Когда вырасту

Елизавета Комарова (2022)

Ольга Васильевна — репетитор по английскому из Петербурга. У нее долгий преподавательский опыт, любимый кот, недельный отпуск и одиннадцать вопросов, которые задала ей журналистка. Вопросы разные: об ее детских мечтах, об учениках и способах их обучения, о различиях поколений, о необычных случаях, о работе репетитора вообще… Эти незатейливые на первый взгляд вопросы поднимают целую волну воспоминаний. И перед нами — галерея портретов, странные и нелепые ситуации, взрослые и дети, которые неизвестно когда вырастут — и повзрослеют ли когда-нибудь. Ироничная и самоироничная книга Елизаветы Комаровой привлекает острой и часто безжалостной наблюдательностью и показывает нам крупным планом обычных людей — возможно, именно нас.

Объективные Ивушки

Гена действительно ее встретил, сразу взял свои деньги и запер их под ключ в бардачок, а ключ сунул в карман.

И вскоре они подъехали к небольшому строению, покрытому шифером.

У дома был телеграфный столб, наверху столба — огромное гнездо, и в нем — два аиста.

Пока все совпадало.

На крылечке сидела балерина Наташа, планирующая сегодня отбыть. Она ждала сына, ушедшего в магазин и унесшего с собой ключ.

И поскольку всем троим пришлось его ждать, состоялась общая беседа, пролившая некоторый свет на тайну поместья.

Геннадий сказал:

— До станции полчаса пешком, до Питера совсем недолго — раз, и вы дома. А впрочем, я вас провожу на машине. Как вам повезло!

— До станции час, до Питера четыре часа, — тихо сказала Наташа.

— Я уже ездила, — сказала Ольга. — Три с половиной.

— Входная дверь толком не закрывается, сквозняки постоянно, влетают мухи, пчелы, оводы и слепни, — сказала Наташа.

— Что это вы говорите? — сказал хозяин. — У меня испанская дверь, закрывается — плотнее некуда.

И он хлопнул дверью намертво.

— У меня нет столько сил, — сказала Наташа. — Оля, в доме кривой пол, расслаивается, скрипит и гниет, и когда дождь — крыша течет вот тут.

— Что это вы говорите! — сказал хозяин. — Полы все ровные, английский ламинат. Крыша немецкая, а если вы сами ее проковыряли, я тут ни при чем. Уж я-то свой дом, наверно, неплохо знаю.

— Я по-вашему маньячка — крышу ковырять? — сказала Наташа. — С полигона постоянно стрельба, мой ребенок, бедный, вздрагивает.

— Ну и слух у него! — сказал хозяин. — Полигон черт-те где, еле слышно, стреляют раз в неделю, да и то я ничего не слыхал. Тут такая тишина, такой рай!

— В доме полумрак, — сказала Наташа, — солнца не бывает, во дворе воняет, и это естественно, потому что туалета у него нет, кто куда из дачников ходил — он и сам не знает.

— Как это нет туалета? — встрепенулась Оля. — Вы же сказали — биотуалет.

— Он так называет пластмассовое ночное ведро, — сказала Наташа. — В хозяйственном купил.

— Оно, к вашему сведению, так и называется: «биотуалет». А вы думали, это синий домик, внутри сидит старушка и чеки пробивает? К сожалению, нет.

— А как же?.. — шепотом спросила Оля.

— Как душа пожелает! — Геннадий провел рукой по воздуху. — Это ведь природа. На природе же вы, поймите! Куда по-вашему ходят аисты, зайцы, ежики? Ах, какие тут ежики!

— Не заговаривайте человеку зубы своими ежиками, — сказала Наташа. — Тут волки. Я видела двоих. Они в большую деревню идут, транзитом через это место. А комары всю задницу сжирают, если ходить в канавку. Вот и вынужден в ведро, куда деваться. А кот пусть на улицу ходит.

Пузырь побежал в дом и притаился у стены: что-то услыхал.

— О, мышей нашел! — сказала Наташа. — Мышей много. Только спать ляжешь — шур-шур, шур-шур. Не оставляйте продукты на столе.

— А магазин есть? — спросила Оля.

— В шаговой доступности, — Геннадий и махнул рукой вправо. — А также есть выездная торговля. Через день продукты привозят.

