Лоренца дочь Великолепного

Ева Арк (2024)

Конец XV века. Французский король Карл VIII готовится к походу на Неаполь и с целью поиска союзников отправляет во Флоренцию своих послов. Вместе с ними на родину своих предков едет пятнадцатилетняя Лоренца де Нери. Её красота не оставляет равнодушным правителя Флоренции, а затем — папу римского и герцога Милана, но девушка отдала своё сердце рыцарю короля Амори де Сольё, не подозревая о том, что он её брат…

Часть I

Лоренца и Савонарола

Глава 1

В городе Красной лилии

— Вот она, Флоренция! — проводник снял с головы войлочную шляпу и махнул ею в сторону раскинувшегося в долине города.

С нескрываемым волнением Лоренца смотрела на него с высоты холма. Ей не верилось, что меньше чем за месяц они пересекли всю Францию от Парижа до Марселя. Там сели на корабль, высадились в Генуе и через несколько дней по дороге через Эмилию и Романью въехали в долину Мюгонь.

— Это — Санта Мария дель Фьоре, — проводник перекрестился на огромный малиновый купол, который возвышался над окружавшими его серовато-коричневыми зданиями и издали был похож на диковинный цветок.

— А вон — палаццо Синьории.

На этот раз Лоренца увидела стройную башню, изящно вонзившуюся в густую лазурь, и сразу вспомнила не столь яркое парижское небо. На мгновение у девушки сжалось сердце, однако Флоренция ждала её. Об этом Лоренце напомнил хрипловатый голос барона де Монбара:

— Нам пора!

Очнувшись от своих грёз, дочь Великолепного заметила, что последняя повозка из сопровождавшего их обоза уже съехала вниз по склону холма. Тогда, подхлестнув свою лошадь, она устремилась следом.

Лоренца переносила все тяготы путешествия легче, чем донна Аврелия. Поэтому на одном из постоялых дворов для вдовы был куплен мул, а Катрин пришлось трястись в повозке. Что же касается лошади, которая сейчас была под девушкой, то её любезно предоставил в распоряжение своей спутницы Монбар. После первого дня путешествия она почувствовала себя такой уставшей, что заснула, как убитая, на охапке соломы в тесной каморке придорожной харчевни. В дальнейшем Лоренца научились засыпать и в деревенской хижине, и прямо в повозке посреди чистого поля. За всё это время девушка не могла пожаловаться на своих спутников. Капитан вел себя по отношению к ней и донне Аврелии безукоризненно, хотя и требовал, чтобы днём они постоянно были у него на глазах. Но, вероятно, это объяснялось тем, что он опасался, как бы кто-нибудь из его людей не обидел их. Амори же относился к Лоренце так, как если бы она была его родственницей, и девушка не знала, радоваться ей этому или огорчаться. Дело пошло хуже, когда они оказались на борту каравеллы. Если дочь Великолепного стойко переносила качку, то вдова не покидала каюту из-за морской болезни. В Генуе её пришлось уложить на повозку, и теперь бледное лицо донны Аврелии едва выделялось среди соломы.

Наконец путешественники приблизились к городским воротам, на которых красовался герб. Из-за того, что миссия Монбара была неофициальной, они не могли рассчитывать на торжественный приём. Возле ворот их встретили люди Медичи и вручили список лучших гостиниц во Флоренции. Пока Монбар и Сольё вели с ними переговоры, Лоренца с любопытством разглядывала изображённую на гербе красную лилию. Вскоре все формальности были улажены и послы короля Франции в день святой Марии Магдалены въехали в город. Так как древняя столица Тосканы находилась, в основном, на правом берегу реки, им пришлось проехать по одному из каменных арочных мостов. Их количество поразило Лоренцу, потому что в Париже через Сену было всего два моста и те деревянные, в остальных же местах работали перевозчики на лодках. Однако вода в Арно (название реки она узнала от проводника) была мутновато-жёлтой. Миновав многочисленные лавчонки на мосту и дома с красными черепичными крышами, французы оказались в центре города. Всё вокруг напоминало Лоренце родной Париж, и в то же время было совсем другим. За крепостной стеной тянулся такой же лабиринт узких кривых улиц, стиснутых со всех сторон домами. Но временами из-за угла вдруг показывался то ажурный фасад величавого собора, то стройные стены изящного дворца. К тому же, мощёные посредине улицы были довольно чистыми благодаря прорытым по бокам канавам, что говорило не в пользу утопавшего в любое время года в грязи Парижа. Несмотря на то, что дело шло к вечеру, вокруг было полно народа. То там, то здесь на каменных ступенях церквей виднелись группы что-то оживлённо обсуждавших горожан. Довольно часто встречались женщины в белых платках и ярких сборчатых юбках. И ещё повсюду прямо кишели вездесущие сорванцы, затевавшие драки и ссоры. От всего этого шума Лоренца изрядно устала и была рада, когда они добрались до Старого рынка, где на Кроче ди Мальта находилась гостиница «Флорентийская лилия». Её хозяина, мужчину средних лет с брюшком и уже наметившейся лысиной среди чёрных волос, звали Джованни Бутти. Когда Монбар поинтересовался, сколько у него свободных комнат, а Амори перевел вопрос друга на местное наречие, флорентиец хитровато прищурился:

