно ставили на ноги даже в самых, казалось бы, безнадежных случаях. Кто-то использовал все свои связи и знакомства, чтобы попасть сюда. Другие покупали санаторные путевки, и доход, полученный от этого, шел на развитие реабилитационного центра — несмотря на щедрую господдержку, дополнительные источники финансирования играли существенную роль и позволяли внепланово приобретать необходимую медицинскую технику. Но основной поток пациентов поступал сюда из институтов и центров нейрохирургического профиля после сложнейших операций.

Организовать и контролировать деятельность такого учреждения было не из простых задач, но Вениамин Павлович справлялся. Без малого двенадцать лет он возглавлял реабилитационный центр «Весна» и имел степень доктора медицинских наук. Он прошел путь от практикующего врача до прекрасного управленца, поэтому работа центра была выстроена в совершенстве, и никакие нештатные ситуации не могли сбить ход этого четко отлаженного механизма.

А нештатные ситуации, хоть и не часто, но все же происходили. То электричество отключалось, то аварийный прорыв труб водоснабжения или канализации. В таких случаях сразу включалось ресурсозамещающее оборудование, и никто — ни сотрудники, ни пациенты — не замечали перебоев. Самым серьезным происшествием здесь считалась смерть, а такое, к сожалению, бывало. Процесс восстановления человеческого организма сложен и не всегда предсказуем. Один больной выкарабкается из такой передряги, что врачи и сами, бывало, диву давались. А другой — вроде и кризисную черту перейдет, но мог за считанные мгновения угаснуть от какой-нибудь нелепости. Все очень индивидуально, как говорят многие присягнувшие Гиппократу.

Не все летальные исходы были поводом для созыва медицинских советов. Смерть Галины Сергеевны таким поводом явилась. И не мудрено — легендарная личность, общественный деятель, к ней прислушивались самые известные политики, а вся ее жизнь была без остатка посвящена простым гражданам. В далекое советское время она начинала как следователь, распутывая различные преступления. С развалом Союза, она занялась депутатской деятельностью и помогала не только своим избирателям, но и всем нуждающимся в ее помощи. Галина Сергеевна никогда не юлила и не хитрила, и за эту прямоту ее боялись и ненавидели многие власть имущие, однако ее бесспорный авторитет и безукоризненная репутация служили ей броней и щитом. В своей бурной деятельности она не обзавелась семьей и не обросла богатствами, проживая одинокую и аскетичную жизнь в постоянном решении чьих-то несправедливостей.

В малом конференц-зале Вениамин Павлович собрал заведующих отделениями, лечащего врача Галины Сергеевны — Вячеслава Игоревича, а также главную медицинскую сестру — Елену Николаевну. Патологоанатом Иван Федорович, крупный мужчина с сильными и натруженными руками, что, бесспорно, помогало ему в его непростом деле, зачитал заключение — смерть наступила в результате острой сердечной недостаточности. За ним выступил геронтолог Олег Владимирович, который неустанно намекал на преклонный возраст умершей, чем явно хотел обосновать ее кончину. Потом заслушали мнения заведующих отделений. Доложились также Вячеслав Игоревич и Елена Николаевна. Заключительное слово взял директор реабилитационного центра.

— Общественность нам доверила самого ценного своего представителя, известнейшего во всех кругах труженика и, наконец, просто золотого человека с большим сердцем — Галину Сергеевну. А мы ее здесь, получается, не уберегли! Она выдержала сложнейшую операцию на позвоночнике. Всем казалось, что она шла на поправку, когда ее перевели в наш центр. По крайней мере именно так все освещалось в прессе. Как мы сейчас будем смотреть в глаза людям? — Вениамин Павлович обвел тяжелым взглядом присутствующих.

Все молчали и старались не встречаться взглядом со своим руководителем. Каждый понимал, какие репутационные риски могут последовать. Несмотря на то, что смерть Галины Сергеевны стала неожиданностью, однако, согласно данным аутопсии, была вызвана вполне объективными причинами. Тем не менее, вездесущие журналисты только и искали повода для сенсаций и в один момент могли перевернуть все с ног на голову.

— Ме..ме..ме… Меня не в чем обвинить, я делал все возможное и невозможное! Я буквально днями и ночами следил за динамикой ее состояния, — Вячеслав Игоревич, запинаясь и заикаясь, попытался оправдаться перед коллегами.

К слову сказать, Вячеславом Игоревичем его мало кто называл. Славик, он и есть Славик. Врачи и медсестры так прямо к нему и обращались. А немедицинский персонал — прачки, уборщицы, буфетчицы — называли его по имени-отчеству, если непосредственно к нему обращались, а за глаза он и для них был Славиком. Трусоват, малодушен. Не было в нем какой-то широты поступков и уверенности в себе. Хотя, как специалист он был очень неплох и часто замечал такие детали в ведении лечебного дела, которые не все маститые доктора видели. Умел он проводить, что называется, причинно-следственную связь и анализировать. Однако, на фоне неуверенности в себе его мнение зачастую не учитывалось в медицинских кругах, а то и вовсе присваивалось себе кем-то другим.

— У меня в этой… как ее… медицинской карте собраны абсолютно все показания ее состояния. Чуть ли не почасовые измерения. Если нужно, я еще раз все проанализирую и доложу. Вот, — добавил Славик и обвел взглядом присутствующих, ища глазами поддержки у своих коллег.

Практически все, усмехнувшись, отвернулись. А геронтолог Олег Владимирович даже посмотрел на него с упреком и, наклонившись к Ивану Федоровичу, что-то ему прошептал. Каждый понимал, что ответственность лежит не только на лечащем враче.

Лицо Елены Николаевны выражало холодное презрение. Трус и слабак — читалось на нем. Она бы никогда себе не позволила так унижаться. Это была уникальная женщина. Дело было не только в ее внешности: несмотря на свой возраст «за сорок», она была похожа на молодого паренька — бывают такие, слишком красивые для мужского пола, экземпляры. Елена Николаевна носила короткую стрижку и никогда не пользовалась декоративной косметикой. У нее почти не было морщин, а угловатая фигура подростка и маленькая грудь не делали ее менее женственной — разумеется, если она сама этого хотела. Зная особенности своего тела, Елена Николаевна иной раз шокировала коллег, когда одевалась уж совсем по-мужски. Вдобавок ко всему, голос ее был низким и имел широкий спектр оттенков — от чарующего и загадочного, это если Елена Николаевна обращалась к своему женскому началу, до грубого и сильного, если ей по каким-то своим соображениям хотелось в этот момент походить на мужчину. Наверное, именно эти ее особенности и заставляли трепетать сердце Вениамина Павловича при каждой их встрече. Не то, чтобы он был каких-то нетрадиционных на этот счет взглядов. Так, небольшая латентность. И даже не трепетное отношение директора центра к ней было главным. А главным были ее острый ум и независимый характер. Несмотря на не самую важную, как многим кажется, должность — главная медицинская сестра — она вела свой участок безукоризненно, имела четкое собственное мнение, а своими глубокими медицинскими познаниями вызывала уважение у самых именитых докторов.

