Загадка воскресшей царевны

Елена Арсеньева, 2018

Одни представители русской эмиграции называют ее великой княжной Анастасией Романовой, дочерью казненного царя, чудом спасшейся от расстрела и оказавшейся сперва в Румынии, а затем в Берлине. Другие считают ее самозванкой, выдающей себя за убитую в Екатеринбурге княжну ради какой-то выгоды. И только она сама знает правду о себе и о том, какую цену ей пришлось заплатить за спасение.

Королевство Румыния, Бухарест, 1919 год

Спустя два часа после того, как Самойленко вышел из сарая, откуда подсматривал за неизвестной девушкой, его дряхлый ржавый «Форд», грохоча, как старая железяка, остановился на шоссе Киселёфф, около здания бывшего русского посольства, бесцеремонно нарушив тишину этого спокойного аристократического района. Самойленко вошел в незапертые садовые ворота. Машина была открытая, поэтому белый дорожный плащ Самойленко стал серым от пыли, и Поклевский сочувственно покачал головой, вглядываясь в усталое лицо своего секретаря.

Станислав Альфонсович снял со спиртовки уже готовый маргиломан^[15], наполнил расписные фарфоровые чашечки, подал стаканчики с холодной водой.

— Ну, Тарасий Данилович? — спросил он нетерпеливо. — Не томите! Как на ваш взгляд? Похожа… на нее?

Самойленко с трудом сдержал усмешку: настолько интонация его высокообразованного начальника была похожа на интонацию тёмного монастырского сторожа. Оба они полны надежд, оказывается! И даже Поклевский мечтает о невозможном!

Самойленко ответил ему почти теми же словами, что и сторожу:

— Я плохо разглядел эту девушку. По-моему, совсем мало общего с Анастасией Николаевной. Однако, возможно, ей кто-нибудь сказал, что она слегка похожа на великую княжну, вот она с какой-то крестьянской хитростью и решила попробовать поморочить людям головы. А люди охотно позволили ей сделать это.

— Да, дело совершенно не в этой маленькой захолустной самозванке, — задумчиво проговорил Поклевский, — а в нашей радостной готовности обманываться. Однако и тут не без пользы! В этой истории видно томление народа по нормальной жизни, по сильной государственной власти. Народу нужна монархия!

— Возможно, — осторожно согласился Самойленко. — А вы не думаете, что появление этой девушки могло быть разработано большевиками? Сперва выдумать «воскресение» Анастасии, а потом разоблачить, чтобы внести новую смуту в народные головы?

— Ну, эти штуки вряд ли им выгодны, — скептически пожал плечами Станислав Альфонсович. — Вспышка патриотизма, тоски по прошлому? Зачем?! Таких чувств пробуждать они не любят. Не вижу для них в этом выгоды.

— Пожалуй, вы правы, — вздохнул Самойленко. — Извините, от кофе я откажусь. Такое ощущение, что насквозь пропылился в дороге. Поеду домой, с вашего разрешения: поскорей хочется вымыться.

— Конечно, конечно, — сочувственно улыбнулся Поклевский. — Отдыхайте. А документами с вечернего заседания Нансеновского комитета займемся завтра.

Самойленко откланялся, и вскоре его «Форд» снова взрезал своим тарахтеньем благостную тишину шоссе Киселёфф.

Поклевский недоуменно поднял брови. Показалось или в самом деле шум фордовского мотора удалялся не южнее, в сторону Страда Паркулюи, тихой улочки, вполне оправдывавшей свое название — Парковая, где снимал квартиру Самойленко, а в противоположном направлении — за Паркуль Киселёфф, к центру города?

— Наверное, показалось, — пробормотал себе под нос Станислав Альфонсович по привычке одинокого человека, привыкшего вслух беседовать с самим собой, и вернулся к делам.

А между тем ему не показалось: «фордик» Самойленко и в самом деле направился в центр, к бульвару Дачия, и там остановился около Поста Романа, главпочтамта румынской столицы. Время близилось к полуночи, однако телеграфный отдел работал круглосуточно. Тут же была совсем недавно установлена телефонная будка для междугородных и даже международных переговоров. Бухарест изо всех сил старался поддерживать репутацию «маленького Парижа», которую пока оправдывали только исключительно красивая застройка центральных кварталов, изобилие казино, роскошных ресторанов и проституток. Круглосуточная работа телеграфа была более убедительным шагом в этом направлении, сделанным по инициативе его величества короля Румынии Фердинанда.

