Крылья для демона

Евгений Орлов, 2012

«Свинцовые тучи зацепились меж «крейсеров» и опрокинулись чилимой – морось продрала до души. От остановки предстояло отскакать с полкилометра. - А что делать, Тёма, что делать? – Рома убеждал, по большей мере, самого себя. – Скоро белые мухи полетят, башмак надо покупать…. – Рома походил на Мефистофеля: огромная башка (волосы, похоже, не росли с младенчества), прижатые уши с острыми кончиками, недовольное лицо: уголки губ приспущены, как казацкие усы. Шарообразные плечи не вяжутся с цыплячьей шейкой и холеными кистями. – Уважаемый, закурить?.. – Рома зацепил очередного прохожего – невзрачный семьянин перепрыгнул по кирпичам на другую сторону. Рома глазами уничтожил жертву. – Что за горы, блин!..»

Глава 1. Артем.

Свинцовые тучи зацепились меж «крейсеров» и опрокинулись чилимой — морось продрала до души. От остановки предстояло отскакать с полкилометра.

— А что делать, Тёма, что делать? — Рома убеждал, по большей мере, самого себя. — Скоро белые мухи полетят, башмак надо покупать…. — Рома походил на Мефистофеля: огромная башка (волосы, похоже, не росли с младенчества), прижатые уши с острыми кончиками, недовольное лицо: уголки губ приспущены, как казацкие усы. Шарообразные плечи не вяжутся с цыплячьей шейкой и холеными кистями. — Уважаемый, закурить?.. — Рома зацепил очередного прохожего — невзрачный семьянин перепрыгнул по кирпичам на другую сторону. Рома глазами уничтожил жертву. — Что за горы, блин!

Артем показал лестницу.

— Срежем?

— А куда деваться? — Ромка начал взбираться; рассыпавшиеся ступеньки зияли арматурой, леер покосился и грозил обвалиться. Отпыхтев положенные метры, они перевалились через край. Артем прочитал табличку.

— Дробь один, — цифры едва различимы сквозь ржавчину. Первый этаж гостинки стыдливо зашорен фанерой, там, где ее не хватило, чернеют провалы без рам. Грязь под стеной усыпана бычками, шприцами и гандонами. Тощенький кот унижено клюет раскисший хлебный мякиш рядом с мокрыми голубями.

— Гарлем! — хихикнул Рома.

— Третий — последний, — Артем кивнул на зарешеченный ларек (судя по концентрации мусора — сосредоточие распутства). Колдобины, обогнув желтую коробку, вели к остальным центрам зла. — Нам туда! — Они обошли «крейсер», вдоль бордюра досыпали усталые машинки, на стеклах — богатый осадок сажи. Белеет шпаклевкой левый бок Тойоты Корона. Ромка прислонился к тонированному стеклу.

— Засранец?

— Гаденыш, — согласился Артем.

— Спит, сученок.

— Спит….

На третьей дроби таблички не было; половину фундамента заняло телогреечное граффити: «Рима, блядь, я люблю тебя. Кукс». Ромка достал из спортивной сумки банку от болгарских огурцов, взболтал спортивное питание. Проходящая мимо бабулька подозрительно посмотрела, лупоглазый пикинес солидарно залаял, спрятавшись за хозяйку. Время двигалось к восьми, на работу потянулись заспанные жильцы. Артем поколебался.

— Разбудить?

— Да ну его, — воспротивился Ромка. Заметил мохнатого мужичка. — Уважаемый, есть?..

Мужчина спрятался под воротник.

–…закурить! — выдохнул Ромка, через плевок — заключил. — Черти!

— Рожу свою в зеркале видел? — усмехнулся Артем.

— Нет у меня зеркала, — буркнул Ромка, поискал бычок побогаче. Выругался. — До фильтра высасываю!.. Эй, шкет, есть закурить?

— Нате! — парнишка лет одиннадцати протянул мятую пачку «Беломора». Ромка уважительно выудил папиросину, отвесил мальчишке шутейную затрещину.

