Страсти по Магдалине

Елена Чутская, 2019

Ее имя многие пытались очернить и предать забвению, но оно сохранилось в веках и стало легендой. Ее любовь породила веру, которая дала надежду угнетенным и обездоленным, подняла с колен даже рабов. Ее значимость во всей этой истории можно и приуменьшить, но позабыть имя этой женщины уже невозможно никогда… Мария Магдалина. Кто она? Прекрасная соблазнительница, порочная женщина, наивная простушка, кающаяся грешница ? Что мы знаем о ней? Ничего…

6.

Придумывая возможные причины того, что могло заставить его нарушить данное обещание и не вернуться, Мириам довела себя до исступления. Она, как загнанная лань, металась всю ночь по комнате, где еще вчера ночью спал Иса, и пыталась найти хоть одну вещь, которую бы он случайно оставил, покидая ее дом. Не нашла ничего. Все то, немногое, что принадлежало ему, он забрал с собой, и ушел, как будто его здесь и не было вовсе.

Она то и дело подходила к распахнутому окну, прислушиваясь к звукам ночи, шорохам, случайным ударам, к лаю собак. И все ей казалось, что скрепит колесо повозки, на которой он уехал ранним утром, или слышался крик слуги с просьбой открыть ворота. И тут же она бросалась на открытую террасу и уже с нее вглядывалась в темноту пустого двора, с замиранием сердца прислушиваясь к звукам. Но, нет! Никто не просил пустить усталого путника, никто не ждал у закрытых ворот.

Простояв какое-то время босыми ногами на каменном полу террасы, она, содрогаясь от холода посреди жаркой безветренной ночи, снова возвращалась в комнату Исы. Лишь на несколько минут Мириам позволяла себе присесть на постель, положив разгоряченную голову на край подголовника, хранившего его запах. И снова вставала, и снова начинала бродить по комнатам, пытаясь согреться от нервного озноба.

Ночь тянулась также долго, как и прошедший день. Загнанная больными, безумными мыслями в угол собственного сознания, она могла думать только о плохом. Воображение рисовало все новые и новые картины его страшной, мучительной смерти. И она жалела о том, что отпустила его одного, что не сказала напоследок добрых слов. Она так и не сказала ему, как он стал ей дорог…

Измученная бессонной ночью Мириам встретила безутешный рассвет. Он не вернулся и утром. Свернувшись по-кошачьи и поджав под себя босые ноги, она тихо лежала на постели. Пальцы перебирали белые жемчужины на шелковой нити, а слезы из глаз скатывались по щекам вслед за жемчугом. Она ничего не видела и не слышала вокруг себя, хотя глаза не закрывались ни на минуту. Долгим, не моргающим взглядом смотрела на Венеру и шептала молитву. Такой ее нашла утром Есфирь. Никакие увещевания и хлопоты кормилицы на Мириам не подействовали. На вопросы она не отвечала, только упрямо сжимала губы.

Когда же ближе к обеду открылись ворота и во двор въехала повозка купца, нагруженная тканями и подарками, Есфирь первая выбежала к нему навстречу. С дрожью в голосе поведала она Ферхату обо всем, что произошло в доме с момента появления странного путника. Заклиная купца помочь в нежданном горе, как на духу, призналась кормилица и в подозрениях зарождающейся любви в сердце своей госпожи.

С тяжелым взглядом выслушал Ферхат все старушечьи жалобы и без приглашения поднялся на верхний этаж, но отыскав спальню Мириам, в замешательстве остановился на пороге. Женщина не заметила его появления, также лежала, содрогаясь от нервной дрожи, безумными глазами уставившись на старинную фреску.

Купец, не осмелившись приблизиться к ложу, подобрал полы широкого халата и уселся прямо на полу. Он смотрел на женское горе, и сердце его сгорало в огне ревности. Понимал мудрый Ферхат, что все его надежды и мечты испарялись быстрее росы посреди знойной пустыни. Глубоко вздохнув, он пригладил седую бороду и тихо запел песнь Соломона.

— Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди. Вот, зима уже прошла, дождь миновал, перестал; цветы показались на земле: время пения настало, и голос горлицы слышен в стране нашей; смоковницы распустили свои почки, и виноградные лозы, расцветая, издают благовония. Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди. Голубица моя в ущелии скалы под кровом утеса. Покажи мне лицо твое, дай мне услышать голос твой, потому что голос твой сладок и лицо твое приятно. Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди.

Ферхат перевел дыхание, голос его усиливался, эхом отлетал от каменного пола.

— Куда пошел возлюбленный твой, прекраснейшая из женщин? Куда обратился возлюбленный твой? Мы поищем его с тобою…

Мириам очнулась от долгого забвения. Она приподнялась, увидела Ферхата и протянула к нему руки. Он не заставил себя долго ждать, словно помолодевший на двадцать лет, вскочил на ноги и бросился в желанные объятия. Мириам спрятала лицо на его груди. Слезы душили горло. Сквозь беззвучные рыдания послышался ответ.

— На ложе моем ночью искала я того, которого любит душа моя, искала его и не нашла его. Мой возлюбленный пошел в сад свой, в цветники ароматные, чтобы пасти в садах и собирать лилии, — Мириам не смогла больше сдерживать слез.

— Ну что это такое, женщина? — Ферхат посмотрел на любимое лицо, нежно вытер слезы, обнял за плечи и привлек к себе. Мириам не сопротивлялась, тело ее содрогалось от рыданий. — Я понимаю, горе твое безутешно, но и ему можно помочь. Мы попробуем отыскать твоего несчастного странника, луна моя. Он не мог далеко уехать. Кто-нибудь да видел его. Есфирь сказала, что ты дала ему повозку и слуг в сопровождение. Он не один. Может, увлекся сбором трав и не заметил, как прошел день, а вернется сегодня к вечеру. И все будет хорошо. Не стоит так убиваться. Взгляни на свое лицо, на заплаканные глаза, на темные круги под глазами. Солнце погаснет для меня и день перестанет существовать, луноликая моя, если твоя красота станет бледнее от горя твоего, Мириам. Послушай старого Ферхата, моя госпожа, ты должна восстановить свои силы и ждать известий. А я сам займусь поисками. Вечером навещу тебя, и если снова увижу заплаканное лицо, ничего не расскажу. Так и знай!

— Я тоже отправлюсь на поиски, — Мириам подскочила с постели, вырываясь из нежных объятий.

— Нет, женщина. На этот раз я буду непреклонен, — Ферхат развел руки в стороны и категорично закачал головой. — Пока я не получу хоть какие-нибудь известия, ты с места этого не сойдешь, Мириам, клянусь своими детьми!

Угроза подействовала, она сдалась.

— Хорошо, но ведь ты сделаешь все возможное, почтенный Ферхат?

— И возможное, моя госпожа… и невозможное, — чуть слышно добавил купец.

Есфирь осторожно попросила позволения войти. Весь разговор она подслушала под дверью и теперь спешила напоить хозяйку теплым отваром имбиря. Ферхат не хотел мешать, тут же собрался уходить, но стоя в дверях, оглянулся и тихо спросил:

— Чем возлюбленный твой лучше других возлюбленных, прекраснейшая из женщин? Чем возлюбленный твой лучше других, что ты так заклинаешь нас?

Мириам ничего не смогла ответить, только закрыла ладонями лицо. Ферхат понял все и без слов. То, чего он так желал всем сердцем последний год, наконец, случилось с его возлюбленной, но выбрала она не его…

Как не было ему горько, и сердце не разрывалось в груди от жгучей ревности, Ферхат сдержал слово. После возвращения домой он сразу же разослал по округе Магдалы людей в поисках Исы. Ближе к вечеру появились первые вести, а с наступлением ночи Ферхат засобирался к Мириам, зная, что та до утра будет ждать его и не уснет, пока не услышит все, что удалось узнать верным следопытам.

