Если ты хочешь…

Елена Левашова

Любимый обвинил меня в предательстве и уехал, не позволив объясниться. Спустя много лет он вернулся в наш город… Он уже не простой мальчишка, каким я его помню. Опасный, красивый, влиятельный — теперь от него зависит свобода моего отца. Я готова на все ради папы. На все, кроме того чтобы открыть главную тайну — его сына.

Глава 10.

Весна.

Солнечный лучик игриво скользит по лицу, а ноздри щекочет аромат сирени. А еще, пожалуй, больничной каши. Медленно разлепляю глаза и лениво потягиваюсь. Прав был Духин — надо спать по ночам, а не ждать, пока всякие напыщенные начальники соизволят ответить на звонок! Я до ужаса хочу выписаться. Колоть антибиотики мне могут и в хосписе, да и ингалятор там тоже имеется. На дворе почти лето, а я валяюсь в больнице, как тыква! Поднимаюсь с постели, опускаю ноги в тапочки, купленные Костей, завязываю в узел пояс халата, который тоже купил Костя… Костя, Костя! Черт бы его побрал — майора Духина! Как, интересно, мне сыну про отца говорить? Наверное, стоит это с Костей обсудить? Версию, так сказать, исчезновения и внезапного триумфального возвращения.

Сестра-хозяйка тащит тележку по коридору и громко кричит, зазывая пациентов на завтрак. Чищу зубы, заплетаю волосы в узел на макушке и бреду в столовую.

А в палате меня встречают знакомые голоса… Алешка и Костя. От неожиданности я едва не роняю грязную тарелку.

— Тише, тише, Весна. Давай помогу. — Костя решительно встает с пластикового стула и забирает тарелку из моих рук. И чашку тоже. Черт… Молча подходит к раковине и моет посуду. Понимаю, военному человеку не привыкать к труду, но выглядит это до ужаса мило… Трогательно.

— Мамуль, как ты чувствуешь себя? — обнимает меня Алешка. Чисто одетый, причесанный и, в чем я почти не сомневаюсь, сытый. Стараниями чужой жены и… любимой женщины. Это еще одна причина, почему я хочу поскорее сбежать из больницы…

— Все хорошо, сынок. Кость, спасибо. — Говорю Духину в спину. Широкую, сильную, надежную и… чужую…

— Весна, ты ложись, не стесняйся. Тебе надо отдыхать больше, — деловито произносит Костя, вытирая руки кухонным полотенцем. — Мы тебе еды домашней принесли. Да, Алешка? Маша блинов напекла утром и бульон куриный сварила. С петрушкой, как ты любишь.

Я оседаю на постель, с трудом сохраняя непринужденный вид. В папашу решил поиграться? Да и еще и Маша эта… своих детей нет, они решили готовым сыном обзавестись? Кажется, у меня лицо пульсирует от прилившей крови. Ярость плещется внутри, как гремучая смесь — даже во рту становится горько.

— Алеша, сынок. Сходи-ка купи маме шоколадку. — Нашариваю в сумке сторублевую купюру и протягиваю сыну.

— С орешками, мам?

— Да.

Алешка хватает деньги и выходит в коридор. Я с трудом сдерживаюсь, слушая, как удаляются его шаги. Складываю руки на груди и набираю в легкие побольше воздуха…

— Весна, не злись. — Опережает меня Костя. — И не делай из мухи слона. И не выдумывай всякую чепуху… Мы совсем не хотим заполучить готового сына. Если хочешь знать, Маше приходится не так-то просто. Принять все это…Она ревнует.

— А… есть повод? — вспыхиваю, нервно отирая лоб. — Ты сказал ей, что я предательница? И что ты меня всей душой ненавидишь? Не прощаешь. И что…

— Хватит, Вёся. — Отрезает Костя. Отводит взгляд, а я замечаю, как багровеют его щеки. Смущается? Неужели?

— А ты расскажи, майор. Успокой жену. Какие вы все-таки мужики… Нет бы рассказать, что я пустое место для тебя, что я… Как ты меня в кабинете называл? Оборванкой, нищенкой без маникюра? Явиться я к тебе посмела и попросить о помощи? Какой же ты… Ты ведь…

— Прекрати, Весна. Я прошу тебя. — Костя сжимает ладони на моих плечах, но меня это не успокаивает. Не знаю, почему он так на меня влияет? Или это свалившиеся на плечи проблемы — задержание папы, болезнь, тяжелая работа, которой я себя изводила? Внутри словно что-то лопается… Мне хочется говорить и говорить, выплескивать недовольство, оправдываться… Я ведь так не хотела возвращаться к прошлому, ворошить то, в чем сама не уверена? А теперь меня бесит равнодушие Кости. Блинчики Маша напекла! И бульончик сварила! Да пошли они… оба!

— Ты ведь даже не знаешь, как мы жили. Явился весь из себя — новоиспеченный папочка! Хорошенький такой. И Маша твоя… Со своими бульонами! Я ведь… я полы в подъездах мыла, чтобы доказать родителям собственную состоятельность. Я деньги от них не принимала, потому что сама хотела… Сама! Мальчика своего растить. Вязала ему, шила, пахала, как… Как чертова лошадь пахала, чтобы Алеше на кожаные сапоги с натуральным мехом заработать.

— Прости меня. — Шепчет Костя, притягивая меня к груди. — Хотя нет… Ты не прощай меня, Весна. Не прощай, слышишь?

— Вы теперь у Алешки… Хотите меня заменить, да? Чтобы он с тобой жил? Ты так хочешь, майор Духин? Подарками и вкусной едой задобрить?

— Дура.

Дыхание Кости обжигает висок, а его горячие ладони крепко обвивают мою талию. Я жалко всхлипываю и оседаю в его объятиях. А потом его губы накрывают мои — дрожащие и обветренные. Он целует меня осторожно, нежно, гладит пальцами щеки, стирая скупые слезинки. Забирает дыхание, выпивает его и, пожалуй, мою волю… Тянусь ладонями к его шее, чтобы обнять еще крепче, вжаться в сильную, но, по-прежнему чужую грудь…

— Костя… Неправильно. — Вздыхаю тяжело, слегка отстранившись, но Духин словно не слушает — захватывает мои губы в плен и жарко целует. Зарывается пальцами в гульку на макушке и пытается ее распустить. Дурак. А я дура — правильно он сказал.

— Вёся. Вёсенка… — хрипло шепчет он и отстраняется. — Я просто не знал, как по-другому тебя успокоить.

Ну ты и врун, майор Духин. ТАК… не целуют, чтобы успокоить. Смущенно улыбаюсь и отхожу к окну — за ним пышно цветет розовая сирень.