Взгляд Вениамина Павловича при последних словах Славика стал еще тяжелее.

— Так, никакой самодеятельности! — рявкнул он. — Медицинскую карту Галины Сергеевны оставьте мне, я сам еще раз все проанализирую, учитывая высказанные здесь экспертные мнения, — немного смягчившись, добавил он. — Подводя итог нашей с вами встречи, хочу еще раз подчеркнуть — никакой самодеятельности! Никаких кулуарных разговоров, сплетен и уж тем более интервью. Нам не нужно искусственно подогревать интерес к этому. И без нас найдутся охотники. Наша с вами задача — сплоченно и профессионально продолжать выполнять свою работу. К сожалению, Галину Сергеевну нам уже не вернуть. Но по итогам нашего с вами сегодняшнего совета вполне очевидно, что мы сделали по отношению к ней все возможное и невозможное, как уже сказал Славик. Вячеслав Игоревич, то есть. И как это ни печально, результат оказался таким, какой есть. Мы тоже не всесильны. Прошу провести разъяснительные беседы со своими починенными. Все свободны.

Собравшиеся облегченно вздохнули и поднялись со своих мест, направившись к выходу. Никому не хотелось, чтобы на сегодняшнем заседании занимались поиском виноватых, и надежды каждого в этом плане оправдались, что позволило немного улучшиться настроению в столь неблагоприятных обстоятельствах.

— Елена Николаевна, задержитесь на минуточку, — произнося это, Вениамин Павлович хотел выглядеть по-деловому строгим, будто собирался обсудить с ней какие-то свои общие рабочие вопросы. Но прозвучало все жалко и робко, как у сопливого юнца, который, стесняясь, зовет на свидание свою первую возлюбленную.

Заулыбавшись украдкой, врачи еще быстрее поспешили освободить помещение. Все давно знали о страстной привязанности директора к главной медицинской сестре. Это было одной из немногих его слабостей, не считая склонности к комфорту и изысканным блюдам.

Поутру резвился, а к вечеру взбесился

Мир изменился. Вика это четко осознала, когда открыла глаза. Она лежала в темноте в каком-то чужом месте. Так иногда раньше бывало: просыпаешься и не можешь понять, дома ты, в гостях или в гостиничном номере. Сейчас она всматривалась в темноту и пыталась определить место своего нахождения. Привычного расположения окон не наблюдалось, значит — не дома. На отдых, в командировку или в гости как будто тоже не собиралась. Или собиралась? Что было вчера? Ну, если не вчера, то в тот момент, когда она закрыла глаза до того, чтобы открыть их сейчас. На какое-то мгновение ее охватила паника — почему она не помнит, как здесь оказалась? Вика начала прислушиваться к себе. Свою голову она определенно ощущала, но не в привычном состоянии, а как некий опухший и раздутый шар. Или мяч. Хотелось пить. «Неужели вчера была гулянка, и я так напилась, что ничего сейчас не помню? Это место мне совсем не знакомо», — думала Вика. Она помнила, что замужем, что у нее двое взрослых детей, понимала, что не могла поступить уж как-то слишком аморально, чтобы обнаружить себя незнамо где. Тем не менее, никак не могла вспомнить, как она оказалась в этом месте. «Может, мы поссорились с мужем, и я куда-то уехала?» — этот вариант Вика почему-то отмела сразу. Внезапно новая догадка пришла ей на ум. «А вдруг меня похитили и сейчас удерживают, чтобы получить выкуп? Хотя тоже нелогично, давно бы прибили, а родственникам говорили, что жива, пока деньги не получат». Где-то вдалеке зазвенели металлическими инструментами. Такие звуки можно часто услышать в больнице. Или в фильме ужаса, когда маньяк собирается препарировать свою жертву. Тревога нарастала, и паника Вики превратилась в липкий ужас. Она решила что-нибудь предпринять. Привстать со своей постели ей не удалось. «Связали? Но я не чувствую веревок. А может, руки затекли?». Она вспомнила, как иногда по ночам просыпалась от онемения рук: если во сне закинуть их за голову, то через некоторое время они теряли чувствительность, и ей приходилось будить мужа, чтобы привести все в нормальное состояние. Вика пошевелила руками. Ничего. То есть совсем ничего, никакой реакции. Лязг металла повторился. Пить хотелось все больше. Ужас заполонил ее полностью.

— Где мои рукииииииии! — закричала Вика и все вспомнила.

***

— Виктория Викторовна, ну где отчет? — шеф влетел в ее кабинет, не поздоровавшись.

— Я все отправила буквально минуту назад всем нашим небожителям. Вы, разумеется, в копии.

Небожителями Вика называла высшее руководство головного офиса, которым необходимо было отправлять этот суперважный еженедельный отчет в строго отведенное время. Она всегда все делала вовремя по заданным параметрам, вот и сегодня не подвела. Необходимые для отчета данные поступили слишком поздно, поэтому ей пришлось приехать за час до начала рабочего дня, чтобы успеть все свести. Она успела.

Вика посмотрела в окно. Стоял октябрь, который выдался на удивление солнечным. Ветер разносил по улице остатки опавших разноцветных листьев. Вика отпустила напряжение и почувствовала прилив дурноты. Сначала все поплыло в глазах, голова кружилась. Она попыталась встать, но, пошатнувшись, рухнула в свое кресло. Вызвали неотложку. А дальше события завертелись с невероятной скоростью, и все происходящее было как в страшном сне.

— Вы знаете, в ушах есть такие кристаллики, которые отвечают за координацию движений, и если они покидают свое обычное местонахождение, то человеку становится плохо, он теряет ориентацию в пространстве, — объяснял врач станции скорой медицинской помощи, куда ее доставили. Он пытался подобрать самые простые слова, а Вика тогда еще подумала, что эти кристаллики совсем из уха высыпаются, и что не заметила звона стекляшек об пол. — Такое ощущение также бывает, если долго кружиться. Сейчас мы сделаем томографию, чтобы исключить другие риски.

