Страсти по Магдалине

Елена Чутская, 2019

Ее имя многие пытались очернить и предать забвению, но оно сохранилось в веках и стало легендой. Ее любовь породила веру, которая дала надежду угнетенным и обездоленным, подняла с колен даже рабов. Ее значимость во всей этой истории можно и приуменьшить, но позабыть имя этой женщины уже невозможно никогда… Мария Магдалина. Кто она? Прекрасная соблазнительница, порочная женщина, наивная простушка, кающаяся грешница ? Что мы знаем о ней? Ничего…

3.

Все последующие дни Мириам не отходила от своего несчастного больного. Жар сменялся ознобом, спутанный бред тихим забытьем. Во сне незнакомец кого-то звал, с кем-то спорил или беззвучно смеялся, улыбаясь лишь ртом. Мириам неустанно растирала худое тело отварами из трав, пеленала как младенца в мокрые простыни, смазывала исцеляющими бальзамами. Редко ей удавалось поспать, но даже в эти мимолетные часы отдыха она видела во сне своего путника на смертном одре в терновом венце на грязных волосах, а просыпаясь в холодном поту, неслась к его постели узнать, жив он или уже мертв.

Украдкой Есфирь наблюдала метание хозяйки между кухней, где готовились целебные отвары, и спальней, где лежал незнакомец, и не могла понять, почему Мириам так переживает за него. Не раз она пыталась намекнуть, что человек этот может оказаться кем угодно, даже тем ужасным разбойником, за поимку которого прокуратор назначил высокую награду, и всю неделю римские летучие отряды прочесывали не только селения и города, но и зеленые холмы вдоль всего Геннисаретского озера.

Нет, напрасны были увещевания старой кормилицы. Мириам никого не хотела слушать. С утра до вечера она самоотверженно продолжала ухаживать за больным. Но ничто не могло навести ее на мысль о том, кто он и что делал посреди пустынной равнины. В его дорожной сумке нашлось несколько старинных пергаментов, два из которых на арамейском и греческом Мириам удалось прочитать. В одном говорилось о лечении опасной болезни, в другом философские разъяснения о духовном начале бытия. Еще в холщовых мешочках нашлись связанные в маленькие пучки сухие пряные травы, завернутые в пальмовые листья, и мелко растертый порошок. Несколько предметов лежало в отдельной сумке поменьше, но их предназначение осталось для Мириам загадкой.

Часами напролет сидела она возле больного и смотрела на бледное лицо. Ровное дыхание не вызывало тревогу. Незнакомец мирно спал, болезнь постепенно отпускала его. Все в доме, и рабы и слуги, ходили осторожно, говорили полушепотом. Сарре запретили громко петь и бегать босыми ногами по каменной террасе. Возле девочки неотлучно находились две молодые служанки. В комнаты хозяйки на второй этаж, где лежал больной, дозволялось входить только Есфирь. Она несколько раз предлагала Мириам заменить ее у постели несчастного, но та упорно отказывалась.

— Он должен скоро очнуться, кормилица, — только и отвечала бедная женщина. — Я не хочу пропустить тот миг, когда он откроет глаза.

Есфирь недоуменно пожимала плечами и больше не настаивала.

Мириам и сама не могла объяснить то, что зарождалось в ее душе. Но она знала наверняка, что рядом с этим человеком душа ее обретала покой, сердце билось чаще, а грудь сжималась так, словно не хватало воздуха.

«Как все-таки странно, — думала она поздней ночью, глядя из окна на черный горизонт, усыпанный звездами. — Как долго можно жить и не замечать ночной красоты, бесконечного неба, далекого мерцающего света холодных звезд… Правда, мудрецы в Афинах говорили о звездах, которые могут предсказать судьбу или счастье, смерть и даже любовь… Зачем мечтать о далеком будущем, если даже не знаешь завтрашнего дня? Зачем тосковать по утратам, если они в прошлом были самыми счастливыми и радостными событиями в твоей жизни? Прошедшее оставляет в нас печаль, будущее вселяет в нас радостную надежду. Мы обречены маяться всю жизнь между печалью и радостью, между прошлым и будущим, между светом и тьмой. Почему мы не можем ценить то, что дарит каждый миг настоящего…»