— Скоро ярмарка, сеньор, поэтому с помещениями трудно…

— Ты, должно быть, не понял, кто я такой? — нахмурился, не дослушав его, барон.

— Почему же? Понял, сеньор. Ты — посол короля Карла.

Прежде, чем Монбар успел что-либо сказать, Сольё, в свой черёд, заметил:

— Я только что разговаривал с твоим конюхом, любезный хозяин, и он сообщил мне, что гостиница полупустая.

— Наверно, — продолжал молодой человек всё тем же ровным голосом, — ты забыл об этом? Но, может, это освежит твою память?

Достав из кошеля монету, он показал её Бутти. Поведение последнего сразу изменилось. Взяв деньги, хозяин низко поклонился Амори и пообещал, что разместит всех французов, а если кому не хватит места в его гостинице, то можно будет определить их к его куму через квартал отсюда. Кроме того, он выразил надежду, что пребывание его постояльцев здесь будет приятным. Лоренца, которую поражала способность Сольё быстро находить общий язык с любым, от крестьянина до знатного сеньора, бросила на молодого человека восхищённый взгляд. Монбар же, выругавшись и помянув лукавых итальянцев, приказал заносить вещи. Донне Аврелии и Лоренце досталась узкая сводчатая комната на втором этаже с единственным окном, смотревшим на рынок. Посредине стояла кровать с тростниковыми ножками и набитым свежей соломой матрацем, которую жена хозяина Лизетта Бутти застелила чистой простынёй. Лоренце с первого взгляда понравилась эта молчаливая женщина с тёмными серьёзными глазами и пышной грудью, чем-то неуловимым напомнившая ей приёмную мать донну Флери.

— Я хочу помыться, — обратилась она к хозяйке.

— Моемся мы в подвале и там же стираем одежду, — ответила та. — Я нагрею воду, а ты, мадонна, спускайся вниз со своей служанкой.

— Но моя тётушка нездорова и Катрин не может оставить её ни на минуту, — ответила девушка. — Не могла бы ты на время уступить мне свою служанку? Я заплачу.

— К сожалению, у нас всего лишь одна служанка и она постоянно занята. Правда, Джованни собирался нанять ещё одну, но в наше время так трудно найти честную девушку…

Лоренца было приуныла и тогда, заметив это, хозяйка добавила:

— Пожалуй, моя племянница сейчас свободна.

— Меня зовут Наннина, — представилась Лоренце рослая белокурая девица лет восемнадцати.

Ещё она сообщила, что родилась в деревне и в десять лет лишилась матери, после чего отец отправил её к своему брату во Флоренцию. В гостинице девушка помогала по хозяйству, заменяя всё ту же служанку, которую никак не мог нанять её дядя. Год назад у Наннины появился жених Антонио Ланди, работавший подмастерьем ювелира на рынке. Но они не могут пожениться, пока Антонио не откроет собственную мастерскую, а для этого нужны деньги. Бутти мог бы им помочь, но он немного прижимист. Хотя своих детей у них с женой нет.