— Какие? — опасливо спросила Вика.

— Нууу… Зачем мы сейчас будем гадать? Давайте дождемся результатов.

Увидев, что напугал ее еще больше, он добавил успокаивающим тоном:

— В первую очередь мы должны исключить инсульт. Я не думаю, что у вас что-то серьезное. Такая цветущая женщина! Скорее всего, все дело в этих кристалликах, — врач ободряюще улыбнулся.

— Меня тошнит, и голова сильно кружится, я не могу лежать, — пожаловалась Вика.

— А мы вам сейчас укол противорвотный сделаем. Все хорошо будет, — своим жизнерадостным отношением к делу врач напоминал ей доктора Ливси из советского мультфильма.

«Как они умеют так разговаривать? Как у них терпения хватает? Каждый день ведь кого-нибудь уговаривают, разъясняют», — Вика всегда удивлялась выдержке врачей.

Подозрительного она ничего не заметила. Да и не мудрено, Вика ни разу до этого не делала томографию. Лежишь себе в наушниках, вслушиваешься в странные звуки, да считалочку про себя произносишь, чтобы время скоротать, главное — не шевелиться. Даже когда решили контраст в вену ввести и повторить исследование, все-равно ничего не заподозрила. Даже когда врач с посерьезневшим лицом держал в дрожащих руках лист с результатами, Вика все равно не усмотрела в этом ничего настораживающего.

— Эпендимома! — выпалил врач непонятное для Вики слово, перестав быть похожим на героя Стивенсона.

Сначала она подумала, что это он не ей говорит, поэтому начала озираться по сторонам. Но они были одни, и врач явно обращался к ней, к Виктории, сообщая какой-то неведомый медицинский термин. Под воздействием вколотых препаратов Вика чувствовала себя пришибленной и заторможенной, поэтому, чтобы не выпалить глупое «и что?», собралась с силами и спросила:

— Духтор, разяссните, пжалста, я не пнимаю.

Доктор успел справиться с волнением и спокойным монотонным голосом сообщил:

— У вас в районе заднечерепной ямки опухоль спинного мозга. Интрамедуллярная.

— Как…как…какая? Прям в ямке? — Вика потянулась рукой к затылку и начала ощупывать заднюю часть своей головы. Ничего лишнего не прощупывалось.

— В спинном мозгу. Там внутри. Вы так рукой не почувствуете. Территориально это на уровне заднечерепной ямки. Именно поэтому мы ее и нашли, она в самом верхнем отделе позвоночника. Мы же инсульт исключали, поэтому головной мозг смотрели. А тут вон какая находка.

Вика туго соображала, но почему-то обрадовалась, что это не кристаллики посыпались. Некрасиво звучит, как будто песок сыпется. Видимо, блаженная улыбка отразилась на ее лице, потому как врач, насупив брови, добавил:

— Я, честно говоря, впервые это встречаю в своей практике, такие опухоли — редкость. Для подтверждения диагноза вам необходимо записаться на консультацию к нейрохирургу. И к онкологу.

— Как к онкологу? Это же не опасно, наверное. Подумаешь, шишечка выскочила. А это может оказаться жировик? А я могу это отложить до после нового года? — Вика все еще с трудом складывала «два и два», пытаясь сообразить, как эти все походы по врачам повлияют на ее напряженный рабочий график.

— Ты не понимаешь разве? — взревел врач, пытаясь таким нехитрым способом достучаться до затуманенного сознания Вики. — Бегом к врачу! Только узкий специалист может определить, насколько это опасно!

Спустя несколько дней Вика вбежала в кабинет нейрохирурга, размахивая пакетом с пленкой-снимком, будто школьница, получившая пятерку. Она не верила, что с ней может произойти что-то страшное. Рак? Нееет, не слышали, это не про нас. Вот сейчас этот дядечка в белом халате посмотрит снимок и скажет, что это ошибка. Может, еще каких-нибудь исследований назначит. Но точно выяснится, что это ошибка. Ну не могла она заболеть такой пакостью, прости, Господи. К тому же головокружение и тошнота больше не повторялись.

— Вот, посмотрите, эпендимома, говорят, — радостно сообщила Вика, протягивая пленку.

Врач удивленно посмотрел на веселую пациентку, улыбнулся в ответ и, прищурившись, стал рассматривать снимок на свет. Прошло несколько минут, Вика все это время наблюдала за его реакцией. Вот сейчас он улыбнется еще шире, они мило пошутят и больше никогда не увидятся, оставив эту встречу в воспоминаниях.

— Локализация, конечно… И дыхательный центр… — врач явно разговаривал сам с собой, хмурясь все больше и больше. А потом отвернулся в окно и замолчал.

Вика терпеливо ждала пару минут, а потом не вытерпела:

— Ну что там? Все в порядке?

Врач не отвечал и не поворачивал от окна головы. Вдруг Вике стало страшно, и она поняла, что все не так просто. Ей почему-то захотелось плакать.

— Ну что же вы молчите? Что вы там увидели? — ее голос дрожал.

Все эти дни, ожидая заветного приема к нейрохирургу, она перешерстила весь интернет в поисках информации об этой самой эпендимоме. Информация была скудной, заболевание было редким, поэтому данных о пятилетней выживаемости пациентов с таким заболеванием почти не было. Однако врач, у которого Вика сейчас сидела на приеме, имел сорокалетний практикующий стаж, поэтому она была уверена, что он вмиг развеет все ее сомнения. А он молчал. Это очень страшно, когда врач молчит, отворачивается от тебя и избегает встретиться с тобой глазами.

— Говорите! — закричала Вика и зарыдала в голос. — Говорите, что мне нужно сделать, чтобы вылечиться. Какая выживаемость в таких случаях? Что со мной будет?

— Я не знаю, — врач отвернулся от окна и прямо посмотрел ей в глаза. — Вы у меня первая с таким диагнозом. Тут, видите-ли, целое стечение обстоятельств. Мало того, что заболевание далеко не самое часто встречающееся, размеры опухоли просто невероятные — она почти весь просвет спинного мозга в сечении заняла, а в длину на четыре сантиметра растянулась. Так еще и локализация, как бы это сказать… ну самая неудачная из всех возможных. Там ведь рядом расположены центры, отвечающие за дыхательную деятельность, за сердечную, за двигательную. — Он говорил спокойным голосом, но не пытался приуменьшить или завуалировать неприятные факты. — Такая опухоль удаляется непросто и не в каждой больнице. Нужна специальная высокоточная аппаратура. Вызванные потенциалы. Высок риск задеть лишнее. — Он помолчал. — Самое главное, чтобы после такой операции человек был способен самостоятельно дышать.