Мириам действительно ждала Ферхата. Уже с вечера она велела накрыть стол на верхней террасе, зажечь факелы, расстелить на холодных плитах мягкие ковры. Встречала купца как самого дорогого и желанного гостя, держалась спокойно, сдержано. На приветствие его ласково улыбалась. Отослала служанок, сама разлила по серебряным кубкам красное вино, выбрала самые прожаренные румяные куски мяса и положила на блюдо перед Ферхатом. Не задала ни одного вопроса, не произнесла ни одного слова. Отпив вина, купец сжалился над заботливой хозяйкой.

— Сколько чести для такого скромного гостя, Мириам! Не стоило так хлопотать. Я сыт, и лишнее мне не впрок. Надеюсь, за всеми приготовлениями тебе удалось отдохнуть, моя госпожа?

— Да, почтенный Ферхат, кормилица не отходила от меня целый день, пока я не уснула. Мне уже намного лучше.

— Я рад это слышать, потому что тебе понадобятся силы, чтобы выслушать меня.

Она побледнела, прижала руки к груди.

— Не надо расстраиваться, женщина, — успокоил Ферхат. — Ничего страшного пока не произошло. Твоего странника видели и не один раз. Правда, в своих поисках он покинул пределы Магдалы, но живой и невредимый.

— Рассказывай, Ферхат, не томи меня, — взмолилась Мириам.

— Сначала его приметили двое нищих на перепутье дорог, где много лет назад сгорела смотровая башня перед поворотом на Кану.

Мириам согласно кивнула головой, она знала то место, там широкие просторы пастбищ и лугов, неудивительно, что Иса выбрал именно эту дорогу.

— Пилигримы получили от него еду и воду, поэтому хорошо запомнили странного путника. Ближе к Кане лежит небольшая роща. Там его видели в кочевом племени саддукеев. Он вылечил одного мужчину от многолетней боли в спине и помог молодой женщине благополучно разрешиться родами. На это у него ушел почти весь день. Там он и заночевал. Старейшина племени ни за что не хотел отпускать его в дорогу до рассвета. Плату от саддукеев он не принял, но молодой отец в благодарность загрузил его повозку корзинами с фруктами и кувшинами с водой. Где убыло, там и прибыло. Как видишь, луна моя, он и сам может прокормиться своим ремеслом. Да…. — Ферхат задумался, пригладил бороду, допил терпкое вино.

— Чье вино? Откуда? — поинтересовался он, прерывая рассказ.

— Старого Иосифа из Назарета, — Мириам наполнила кубок до краев. — Если понравилось, я прикажу завтра же доставить вино в твою лавку, почтенный Ферхат. Но ты не сказал, куда отправился Иса дальше?

— Дальше его след потерялся, моя госпожа. Где он был сегодня неизвестно к сожалению. Многих расспрашивали о нем: торговцев, купцов, бродяг, рыболовов, пастухов. Но тщетно, никто его не видел, Мириам. Мои люди получили приказ следовать до Тивериады. Завтра к вечеру получим новые известия. А пока тебе нужно будет немного подождать. Есть какие-нибудь дела по дому? — поинтересовался Ферхат.

— Да, — Мириам рассеянно кивнула головой. — Весь двор завален оливой, сегодня начали отжим на маслобойне. Надо проверить работу и узнать у торговцев на рынке начальную цену.

— Вот и хорошо. Отвлекись от грустных мыслей. А цену можешь не узнавать, в этом году она высока. Везде неурожай. Ты возьмешь за масло большие деньги, а это всегда приятно, — Ферхат взглянул на равнодушное лицо Мириам и осекся. — Не переживай так, луна моя. Мы обязательно его отыщем. Случись плохое, уже бы узнали, такие вести всегда приходят первыми.

Со стороны озера подул свежий ветер, Мириам вздрогнула, накинула на плечи теплую накидку. Она никак не могла согреться, дрожь била все тело. Успокаивало только одно: Иса был жив, и сейчас где-то под звездным небом он коротал черную ночь. От выпитого вина немного кружилась голова, страждущая душа успокоилась, улеглась, сами собой нахлынули воспоминания.