Выложив всё это, племянница хозяина попыталась выведать, что привело Лоренцу во Флоренцию, но та ограничилась ответом, что надеется разыскать здесь своих родственников. Тогда Наннина переключилась на её спутников:

— А это правда, что сеньор с зелёными глазами приехал договариваться с нашим правителем о мире?

— Да.

— Слава Мадонне! — племянница Бутти перекрестилась.

— У нас многие боятся, как бы ваш король не завоевал Флоренцию, — объяснила она затем Лоренце.

— Нет, его цель — Неаполь.

— А посол короля Карла женат, мадонна?

— Насколько мне известно, нет.

— А молодой сеньор?

Дочь Великолепного ощутила укол ревности.

— У него есть невеста, — покраснев, соврала она.

В этот момент неожиданно начался перезвон колоколов.

— Что это? — испуганно спросила Лоренца.

Ей приходилось часто слышать, как звонил колокол церкви Сен-Жерве, но чтобы звон доносился отовсюду?

— Это звонят к «Анжелюс», — ответила Наннина.

Оказалось, что в определённый час все колокола Флоренции одновременно призывают к вечерней мессе, и как только она заканчивается, стража запирает городские ворота и все добропорядочные флорентийцы ложатся спать.

— Но откуда они узнают, когда следует звонить? — не могла понять девушка.

— На башне Сеньории есть часы и колокол Дуоме (собора) звонит каждый час.

Впоследствии Лоренца узнала, что флорентийцы очень ценили время и старались, чтобы зря не пропала ни одна минута.

После мытья дочь Великолепного разморило и она отправилась спать, в то время как Наннина пообещала почистить её одежду.

По привычке Лоренца проснулась рано и некоторое время не могла вспомнить: где она? Стараясь не разбудить донну Аврелию, девушка подошла к окну и открыла внутренние ставни. На Старом рынке уже вовсю кипела торговля: до неё доносились рёв ослов, скрип повозок и разноголосица спорящих между собой покупателей и продавцов. Лоренце вдруг захотелось побродить по рынку, прицениться к товарам и узнать последние новости, которые обсуждали горожане.

Через несколько минут в дверь постучалась Лизетта Бутти:

Вот твоя одежда, мадонна.

А где Наннина? — поинтересовалась дочь Великолепного.

— Моя племянница ещё спит.

Лоренца оделась и вышла на лоджию, опоясывавшую с трёх сторон квадратный двор, который был ещё пуст. Неожиданно она увидела возвышавшуюся над крышей соседнего дома деревянную вышку. На самом верху там сидела какая-то дама. Развесив длинные волосы на полях круглой шляпы с дырой посередине, она как будто чего-то ждала. Так прошло несколько минут, однако соседка явно не собиралась спускаться вниз. Заинтригованная Лоренца уже не знала, что и подумать, как тут на лоджии появилась племянница Бутти.

— Почему эта женщина сидит там? — указав на вышку, спросила у неё дочь Великолепного.

— Она золотит волосы.

— Как ты сказала?

— А разве во Франции дамы не занимаются этим? — в свой черед, удивилась Наннина.

— Нет.

— Тогда, если хочешь, мадонна, я могу дать тебе рецепт как приготовить краску. Для этого нужно собрать в мае корни орешника и шафрана, добавить бычью желчь, ласточкин помёт, серую амбру, жжённые медвежьи когти и ещё кое-что. Потом всё прокипятить, нанести смесь на волосы, надеть специальную шляпу и сидеть несколько часов под солнцем, пока краска не высохнет. И так каждую неделю.

— Но для чего столько мучений?

— Как для чего? У нас во Флоренции все хотят быть блондинками, а чёрный цвет волос сейчас не в моде.

После слов Наннины дочери Великолепного захотелось надвинуть накидку на лоб.

— А ты тоже занимаешься этим?

— Нет, — с гордостью ответила флорентийка. — Бог дал мне такие волосы с рождения.

— Я хочу погулять по городу, — после паузы сказала Лоренца. — Ты не могла бы пойти со мной, Наннина?

— Боюсь, что дядя не отпустит меня.

— Может быть, это поможет уговорить его? — дочь Великолепного достала из омоньера серебряную монетку.

— Хорошо, я попробую отпроситься после обеда, — племянница Бутти с жадностью схватила деньги. — А сейчас мне нужно идти на кухню помогать тётке.