Она тяжело вздохнула, и яркая звезда подмигнула с черного небосклона. Громкий лай соседских собак прервал тревожные мысли, заставил вернуться к постели больного. Он спокойно спал, дыхание едва заметно. Лицо посветлело, преобразилось, и выступающие скулы едва выделялись под смуглой кожей. На лбу и верхней губе выступила испарина — верный признак выздоровления. Мириам смочила платок в розовой воде, отерла лицо, руки. Затем потушила лампаду и осторожно легла рядом с незнакомцем с самого краю. «Завтрашний день обязательно принесет мне счастье», — так почему-то подумалось ей в последнюю минуту, и она спокойно уснула глубоким сном…

Он открыл глаза первым. Сначала его поразила удивительная тишина, вернее, ее нежные и глубокие звуки. Они доносились отовсюду — блеянье овец, тоненький колокольчик пастуха, шелест листьев оливы и стрекотание цикад. На смену звукам пришли запахи. Тонкий навязчивый запах мускатного ореха и дурманящих олеандров, свежесть ручья, аромат маисовых лепешек и жареного мяса. Голодный желудок сразу заурчал в свое оправдание, и тогда ему захотелось открыть глаза.

Белый выбеленный потолок с поперечными балками кружился над головой. На стене переплетались яркие цветы, порхали причудливые птицы, а за ними улыбалась полуобнаженная женщина с вьющимися волосами. Что за странное место?

Едва уловимое дыхание с левой стороны заставило путника повернуть голову. Его сон продолжался наяву. Рядом на подголовном валике спала женщина, живой двойник той, которая смотрела на него со стены. Она была как сотни других: лицо, руки, волосы, стройное тело под обтягивающей туникой, но что-то заставило его затаить дыхание и тихо любоваться ею. Правильные, тонкие черты лица еще молодого, но с приметными морщинками на лбу и возле губ, завораживали взгляд. Губы почему-то сразу захотелось поцеловать. Они манили его — мягкие, теплые, и так близко… Он прикоснулся к ним легким движением пальца.

Мириам проснулась тотчас, словно от удара. Заметив испуганный взгляд незнакомца, она смутилась, попыталась скрыть волнение и спешно поднялась с постели.

— Кто ты?

— Мириам.

— Где я?

— В Магдале.

— Какой странный дом… — он изумленно рассматривал разрисованные стены.

— Почему странный? — удивилась она. — Всего лишь дом моего отца.

— Я видел такие… в Греции, в Риме…

Улыбнувшись, она расправила складки примятой туники, без стеснения собрала волосы жемчужными заколками.

— Мириам… — повторил незнакомец.

— Я нашла тебя посреди пустыни. Твои ноги искусали змеи, но ты выжил… Как звать тебя?

— Иса, — он пожал плечами.

— Иса и все?

— Да.

— Откуда ты, чем занимаешься? — настаивала Мириам, но он молчал. — Я живу одна. Любой посторонний человек вызовет много вопросов и подозрений. Откуда мне знать, что ты не разбойник зелотов, которого разыскивают римские солдаты.

— Я не разбойник, госпожа, — он улыбнулся, но сомнение тенью легло на лицо. — Не знаю, понравится ли мой ответ… Я пробую исцелять людей, помогаю страждущим. Иногда не только боль беспокоит тело, но и душа нуждается в лечении. Я целитель, или как называли нас мудрецы древности — врачеватель. Я не разбойник, госпожа. Меня не надо бояться, я не причиню тебе вреда.

— Целитель? — изумилась Мириам. Как легко разрешилась ее загадка. — Ты лекарь! Всемогущая Исида! И что я только не передумала за эти дни. Все говорят о разбойниках. Слишком много их появляется в Галилее. Но откуда ты? Где твой дом?

Он попытался подняться на ложе и сесть. Ноги с трудом опустились на каменный пол, голова кружилась, слабость сковала тело.

— Я долго хожу по земле, госпожа. Моим последним пристанищем был Вавилон. Жрецы охотно делились со мной тайнами древнего врачевания. Там я обрел друзей, и о себе, надеюсь, оставил хорошую память.

— А каким богам ты молишься? Салуте, Гигиене или Эскулапу?

