Шекспир в квадрате

Евдокия Краснопеева (2025)

В попытке устроить свое личное счастье женщина оказывается замешана в историю с убийствами и в разборки между деловыми авторитетами города С.

Глава 8

Определившись с жильем, я махнула к Сарычеву, изображать из себя дурочку. В рекламном агентстве Герки не было. Сказали, что поехал на студию.

Студия под названием «Горизонты», в общем-то, принадлежала Митровичу. Там он ваял молодые таланты, записывал клипы и позволял Герасиму лепить свои рекламные ролики. Студия была маленькая и неказистая, поэтому пользовался ей Стефан довольно редко, имея в активе другие мощности. В «Горизонтах» я практически не бывала, пару раз заезжала и то на несколько минут. Сейчас помещение показалось мне совсем убогим. На данный момент делами в студии заправлял Герард, что само по себе было дурным признаком. Значит, дела у супруга совсем швах, раз передал полномочия другу (уж очень он не любил делиться своей значимостью).

— Ты что тут обосновался? — спросила я у него хмуро.

Он посмотрел на мое серое лицо, усмехнулся:

— Ни чо не помнишь, лапочка?

— Весьма смутно, — нехотя подтвердила я. — Стефан взбеленился, выгнал меня… без вещей.

— Имеет право, — хихикнул Герка. — Так вляпался!

— Я-то причем? — бубнила я. — Даже не знаю из-за чего сыр-бор.

— Попросили Стефана чемоданчик подержать у себя пару дней, — начал просвещать меня Герасим. — Доверили, так сказать, большие деньги.

— И он взял? — удивилась я искренне, зная, что в таких вопросах супруг всегда до предела осторожен.

— Не мог отказать. Шаврин просил.

Да, Шаврину Митрович отказать не мог. На заре бизнеса Климент Павлович помогал Стефану деньгами, не сильно много требуя взамен. Поэтому неудивительно, что осмотрительностью супругу пришлось пренебречь.

— Бац! А денег в сейфе нет! — продолжал вещать Герасим. — А ведь никто про них не знал… И ты тоже, да?

Я затрясла головой очень энергично, а сама покрылась холодным потом от ужаса. Что ж я натворила? Стефан, конечно, сволочь, но и он не заслуживает такого приключения. Климент — мужик суровый, не простит.

— Так уж и никто! — заорала я в голос. — Всегда есть тот, кто знает, кто догадывается и кто подозревает!

— Тихо-тихо, — Сарычев схватил меня за руки и оглянулся по сторонам. — Ищут, всех, о ком ты сказала. Найдут. И дай Бог, чтобы Стефан оказался не причем.

Я затряслась еще больше. Выходит, ищут именно меня.

— Чем все закончится? — заклацала я зубами в страхе.

Герард понял меня по-своему.

— Успокоится Стефан, пристроит тебя куда-нибудь, не бойся.

— А сейчас мне что делать? С голоду пухнуть? (Пришлось сделать вид, что интересуюсь только насущными проблемами своего организма).

Герасим прищурился, окинул мою поникшую фигуру в кожаной курточке пристальным взглядом. Его зрачки по-кошачьи зазеленели… Господи, у него на роже все написано!

— Только не предлагай мне всякие гадости, — торопливо предупредила я.

— Хорошо. — Он хлопнул ладонями по столу и завопил. — Серафи-и-им!

На зов притопал мужик в невероятном прикиде из серебристых ленточек и звезд.

— Не уехал еще? Вот тебе барышня на подпевку. Дай ей Варькины шмотки и парик. — Он повернул ко мне лицо полное ехидства. — Давай, приобщайся к высокому искусству.

Пять минут спустя мы тряслись в обшарпанной «газели»: Серафим, еще пара нечесаных индивидуумов с гитарами в чехлах и я с объемной черной сумкой, в которой покоился мой сценический костюм. Ехали на какое-то предприятие, которому исполнилось 40 лет со дня основания. По этому торжественному случаю давался концерт рабочим и служащим. И мы были одной из составляющих этой «сборной солянки».

Я мандражировала страшно. Наверное, вид имела самый плачевный. Один из гитаристов нагнулся к моему лицу и, обдавая запахом едкого табака, утешил:

— Мы под «фанеру» работаем. Просто верти попой и шевели руками.

