SOSеди. История с географией

Елена Кузнецова

В тихом поселке, на умиротворяющем фоне подмосковной природы кипят нешуточные страсти. Соседи обеспечивают друг другу яркую, насыщенную событиями жизнь, посторонние оказывают им в этом посильную помощь. Тут обитают монстры и ангелы, и все в едином лице…

Мария

Влажный воздух под набухшим небом напоминает вязкий кисель, и словно Изабель, глядящая на дождь в Макондо, так же безысходно и бесконечно, Мария смотрит на снег, то сыплющий, то льющий за окном. От холода ли, хмурости, дефицита ультрафиолета и серотонина созерцание становится меланхоличным, если не сказать депрессивным.

Дела не двигаются, работа стоит, день проходит, а за окном все те же неизбывные сумерки мокропогодья. Или как это назвать? Определения на ум приходят блеклые, с противными приставками: ненастье, межсезонье, недовесна — неудачница.

Мария решает стряхнуть оцепенение и выйти на прогулку.

Надевает резиновые боты на меху, непромокаемый пуховик с капюшоном. Вряд ли в ближайшее время есть шанс примерить что-нибудь радикально противоположное. В проплешинах меж сугробов застыла мутная вода, у калитки налилась и замерзла лужа, за калиткой мокрый снег растоптан в кашу.

Она идет куда глаза глядят. Проходит мимо огромной мусорной кучи, от которой отчетливо, несмотря на холод, потягивает разложением, словно внутри кучи устроился, по определению одной недавно читанной детективной авторши, «мертвый труп убитого покойника».

Уныло мокнут в снежной каше книжные тома в цветах «кремлевского бордо»: некто избавился от унаследованных трудов бывшего великого вождя. Полное собрание сочинений Ульянова-Ленина, все 55 томов. Книги выложены ступенчатым зиккуратом, некоторые раскрыты, похоже, их листали, вот только кто и зачем?

Венчает кучу диван, не простой, антикварный. За время службы он обезножел и частично обезручел, облез и перекосился. Из растерзанных недр хрестоматийно торчат пружины, однако деревянный лебедь, раскрывший клюв на уцелевшем подлокотнике, взывает к лучшим чувствам ценителей мебельной старины. Мария к таковым себя не относит.

Горсть ледяной крупы залетает под капюшон, она опоминается и видит, что небо темнеет, занавешивается многослойными тучами, а по пустынной черно-белой улице навстречу кто-то бежит.

Мария узнает Ольгуню, знакомую по редким посещениям церкви. Та поет в хоре, иногда торгует в свечной лавочке. Вблизи ей можно дать лет тринадцать, издали же благодаря хрупкости кажется она не более чем десятилетней. Личико у Ольгуни под стать фигурке, с мелкими чертами, с утиным носиком и неожиданно большим ртом. Сейчас оно кривится и по нему текут крупные слезы.

Мария встает посреди дороги, и девочка налетает на нее, утыкается прямо в грудь. Она раскрывает руки, притягивает Ольгуню к себе, та дрожит и всхлипывает. И вправду недоросток-недокормыш по ощущению птичьей невесомости тельца.

Мария спрашивает:

— Отчего ты плачешь? Что-то случилось?

Ольгуня рыдает.

Они стоят какое-то время, обнявшись.

Мария чуть ослабляет хватку, Ольгуня, застеснявшись, выворачивается из ее рук.

— Извините, — лепечет и пускается бежать по улице вдаль.

— Постой, куда же ты? — обескураженно спрашивает Мария. В ответ с небес сходит лавина мокрого снега и приходится поторопиться домой, где ее совершенно никто не ждет.

Разувшись и сбросив пуховик у входа, ступая в чулках по теплому полу, Мария достает и проверяет смартфон: звонки, мессенджеры, почту.

Пусто, даже спам куда-то подевался. И Саша не звонит. Последний раз разговаривали с ним позавчера, коротко, сухо. На вопросы о житье-бытье отвечал неопределенно, приехать не обещал.

Мария высвечивает контакт мужа, слушает длинные гудки, потом автоответчик. Она всегда теряется, не может с ходу сообщение наговорить. Пока собирается с мыслями, аппарат начинает жужжать и прыгать в руке, сияет на экране насупленное Сашино лицо (в последнее время ни одной фотографии с улыбкой).

— Чего? — спрашивает он.

Это такое приветствие, видимо.

— Занят сейчас. Все нормально?

— Нормально, — отвечает Мария, не успев поздороваться, — только погода неприятная, и на душе тяжело… Хотела еще спросить, как дела у тебя? В Мезню не собираешься?

— А ты приезжай в Москву, проветрись, — перебивает муж. Мне недосуг сейчас. Давай, пока.

И телефон отключается.

Что значит «недосуг»? «Давай, пока»? И вот это еще — «проветрись»?

— Проветрись! — с досадой повторяет вслух Мария. — Словно я залежалась, как вещь. И теперь плесенью пахну или нафталином.

И вправду надо ехать в Москву, в театр сходить, на выставку, по магазинам. А то что такое «проветрись, а мне недосуг»? Никуда не годится!

Она тщательно наносит макияж, переодевается в свежее, нарядное, городское. Кладет в сумку ключи, кошелек, телефон. Вызывает такси. Выходит на улицу и идет к перекрестку, потому что водитель наверняка ошибется адресом.

Один из соседних домов в глубине стоит, к нему ведет проезд с другой улицы. В последнее время все службы, и доставка, и курьерские, и такси по навигатору в этот тупик уезжают А там глухие ворота, развернуться негде, по обеим сторонам забор. Саша даже в интернет-карты писал, что надо метку переставить, но та упорно на прежнем месте оказывалась.

Маша предпочитает не спорить, не нервировать водителей, доказывая, что потерялись они не по ее вине. Просто отправляется туда, где обозримыми векторами простираются четыре улицы, четыре стороны света: Пушкинская, Вяземская, а также Толстовская, переходящая в Достоевскую, отчего местные умники предсказуемо называют обе одним именем — Толстоевская.