— А если я стану инвалидом? Если я на всю жизнь останусь овощем? — Вика все еще отказывалась верить в происходящее и надеялась, что это дурной сон.

— Самое главное, чтобы после такой операции человек был способен самостоятельно дышать, — повторил врач. — Я выписываю вам направление в институт нейрохирургии, там есть и специалисты по этой части, и необходимое оборудование. Операция будет по квоте. Вот список документов, которые вам необходимо собрать…

Леля приехала, не раздумывая. Бросила все и приехала. Вика и Леля были погодками, поэтому с детства росли дружно, а все неприятности решали с помощью самого эффективного средства — смеха. Жизнь раскидала их по разным городам, и в последнее время все их общение сводилось к звонкам друг другу. Когда Вика позвонила и рассказала о своем страшном диагнозе, Леля сразу сказала:

— Я приеду ближайшим поездом, а на работе возьму административный на месяц. Если понадобится — еще продлю. — Леля до жути боялась самолетов, поэтому предпочитала пользоваться любыми другими видами транспорта.

— Лель, операцию на послезавтра назначили. Я все равно в больнице буду под присмотром, может, не будешь спешить и попозже приедешь? — Вика очень ждала приезда сестры, но не хотела становиться обузой.

— А задницу тебе кто вытирать будет? А памперсы менять? А кормить с ложечки? Тебе же сказали — все, что ниже шеи может атрофироваться. Кому ты сдалась там. Не хочу даже и думать о том, что ты там грязная, вонючая и никому не нужная валяешься. Я позабочусь о тебе.

Обе помолчали, раздумывая о своем.

— Лель, мне еще исповедаться и причаститься нужно. Мало ли чего… — сказала Вика и стала всхлипывать, Леля тут же подхватила.

— Я с тобой пойду. Я прямо сейчас возьму билет на самолет, а с утра мы вместе пойдем в церковь. Только ты скажи, как там себя вести, а то я там не бываю.

— Скажу. Я тебя очень жду! Но пообещай мне не плакать. Даже если я буду плакать, ты все равно не плач!

— Ладно, — пообещала Леля и тут же тихонько завыла в кулачок.

Не то, чтобы Вика сама часто ходила в церковь. Нет, наоборот, очень редко. Но столкнувшись с такой бедой, ей больше не на кого было надеяться. Она отказывалась верить, что может умереть. Это просто не укладывалось в ее голове: как это, ты живешь-живешь, строишь планы, а тут — на тебе, пожалуйста. Еще и до старости далеко, поэтому ты вовсе не планируешь саваны там разные покупать, да о помине души думать. Ни даже Боже мой. Ты как-то больше наоборот, о земных удовольствиях грезишь. На отдых там в заграницу съездить. Покупки, развлечения, карьера. И неожиданно тебе сообщают: пятьдесят на пятьдесят, мол, гарантий много отсыпать не можем, извиняйте. И куда бежать? Кого просить? Кто может повлиять и поспособствовать в таком деле?

Все последние дни Вика часто мысленно обращалась к Всевышнему. Сначала она как-бы даже торговалась с ним. «Господи, ну сделай, пожалуйста, так, чтобы все идеально прошло. Чтобы я уже через недельку-другую была как прежняя. А я какую-нибудь благотворительность сделаю». Подумав, что это сильно смахивает на платную индульгенцию, ей стало стыдно. Она вспомнила, что много лет назад, рожая сына, уже давала подобные обещания. У нее были сложные роды, и врачи сказали, что ребенок умер, нужно срочно спасать роженицу, ее, то есть, Вику. Тогда она взмолилась и внутренне пообещала взять ребенка из детдома на воспитание, лишь бы ее малыш выжил. Сынок ее все же благополучно родился и сейчас вырос здоровым красавцем, а ребеночка из детдома она так и не взяла. Сейчас это несдержанное обещание тяготило ее.

Чем ближе подходил день операции, тем больше Вика понимала, что никак не сможет повлиять на неизбежное. В какой-то момент она смирилась, будь что будет, на все воля Божья. Тем не менее, она дала себе слово, что будет до последнего бороться за свою жизнь. Но если Всевышним уготовано иное, то нужно с достоинством пройти последнее испытание. И теперь, когда настало время позаботиться о душе, Вика и Леля, повязав платочки, робко вошли в церковь. Служба только началась, и они встали позади других присутствующих, вслушиваясь в древние молитвы, произносимые священнослужителем на церковнославянском. Леля не знала, как себя вести и куда встать, поэтому постоянно озиралась по сторонам и чувствовала неловкость.

— Встань позади той бабушки, а я за тобой. Скоро с кадилом пойдут, не нужно проход занимать, — прошептала Вика Леле.

Леля послушно посторонилась. Весь ее вид выражал смирение: осунувшиеся плечи, опущенный вниз взгляд. А когда бабушка впереди нее усердно бухнулась на колени, Леля тоже стала покорно опускаться на пол.

— Ты что, это не обязательно! — зашипела Вика, и Леля поднялась.

— Так я думала, что так положено, — тоже шепотом оправдалась Леля.

Отчего-то это рассмешило Вику: неужели Лелька думает, что тут заставляют ползать на коленях, замаливая свои прегрешения? Рассмешило и порадовало. Она вдруг поняла, что сестра готова на все, лишь бы это помогло Вике выжить.

Прошли с кадилом, и сестры жадно вдыхали запах благовоний, надеясь, что, пропитавшись им насквозь, унесут частичку чего-то святого с собой в качестве оберега в тот внешний, опасный, шумный мир за стенами этой умиротворенной обители.

А духовник все не выходил. Вика думала: «Вот бы вышел седовласый старец, умудренный годами, которому легко открыться». Но тут же себя одернула: «Опять ты торгуешься! Ты же в церковь пришла. Стой и жди смиренно». И будто в ответ на ее мысли вышел он — седой, как лунь, старый, как праотец, с выражением вселенского спокойствия и мудрости на лице. Вика поразилась, ведь она именно так и представляла себе священника, который принимает исповедь. Собравшимся вокруг него страждущим очищения он начал говорить самые обыкновенные слова. О том, что в погоне за своими страстями, мы порой забываем о более важном. О том, что мы озлобляемся, становимся высокомерными и считаем себя выше других. О том, что иногда забываем истины, дающие покой и гармонию нашей душе. В его простой, но искренней речи не было ни пропаганды, ни призывов. Он как бы выкладывал свои знания и давал возможность всем присутствующим самим сделать выводы.

