Если ты хочешь…

Елена Левашова

Любимый обвинил меня в предательстве и уехал, не позволив объясниться. Спустя много лет он вернулся в наш город… Он уже не простой мальчишка, каким я его помню. Опасный, красивый, влиятельный — теперь от него зависит свобода моего отца. Я готова на все ради папы. На все, кроме того чтобы открыть главную тайну — его сына.

Пролог.

Если ты хочешь, я поверну время вспять.

Заставлю солнце светить ночью.

И не спорь, не кричи: «Ты опять?»

Я сделаю, и точка!

Склею осколки надежды,

Прогоню сомнения.

Я скажу тебе «Прости»

Лишь бы ты поверила…

Если ты хочешь — я починю разрушенный мост,

Соберу обломки нашего прошлого,

И не спорь, не кричи: «Невозможно!»,

Я сделаю, и точка!

Если ты хочешь — я сделаю все для тебя…

И плевать мне на всякие «если»…

Константин.

— Товарищ майор, к вам посетитель, — голос стажера Вакуленко в динамике детонирует в голове приступом острой боли.

Морщусь, вперившись ненавидящим взглядом в трубку и гневно плююсь:

— Ты время видел, Вакуленко? Шли их всех на… Сам знаешь куда!

Прошло всего два часа после завершения спецоперации. Ничего особенного — захват подозреваемых, стрельба, крики и звук бьющегося стекла, скрежет металла… Обычная рабочая рутина. Нет, вру, не обычная — захват проворовавшегося генерала Завьялова — из ряда вон выходящее событие! Набрасываю на плечи куртку, поднимаюсь с места и придирчиво оглядываю кабинет. Место силы, не иначе — усмехаюсь, захлопывая створку старенького шкафа. Застегиваю молнию куртки и медленно направляюсь к дверям.

Сейчас бы сбросить одежду, принять душ… и напиться. Смыть накопившееся за день напряжение и зудящие мысли об этой, о…

— Девушка, туда нельзя! Я же сказал, рабочий день закончился! — за дверью слышатся шаги и звуки борьбы.

— Я не уйду, пока не поговорю с ним!

Дверь с грохотом распахивается, открывая взгляду ту, кого ненавижу всей душой. И кого, честно признаться, ждал увидеть — Весну Завьялову…

— Здравствуй, Костя, — хрипло произносит она и закашливается. Сгибается пополам, судорожно перехватывая горло тонкими пальцами. Подавив приступ, Весна приосанивается и вскидывает подбородок. Бледная, как небо за окном и тонкая, как плачущая ива. Жалкая. Да-а, знатно ее жизнь потрепала. Черт, я даже расслабляюсь. Вальяжно прохаживаюсь к столу, запустив руки в карманы брюк. Весна так и стоит возле дверей — поникшая, какая-то… чумная. Длинная шоколадная прядь прилипла к ее взмокшему лбу. Она нервно взмахивает рукой и с нескрываемым остервенением ее поправляет. За нами наблюдает ошалевший Вакуленко — его небольшие карие глазки шустро перемещаются с меня на Весну. И обратно.

— Отставить, стажер! Закройте дверь.

Дверь с шумом клацает, отрезая воздух. В кабинете становится так душно и пыльно, что впору задохнуться.

— Здравствуй, Костя, — повторяет она.

— Весна, чего ты хочешь? Ты же не поздороваться зашла? — дергаю молнией куртки и спускаю ее с плеч.

— Я прошу тебя… — выпаливает она. Слова звучат так, словно царапают ее горло — вымученно, надломлено. Понимаю — после всего, что было, просить меня об одолжении — непосильный труд. — Помоги папе. Поверь, он ни в чем не виноват! Его подставили. Кто-то проник к секретным данным и слил их…

— Прекрати, Весна! — рычу я. Черт, она, видимо, полная дура! Материал год собирали, пасли генерала Завьялова, как кисейную барышню. Кто там только не участвовал в разработке! Наша контора — завершающее звено, не более. Чего она от меня-то хочет?

— Помоги. Я на все готова, Костя… — скулит она. Делает шаг навстречу, обдавая странным запахом — смесью лекарств, хлорки и моющих средств.

— На все, Весна? Даже не спросишь, что я попрошу? Денег-то хватит? Или смелости? — произношу, глядя в ее глаза. Сам не знаю, что хочу в них увидеть — мелькнувшее возмущение, презрение или, быть может, отчаяние? Не знаю — сейчас в них только странный блеск — лихорадочный, я бы сказал, больной.

— Все, что захочешь. Денег у меня, правда, нет… Только я… — Весна всплескивает руками, а затем медленно их опускает.

— Так иди полы мой, раз нет! Или для такой, как ты, работа поломойки не катит?

— Отчего же? Я мою полы, только подъездов много, а я… одна. — Парирует она и… прячет руки за спину. Странно, я ведь не попал в цель? Или, правда, моет? Нутро обдает странной тошнотворной волной — обида, будь она неладна. А еще боль, проснувшаяся и впившаяся в сердце зубами, как пиранья.

— Тогда остается натура. Только так. — Прозвучавшая из моих уст реплика вызывает на лице Весны любопытство. И… надежду, мать ее. Она заправляет за ухо слипшуюся, похожую на сосульку прядь, и подходит ко мне. За время нашего разговора я успел расположиться в кожаном потрескавшемся кресле и сейчас смотрю на нее снизу вверх: потертые джинсы, простенькие балетки, мешковатый свитер с вытянутыми локтями. Значит, так она пришла просить меня? Или это один из способов показать, как я ей противен? Наверняка к майору Кожину она бы нарядилась как следует: сделала макияж, причесалась, надела туфли на каблуках и юбку покороче. А ко мне можно и так заявиться?

— Я готова. — Хрипит она и опускается на колени. Подтягивает мои бедра к себе, вцепившись тонкими крючковатыми пальцами в брюки.

В ноздри вмиг ударяет смесь больничных запахов, дорожной пыли и, пожалуй, совсем немного аромата Весны… Тот самый, что мучил меня много лет. И который, справедливо, срабатывает триггером.

— Что ты возомнила о себе? — отталкиваю Весну от себя. — Ты на себя посмотри? Приперлась, как… — прикусываю язык, столкнувшись с ее взглядом. Распахнутым, несчастным до чертиков, опустошенным. Ей все равно, без слов понимаю я. Все равно, что я о ней думаю, все равно, что попрошу у нее. Она бы и сейчас все для меня сделала — удовлетворила по полной, не останови я ее. Как и майора Кожина, будь он на моем месте.

— Так что, поможешь? Повторю, я готова. И мне плевать, что ты обо мне думаешь. Можешь оскорблять сколько хочешь.

— Вот визитка. — Цепляю невзрачный прямоугольник со стола и протягиваю ей. — Не думай, что я позволю тебе схалтурить. Ну… или прикасаться ко мне в таком виде. В самом-то деле, такая как ты могла бы и маникюр сделать. Я уж не говорю о макияже и прическе. Или ты думала, я поведусь на все это безобразие? — сосредоточивая во взгляде все презрение, на какое способен, произношу я.

— Я помню, Костя, ты же меня шлюхой считаешь. — Обрывает она, пряча визитку в заднем кармане.

— Ты такая и есть, так что будь добра выглядеть соответственно и как следует попросить меня… скажем в шесть вечера.