Выложив немалое количество лей^[16] и восхищенно поглазев на дежурную телеграфистку — красивую волоокую домнешуару^[17] с длинными черными косами, — Тарасий Данилович заказал сверхсрочный разговор с Берлином.

Домнешуара изумленно уставилась на него своими дивными черными очами: уж очень не вязался такой важный заказ с обликом невзрачного, усталого, покрытого толстым слоем дорожной пыли субъекта. Обычно международные разговоры заказывали лощеные, отлично одетые господа, говорившие с английским, немецким или французским акцентом. Опытное ухо телефонистки подсказало ей, что запыленный субъект — или поляк, или русский, а значит, не имел никакого права на ее благорасположение. И содержание его переговоров телеграфистку ничуть не заинтересовало, хотя, по долгу службы, она должна была подслушивать и записывать для Сигуранцы^[18] переговоры официальных лиц. Но, во-первых, запыленный господин совершенно не походил на официальное лицо, во-вторых, телеграфистка не знала русского языка, а заказанный разговор с господином Боткиным шел именно по-русски.

Бывший посол Российской империи в Румынии Станислав Альфонсович Поклевский-Козелл был бы очень озадачен, услышав этот разговор!

— Здравствуйте, Сергей Дмитриевич^[19]. Это Самойленко, — начал Тарасий Данилович.

— Я ждал вашего звонка, — ответили ему. — Удалось повидать ее?

— Удалось.

— И каково ваше мнение?

— Почти убежден, что это та самая девушка, которую я видел однажды в ставке государя-императора в Могилёве, — с воодушевлением сообщил Самойленко. — Я запомнил это ее характерное движение — замереть, независимо вздернув подбородок… И смех, ее особенный хрустальный смех! Поверьте, что та, другая, вернее, первая, смеялась совсем иначе! Это сенсация, самая настоящая сенсация!

— Никаких сенсаций! — последовал приказ. — Пока полное молчание. Скажите, а вы ее видели в ставке однажды или несколько раз?

— Ее — один раз, — ответил Самойленко.

— А еще когда-нибудь видеть семью государя в Могилёве вам приходилось? — вкрадчиво спросил Боткин.

— Да, конечно, — пылко подтвердил Самойленко. — Причем именно семью государя! С ними тогда были великий князь Александр Михайлович и его супруга Ксения Александровна, а на них, насколько мне известно, хлопоты господина Столыпина и созданного им Особого отдела не распространялись. Едва ли они были в курсе придуманных им мистификаций и согласились бы в них участвовать!

— Значит, вы подтверждаете, что это та самая девушка, которую вы видели в ставке? — настойчиво повторил Боткин. — И готовы в этом поклясться?

— Сергей Дмитриевич, вы не раз имели случай убедиться в моей безупречной зрительной памяти, — с некоторым оттенком обиды проговорил Тарасий Данилович. — Да, я подтверждаю: это она. И я готов в этом поклясться!

— Отлично… — протянул Боткин. — Надеюсь, ваш шеф ни о чем не подозревает?

— Вы имеете в виду Козла? — не без презрения поинтересовался Самойленко. — Но я-то считаю своим шефом вас…

— Кстати, вы слышали очень забавную историю, которая касается фамилии Станислава Альфонсовича? — усмехнулся Боткин, пропустив мимо ушей эту отнюдь не тонкую лесть.

— А что за история? — живо поинтересовался Самойленко.

— Наш бывший военный министр Сухомлинов полагал, что эта часть фамилии — Козелл — компрометирует и самого Поклевского, и весь русский дипломатический корпус. Поди-ка объясни всем, что буквы «ё» там нет, надо ставить ударение на «о», да еще и писать слово «Козелл» с двумя «л»! Однако обсуждаемое лицо не согласилось на перемены в родовой фамилии, и Сухомлинов направо и налево рассказывал: «Поклевский и слышать не хочет никаких доводов, говорит, что если уберут Козла, то и он уйдет». Забавно, не правда ли?