— Твоя правда, почтенный Ферхат. Я помню, как такие же слова всегда повторял мой отец. Но это было очень давно… Несчастья приходили в наш дом одно за другим. Сначала умерла мать. Я не помню ее, кормилица рассказывала о ней перед сном. Она долго болела и до последней минуты не верила, что может умереть. Вся ее жизнь заключалась в любви к мужу и детям. Нас было трое: брат Лазарь, сестра Наина и я. Через три года после смерти матери старший брат решил перебраться с молодой женой на другой берег озера и жить отдельным домом. Отец помог Лазарю прикупить в Гамале хороший дом и участок под виноградник, хотя тому была по душе лодка и рыбацкие сети, но отец настоял на своем… В один весенний день пришли плохие вести. Я хорошо запомнила тот день. Наина дала мне поиграть своими красивыми бусами и ракушечным ожерельем. Я так долго об этом мечтала… Гамалу осадили персы, всех жителей уничтожили, и с тех пор я ничего не знаю о семье брата. Помню, отец пытался найти их, но после поисков вернулся седой и целый месяц ни с кем не разговаривал, даже со мной, со своей любимой Мириам.

Наина была старше меня на шесть лет. Когда ей исполнилось семнадцать, женихи не давали прохода. Она была красивая, стройная, высокая, пела веселые песни. Долго затягивать со свадебным обрядом не стали, отец опять решил все сам. Подыскал богатого мужа и отвез в другой город в чужой дом. Я не видела сестру целых два года, а когда она приехала на пасху проведать меня и отца, не узнала ее. Из цветущей девушки Наина превратилась в старуху. Богатый муж оказался слаб на вино и часто любил распускать руки. Избивал ее сначала дома, потом выволакивал за волосы на улицу и бил прилюдно на потеху толпе. Когда об этом узнал отец, то пригрозил зятю судом и большим штрафом за увечье дочери, но тот только рассмеялся. На следующий день они уехали обратно домой. Я помню, как прощалась со мной сестра, она знала, что больше мы не свидимся. Через три дня пришли плохие вести. Он забил ее до смерти, Наина ждала ребенка…

Мириам замолчала. Ферхат ждал, не произнес ни слова. Тишина стояла вокруг, только где-то в саду трещали цикады, а на террасе полыхал огонь факелов. Женщина посильнее закуталась в накидку, сделала глоток вина.

Она никогда и никому не рассказывала о своей семье. Все, что ранее знал Ферхат о ее жизни, ему удалось узнать от Есфирь. Но и та, безгранично преданная своей хозяйке, немногое поведала любопытному купцу. Теперь же, слыша все из первых уст, Ферхат запоминал каждое слово, любую подробность.

— Когда мы с отцом остались одни после свадьбы сестры, он пытался обучать меня грамоте — непозволительной роскоши для женщины. Помню, Есфирь украдкой наблюдала за нашими занятиями и вздыхала, думая, что хозяин глупостями занимает девичью голову. — Мириам улыбнулась, взглянула на Ферхата, и его сердце затрепетало в ответ на ласковый взгляд. — А после смерти Наины отец замкнулся, все винил себя в ее гибели и каждый день ходил на могилу жены просить прощения… Фреска Венеры, что находится на стене моей комнаты, работа отца, — Ферхат удивленно вскинул брови. — Да, да… Он умел изображать то, что другим не дано было увидеть. Тоскуя по жене, он нарисовал ее, как помнил… какой хотел помнить всегда. В наш дом часто заезжали гости, богатые купцы, останавливались проездом римляне. Кто-то заметил фреску и высоко хвалил мастерство отца. А однажды ему предложили заказ: разукрасить подобными картинами целый дом в Тире, что в Финикие, недалеко отсюда, всего лишь соседняя земля, берег моря. Раньше я никогда не видела море… Я думаю, отец согласился, чтобы покинуть свой дом, в котором уже не был счастлив. Мне даже не пришлось его долго уговаривать, он взял меня с собой, не хотел расставаться даже на один день. Нашел хорошего управляющего, и в одно прекрасное утро мы уехали из Магдалы. Больше сюда он не вернулся.