Он усмехнулся.

— Бог един. Нельзя молиться разным богам.

Мириам удивилась, но ничего не сказала.

— А где ты родился?

— Не знаю, — глаза его улыбнулись, а морщины на лбу разгладились. Он с нежностью посмотрел на красивое женское лицо. — Я плохо помню детство. Страшные пожары, разрушения, смерть… Память все стерла из моего сердца…

— И что же ты всегда один?

— Наверное, один… Расскажи о себе, госпожа, — попросил он, и снова в его глазах промелькнула нежность.

Но Мириам смутилась, щеки раскраснелись, ладони покрылись испариной.

— Ты слаб, три дня лежал в беспамятстве, в горячем бреду. Редко кто выживет после яда гадюки, но тебе повезло… Беспокоит ли тебя что-нибудь?

Большие карие глаза чуть потеплели. Что могло его беспокоить? Ее тонкие, плавные руки, рыжий локон, спадающий на плечо, едва уловимый аромат миндаля, исходящий от ее тела. Какая удивительная и странная женщина! Он осторожно взял руку Мириам и поднес к своим губам.

— Ничего, госпожа… Теперь я обрел покой.

Ее сердце замерло лишь на мгновенье и снова забилось, но чаще.

— Тебя нужно накормить, я скоро вернусь, — быстро вышла из комнаты, чтобы он не заметил пылающего лица…

На следующий день Есфирь объявила слугам, что дальний родственник, которого хозяйка приютила в доме, пошел на поправку. Было строго запрещено болтать о нем на рынке, но людские языки к нёбу не пришьешь, хотя сама кормилица и допустила вольность, проговорившись кухарке о врачевателе.

Первая к Мириам пришла служанка Заихра. Она принесла на руках маленького сынишку и уселась прямо на земляном полу посреди кухни, где хозяйка готовила чечевичную похлебку.

— Что случилось, Заихра? Что с малышом?

— Не гневайся, госпожа, — взмолилась служанка. — Есфирь рассказала нам о лекаре, что живет в доме. Не может ли он посмотреть моего сына, у него сильный жар. Мы с мужем ничего не можем сделать, ничего не помогает.

— Мой родственник, Заихра, не совсем оправился от болезни. Не переживай, я сама посмотрю твоего сына.

Кормилица тихо переступила порог кухни, но увидев на полу служанку, рассердилась.

— Я же велела тебе не беспокоить госпожу, Заихра. Отнести своего мальчишку к знахарке? Как тебе только не совестно. Госпожа сутками не смыкала глаз. Дайте ей отдохнуть!

Служанка судорожно прижала к груди малыша, склонила голову до пола.

— Не ругай ее, Есфирь. Она всего лишь заботиться о сыне. Я попробую снять жар.

— Разве дело только в ней, — вздохнула Есфирь. — Во дворе собрались слуги, дочка. Хотят видеть твоего лекаря… Намаемся мы с этим странником, Мириам. Ох, намаемся.

Пришлось выйти во двор.

Старая рабыня наравне с мужчинами оставила прялку с овечьей шерстью и пришла в надежде на исцеление.

— Ходят слухи, госпожа, — она говорила за всех, остальные стояли на почтительном расстоянии, — что в Галилее объявился один человек. Люди болтают на рынке: он творит чудеса, лечит слепых и увечных калек. Прости нас за неуважение, госпожа, но не тот ли человек гостит в твоем доме?

— Мой гость, Наина, племянник дяди из Вифлеема по материнской родне, — на ходу придумывала Мириам, — а значит, и мне приходится дальним родственником, хотя я никого не знаю из той семьи. Он недавно появился в моем доме, и я прошу слуг никому о нем не рассказывать. Мне и так хватает неприятностей из-за Сарры.

— Ясно, госпожа, — опечалилась Наина, но не посмела разуверять свою госпожу, что Сарра уже всем разболтала, где на самом деле нашли несчастного путника.

— Что вас тревожит? — Мириам заметила неловкость слуг.

Вперед выступил Иосиф, почтенно поклонился.

— Это моя вина, госпожа. Вы знаете, что мой сын второй год не может ходить. Лекари говорят, что кости неправильно срослись. Но мы с женой не теряем надежды и обращаемся ко всем знахарям, что идут через Магдалу в Ершалаим, просим посмотреть нашего мальчика. Ведь он один у нас, госпожа.