За кулисами Дома культуры, куда мы прибыли через полчаса, было не протолкнись. Всюду сновали дети разного калибра в нарядных костюмах — творческие коллективы города готовились демонстрировать свои успехи в деле эстетического воспитания подрастающего поколения. Уединиться было негде. Я забралась между двух колонок, призванных усиливать звуковые эффекты, и начала переодеваться. Один их «моих» музыкантов из вежливости изображал своим туловищем ширму. Впрочем, особого внимания на меня никто не обращал.

Костюм был черным, щедро расшит блестками и невероятно грязен. От него сильно пахло потом и сладким дезодорантом. В моем носу угрожающе защекотало. Но тут прискакал Серафим и начал меня подгонять, как трехлетку на московском дерби.

— Давай, шевели помидорами. Нам еще к пожарникам и к трактористам.

Букву «Р» он выговаривал чересчур мягко, и получалась совершенная ерунда. Я призадумалась, расшифровывая его пламенную речь, и не сразу сообразила, что застряла в сценическом костюме, как Вини Пух после вечеринки у кролика — ни туда, ни сюда!

— Мамочки! — тихо запищала я, громче орать побоялась — вдруг все лопнет?

Серафим свирепо сдвинул брови:

— Чего это она?

Моя «ширма» бросил на меня рассеянный взгляд через плечо и спокойно оповестил:

— Толстая.

— Я не толстая! — вновь пискнула я запечной мышью.

— Тогда одевайся, живо! — заорал Серафим.

На нас начали обращать внимание. Детишки сгрудились веселой стайкой и заулюлюкали. Я плюхнулась на корточки и затихла, из-за колонок была видна лишь моя макушка.

— Гоша, Гоша, — паниковал Серафим. — Вынь её оттуда.

Гитарист просунул свои волосатые ручищи с намерением выволочь меня на свет Божий. Я, не задумываясь, цапнула его зубами. Гоша зашипел и взорвался матом.

Руководители детских ансамблей начали возмущаться базарным идиомам, Гоша начал огрызаться… В общем, началось светопреставление. Обо мне забыли, и я тихонько поползла на четвереньках в сторону — сбегу, к чертовой матери!

— Вы зачем здесь ползаете? — тихо спросила меня девочка в белоснежной балетной пачке.

Я уткнулась едва не носом в её коленки. Сказать мне было нечего, я лишь пыхтела тульским самоваром. Девочка что-то подергала на моей спине, и я с облегчением вздохнула — удавка перестала меня теснить.

— Нужно было молнию расстегнуть, — сказал ребенок просто.

— Солнышко ты моё! — радостно завопила я, перекрывая весь закулисный галдеж.

Впрочем, моего вопля никто не услышал, потому что из динамиков гаркнул военный марш, который прекратил распри разом. В самом деле, ругаться, когда тебя не слышат — глупо!

Я бодренько довершила свой туалет, нахлобучив белокурый парик весь в кудряшках, и подвалила к Серафиму.

— Я готова.

На сцене я растерялась. Софиты слепили глаза, зала я не видела. А тут ещё полилась наша песня. Да таким сильным красивым голосом — без логопедических отклонений! Я начала озираться, в надежде понять, кто поет. Кроме Серафима с микрофоном в руках никого не было… Ещё микрофон маячил у меня перед носом. Только я не пела — это точно! Я похлопала по нему пальцем с видом полнейшей идиотки.

Серафим приблизился ко мне и, лучезарно улыбаясь, спросил:

— Ты что, шалава, совсем сдурела? Танцуй, давай!

Я задергалась телом и поняла, что лиф на моей груди держится исключительно на «честном слове». Одно неверное движение и мое «женское достоинство» будет представлено обществу в первозданном виде. Пришлось быстро изобретать танец с плавными движениями к подмышкам. Там я хватала ткань и тянула вверх. При этом вертела попой, время от времени приседала и делала ножками длинные махи. Не забывала и шлепать губами, предполагалось, что я еще и пою. Правда, шлепала невпопад, будто жвачку жевала… В общем, никогда не думала, что жизнь девочек из подпевки так тяжела…

В завершении выступления Серафим выразил мне свою благодарность:

— Корова! — сказал он довольно громко так, что его услышали в зале. Довольный смешок прокатился среди зрителей.