Мириам задумалась. Как не хотелось ей в эту минуту облегчить свои душевные страдания, дальнейшее повествование вызывало сомнения: надо ли все рассказывать Ферхату, не отвернется ли он от нее после того, что услышит? Но любовь и преданность верного друга развеяли лишнюю тревогу, и она продолжала.

— Работа увлекла отца настолько, что невозможно было и вообразить. Он начал жить заново. Каждый день, проведенный возле стен на возвышенных мостках с картинами и красками, давал ему новую силу. Мастерство его улучшалось с каждым новым заказом, с каждой фреской. Мы кочевали вдоль побережья из одного города в другой. Вскоре отца пригласили в Афины. Он поехал, не задумываясь. Но я росла рядом и не могла с утра до вечера сидеть на полу и подавать кисти. В Афинах предстояла долгая работа, и отец отдал меня в храм Исиды. Там прошли мои лучшие годы. Жрицей я не стала, храм был для меня временным пристанищем, поэтому и в жертвоприношениях я не участвовала. Но танцам меня обучили и не только. Раз в году в день летнего солнцестояния в храме устраивались жертвоприношения иного рода. Отбирались несколько молодых девушек для мужчин из соседнего храма. Акт их любви прямо на алтаре Исиды приветствовался старшими жрицами. Помню разгневанное лицо отца, когда я с воодушевлением рассказала ему о предстоящих приготовлениях к празднику. В тот же день он забрал меня из храма… Потом был Рим. Там отец обучался ремеслу у более опытных мастеров. Все шло своим чередом. Денег хватало, жили мы более чем скромно, а плата за картины была высока. Я росла. Моим увлечением стали пергаменты, древние свитки, латинский и греческий, мудрецы и философы, астрономия и геометрия. Рим — это древняя чаша веков, наполненная до краев познаниями, которые раскрывались человечеству с начала всех времен.

Но когда отцу надоело каждый месяц стричь мне волосы, да и грудь невозможно было скрыть под туникой, меня перестали пускать на философские споры в театр, закрылись двери библиотеки. Я заскучала возле фресок отца. Меня интересовало то, что было доступно лишь мужчинам. Отец заметил перемену моего настроения и как-то вечером вынудил признаться о заветной мечте. Александрия! Я грезила ею во сне и наяву. Через два месяца работа в Риме была закончена, и мы отправились на корабле в Александрию. И там отец быстро нашел работу, а мне учителя латинского, математики и астрономии. Целыми днями я просиживала в хранилищах библиотеки и под видом помощника учителя помогала переводить древние рукописи и то, что от них осталось после пожара. Никогда я не испытывала большего счастья, чем в те далекие дни.

Когда ты молод, стремишься быстрее жить и не замечаешь, как проносятся годы, как быстро и незаметно стареют возле тебя родные люди. Однажды вечером, сидя на любимой скамье возле нашего жилья, отец задумчиво провожал закат. Последние лучи солнца освещали седую голову, и я вдруг увидела уставшего старца: лицо изменилось, осунулось, заострился нос, появились глубокие морщины. Я увидела его лицо другим, каким раньше не замечала: чужим, незнакомым, но лишь на несколько минут. Он очнулся от своих грез, а я от своего видения.

Однажды он позвал меня посмотреть завершенную работу. За нее заплатили больше, чем ожидалось, но отец был печален в тот день. Он подвел меня к фреске, к точной копии той, что осталась у нас дома в Магдале. Я помню его слова: «Она первая, она же и последняя». На следующий день мы возвращались домой. Я до сих пор не знаю, почему он так решил. Может быть, примирился со своей совестью, или его простили те, кого он подвел, а может после стольких лет горе притупилось, а боль перестала терзать его сердце… не знаю, — Мириам перевела дыхание, немного успокоилась, допила вино и поставила пустую чашу на стол.