Не успела Лоренца отойти от перил, как из боковой пристройки появился Монбар.

— Правителя нет в городе, — сообщил он девушке, — поэтому мы с Сольё сейчас отправимся на его виллу в Кайано. Вам же, мадемуазель де Нери, советую оставаться здесь и никуда не выходить из гостиницы. А когда я вернусь, мы подумаем, как найти Ваших родственников.

Последняя фраза барона, по-видимому, предназначалась для Амори, который в это время вышел во двор. Решив, что она успеет осуществить свой план до возвращения мужчин, Лоренца не стала посвящать в него капитана.

Обед подали в комнату. По внешнему виду флорентийская кухня мало отличалась от французской: зажаренный на вертеле бок молодого ягнёнка, салат, лепёшки, сыр, вино и фрукты. Но стоило Лоренце попробовать мясо, как у неё на глазах выступили слёзы. Отпив из бокала с кьянти, дочь Великолепного почувствовала себя лучше. Ей ещё предстояло привыкнуть к тому, что почти в каждое блюдо флорентийцы добавляли большое количество корицы и перца, вызывавшие сильное жжение во рту и обильное слюноотделение.

Наннина зашла за ней, как и обещала, после обеда.

— А кто нас будет сопровождать? — поинтересовалась дочь Великолепного.

В ответ флорентийка, голова которой была покрыта платком, громко фыркнула:

— Это богатые девушки выходят из дома только в сопровождении своих воспитательниц.

— Впрочем, — тут же добавила она, — я могу попросить своего жениха.

Едва они вступили на рынок, как у Лоренцы разбежались глаза. Чего тут только не было! Горы апельсинов, винограда, персиков, голубей, молочных поросят и ягнят, не считая рыбы. Кроме того, поражало количество лавок, торговавших сукном, лекарствами и пряностями — традиционными товарами флорентийцев. Тут же находились ремесленные мастерские. Причём многие мастера в это тёплое время года работали прямо на улице под небольшими навесами. Особенно радовали глаз картины живописцев и изделия ювелиров, которые по желанию заказчика могли вызолотить кубок, нанести гравировку или резьбу и сделать новую оправу для драгоценного камня.

–…мои кинжалы гораздо крепче турецких и красивее ломбардских! — расхваливал покупателю свой товар мастер.

— Антонио! — окликнула спутница Лоренцы сидевшего под навесом молодого человека с молоточком в руках, перед которым стоял раскалённый тигель и лежали щипцы.

Представив Лоренце своего жениха, Наннина спросила:

— Ты можешь отпроситься у своего хозяина, Антонио, чтобы показать мадонне город?

— Попробую, — кивнул тот.

Вдруг до их ушей донеслось:

— Вы — порода свиней! Вы погрязли в языческом блуде! Вы извращены во всём: в речи и в молчании, в действии и в бездействии, в вере и в неверии! Церковь, смрад от которой поднимается до самого неба, умножила свои блудодеяния во вселенной, превратилась в дом терпимости!

Эти слова выкрикивал низенький человек с козлиным профилем в нахлобученном капюшоне и дырявом плаще доминиканца. За ним следовали ещё два монаха с обмотанными вокруг головы концами капюшонов и кружками для подаяния в руках. Их тотчас же окружила толпа. Монеты щедро сыпались в кружки, в то время как многие из присутствующих пытались пробиться к странному проповеднику, чтобы поцеловать его руку или хотя бы край обтрёпанной сутаны. При этом кое-кто повергался на землю и самозабвенно бил себя кулаком в грудь.

— Государи сластолюбивы, жадны и горды! Они обирают вдов и сирот, притесняют народ! Дворы сделались гнездом всех развратников и преступников, там зловредные советники сосут кровь из народа, там философы и поэты при помощи всякой лжи производят до самих богов происхождение государей! — потрясая крестом и брызгая слюной, продолжал вопить монах.

— Кто это? — дёрнув Наннину за рукав, спросила Лоренца.

— Это фра Джироламо Савонарола, настоятель монастыря Святого Марка, — ответил вместо неё подоспевший Антонио. — Он родом из Феррары. Раньше никто не мог проповедовать во Флоренции больше двух Великих постов подряд, не надоев всем. А фра Джироламо слушают уже несколько лет.