— Козел, — ответила я, не снижая голоса.

Вот тут мы сорвали самые бурные аплодисменты. За кулисами певец хотел хлопнуть мне по лицу, я вырвала папочку у пробегавшего мимо конферансье, и замахнулась в ответ.

— Только попробуй! — пообещала я свирепо.

Гоша заржал во весь голос. Ему все понравилось, он даже простил мне укушенный палец.

— Долго ты у нас не продержишься, а жаль, — сказал он, отсмеявшись.

Потом мы выступали в пожарной части. Мужики кругом были — все как на подбор. Тут я следила за своей грудью еще более ревностно и от этого невероятно устала. На третий адрес ехала уже в отупении. Костюм переодевать туда-сюда не рискнула, поэтому ощущала себя отвратительно. Вспотела еще больше, теперь от меня разило.

Серафим морщил нос и хватался за шелковый платочек.

— Может, духами побрызгать? — предложил Гоша.

— Тогда я блевону, — честно призналась я.

— Приехали! — весело объявил водитель, и мы выползли на улицу.

Уже завечерело. Через час, полтора будет совсем темно. Я огляделась. Перед нами было заведение, искрящееся неоновыми огнями. Что-то весело подмигивало и искрилось — «Пламенный мотор»!

— Где трактора? — тупо спросила я.

Молчаливый участник нашего ансамбля лишь помотал головой в ответ на мой вопрос, обнялся со своей гитарой и резво припустил в сторону жизнерадостных огней.

— Серафим сказал — к «трактористам», — настаивала я с непонятным себе собой упорством — будто мне было не все равно перед кем кривляться.

— Пламенный мотор — трактор — трактористы, — пояснил Гоша, в его понимании логическая цепочка была идеальна.

Мне заведение сразу не понравилось. Было в нем все чересчур ярко. А тут еще Гоша прошептал доверительно:

— Ты тут особо нигде не шастай. Тут сборище… — он хлопнул губами несколько раз, будто проглотил слово, и закончил вполне цивилизовано, — … людей с нетрадиционной сексуальной ориентацией.

— Ты бы при детях вот так выражался, — буркнула я ему назидательно.

— Тоже мне, учитель хороших манер! — обиделся парень. — Кто меня за палец тяпнул?

— Так ты пальцы не суй, куда не надо, — огрызнулась я тихонько…

В этом клубе мы задержались дольше всего. И Серафим даже сбацал пару песен «в живую». Удивительно, при пении его логопедический акцент пропадал напрочь. В общем, он был мужик — ничего! Я пожалела, что обозвала его «козлом». Оказалось, зря! Когда мы вернулись в «Горизонты», он сказал Сарычеву, который все еще бдел на рабочем месте:

— Больше мне эту шалаву не предлагай. Она только и делает, что стережет свои сиськи.

Герка перевел на меня вопросительный взгляд.

Я дернула руками в сторону, и проклятый лиф сделал свое дело! Я сорвала с себя гадкую тряпку одним махом и запустила Герасиму в голову. Злость бушевала во мне вулканом.

Герард ухмылялся, поймал меня за пушистую юбку и потянул к себе:

— Устала? — спросил вполне по-человечески.

Я кивнула головой.

— Мы можем решить твои проблемы у меня дома, — сказал он и цепко ухватил меня за бока.

— То есть в твоей постели? — уточнила я на всякий случай.

— Ну да!

Ноздри Герасима трепетали, он втягивал мой тяжелый аромат (так пахли крестьянки после целого дня работы на поле) и терял от этого голову. Чуть, и мне его не удержать. Я зашлепала руками вокруг себя в поисках сдерживающего фактора и наткнулась на подсвечник из оникса в виде Купидона — тяжелая мраморная подставка и пухлый мальчик с крылышками.

Я тюкнула «Казанову» по голове не слишком сильно — для придания сознанию нужной направленности.

— Можно было сказать простое «нет», — обиделся Герасим, зажимая рукою шишку.

— Говорю тебе простое «нет», — охотно повторила я и ретировалась.

Домой вернулась, еле волоча ноги. Бухнулась на кровать, которая взвизгнула всеми пружинами разом. О том, что нужно помыться думать не хотелось. Хотелось только спать… не удивительно после такой продолжительной аэробики… и я заснула…