— Не кури! — козленочком станешь… — Шкет обижено закусил губу, выругался издалека, как заправский грузчик. Ромка помял папиросу меж пальцев.

— Травокур…

— Что? — не понял Артем.

— Гашишем за версту несет, — объяснил Ромка, закинулся куревом. Артем поморщился — едкий дым выгнал слезу. Второй волной из подъезда выбрались студенты, да дремучие маргиналы. Если первые растворялись в тумане, то вторые, потолкавшись у ларька, возвращались с баллонами «быдлопива». Рассаживались здесь же, вдоль бордюра, глотали из горла и делились бухими радостями. Меж серых мужчин затесалась потрепанная сучка неопределенного возраста и количества использований.

— Да, ты че, Фома, тема такая….

— Гы-гы-гы….

— Да говорю, он черт!

— И бабки у него есть….

— Че за тема?

— А он че?

— Ни че, попутал….

Артем брезгливо отвернулся.

— Счастье…

— Да ладно — хорошо пацанам! — Ромка, захихикав, переспросил. — Тема, а ты смог бы с той — за тысячу?

— Идиот.

— А за сто.

— Тысяч?

— Ну.

— Иди в жопу.

— Не пускают…. А я бы смог.

— Пустить? — Артем покосился на шайку; дама цвела застарелым «фонарем».

— Болван, — буркнул Ромка, покосился на «Корону». — Епть, Засранца разбудили…

Женя Рядов лупал глазами через запотевшие окна. Опустилось стекло, опухшее лицо недовольно скривилось.

— Пришли?

— Нет, — хохотнул Ромка.

— Я сейчас… — Рядов выбрался из автомобиля, потянулся. Дешево полез обниматься. — Привет-привет. — Он хлопнул Артема по плечам, как крестный отец сицилийского клана, хотя сам еле доставал до них головой. — Привет-привет… — Маргиналы были поражены, даже «археолог» у мусорного контейнера замежевался. Рядов остался в образе. — Есть тема. — Он деловито извлек барсетку, хлопнул дверью. — Юрич просил помочь…

Подъезд застила тьма, лампочки горят с третьего этажа — по одной на длиннющий коридор: ряды, ряды железных дверей. Ромка поделился впечатлением.

— Как в СИЗО.

— Ага, — подтвердил Рядов, хотя там не бывал. Пятый этаж…

— Здесь? — Артем огляделся — чем ближе к небу, тем чище. Четыре лампочки висят над картофельными ящиками. В конце, у балкончика, пепельница из консервной банки. На корточках курит пожилой мужчина: вполне себе, токарь или моряк — чистая майка и трикушки со штрипками. Тянет подгоревшей яичницей, хныкает ребенок, да брызжет нотациями мамаша. Рядов сверился с бумагой.

— Здесь, — кивнул он.

— Какая квартира?

— Тридцать пятая.

Рядов расправил плечи, уверено потопал вдоль дверей, курильщик безрадостно повернулся к тревожным гостям.

— Тридцать один… тридцать три…

— Тёма, гляди! — обрадовался Ромка. — Баба вместо номера!

— Тридцать пять, — Рядов остановился перед коричневой дверью, взяв барсетку под мышку. — Стучите!

— Товарищ барин, куда нам! — возмутился Ромка. — Ты главный.

— Может, участкового дождемся? — поежился Артем.

— Нахрена?! — Рядов коснулся железа. — Юрьич договорился. — Он с прокурорской уверенностью грохнул в дверь. — Открывай!!!

Артем смотрел на счетчик: кишки проводов в подпаленной изоленте, фарфоровые пробки, усики «жучков». Лениво мотается электричество.

— Открывай! — повторил Рядов, прислонил ухо к двери. — Вроде, никого…

— Засухарились бичи, — Ромка недобро глянул на курильщика. — Не ломать же.

