На острие чувств

Елена Ромова (2024)

Отправляясь на инопланетную станцию, чтобы спасти человечество, можно столкнуться с самым настоящим тираном. Ему безразлична судьба землян, он холоден и высокомерен. Но только от него зависит спасение Земли. Смогу ли я убедить его, что люди достойны жизни?

Глава 3

Минутная готовность.

Отходят опорные фермы. Клубится паром сжиженный кислород. Меня оглушает рев ракетных двигателей. Сердце поднимается к самому горлу — нечем дышать.

Я резко подскочила в кровати, и единственное, что услышала, — собственное надсадное дыхание. Время едва перевалило за полночь, за окном стояла густая летняя ночь. В небе не было ни единого темного пятна — все усыпано звездами, и мне до смерти захотелось выйти на улицу, наплевав на карантин, а лучше упасть в траву, чтобы надышаться запахом земли и зелени.

Мне впервые было страшно. Так страшно, что захотелось все отменить. Или сбежать.

Забравшись на подоконник, я приникла к стеклу, чтобы рассмотреть глубокое нутро ночного неба. Там, в безвременном пространстве, где свирепствовал холод, было то, ради чего я теперь жила. То, что заставляло меня гореть. Сердце било тревожно, но размеренно.

Прошло две недели подготовки, и в голове я раз за разом прокручивала инструкции. Утром нам предстоит влезть в скафандры, разместиться в «Икаре», а затем столп огня за восемь минут поднимет нас на расстояние в четыреста километров над поверхностью земли.

Из моего окна было видно, как светлеет небо.

Мне было не с кем попрощаться. Мать умерла, когда мне было двенадцать, а отец нас бросил еще раньше. С подругами, которых было не так уж и много, общаться из космодрома было запрещено, а с мужчинами, несмотря на мои двадцать три года, не складывалось.

Когда пришло время, меня сопроводили в комнату подготовки и буквально вдели в тяжеленный «Орлан» (прим. — российский скафандр). В груди у меня заклокотало, но я вовремя взяла себя в руки. Не хватало еще расклеиться перед самым стартом.

После всех напутственных слов руководства, я чувствовала себя так, будто надышалась оксидом азота. Все вокруг казалось нереалистичным и смешным. Я рассыпалась в шутках, пока автобус вез экипаж к месту старта, но после прибытия у меня заледенели от страха руки и ноги, а тело начала сотрясать крупная дрожь.

Когда мы поднимались на лифте к люку, меня не отпускала тревога. Ощущение погружения в страшный сон усилилось, когда я разместилась в космическом корабле.

Услышав в динамиках голос Одинцова, который руководил полетом с Земли, я немного успокоилось. Этот человек был тем самым якорем, который не давал мне умчаться на волнах паники. Уж я точно должна доказать ему, что я чего-то стою. Я напряженно слушала, как он готовит корабль к старту.

«Протяжка один».

«Есть протяжка один».

«…продувка».

«Есть продувка».

Если я выживу, то больше не стану проситься в космос!

«Надув».

«Есть надув. Есть сброс».

Я почувствовала, как включились двигатели.

«Пуск».

Раздался оглушительный рев, и ракета завибрировала. Невероятная мощь подняла ее над стартовой площадкой.

«Пусковое питание…»

«…предварительное. Промежуточное…»

Вибрация усилилась — ракета-носитель поднимала нас в еще темное предрассветное небо.

«Параметры системы управления в норме. Двигатели первой и второй ступени работают нормально… Параметры конструкции ракета-носителя в норме».

Уверена, сейчас нас вдавливает в кресла перегрузка не меньше полутора единиц. Почему наши человеческие возможности не настолько развиты, чтобы сделать полет в космос комфортным? Можем ли мы научиться этому у галактического сообщества? И примет ли оно нас?

Я закрыла глаза — еще немного, и мы выйдем на орбиту.

«Есть отделение пилотируемого космического корабля…»

Мое сердце чудовищно колотилось от волнения, когда пилоты взяли курс на станцию совета, и я увидела ее — великолепную, обласканную лучами солнца — сквозь иллюминатор.