— Но зачем они это делают? — девушка с отвращением указала на валявшихся в пыли людей.

— Потому что фра Джироламо — святой, — попытался объяснить ей молодой человек. — Говорят, что один ростовщик под его влиянием возвратил назад неправедно нажитые деньги — несколько тысяч флоринов.

— Неужели это правда? — усомнилась Лоренца, не видевшая ничего необычного в этом монахе в грязной сутане.

— Я был знаком с одним миниатюристом, которого обратил фра Джироламо, — заверил её Антонио. — Он принял монашество под именем фра Бенедетто. А до этого считался одним из самых модных щёголей. Если бы ты знала, мадонна, сколько мускуса и духов употреблял он тогда!

Как догадалась Лоренца, жених Наннины был поклонником Савонаролы. Однако не все окружающие разделяли его восторг.

На месте Пьеро я бы давно выгнал из города эту старую клячу фра Джироламо! — громко произнёс кто-то из группы стоявших неподалёку щёголей, в сторону которых поглядывала Наннина.

— Вот и помоги ему, мессир Лоренцо, ведь сеньор Пьеро — твой родственник! — со смехом поддержал его другой.

— А, может быть, Медичи просто боятся этого феррарца? — высказал предположение их приятель.

— Зато я, Лоренцо Торнабуони, никого не боюсь! — глаза первого незнакомца недобро блеснули. — Этому монаху нужно устроить хорошую взбучку!

— Успокойся, мессир Лоренцо! — попытались утихомирить его друзья. — Если твои слова услышит кто-нибудь из этих одержимых, то тебе даже Пьеро не поможет. Сейчас сила на их стороне.

— Но так будет не всегда, — возразил Торнабуони. — И тогда Савонаролу не спасут никакие чудеса!

Между тем монах перешёл от обличения церкви и власть имущих к призывам:

— Долой бесполезные книги! Долой фальшивое красноречие, фальшивую красоту, фальшивую науку, которая питается лишь гордостью! Долой Рим! Долой церковь! Долой веселье, долой всех, кто живёт в веселии, кто живёт весельем! Прекратите игры, прекратите балы, закройте трактиры! Теперь время рыданий, а не праздников. Готовятся великие бичи! Италия станет добычей иностранцев. Будет страшное смятение, война после неурожая, чума после войны, будут слушать одного варвара на этой площади, другого на другой, народы будут раздавлены, все люди потеряют рассудок!

Лоренца невольно содрогнулась от мрачных пророчеств Савонаролы. К счастью, закончив на этом свою речь, он ушёл с рынка и увёл за собой большую часть своих приверженцев.

— Ну, так что, хозяин отпустил тебя, Антонио? — капризно надув губы, осведомилась у жениха Наннина.

— Да.

— В таком случае, идёмте! Иначе, если я не вернусь вовремя, дядя будет ругать меня.

Первым делом флорентийка и её жених повели Лоренцу к собору Санта Мария дель Фьоре полюбоваться громадным куполом, органично выраставшим из ажурного фасада. Привыкшая к узким башням готических церквей дочь Великолепного испытала ни с чем несравнимый восторг.

— Я слышал, что Брунеллески работал над этим куполом целых восемнадцать лет, — с гордостью сообщил своим спутницам Антонио. — Даже древние нигде не достигали в своих постройках такой высоты и не решались на такой риск!

Осмотрев вдобавок бело-розовую колокольню, построенную Джотто, они направились к Воспитательному дому для подкидышей, ещё одному шедевру Брунеллески. Он показался Лоренце похожим на дворец. Особенно понравились ей украшавшие здание прелестные медальоны из покрытой глазурью обожжённой глины с изображениями спеленатых новорожденных. Открытая же арочная галерея дома с тонкими колоннами, как объяснила Наннина, нужна была для того, чтобы любой мог положить на ступени дитя.

Затем Наннина и Антонио предложили дочери Великолепного посмотреть на живых львов, которых содержали в клетке позади дворца Сеньории в честь мифического крылатого льва Мардзокко, считавшегося одним из покровителей Флоренции. Как узнала Лоренца, эти животные были талисманом флорентийцев. Если один из них подыхал, то это трактовалось, что Флоренцию ожидают несчастья и, если в клетке оставался хоть один зверь — удача не уйдёт из города.