— Пока бежишь, грузовик с торговлей уже тю-тю, — сказала Наташа. — Тут же никто не живет, они просто едут мимо.

— Как и волки?

— Точно! — засмеялась Наташа.

— А почему тут никто не живет?

— Кто ж в своем уме станет жить в таких нечеловеческих условиях? Кстати, шаговая доступность магазина — два километра. И прошвырнулся бы, если б не слепни. Или придешь — а оно закрыто: продавщица зашибает сильно.

— А речка? — совсем тихо спросила Оля.

Геннадий утомленно молчал, ему надоел бессмысленный бабий треп.

— Вон под горой ржавый ручеек, — сказала Наташа. — Смрад, вонь, вся вода в каких-то миазмах.

— Ну это уж слишком! — сказала Оля. — Ну как так-то, а? Как же? Ну как?!

— Как вам не стыдно, Наталья! — сказал Геннадий. — Это полноводный приток реки Белки, река Живинка, прозрачная, с кувшинками! Кувшинки стерилизуют воду, пил бы и пил! Никакого фильтра не надо. А у вас столько претензий, что я жалею, что пустил вас пожить в свой коттедж. Оля, есть такие люди — все видят в черных тонах. Не слушайте вы ее!

— А у вас чуть что — истерика, — сказала Наташа.

Тут Наташин сын вернулся и принес ключи.

Оля взяла их дрожащей рукой и посмотрела вокруг.

Ну не уезжать же, тем более, деньги уплачены, кот свернулся клубочком на террасе, консервы с собой — ну его, этот магазин.

Купаться можно и дома в Неве, а мыши — чудесные маленькие звери, обворожительные, кроме того, на крыше аисты, а где-то рядом — ежи. Еще и волк идет транзитом. Чем плохо?

Ей стало жалко Геннадия с его розовым пластмассовым горшком, и она сказала:

— Давайте я поживу эти десять дней, за этот срок уж не развалюсь, а первого августа вы за мной приезжайте. Я у вас приберусь и ямку выкопаю, будет туалет. Электричество-то правда есть, или тоже не очень?

— Де-юре есть, — сказала культурная Наташа. — Де-факто отключают под предлогом грозы. Отключать не забывают, забывают обратно включать. Мобильная связь — на горке.

И она махнула рукой влево.

Потом все они погрузились в Генину машину и уехали.

Настала тишина.

Только Пузырь мурлыкал.

Оля взяла его на руки, внесла в дом и закрыла внутреннюю дверь: дверь на террасу не запиралась, но в доме — как народ говорит, «в зале» — можно было запереться.

Стало совсем беззвучно. Комары зудели только снаружи. Свет пока что работал.

Оля включила ноутбук и стала читать вопросы Виктории, которые пришли еще утром.

Было что-то хорошее в этом забытом Богом месте, домой Оле не хотелось.

Здесь никто ее не мог найти.

Усталость от нехватки своих и переизбытка чужих била ей в голову. Она просто смотрела в пустоту. Взгляд шел сквозь стену, в ничто, в ночных бабочек, в росу, в невидимую в темноте траву.

Потом Оля прочитала вопросы, стала их обдумывать.

Они оказались несложные, довольно предсказуемые.

Вопрос 1.

Начнем с главного: как отразилась на вашей работе пандемия? Преподаете ли вы онлайн? Пострадали или нет материально, морально?

Оля написала:

Да, преподаю онлайн. Морально не пострадала. Материально — немножко.

Коротко и ясно. «А что вы хотели, чтоб я рассказала им про вашу баню?»

Но потом Оля прочитала другие вопросы и решила, что будет вспоминать, что могла бы на них ответить, если бы… если бы захотела отвечать подробно и от души.

Конечно, она к этому не привыкла. Слушать привыкла, рассказывать — нет.

Но здесь ведь — никого. Никто не увидит ее воспоминаний, никто ничего не услышит и не прочитает против ее желания.

Значит, можно рассказать. А потом что-то выбрать для Виктории.

А остальное… — остальное пусть просто будет. Пишут же люди мемуары. «Это даже любопытно, многое забавно…» — подумала Оля.

В общем, она стала переводить свои картинки из памяти в слова и просидела всю ночь, глядя, как на экране появляется строчка за строчкой.

И написала что-то странное…