Наследник для чемпиона

Елена Тодорова

— Миша — сын Тихомирова? — Да, мама, — признаюсь с тяжелым вздохом. — Но он не должен об этом узнать. — Это же… — спорит она. — Это же сенсация!!! — верещит, словно мы выиграли в лотерею. — Так и вижу заголовки газет: «Потерянный сын Тимура «Медведя» Тихомирова!» — Мама, — как можно спокойнее произношу, пытаясь призвать ее к здравому смыслу. — Обещай, что никому не скажешь. _____ Лучший друг моего старшего брата стал моим первым мужчиной. Одна ночь любви, и он на четыре года покинул родной город. Добился того, к чему всегда стремился — стал чемпионом мира по боксу. А я… все это время растила нашего сына, не предполагая, что наши пути однажды снова пересекутся.

10

Птичка

Миши нет. Его просто нигде нет! И Тихомирова тоже, словно катапультировался. Ничего не имею против, конечно… Но не с моим же сыном! Щипаю себя за руку в надежде, что все еще сплю. Но ничего не происходит. Я не просыпаюсь. Отщелкнув ремень, подрываюсь на ноги. Однако не успеваю сделать ни шагу. Открывается дверь уборной, и оттуда выходит Миша, а за ним следом — Тихомиров.

Облегчение скатывается по телу горячей волной. Но меня по-прежнему трясет от переживаний. Я все еще готова раскричаться, словно сигнализация в швейцарском банке.

Когда Миша добегает до меня, приседаю перед ним на колени и будто невзначай обнимаю, сдерживая безумное желание прижать изо всех сил.

— Почему ты не разбудил меня, сынок? — стараюсь не выдать медленно отступающей паники.

— Бабушка говорит, ты мало спишь, и будить нельзя. Я хотел потерпеть, но ты та-а-ак долго спала, что я уже не мог…

— Какие глупости, — быстро шепчу, еще слегка задыхаясь. — Конечно, можно будить! В любое время. Слышишь меня, медвежонок? Нет никакого «нельзя». Хотя нет, терпеть нельзя! В следующий раз, пожалуйста, сразу же меня разбуди. Запомнишь, малыш?

— Хорошо. Но это уже второй раз, как Тимур мне помог, — важно выговаривает Миша, а я лишь моргаю. — Я тут до-о-олго гулял по салону, смотрел на все, в кабине пилота был, покушал, попил сок и снова захотел в туалет.

Сколько я спала? Тысячу световых лет, что ли?!

— Эм-м… Ты, наверное, устал. Иди, посиди немного на своем месте. Я сейчас приду, — сын не горит желанием возвращаться в кресло, но все же послушно кивает и садится. Переведя взгляд на Тихомирова, пытаюсь звучать так же спокойно, как до этого: — Можно тебя на пару слов?

Не дожидаясь ответа, направляюсь в хвост самолета. Чувствую, что Тимур следом двигается, и все равно немного теряюсь, когда оборачиваюсь, а он, будто не зная границ личного пространства, подходит слишком близко и нависает надо мной. Мало того, что приходится голову задирать, чтобы смотреть ему в лицо, так еще дышу этим раздражающим все мои рецепторы парфюмом.

— Зачем ты это сделал? — выпаливаю сердитым шепотом.

— Твой ребенок хотел в туалет, я должен был позволить ему уссаться?

Стоит ли отмечать, что после этого вопроса и очередного обезличивания я прихожу в бешенство? Официально — я готова его ударить.

— Ты должен был меня разбудить! А не водить Мишу по всему самолету, зная, что я не разрешала этого делать!

— У тебя что-то с головой, Птичка, — замечает Тимур как бы между делом. Я киплю, а он, разговаривая со мной, словно делает мне одолжения. Мудачина! — Опекаешь пацана, будто параноик.

— Даже если и так, тебя это не касается. Потому что, да, ты верно говоришь — это мой ребенок, — задыхаюсь от злости. — А ты не знаешь, что такое быть родителем! Ни за кого не несешь ответственности! Не можешь адекватно оценивать опасность! Не можешь указывать мне!