Стрелки часов на башне Сеньории уже показывали далеко за полдень, когда девушки и их спутник добрались до Виа Ларга, где стояла воздвигнутая всё тем же Брунеллески церковь Сан Лоренцо. Рядом с ней находился дворец Медичи. С бьющимся от волнения сердцем Лоренца разглядывала жилище своих предков. Из массивных огромных камней нижнего этажа органично вырастали простые, без всякой отделки, стены с полукруглыми окнами, а из них вздымался ввысь лёгкий, из мелкой кладки, третий этаж. От постройки веяло солидностью и одновременно величием. На фасаде красовался герб Медичи — шесть шаров в золотом поле: пять красного цвета и один лазурный. При виде их девушка вспомнила оттиск перстня на грамоте Великолепного.

Не успела Лоренца расспросить Антонио о шарах, как послышался цокот копыт и из-за угла показалась кавалькада, состоявшая из одних мужчин. До сих пор им почти не встречались всадники, из чего можно было сделать вывод, что флорентийцы предпочитали пешие прогулки. Прижавшись вместе с Нанниной и Антонио к фасаду Сан Лоренцо, дочь Великолепного с любопытством рассматривала приближающийся кортеж. Впереди ехал молодой человек в чёрном берете и коротком красном платье. У него были прямые светло-русые волосы и красивое лицо, которое портило надменное выражение. Сзади слуги везли на повозке огромные туши кабанов.

— Это сеньор Пьеро возвращается с охоты, — сообщил Ланди, и Лоренца поняла, что видит перед собой правителя Флоренции.

Однако среди свиты Пьеро не было ни Монбара, ни Сольё. Между тем створки тяжёлых бронзовых ворот распахнулись, пропуская кавалькаду, и снова захлопнулись. Всё исчезло, словно волшебный сон.

Простившись с Антонио возле рынка, девушки вернулись в гостиницу. Наннина отправилась на кухню, а Лоренца присела отдохнуть возле обеденного стола в ещё пустом зале.

— Чем могу служить, мадонна? — спросил, подойдя к ней, хозяин.

— Я бы выпила воды, — ответила дочь Великолепного, у которой после прогулки пересохло в горле.

Бутти сам принёс ей бокал с водой, однако сразу не удалился, вероятно, желая поговорить.

— Моя племянница сказала, что вы встретили на рынке Савонаролу, — начал он издалека.

— Да, это так, — подтвердила девушка.

Дядя Наннины вздохнул:

— Покойный сеньор Лоренцо допустил большую ошибку, пригласив этого феррарца во Флоренцию. Мало того, что Савонарола отплатил ему чёрной неблагодарностью, отказав в отпущении грехов на смертном одре, так он ещё и после кончины Великолепного продолжает поносить Медичи и папу, призывая Божью кару на их головы.

— Что ты сказал? — переспросила Лоренца, не поверив своим ушам. — Савонарола отказал в отпущении грехов покойному правителю?

— Да, об этом известно всей Флоренции.

— Но как такое могло произойти?

— Если тебе интересно, мадонна, я могу рассказать. У Великолепного за всю его жизнь накопилось немало грехов. Впрочем, как и у нас всех. Но некоторые воспоминания особенно терзали его сердце. Первое из них — это взятие Вольтерры.

— В окрестностях этого города богатые квасцовые рудники, — объяснил хозяин Лоренце. — А квасцы, как известно, необходимы при изготовлении сукон, которые Флоренция поставляет во все страны. Поэтому, когда жители Вольтерры захотели единолично владеть ими, сеньору Лоренцо пришлось применить силу. Правда, некоторые потом упрекали его, что город и так сдался на милость победителя и не было необходимости устраивать там резню. Но ведь он не мог предвидеть, что наёмники выйдут из повиновения! А когда узнал об этом, то лично проехал по городу, раздавая деньги пострадавшим. Хотя лично я считаю, что Великолепный поступил правильно: если бы Вольтерра отпала от Флоренции, то её примеру могли последовать и другие тосканские города.

— А какой второй грех? — спросила заворожённая его рассказом девушка.