— Нафига? Ключи есть! — звякнула связка; Рядов заелозил ригелем. — Черт, не выходит…

— Дай мне, — Ромка отобрал ключи и присел на корточки. — Сейчас, подломим целку… — Он возился с минуту, прежде чем с той стороны робко поинтересовались:

— Кто… там? — женский голос заметно дрожал.

— Слышь, коза, открывай — хозяева пришли! — Рядов долбанул по двери. Пауза. Курильщик утопил бычок в пепельнице, стряхнул пепел с треников.

— Чего тебе? — Артем агрессивно вперился в него. Мужчина отвел глаза, подобрал пачку сигарет и протиснулся в свою комнату. Лязгнул замок. Из тридцать пятой, наконец, решились:

— Простите, какие хозяева? Виталя до мая разрешил…

— Какой, нахрен, Виталя! — взвился Рядов, пнув дверь.

— Виталя из Кипарисово, он разрешил…

— Какое, в жопу, Кипарисово?!!

— Простите… у меня ребенок…

— Мне на твоего ребенка…. Сейчас менты приедут. Открывай или вынесем дверь!

Молчание.

— Джоник, подожди, — Ромка отодвинул Рядова. — Мамаша, открывай! — разберемся, кто кому и чего разрешил.

— Вы из милиции?

— Из милиции, из милиции, — соврал Ромка.

Женщина засомневалась. Рядов недовольно повел плечами.

— Ломать…. Слышь, коза, открывай по-хорошему — разнесем чушатник.

— Но Виталя…

Артем придержал его.

— Женщина, вы не бойтесь, — начал он вкрадчиво. — Мы поговорим, позовем Виталю и поговорим.

— Виталя мой дом купил, сказал, что можно…

— Вот, бл! — попробовал встрять Рядов.

— Тише! — зашипел на него Ромка. Артем терпеливо пережил перепалку.

— Вы знаете, где найти Виталю?

— Да… телефон…

— Видите — все решаемо! Никто вас пальцем не тронет, живите себе. — Пауза. Заскрипели за дверью половицы.

— Ну? — вкрадчиво поинтересовался Артем. Еле слышно хныкает ребенок.

— Миша, помолчи, пожалуйста — помолчи! — шепчет она.

— Договорились?.. или зовем ментов? — Артем взялся за дверную ручку.

— Подождите, не надо ментов. Я, правда, ничего не знаю. Я открою, Виталя обещал… Он сказал, что можно…

— Мы только поговорим.

Дверь задергалась:

— Подождите, я сейчас… Миша, ну, хоть ты угомонись! — Артем дернул на себя…

Крохотная комнатушка: диван застелен сереньким застиранным бельем, допотопная «стенка» жрет остатки пространства, пыльные книжки. На полу — обглоданный молью ковер. Всюду игрушки и детские вещи. Рядов поморщился.

— Под себя ссыте, что ли? — зажал пальцами нос. Крохотная женщина застыла посреди комнаты, прикрывая платком ночную рубаху. Мальчик лет трех — глаза на пол-лица — взъерошенный, в пятнах зеленки сжался у торшера. Ромка прикрыл дверь, женщина потемнела.

— Виталя…

— Слышали уже, — буркнул Рядов, расстегивая барсетку. Женщина обреченно смотрела, как он разворачивает листок. Мишка подполз к матери, обхватил ее ноги, она присела, виновато глянула снизу вверх.

— Простите, он маленький — боится. Вы поговорить?

— Поговорить, поговорить, — Рядов протянул бумагу. — Читай!

— Что это? — она тупо уставилась на документ.

— Собственник квартиры тридцать пять — Моленко Андрей Юрьевич, — «помог» Рядов. — А что ты здесь делаешь — не понимаю!

— Но Виталя договорился!.. — ее губы затряслись.

— С кем? С нами — нет!

Она трепала в руках бумагу, наглаживала Мишку. Вдруг догадалась.

— Вы ему позвоните — есть телефон! Это, наверное, недоразумение!