Самойленко угодливо хохотнул, хотя в 1915 году, когда эта история произошла, ее не повторял только ленивый как в Румынии, так и в Министерстве иностранных дел, при котором Самойленко служил тогда курьером по особым поручениям, поэтому она была ему отлично известна.

Однако смех смехом, а время разговора шло, причем каждая секунда истощала и без того довольно тощий кошелек Самойленко, поэтому он не вполне уклюже вернулся на более деловую стезю.

— Господин Поклевский услышал от меня совершенно другую версию, — заверил он Боткина. — Что прикажете делать дальше? Может быть, мне есть смысл попытаться встретиться с ней?

— Ни в коем случае не делайте ничего подобного! — последовал категоричный ответ. — Ваше дело — в течение ближайших трех дней получать информацию, остается ли интересующая нас особа на месте, не собирается ли куда-то уехать, а буде она все же куда-то направится, вы должны точно знать, в каком направлении отбыла, где ее искать.

— В течение трех дней? — удивленно повторил Самойленко. — А потом?

— Потом приедет мое доверенное лицо, — пояснил Боткин. — Оно отправится из Берлина ближайшим поездом. Приедет — и сразу свяжется с вами.

— Каким образом я узнаю вашего человека? — с любопытством спросил Самойленко.

— Да самым простым, — ответил Боткин. — Это мой двоюродный племянник — Глеб Евгеньевич Боткин^[20], вы с ним знакомы. Он сейчас в Берлине инкогнито. Приехав в Бухарест, он вас сам найдет. Надеюсь, вы понимаете, что и его визит, и встреча с… с интересующей нас особой должны остаться в строжайшей тайне от Поклевского! Конечно, сейчас он бывшая «персона грата», с которой можно не считаться, однако, устраивая дела эмигрантов, каждый на своем месте, мы с ним воленс-ноленс иногда пересекаемся, поэтому не хочется преждевременных разговоров.

— Это само собой разумеется, — пробормотал Самойленко. — Однако игуменья православного монастыря, от которой Поклевский узнал об этой девушке, — его давняя знакомая, чуть ли не подруга детства. Она наилучшим образом осведомлена обо всех событиях, которые происходят в округе. И, конечно, приезд Глеба Евгеньевича к…

— Не волнуйтесь, — снисходительно усмехнулся Боткин. — Глеб будет соблюдать строжайшую конспирацию.

После этих слов в трубке раздался неприятный шум, и волоокая домнешуара сообщила, что разговор прервался из-за неполадок на линии, которые будут через некоторое время устранены.

Самойленко с полчаса ждал, однако устранения этих неведомых неполадок не дождался, простился с откровенно зевавшей телеграфисткой и, сам отчаянно зевая, направился с бульвара Дачия домой. Проезжая по шоссе Киселёфф мимо бывшего российского посольства, он печалился о том, что ни о каких подъемных суммах, которые ему давно следовало бы от Сергея Дмитриевича Боткина получить, и речи не шло. Размышлял Самойленко также о том, какой личный интерес преследует во всей этой темной истории сам Боткин — опытный дипломат и завзятый интриган, как, впрочем, всякий политик. Он ведь вполне отдает себе отчет, что намерен бросить на карточный стол политической игры даму из другой колоды!

Примечания

15

Турецкий кофе с ромом или коньяком.

16

Лея — румынская денежная единица.

17

Домнешуара — девушка (румынск.).

18

Сигуранца — тайная полиция в Румынии до 1944 г.

19

Сергей Дмитриевич Боткин (1869–1945) — российский дипломат. В 1919–1920 гг. был послом России (правительств Колчака и Деникина) в Берлине, возглавляя также Русский Красный Крест. В 1920–1936 гг. в Берлине возглавлял Организацию защиты интересов русских беженцев в Германии и фактически представлял перед властями всю русскую эмиграцию в этой стране.

20

Глеб Евгеньевич Боткин (1900–1969) — иллюстратор, писатель, публицист; основатель и епископ новоязыческой Церкви Афродиты в США. Сын лейб-медика Е. С. Боткина, расстрелянного вместе с царской семьей в Екатеринбурге.