— Дело в том, что покойный сеньор Лоренцо был слишком щедр. Он часто устраивал раздачи денег беднякам, карнавалы для всех жителей и вёл большое строительство в городе, чем многие кормились. Поэтому неудивительно, что, постоянно нуждаясь в деньгах, он занимал у своих друзей и даже вынужден был продать некоторые из своих великолепных имений. В конце концов, ему пришлось наложить руку на кассу государственного долга и обеспечения приданым при выходе замуж бедных девиц. Это вызвало большое возмущение, так как обе они состояли из доброхотных пожертвований и считались неприкосновенными. Когда же два года назад Великолепный тяжело заболел, он не поверил, что собственный духовник сможет отпустить ему эти грехи и пожелал исповедаться своему врагу, то есть Савонароле.

— И что же произошло дальше? — вырвалось у Лоренцы, так как Бутти внезапно умолк.

— Никто об этом не знает, потому что они остались наедине. Однако ходят упорные слухи, что Савонарола отказал сеньору Лоренцо в пастырском благословении.

— Как это жестоко, — на глазах у дочери Великолепного выступили слёзы.

— Я тоже так считаю, мадонна. Ведь отпущение грехов перед смертью даётся даже разбойникам.

— Неужели никто не осудил за это Савонаролу?

— Нет, скорее, наоборот: у него даже прибавилось сторонников.

— Не понимаю, как мог сын Великолепного ему это спустить?

— А что он может сделать? Когда сеньор Пьеро запретил Савонароле проповедовать в церкви, тот вышел на улицу. К тому же, настоятеля Святого Марка поддерживает полгорода и даже в окружении правителя у него есть почитатели.

Лоренца с изумлением посмотрела на своего собеседника. Её удивляло, что простой содержатель гостиницы мог так хорошо разбираться в политике. Словно угадав её мысли, Бутти добавил:

— В моей гостинице останавливаются разные люди, в том числе, иностранцы. Так что я наслушался здесь всякого. Говорят даже, будто король Карл собирается по пути в Неаполь завернуть во Флоренцию, чтобы свергнуть власть Медичи…

Только теперь девушка поняла, что откровенность с ней дяди Наннины объяснялась его желанием самому что-либо узнать от неё.

— Мне ничего неизвестно об этом, — поднявшись, дочь Великолепного достала из кошеля монету и протянула её Бутти.

— За что? — удивился тот.

— За твой интересный рассказ.

Флорентиец махнул рукой:

— За это я денег не беру. Тем более, что беседовать с тобой — одно удовольствие, мадонна.

Неожиданно лицо Бутти изменилось, как будто он что-то или кого-то увидел за её спиной. Обернувшись, девушка встретилась взглядом с Монбаром.

— Мне нужно поговорить с Вами, мадемуазель де Нери, — сказал тот, когда хозяин удалился.

— Я слушаю Вас, сеньор.

— Как Вам известно, мы с Сольё сегодня были на вилле Кайано, где правитель охотился на кабанов.

— Надеюсь, мои родственники приняли Вас хорошо, — нерешительно произнесла девушка, видя, что капитан о чём-то задумался.

— Да, Пьеро и его брат, кардинал, были очень любезны. Поэтому у меня сложилось впечатление, что Медичи склоняются к союзу с нами.

— А что Вы делали в моё отсутствие? — вдруг спросил барон.

— Немного прогулялась по городу вместе с племянницей хозяина и её женихом, — призналась Лоренца.

— Я же говорил, чтобы Вы не выходили из гостиницы!

— Простите, сеньор, но мне было скучно сидеть здесь.

— Хорошо, у Вас будет возможность развлечься, — после паузы сказал друг Амори. — На следующей неделе Медичи устраивают праздничный турнир и бал в честь меня как посла короля Франции. Считайте, что Вы тоже приглашены, мадемуазель де Нери.

От растерянности у Лоренцы перехватило дыхание, а капитан тем временем добавил:

— Для Вас это прекрасная возможность предъявить правителю грамоту Вашего отца и потребовать подтверждения своих прав.

— Я подумаю об этом.

— Но о чём же тут думать? Разве Вы не за этим приехали во Флоренцию?