— Каешься ли ты в грехах своих?

— Каюсь, батюшка, — ответила просветленная его речью Вика, когда дошла ее очередь исповедоваться. Ей важно было рассказать о мучавших ее переживаниях, о том, что не усыновила ребенка, хотя давала такое обещание. Но ком в горле и накатившие слезы делали ее речь бессвязной.

— Грех ведь… Всевышнему обещала, не кому-нибудь, взять и воспитать… Лишь бы мой мальчик родился. А сейчас вот… Операция… Не знаю, перенесу ли… Как же быть то…

Исповедник терпеливо слушал, переминаясь с ноги на ногу, немного хмурился и искоса поглядывал на Вику. По всему было видно, что он растерян ее всхлипываниями и набором слов, никак не проясняющих ситуацию.

— А малец то выжил? — Святой отец решился все же перебить, потому что никак не мог уловить сути из потока рыданий Вики и смотрел на нее с жалостью и подозрением — уж не тронулась умом то баба?

— Да, выжил и вырос. Но я ведь обещания своего не исполнила.

Поняв, наконец, в чем дело, старец пожурил ее, что не сдержала слово, но грех этот отпустил, спросив напоследок:

— Врагов и обидчиков своих прощаешь?

Врагов у Вики не было, но осталась у нее одна досада. Совсем недавно на работе пересматривали кадровый резерв, и на повышение в должности претендовали два кандидата — она сама и начальник другого отдела, Рустам. Несмотря на то, что достижений в работе у Вики было больше, повысили в итоге Рустама, тем самым подчеркнув оставшееся с незапамятных времен гендерное неравенство в продвижении по карьерной лестнице. Это событие еще сидело занозой в сердце Вики. Резонно решив, что на тот свет новую должность не утащишь, Вика, мысленно отпустив эту ситуацию, ответила:

— Прощаю.

— Как имя то?

Казалось, эта не самая обыденная исповедь наконец вышла на финишную прямую и вот-вот должна закончиться, но не тут-то было. Почему-то Вика подумала, что у нее спрашивают имя обидчика. Рустам с таким именем явно не мог являться христианином, а имена, не перечисленные в Святцах, нельзя было как будто в церкви произносить. Поэтому, вытерев слезы, она решила уточнить:

— А нерусские имена можно называть?

Святой отец совсем растерялся: мало того, что кающаяся долго не могла как следует объяснить, в чем кается, так еще и имя у ней нерусское? Он устремил на нее взгляд своих светлых глаз, полных изумления и неверия, будто полагая, что сам искуситель явился в ее облике в храм и сейчас пред ликом святых испытывает старца.

— Да ты крещеная ли? — произнес он с испугом и оторопью.

Вика поняла, что спрашивали ее имя, а не имя обидчиков, и от стыда была готова провалиться сквозь землю. Объяснив все божьему человеку, она получила заветное отпущение и еще долго себя корила. «Дурочка какая! Со своей работой совсем мозги потеряла, не слышишь и не видишь ничего. Напугала батюшку. Надолго он меня запомнит, будто нехристь какую».

— Ты зачем на колени то повалилась? Я только настроилась на нужный лад, а тут ты такой номер выкинула. Я еле сдержалась, чтобы в голос не рассмеяться, — спросила Вика у Лели, когда они вышли из церкви.

— Ты тоже, оказывается, не очень-то в церковных делах разбираешься, — поддела Леля Вику. — Так что, один-один.

— Представляю, если бы я не уточнила у него насчет имени, а на вопрос — «Как имя то?», сразу ответила — «Рустам!».

— Он бы тогда решил, что мир окончательно сошел с ума.

Вика с Лелей долго смеялись и подшучивали друг над другом. Каждая из них, по незнанию, вела себя в храме нелепо, и это вызывало смех. Но у обеих появилась надежда, а на душе стало легче. Если бы в тот момент они только знали, сколько раз им еще предстоит надеяться на чудо и волю провидения.

Доход не бывает без хлопот

Вениамин Павлович сидел за рабочим столом в кабинете и пытался разобраться в настройках своего нового дорогого телефона. Он вдруг вспомнил, как когда-то давно купил свой самый первый мобильный телефон. К тому времени у всех его коллег такие игрушки уже были, у кого-то даже модные тогда «раскладушки». А он все почему-то тянул, полагая, что эта вещь не стоит таких огромных трат. Зарабатывал в те годы он очень мало, и ему едва удавалось сводить концы с концами, как говорится, от зарплаты до зарплаты. Да и те кутарки постоянно задерживали. Как-то раз выплатили все задолженности, и он купил себе кнопочную «Нокиа». Надежный аппарат прослужил ему до тех времен, когда он начал подниматься по карьерной лестнице, а потом осознал, что пользоваться таким старьем просто несолидно. Кстати именно из-за того первого телефона он так и не женился. Ему тогда нравилась одна молоденькая женщина, тоже врач. Очень сильно нравилась, но он никак не решался с ней завязать отношения. А когда купил «Нокиа», вдруг сразу осмелел и пригласил ее на свидание, поигрывая в руке, будто невзначай, своей новинкой. Конечно, он выглядел тогда глупо. И, разумеется, не его неуместная гордость не самым крутым телефоном послужила тому, что женщина ему отказала. Но у него с тех пор четко засело в голове, что все женщины меркантильны, поэтому он не заводил серьезных отношений, перебиваясь случайными связями да мимолетными романами.

В дверь постучали.

— Входите, — сообщил Вениамин Павлович, откладывая телефон и вопрос с его настройками в сторону.

Вошла моложавая женщина, и Вениамин Павлович вмиг сменил маску занятого руководителя на гостеприимного хозяина, расплылся в радушной улыбке и распростер в стороны руки, выйдя из-за стола навстречу посетительнице.

— Тамара Николаевна, дорогая моя, я вас заждался, — запричитал Вениамин Павлович, беря ее холеную ручку в свои ладони.

Продолжая излучать флюиды обаятельности и добродушия, он пригласил даму присаживаться в кресло.

— Я свою малютку припарковала у входа, на инвалидном месте, это ничего? — спросила Тамара Николаевна, снимая шубку из рыси и вручая ее на попечение Вениамина Павловича.