— Остынь, ладно? — тон Тихомирова меняется. Он начинает злиться. Даже шагает еще ближе, заставляя меня отступать. Медведь, блин… Считает, что в жизни можно вести себя так же, как на ринге. Заталкивает в угол, сдвигая брови, наклоняется и впивается взглядом. — Займись лучше реальными проблемами своего пацана. В его возрасте уже пора ссать стоя. Иначе другие дети будут над ним смеяться. Если еще этого не делают.

Сын ничего такого мне не рассказывал… Но он и не скажет, не станет жаловаться. А я, признаться честно, не задумывалась, что должна настаивать и учить его мужскому способу опорожнять мочевой пузырь. Предполагала, что это происходит как-то естественно и непринужденно.

Ничего удивительного, что после едкого замечания Тихомирова я чувствую себя никудышной матерью.

— Миша тебе что-то говорил? — выдыхаю встревоженно, забывая на мгновение о своей злости.

— Нет.

— А ты ему? Надеюсь, не комментировал, что и как он делает неправильно?

— Я похож на идиота?

Вообще-то, да!

— Ладно, — бросаю резковато. — Думаю, мы друг друга поняли. Дай пройти, — упираюсь ладонями в его каменную грудь, но он не отступает.

— Если бы ночь напролет не кувыркалась со своим хахалем, не отрубилась бы на пять часов в самолете и следила бы за своим ребенком сама, — грубо цедит мне в лицо, и моя кожа загорается. Девяносто девять процентов ожогов. Чертов Тихомиров! Ненавижу его! Подавляя работу иммунной системы, задевает и внутренние органы. Сердце стучит так неистово, что, я уверена, одинаково хорошо слышно его и в России, и в Америке. Межконтинентальный парад, черт возьми. — Думаешь, я рвался нянькаться с твоим ребенком? Я пробовал тебя разбудить, но ты словно в кому впала. Хоть ори, хоть стреляй, — не менее жестко выдыхает мне в лицо. — Тяжело было прощаться, да? Может, и не стоило со мной лететь, если так трудно было соскочить с хрена этого кучерявого?

— Пусти, — выпаливаю только это слово, потому что больше ничего не могу сказать. Казалось бы, после работы в клубе меня трудно зацепить подобными гадостями, но… Сейчас почему-то задевает так, что сердце кровит. — Пусти, говорю!

Вместо этого Тихомиров ловит пальцами мое запястье и стискивает его с такой силой, что кажется, будто намерен переломить мне кости.

— Любые отношения внутри команды запрещены. Учти это. Трахаться с кем-то из своих парней я тебе не позволю.

Если бы он меня ударил, было бы не так больно. Похоже, кто-то решил напомнить, что самую сильную боль причиняют именно слова. Только жаль, я никогда этого не забывала.

— Сейчас же отпусти меня, Тихомиров! И никогда не смей прикасаться. В противном случае свои права буду защищать я.

Начхать ему. Кто я против него? Пустое место.

— Ты меня поняла?

Если не отвечу, он в самом деле сломает мне запястье?

— Поняла!

Когда Тимур, наконец, отпускает и дает пройти, меня буквально колотит. Сомневаюсь, что смогу спокойно разговаривать с Мишей. Но и оставить его не могу. Без того долго сидел один.

— Привет, медвежонок, — каким-то чудом удается продышаться. — Не скучал?

— Немного. О чем вы говорили? — спрашивает, когда Тихомиров проходит мимо нас.

Слава Богу, не возвращается на свое место. Может, он все-таки катапультируется? Желательно прямо сейчас над океаном.

— Обсуждали условия работы, малыш.

— Разве вы не сделали это дома?

— Не совсем. Остались некоторые вопросы.

— Понятно. Можно мне уже встать? Тимур сказал, сидеть все время пристегнутым не нужно.

Чертов Тимур…

— Ненадолго, медвежонок, — разрешаю, скрепя сердце.