— Умница, — восхитился Ромка. Между прочим, взял из горы грязной посуды кухонный нож. Повертел его в руках. — Откуда дикость такая?

— Что вы… ребенка напугаете! — она прижала Мишку. — Вы позвоните.

Ромка бросил ножик обратно, пирамида посуды покатилась и рассыпалась со звоном.

— Ма-а! — мальчик сжал кулачками мамкину рубаху.

— Прекратите! — она поднялась, попробовала их вытеснить, малыш разревелся.

— Короче так, мамаша! Выметайтесь! — Рядов ловко подхватил документ, потряс им перед глазами. Обернулся на товарищей. — Выносим! — Артем сорвал с вешалки ворох одежды: драповое пальто, детскую курточку и варежки. Пнув дверь, вывалил в коридор.

— Не смейте! — заголосила она.

Ромка столкнул ее на диван.

— Молчать, придавлю! И гаденыша твоего!

— Мама!!! — Мишка вцепился в его штанину. Ромка закинул мальчика к матери.

— Лежать, бл! Берегите целки!

— Позвоните Витале! — не унималась она. Бросилась к комоду, нервно выдернула ящик, перевернула. В хламе обнаружился огрызок тетрадного листа. Женщина затрясла им. — Вот, позвоните! — Рядов равнодушно рассмотрел корявые цифры — порвал, обрывки полетели ей в лицо.

— Знать не знаю никакого Виталю. Захочет, пусть ищет Моленко — ему пояснят, а надо — спросят.

— Будьте людьми, ведь мальчик маленький… на улицу. Я заплачу, сколько надо, скажите!

Рядов с усмешкой оглядел ее с ног до головы.

— Собой что-ли? Откуда у тебя деньги, чума?

— Я заплачу!

— Уплочено, мамаша! — Ромка и Артем вздернули печку, бросили ее на одежду, коридор загрохотал.

— Не надо! — взмолилась она. — Нам пойти некуда…

— К Витале! — посоветовал Ромка. Отправил в коридор посуду. Мишка, растирая слезы, попробовал ударить самосвалом. Щегла оттолкнули.

— Не лезь! — ее столкнули на пол. — Коза, приподнимись! — Выволокли диван. Рядов опрокинул «стенку», зазвенело стекло.

— Не надо, ради Бога, не надо. Позвоните….

— Вот к Богу и езжай — он добрый, — съязвил Артем. Женщина поймала его глаза, Артем вздрогнул, не в силах отцепиться от черных зрачков. Ваза выскользнула, рассыпалась блестящими кубиками, а воздух липко налился в уши. Однако в голове отозвалось:

— Поеду! За тебя замолвлю — обманул ты меня… — Детский визг вывел из ступора, Рядов отрывал от матери сына:

— Уймись, сученок!

Артем проморгался, подошел, женщина забито отшатнулась, посмотрев насквозь.

— Что ты сказала? — потребовал он.

— А?.. — не поняла она, машинально завернула паспорт вместе с иконкой в носовой платок и спрятала на груди.

— Кому замолвишь? — надавил Артем. — Шугаешь? Передай Витале — глаз на жопу натяну, если сунется. — Женщина сплела пальцы, заломила руки. Артем попытался переорать детский рев. — Не молчи! — Она испугано заморгала. Артем не унимался. — Так и скажи своему петуху — поняла? — Поняла?! Передашь?!!

— Да, — она обреченно кивнула. Боль скрючила ее, и женщина, осев, заплакала. — Я передам…

* * *

Участковый нервно кусал губы. Фуражка сбилась, высокий лоб блестит капельками пота. Слесарь, исполненный пролетарского пофигизма, меняет замок. Понятые затравленно косились то на милиционера, то на женщину с ребенком: Мишка блажить перестал — размазывал сопли и жался к матери. Робко пробирались меж тюков и мебели случайные соседи.

— Распишитесь, — участковый протянул планшетку.

— Здесь? — женщина затравленно посмотрела на служителя закона.