Вениамин Павлович повесил шубку на плечики и выглянул в окно — красный «Мерседес» его посетительницы занял два парковочных места, безусловно опровергая слова своей хозяйки о собственных размерах.

— Ничего-ничего, — Вениамин Павлович отмахнулся от такого пустяка руками. — Это совсем ничего. Вам можно, — улыбнувшись, добавил он. — И потом, уже совсем скоро вы будете пользоваться такими парковочными местами абсолютно на законных основаниях. И многим еще чем другим. — Вениамин Павлович опустился в рабочее кресло и уставился на нее с деликатной улыбкой.

Тамара Николаевна оценила момент верно и точеными пальчиками с наманикюренными ноготками открыла свою лакированную сумочку, достала оттуда пухлый конверт и положила его на стол перед Вениамином Павловичем. На секунду она оторопела — конверт молниеносно исчез со стола, оставив комплименты проворности Вениамина Павловича да замешательство своей бывшей владелице.

— Документы готовы, все сделано в лучшем виде. Вот, пожалуйста, ознакомьтесь, — Вениамин Павлович протянул выписной эпикриз реабилитационного центра.

Тамара Николаевна, наморщив носик, углубилась в чтение, а Вениамин Павлович наблюдал за ее довольным выражением лица, будто ожидая похвалы.

— Вы просто волшебник! — воскликнула Тамара Николаевна, не обманув чаяний Вениамина Павловича, и убрала заветные документы в свою сумочку.

— Ну что вы, — заскромничал Вениамин Павлович, — я просто очень хорошо знаю свое дело. Ни больше, ни меньше. Видите ли, дорогая моя Тамара Николаевна, организм каждого человека настолько индивидуален, что одно и то же заболевание может дать совершенно разные последствия. Кто-то отряхнется и побежит работать дальше. А кого-то это может привести к инвалидности, как, например, в вашем случае.

— Тьфу-тьфу-тьфу, не дай Бог! — засуетилась Тамара Николаевна и постучала по дереву.

— Я понимаю, понимаю, ничего плохого я вам ни в коем случае не желаю, но документально все сделано на высшем уровне, можете мне поверить. Здесь и заключения экспертных врачей, и результаты функциональной диагностики, и нужные значения по всем необходимым шкалам и тестам. Ни у одной комиссии медико-социальной экспертизы не возникнет никаких вопросов. Вы внимательно прочитаете все еще раз и будете вести себя как надо. Ну да не мне вас учить, — расплывшись в обворожительной улыбке он поднялся из-за стола, протянул ей шубку и помог одеться.

— Рад был встрече, дорогая Тамара Николаевна. Буду признателен за рекомендации. Ну, только аккуратно очень, вы же понимаете.

Садясь в свой роскошный автомобиль, Тамара Николаевна размышляла, уж не переплатила ли она, раз он трижды назвал ее «дорогой». «Дорогая. Да уж не дешевая! Он что думает, что мне просто так деньги на голову сыплются? Неужели я бы стала выбивать себе инвалидность, если бы не знала, где и как можно сэкономить? Богат не тот, у кого много денег, а тот, кто ими правильно распоряжается. В любом случае, дело почти сделано, осталось за малым — пройти комиссию и получить доступ ко всем полагающимся льготам». А льготы открывались неплохие. Одна парковка обходилась ей в кругленькую ежемесячную сумму, ведь Тамара Николаевна жила и вела все свои дела в центре города, где практически не осталось ни одной бесплатной парковки. И потом, санатории и материальная поддержка от организации, в которой она работала, тоже были не лишними. «Нужное дело сделала. Все равно я за счет пенсии по инвалидности эту сумму отобью рано или поздно. Нинке его посоветовать надо, она тоже хотела давно», — Тамара Николаевна подвела итог своих размышлений и, развернувшись через двойную сплошную, покатила в салон красоты.

А в это время оставшийся в своем кабинете Вениамин Павлович изучал выписные эпикризы пациентов, которым в ближайшие дни предстояло покинуть эту обитель. Несмотря на свою занятость организационными и административными вопросами, он всегда следил за ходом лечения пациентов с самыми серьезными осложнениями и, разумеется, сравнивал их фактическое состояние при выписке с тем, что написали их лечащие врачи. Читая сейчас заключение по Ефимовой, он хмурился все больше и больше. Женщина средних лет и такого же достатка перенесла сложную операцию на головном мозге с последующим частичным параличом тела, и все говорило о том, что работать дальше она уже не сможет. Однако ее лечащий врач уверенно описывал ее состояние при выписке, как удовлетворительное, щедро наставив средних баллов по необходимым шкалам и тестам, вместо значений от минимальных до ниже среднего.

— Совсем что ли обалдел, — ворчал про себя Вениамин Павлович, набирая номер этого врача. — Ты читаешь, что сам же и пишешь в выписных эпикризах? — продолжил он недовольным голосом, когда в трубке ответили «алло». — А похоже, что не читаешь. К Ефимовой почему так безответственно подошел? Если верить твоим каракулям, то она в меру здоровой покидает наш реабилитационный центр. Ты совсем спятил? Ну и что, что в бюро медико-социальной экспертизы принимают решение об инвалидности, они же на твою писанину в том числе будут опираться. Хорошо еще, если просто подумают, что балбес и разгильдяй какой-то составлял все это. А если и они спустя рукава к ней отнесутся и не присвоят группу инвалидности? Считай, женщина совсем без помощи останется. Немедленно переписать! А впредь думай головой своей немного.

***

Тряпка швабры ходила из стороны в сторону, волоча за собой длинный черный волос, однако, уборщица Люба, казалось, не замечала этого. Стоя на одном месте и задумавшись, она буквально оцепенела, и только ее руки, будто на автомате, продолжали нехитрые движения, заставляющие швабру двигаться. Пожилая сухонькая женщина невысокого роста, Люба, в обычном своем состоянии была бойкой и веселой. Но сейчас она о чем-то размышляла, глубоко погрузившись в свои мысли. Иногда она что-то бормотала, слегка встрепенувшись, но потом снова уходила в себя.

— Странно, очень странно… Не мое дело, конечно… Суешь свой нос вечно, потом неловкости всякие случаются… Опозоришься еще, чего доброго… Странно это все равно… Так ведь не бывает…

— Что — странно? — Елена Николаевна проходила по коридору и еще издалека заметила застывшую на одном месте уборщицу, а когда подошла, Люба ее даже не сразу заметила, продолжая бормотать себе под нос что-то.