— Мы возвращались морем. За два десятка монет капитан греческого судна согласился довести нас до Птолемаиды, от нее было уже рукой подать и до Магдалы. Но в Иоппе на судно погрузили огромные тюки хлопка арабского купца, а небольшой отряд сирийцев сопровождал ценный груз. На корабле всем хватило места, все разместились на палубе. Ночью началась попойка. Громкие крики пьяных, непристойные песни никому не давали спать. Отец решил выйти из пропахшего рыбой трюма и подышать свежим воздухом. Я попросилась сопровождать его, но он велел ждать внизу… Я долго ждала, не могла заснуть. Потом не выдержала, поднялась на палубу и нашла его возле свернутых канатов, он не мог встать, отнялись ноги. С большим трудом кое-как подняла его, подхватила под руку, но тут случилось то, чего не могу забыть столько лет… Двое пьяных охранников заприметили меня, как я выходила из трюма, выждали удобный момент и напали сзади… все произошло так быстро, я даже не успела закричать, мне заткнули рот. Отец не пришел мне на помощь, он обессилено стонал рядом в нескольких шагах, отброшенный одним ударом… Странно, но я ничего не чувствовала… помню только руки, жирные, липкие руки, терзавшие мое тело… Все мои мысли были об отце, я чувствовала только его боль и страдания из-за меня… Когда все закончилось, напоследок один из мерзавцев ударил отца кинжалом в грудь и выбросил тело за борт… Я кричала, долго звала на помощь, потом потеряла сознание. Не помню, как пережила весь ужас, как добралась домой, помню, лишь капитан корабля сжалился надо мной и дал мне в сопровождение своего человека. Он и доставил меня в Магдалу. Дома я рассказала только о смерти отца, даже старая Есфирь не знает всей правды. Никто не знает, кроме тебя, почтенный Ферхат.

Купец поднялся с места, молча подошел к Мириам. Преклонил перед ней колени и поцеловал руку, затем нагнулся, осторожно приподнял край туники и поцеловал ноги. Она застыла от удивления, оцепенела, словно во сне. Нахлынувшее чувство стыда заставило пожалеть о своем откровении. Ферхат медленно поднялся с колен.

— Никто и никогда не узнает от меня то, что я узнал сегодня, женщина. Твоя тайна умрет вместе со мной. Ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь, даже не сомневайся, приказывай, и все будет исполнено для тебя.

— Благодарю тебя, уважаемый Ферхат. Но мы засиделись, уже поздно, — Мириам грустно улыбнулась. Факелы давно догорели, одинокая свеча освещала стол и террасу.

Желтый свет полной луны заливал двор, было светло как днем. И лишь черная тень от раскидистого тутовника покрыла собой дальний угол двора и входную дверь на кухню. В этой тени никем незамеченная притаилась сгорбленная фигура старой кормилицы.

Со стороны города послышался приглушенный топот копыт. С каждым мгновением он становился отчетливее. Через минуту в ворота застучали, выкрикивая имя Ферхата.

— Слава богам! — забеспокоился купец. — Наверное, поздний гонец. Пусть проводят его сюда или нет, я сам спущусь. Все слуги давно спят.

Мириам перегнулась через перила террасы. Яруф уже бежал через двор открывать ворота. Въехал всадник, его загнанный конь еле держался на ногах, с уздечки хлопьями свисала белая пена. Ферхат только всплеснул руками. Пропал жеребец! К утру издохнет. За всадником въехала повозка. На козлах сидел слуга, которого Мириам дала в сопровождение Исе. Выслушав короткий рассказ гонца, купец почти бегом поднялся на террасу.

Мириам не находила себе места.

— Что он сказал? — кинулась она к Ферхату.

— Его забрал отряд римских легионеров во главе с центурионом Терпрасием. Они уже два месяца ведут розыск повстанцев на этих землях. Задерживают всех, кто не может предоставить о себе точных сведений.

— Куда же его отвезли?

— В Капернаум. Во дворец. Отряд остановился там. Мой человек отыскал повозку неподалеку от ворот дворца и твоего слугу, который подтверждает эти слова.

Мириам устало опустилась на ковер. Ей слышался голос старца возле колодца. «Найди его! Найди его!».

— Я найду его, — прошептали дрожащие губы.