Когда «Икар» пристыковался, вся моя жизнь раскололась на «до» и «после». В ту самую чертову секунду, когда я выбралась из люка. Первое, что потрясло меня — гул пустоты. Помещения станции были настолько велики, что любой звук здесь терялся, словно в гигантском лабиринте.

— Кто мог создать это? — сорвалось с моих губ с таким глубоким восторгом, что за моей спиной хмыкнул Ветров.

Я впервые вспомнила, что не одна. Делегация двинулась вглубь огромного зала, но вскоре мы остановились, чтобы расстаться с тяжелыми скафандрами. Пилоты должны были остаться здесь, в зал переговоров были допущены только я, Олег, Алексей Ветров и наш дипломатический представитель — спикер, которому разрешалось вести диалог от лица людской миссии.

— Можно снять гермошлем, — скомандовал один из пилотов. — Уровень содержания кислорода двадцать пять процентов. Здесь есть гравитация.

Мне несколько раз объясняли сценарий этой встречи, но я все-равно чувствовала себя растерянной. Сняв шлем, я втянула чистый, прохладный воздух.

Мы все были слишком напряжены, чтобы разговаривать.

Следующий зал я узнала сразу. Эхо наших шагов гулко забилось под сводами, вынуждая мое сердце стремительно перекачивать кровь. Голова слегка закружилась. Сейчас… увижу. Их.

Главы Совета были на своих местах, за трибунами на втором ярусе. Наш спикер занял трибуну на нижней площадке. Дыхание застряло у меня в горле, а сердце стало настолько большим, что не умещалось в груди. Вдоль позвоночника пробежал импульс, ладони взмокли, а в ногах возникла предательская слабость.

Пару минут мы с Алексеем Ветровым и Олегом настраивали оборудование. Делали все настолько быстро, что у меня взмокла спина от волнения. Время от времени, я косилась на глав Совета, которые оказались еще внушительнее, чем показывала симуляция.

— Включаю запись, — произнес Ветров, распахивая свой чемоданчик и запуская программу.

Мужской голос автоматического переводчика начал озвучивать речь, приготовленную заранее. И, наверное, я могла гордиться тем, что в нее добавили мои идеи.

Вдев наушник, я кивнула коллегам. Мы разместили нашу небольшую раскладную базу: стулья и столы, на которые мы водрузили свои чемоданчики. Находясь в некоторой тени, мы старались привлекать как можно меньше внимания. Мой взгляд беспрестанно возвращался к одному из глав, беловолосому суровому мужчине с темными глазами, губы которого были презрительно сжаты, а недружелюбный взгляд обращен в пустоту. Он был вооружен — рукоять его меча грозно торчала из черных ножен, приделанных к его поясу. Этот мужчина не просто не смотрел на нас, он даже не слушал, и, пожалуй, не утруждал себя элементарной вежливостью.

Если человечество было обречено умереть, то этот мужчина — привести приговор в исполнение. И меч лишь доказывал это.

— Не слушает… — сокрушаясь, прошипела я сквозь зубы.

Ветров скинул один наушник и посмотрел на меня.

— Ты о чем?

До этого его внимание было приковано к арху Авору. Свирепому, одетому во все черное, хищному существу, чей взор был обращен на нашего спикера за трибуной.

Пока звучал голос программы, я поочередно вглядывалась в лица глав, и меня захлестывала обида и… отчаяние. Все казалось напрасным.

— Надо это прекратить, — тяжело втягивая воздух, сказала я. — Нужно выключить запись.

— Что?

— Выключите запись.

— Что ты делаешь, Ульяна, — Ветров наклонился, схватил меня за предплечье, призывая успокоиться. — Ты взвинчена. Сейчас не время.

— Они должны видеть, с кем говорят! Пока мы для них просто… никто. Мы безлики. Они четыре раза слушали лишь чертов переводчик! — я посмотрела в его лицо, и сказала то, что привело его в ужас: — Я сама буду переводить.