— А?.. Чего?.. — Люба вышла из оцепенения и уставилась на Елену Николаевну, явно ничего не понимая.

— Вы сейчас говорили про какие-то странности.

— Я? Дык… это я так, про себя, — Люба вдруг засуетилась и стала выжимать тряпку над ведром.

Проницательный взгляд Елены Николаевны не отрывался от уборщицы, и Люба, заметив это, смутилась еще больше. Это не ускользнуло от внимания главной медицинской сестры, поэтому она спросила:

— У вас все в порядке?

— Все в полном порядке. Задумалась немножко.

— А странно что?

— Ну в мире полно странностей. Сейчас брякну невпопад, потом в дураках останусь.

Люба продолжала волноваться, стараясь не встречаться глазами с Еленой Николаевной и не зная, куда деть руки. Поэтому, отжав тряпку, она стала тщательно расправлять и складывать ее, будто полотенце, не замечая неуместность своих движений.

— Я же вижу, вас что-то беспокоит, — настаивала Елена Николаевна, продолжая сверлить уборщицу глазами.

«Не отстанет, ведь. Ай, скажу. Посмеется так посмеется, с меня не убудет. Что с уборщицы взять-то?» — подумала Люба, а вслух сказала:

— Давеча я замешкалась было с ведрами, напор слабый был, вода медленно шла. Дай, думаю, забегу в каморку свою за тряпкой. Пока вода набирается, успею. А каморка то у меня как раз рядом с палатой той дамочки известной… как же ее зовут-то забыла…

— Галины Сергеевны? — подсказала Елена Николаевна и вся обратилась в слух, слегка прищурив глаза.

— Да, да, она самая, Галина Сергеевна. Так вот, копошусь я у себя в каморке, а каморка эта раньше была второй комнатой при той самой ейной палате. А сейчас, значит, каморкой мне служит. Разделили их, комнаты эти, а дверь меж ними заперли. Но все равно слышно, к тому же шкафчик с тряпками как раз возле этой двери и находится. Вот если бы стена сплошная была, то не такая слышимость. А так, с дверью, немного слышно. Двери то они в любом случае тоньше стены…

Елена Николаевна старалась сдерживать себя и не торопить рассказ уборщицы, но, поняв, что на двери ту зациклило, решила аккуратно повернуть нить беседы в нужное русло.

— Насчет лучшей слышимости — согласна. И что же вас удивило?

— Так это, значит. Слышу я, как будто храпит кто. Я еще Генку своего покойного вспомнила, вот уж кто мастер храпеть был — соседи в стену лупили от его храпа! Потом думаю, что же — дамочка эта так храпит что ли? Вроде раньше за ней не водилось такого. Дай, думаю, гляну, может, на ее место мужика уже какого положили, а ее в другое место перевели или выписали, — Люба вдруг замолчала и задумалась, вероятно, погрузившись в воспоминания и стараясь уловить несостыковки, которые ей показались необычными.

Елена Николаевна терпеливо ждала.

— Выхожу я, значит, в калидор, — продолжила уборщица, — и только краем глаза успела заметить, как мушшина в белом халате с пакетом в руке удаляется за поворот. Я его и разглядеть-то толком не успела, мельком как-то зацепила, даже не поняла — кто это. В палату к этой заглянула, она спит ровненько, не храпит. Тут слышу, напор то прибавили. Мамушки, думаю, вода то перельется за край, убирай потом. Побежала, значит, я к ведрам своим. А потом вон как оно вышло, умерла она, Галина Сергеевна эта. Вот я сейчас и думаю, может она тогда уже мертвой была, когда я заглянула к ней? Или при смерти. Что, если бы я подошла поближе или позвала кого-нибудь, может, и спасли бы ее? А храп и не храп вовсе был?..

Елена Николаевна тихонько постучала в дверь и без приглашения вошла. Вениамин Павлович разговаривал с кем-то по телефону, поэтому главная медсестра села в кресло и по-домашнему подогнула под себя ноги, ожидая, пока он не закончит разговор.

Она хорошо помнила, как вошла в этот кабинет впервые, когда устраивалась сюда на работу старшей медицинской сестрой в отделение реабилитации спинальных патологий. Как же она волновалась тогда! В то время она развелась со своим мужем после десяти лет брака, который обвинял ее в бесплодии и ушел к другой. Ей срочно нужно было поменять что-то в своей жизни, чтобы в новой обстановке забыть об этой душевной ране. Она разменяла квартиру и решила поменять место работы. Знакомые замолвили за нее словечко в реабилитационном центре «Весна», и она пришла на собеседование к Вениамину Павловичу со страхом и опасением — вдруг не возьмет, несмотря на рекомендации? Тогда перемен не произойдет, и она останется вариться в своих старых проблемах. А сейчас, спустя несколько лет, она стала здесь главной медицинской сестрой, объединив в своем функционале контроль за деятельностью младшего и среднего медицинского персонала, обновление лекарственных средств и препаратов, отчетность, больничные листы и личные поручения директора. Она часто задавалась вопросом: стал бы Вениамин Павлович продвигать ее выше по должности, если бы не имел на нее виды личного плана? Однако спросить его напрямую об этом не решалась и всегда четко соблюдала дистанцию, оберегая личную независимость и не переходя определенную черту в их отношениях, чтобы не обжечься еще раз.

Директор, давно разрешивший входить ей в свой кабинет в любой момент, не дожидаясь ответа, сейчас старался поскорее закончить свой разговор и поглядывал на нее время от времени.

— Встретим, конечно! Чай оно не в первый раз… Это понятно все… Понятно… Сделаем… И это организуем, все на высшем уровне будет, как всегда, вы же знаете… Нет. Нет у нас никаких нехваток… Проверю лично… Спасибо… Спасибо… До свидания.

Вениамин Павлович положил трубку и несколько минут сидел задумавшись, прикрыв ладонью глаза. Потом встрепенулся, будто вспомнив о вошедшей.

— Так. Так-так-так. К нам едет ревизор.

Елена Николаевна удивленно подняла бровь, но предпочла промолчать, давая возможность своему руководителю собраться с мыслями и изложить все по порядку.

— Минздрав направляет к нам своих сотрудников с проверкой. Неофициально. Не совсем проверка, но… Но все-таки проверка, как ни крути. В преддверии резонанса, который может последовать в связи с кончиной Галины Сергеевны. Хотят убедиться лично, что у нас все в порядке, и ее смерть не наступила в результате нашего разгильдяйства. Как же она не вовремя все-таки… — Вениамин Павлович смолк.