— И ты решил, что мой родственник поможет тебе, Иосиф?

Мужчина склонился еще ниже.

— Хорошо. Ваше желание мне понятно, но сейчас я не могу вам помочь. Мой гость не совсем оправился после болезни. Как только он сможет посмотреть твоего сына, Иосиф, я позову тебя.

— Да пошлет небо благополучие и удачу в твой дом, госпожа, — слуги мирно разошлись по своим делам.

Вечером Мириам снова сидела около постели больного. На низком круглом столе нетронутой осталась еда, так заботливо приготовленная ее руками. Зачерствел свежий хлеб, рагу из молодого козленка покрылось тонкой пленкой белого жира, без внимания остался виноград и финики. За целый день Иса ничего не съел, только выпил немного козьего молока. Он тщетно пытался встать, но не смог, ноги не повиновались ему. Повалившись обратно на лежанку, он отвернулся к стене и продолжал рассматривать лицо прекрасной незнакомки, но чем дольше смотрел он на струящиеся золотым каскадом волосы, на миндалевидные изумрудные глаза, тем суровее хмурились брови и глубокие морщины бороздили бледный лоб. Настроение его резко изменилось, словно ветер в сезон дождей, взгляд стал отрешенным и чужим.

Мириам хотелось расспросить его о прошлом, но Иса только махнул рукой. Не отрываясь, смотрел на расписную фреску и о чем-то думал, а через время очнулся, увидел рядом сидящую женщину и очень удивился.

— Я спал?

— Нет, Иса. Ты долго смотрел на картину. Она понравилась тебе?

— Нет… Бог запрещает изображать людей на стенах жилищ. Разве ты не знала, госпожа?

— Ее нарисовал умелый художник. Это Венера — богиня любви и плодородия. В детстве я очень любила на нее смотреть. С годами краски побледнели, но все равно она дорога мне как память об отце.

Иса молчал. Он смотрел на картину, но не видел ее, вдруг неожиданно обернулся к Мириам и спросил.

— А где Петр?

— Какой Петр, Иса? О ком ты?

— Петр. Мой ученик.

У Мириам похолодели руки. Взгляд его был нежным и заискивающим, как у маленького ребенка, который совершил ничтожную провинность и не хотел понести наказание. Он улыбался и ждал ответа.

— Когда я нашла тебя, ты был один…

Он снова отвернулся и закрыл глаза.

— Я скоро уйду. Только встану и уйду. Не беспокойся обо мне, госпожа.

Досада и тихий гнев слышались в его словах. Женщина терпеливо ждала, но он молчал.

— Тебе некуда идти, — она старалась говорить ласково, едва сдерживая волнение. — Здесь ты найдешь все, что нужно. Тебя никто не будет искать.

— Я должен, — он замолчал, пытаясь подобрать правильные слова, — помогать там… — Иса сделал неопределенный взмах рукой, увлекая ее далеко за стены дома.

— Везде есть те, кому нужна твоя помощь, — она подсела ближе, хотела взять его за руку, но он отстранился. Мириам сделала вид, что не заметила недоверчивого жеста и смиренно продолжала. — В моем доме много больных слуг, среди них есть мальчик Яков. Два года назад колесо повозки повредило ему ногу, с тех пор он не может ходить, и отец носит сына на руках. А город полон несчастных калек. Тебе не придется далеко ходить, Иса. Они сами найдут тебя.

Он не ответил. Он хотел остаться один. Рядом с этой женщиной он не мог дышать. Неведанное ранее смятение стальным кольцом сдавливало грудь, жалкая досада туманила разум и порабощала волю. Но не от змеиного яда онемел его язык, другие чары тонкими извилистыми парами пробирались через кожу под самые кости: страшные, пугающие… женские. Она притягивала его и манила, а нежный взгляд успокаивал и исцелял страждущее сердце. Душа трепетно просила его не уходить, остаться с ней. Желания накатывали живительными волнами, и хотелось всегда быть возле нее, но он знал, что непременно наступит день, когда она разочаруется в нем. И он заведомо боялся этого дня.