— Ниже! — буркнул тот, ментовский палец ткнул в галочку.

— Простите, у вас не будет ручки? — спросила женщина у понятого, грузного дядьки с красной сеткой капилляров на лице. Он молча отдал дешевую ученическую ручку с обгрызенным концом. В положенном месте появилась крохотная подпись. Женщина будто повисла в воздухе. — Все?

— Все, — подтвердил участковый. Понятой строго посмотрел.

— Ручку верните!

— А?.. Ой, простите! — она спешно отдала ее.

Участковый зашуршал копиркой, выдал блеклую копию.

— Всего доброго, — он приложился к козырьку, толкнул слесаря. — Семеныч, закончил?

— Угу, — пролетарий проверил замок: собачка мягко пробежалась туда-сюда. — Готово, пользуйтесь. — Милиционер дождался кивка Рядова.

— Ну, тогда порядок…

Власть растворилась серым френчем в темноте, сгинули соседи, Рядов шушукался со слесарем — торговался из-за рубля-другого. Артем пытался поддержать Ромкино зубоскальство, но глаза, нет-нет, а возвращались к выселенцам: два плоских силуэта из черной бумаги, дрожит в руках белый прямоугольник липового протокола. Мальчишка захныкал, запросился в туалет. Женщина растерялась.

— Ну, куда же, Мишенька?

— Да, гадь здесь, — заржал Ромка. — Вон — лифтовая вся в говне…

Женщина затряслась, сжала малыша.

— Зачем?.. — она захлебнулась в Мишкином реве. Ни одна дверь не открылась…

* * *

— Тёма, а что делать, что делать?!! — повторял Рома. Рядов подбросил лишь до Покровского парка, обветшавшее здание университета мрачно глядело в спину. На лавочках, невзирая на морось, тосковали шахматисты, старенькие зонтики скрывали седые головы и мысли. — А че! Козу со спиногрызом все равно бы выгнали — почему не мы? Артем молчал, мерил шагом потрескавшийся асфальт. Рома вяло добавил. — Гульденов не хило подняли…

— Не хило, — согласился Артем. На круглой площадке — постамент; там, вместо украденного металлургами Пушкина, грубый крест.

Мэрия обещала воздвигнуть храм… Крепкое дерево успело почернеть, наполниться сокровенным и неисполненным. Рядом, какая-то сумасшедшая с мольбертиком, знай себе, кидает по картону кисть, очерчивая контуры несостоявшейся стройки: луковицы, оконца — будто не видит виноватого креста. Артем приостановился, заглядывая под зонт.

— Бог в помощь! — сказал он. Бледное, почти прозрачное лицо поднялось, светло-серые глаза чиркнули по незнакомцу. Волосы прилипли к щекам, губы посинели, белые пальцы опустили кисть.

— Простите? — не поняла девушка.

— Бог в помощь, — повторил Артем.

— Спасибо, — она смутилась, хлюпнула носом. Серая мышка, ничего примечательного: средний рост, средняя внешность, серые волосы собраны в мышиный хвостик, необъятных размеров водолазный свитер скрывает фигуру. Рома оценил черно-белый стиль.

— Мрачновато. — Предложил небрежно. — Может, развеселимся? — Девушка испуганно зажалась. Лысый не унимался. — Трава есть,… Кто там из ваших ухо резал, Кикасо? Или пивка? — Ромка приобнял художницу. Она забилась.

— Оставь! — Артем подобрал оброненный картон, успел заметить глубокие тени, обволакивающую тьму, редкие белые полосы — правда, мрачновато. Ромка нехотя отстал. Артем подал ей эскиз. — Держи. Не обижайся. — Она молча вернула картон на мольберт. Шмыгнула носом.

— Уйдите… пожалуйста… вы мне мешаете. — Пальцы машинально перебирали кисточки в банке. Ромка попробовал окрыситься, но Артем перебил.

— Уходим-уходим! Прости, черно-белая! — он улыбнулся.

Ромка фыркнул.

— Мышь!..