Елена Николаевна поняла, что он имеет в виду. Сидя на высоком посту никогда не можешь быть уверенным, что твое насиженное местечко не приглянулось кому-то еще. Такие поползновения уже не раз случались в отношении Вениамина Павловича. Не изнутри их коллектива, конечно. Всех возможных конкурентов он грамотно расставил по хорошим должностям или выдворил вон. А вот извне такие атаки иной раз случались. Похоже, предстоящая проверка являлась для кого-то целью рассмотреть должность директора реабилитационного центра как следует, попробовать ее на вкус, так сказать, оценить, примерить — по плечу ли. Ну а если по плечу, то прикинуть на месте — с какого бока браться за Вениамина Павловича, где его слабые места. Смерть Галины Сергеевны потенциально могла стать таким слабым местом. Понимала Елена Николаевна и то, насколько обидно Вениамину Павловичу отдавать свое кресло, ведь он столько усилий вложил в развитие центра, превратив его из заштатного санатория в один из лучших реабилитационных центров в стране. Умел он, что называется, балансировать между личными и общественными интересами.

— Что мне нужно сделать? — по-деловому спросила Елена Николаевна и, поднявшись с кресла, подошла к стеллажу с папками.

— А сделать, Леночка, нужно одно, — ответил Вениамин Павлович и тоже вышел из-за своего стола. Подойдя к ней сзади, он обнял ее и продолжил уже жарким шепотом, нагнувшись к ее уху. — Нужно любить меня. Сильно-сильно. Так, как только ты одна умеешь.

— Давай не сейчас, — Елена Николаевна ловко вывернулась из его объятий и встала лицом к нему. — Нужно как следует подготовиться, чтобы у них ни малейшей зацепки не было. Где что усилить?

— Так. — Вениамин Павлович вмиг превратился из страстного возлюбленного в строгого руководителя. — Ты препараты из списков проверила? — Елена Николаевна кивнула в ответ. — Посмотри еще раз. С дежурствами как?

— Без перебоев, все на своих местах будут, незакрытых зон нет.

— Я еще вот что думаю. Проверяющих трое будет. Не организовать ли нам для них небольшую санаторно-курортную программу, а? Как думаешь?

— Думаю, отличная идея. Жемчужные и вихревые ванны, минеральные грязи, галокамера…

— Посмотри там по заполняемости, окошки найди для них и давай мне на утверждение. Что еще?

— Кормить их где будем?

— Ах, да, спасибо, что напомнила. Я распоряжусь по отдельному меню для них. Разместим в малом зале.

Разложенная по полочкам подготовка к встрече настраивала Вениамина Павловича на то, что все пройдет гладко, а многолетний опыт придавал уверенности в этом. Напряжение отпустило, и он снова потянулся к Елене Николаевне, попытавшись ее обнять и привлечь к себе.

— Подожди, — снова засопротивлялась она. — Я принесла папку с личными вещами Галины Сергеевны, их разобрать нужно. Посмотришь?

— Что там?

— Не знаю, бумаги какие-то. Я не смотрела, некогда было.

— Положи на стол, вон к ее медицинской карте, я позже все посмотрю. Ну, иди ко мне.

— И это еще не все.

— Да к черту все! Иди сюда, я соскучился.

— Там уборщица одна утверждает, что слышала храп или хрип из палаты Галины Сергеевны, а когда выглянула в коридор, увидела удаляющегося мужчину в белом халате. Через некоторое время Галину Сергеевну обнаружили мертвой, — выпалила на одном дыхании Елена Николаевна, опасаясь, что любвеобильный директор так и не даст ей рассказать.

— Это которая уборщица? — Вениамин Павлович тут же остыл и насторожился. — Ты сказала ей, чтобы держала язык за зубами?

— Люба Мещерякова. Разумеется, я провела с ней работу. Убедила, что мы все проверим. И строго-настрого запретила обсуждать эту тему с кем бы то ни было. Под страхом увольнения.

— Только сплетен нам сейчас и не хватало!

— Может, отстранить ее на время? Пока все не уляжется, и наши гости не уедут.

— Не нужно. Лучше перевести ее в «культурный блок» к нашему Гоше. Там ей не с кем сплетничать будет — пока освоится, пока то да се, глядишь, и все само успокоится.

Спустя пару часов Вениамин Павлович пригласил к себе заведующего отделением культуротерапии Георгия Мстиславовича, которого за глаза ласково прозвали Гошей. Георгий Мстиславович был как раз из числа тех, кто метил в свое время в кресло директора реабилитационного центра. Вениамин Павлович тогда сразу оценил его потенциал: ну не потянет он руководство. Мечтатель, увлекается творчеством, постоянный посетитель выставок, художественных мастерских, концертов и фестивалей. У него бы просто времени не хватило заниматься центром. Зато он имел степень доктора психологических наук, и сочетание этого с его любовью к творчеству делало из Георгия Мстиславовича идеального кандидата на должность заведующего отделения культуротерапии. Модное направление. Вениамин Павлович в красках описал ему перспективы, разрешил разместить здесь собственную творческую мастерскую, Георгий Мстиславович и сам художествовал. Под его отделение отвели весь цокольный этаж, который ранее был чем-то средним между котельно-насосным отсеком и хозяйственным блоком. Сделали там шикарный ремонт, все коммуникации попрятали в современные встраиваемые шкафы, развесили картин, наставили цветов, обустроили террасу с выходом во внутренний вечнозеленый дворик. Облагородили, в общем. Помимо холлов, исполняющих роль экспозиций, на этаже располагалась уже упомянутая художественная мастерская Георгия Мстиславовича, его кабинет для деловых встреч, впрочем, также заставленный его работами, кинозал с современным оборудованием, сценой и удобными креслами, три лектория, а также несколько подсобных помещений. В помощь заведующему отделением культуротерапии выделили методистку Лару, которая составляла план культурно-оздоровительной программы и графики ее проведения, а также ассистентку Люсю, которая помогала Георгию Мстиславовичу оздоровлять творчеством искалеченных пациентов, когда он это делал лично, или проводила занятия сама, в случае его отсутствия. Жизнь на цокольном этаже протекала плавно, без резких движений, и была наполнена гармонией, просветлением и возвышенностью, тем самым полностью соответствуя запросам и ожиданиям одухотворенного искусством Гоши.

Конец ознакомительного фрагмента.