Уловив иронию в его словах, Лоренца испугалась: неужели Монбар догадался о её чувствах к Амори? На турнире в Мо она убедилась, чем могла обернуться его ревность для молодого человека.

— Или Вы боитесь, что Медичи откажутся принять Вас в свою семью? — продолжал Монбар.

— Нет. Просто я хочу сначала убедиться, что эта семья подходит для меня, — Лоренца изо всех сил старалась сохранить спокойный вид.

— Так Вы пойдёте на празднество?

— Да, но как дочь покойного Бернардо де Нери. Что же касается моего настоящего происхождения, то позвольте мне самой решить: стоит мне открываться Медичи или нет.

— Вы — очень ловкая и умная девица, мадемуазель де Нери, но не пытайтесь перехитрить меня, — в голосе капитана неожиданно прозвучала угроза.

— Я не понимаю Вас, сеньор.

— Ладно, поговорим об этом в другой раз. А пока не забудьте: турнир ровно через неделю.

Глава 2

Семья Медичи

Узнав о том, что они приглашены на бал к правителю Флоренции, донна Аврелия сразу взбодрилась. Лоренца же призвала на совет Наннину. Нужно было решить: что надеть?

Пересмотрев гардероб Лоренцы, племянница Бутти заявила:

— Это всё не годится. Тебе нужен новый наряд, мадонна.

— Но где найти хорошего портного? — вздохнула дочь Великолепного.

— Я знаю такого, — успокоила её Наннина.

Вместе с донной Аврелией девушка выбрала на рынке самые лучшие ткани, какие только смогли найти. В тот же день портной снял с них мерки и пообещал, что к празднеству всё будет готово. Однако это изрядно опустошило их кошельки, и вдова решила получить деньги по векселям Нери. С этой целью, предварительно расспросив хозяина гостиницы, они с утра отправилась в банк Донати. По просьбе донны Аврелии их сопровождал Амори, в то время как у Монбара были дела во дворце Медичи.

Болтая с Сольё о погоде и прочих незначительных вещах, дочь Великолепного не заметила, как они добрались до банка, находившегося на другом конце города. Когда их провели в кабинет банкира, Лоренца с любопытством огляделась. Противоположная от входа стена была обтянута до половины узорчатой парчой, а вверху почти под самым потолком виднелись два узких окна. Слева стоял вместительный шкаф из морёного дуба, справа же — небольшой алтарь, где под мраморным распятием, как показалось Лоренце, висела какая-то картина.

За столом спиной к окнам сидел банкир Анджело Донати. Это был ещё сравнительно нестарый мужчина с продолговатым тщательно выбритым лицом и скептическими складками возле плотно сжатых губ. Из-под его чёрной бархатной шляпы, украшенной золотой медалью, выбивались прямые жёсткие волосы. Цвет платья банкира тоже был чёрный с узкой белой полоской вокруг горла. Сначала Лоренца не разглядела цвет глаз Донати, который что-то диктовал из своей книги сидевшему рядом молодому человеку в маленькой алой шапочке и светло-коричневом платье. Однако через секунду банкир поднял голову и девушка ощутила на себе его цепкий взгляд.

— Чем могу служить, сеньор? — обратился он затем к Амори.

Представившись ему, Сольё добавил:

— А это — мадонна Аврелия Портинари и донна Лоренца де Нери. Её отец, покойный мессир Бернардо де Нери, был тоже банкиром…

— Как? Мессир Бернардо умер? — молодой человек в красной шапочке, выронив перо, изумлённо воззрился на Лоренцу.

— По-видимому, ты знал его, сеньор? — сдержанно поинтересовалась у него вдова.

— Конечно, ведь я — троюродный племянник мессира Бенедетто Нери.

Теперь пришёл черёд смутиться Лоренце. С первого взгляда она не замела сходства между служащим Донати и своим приёмным отцом. А между тем оно явно бросалось в глаза. У Бенедетто было такое же круглое добродушное лицо с живым взглядом карих глаз и слегка полноватыми губами. Возможно, её сбили с толку его длинные каштановые кудри.

Донна Аврелия тоже растерялась и не знала, что сказать. К счастью, ей на помощь пришёл банкир:

— Может быть, ты поднимешь перо, Бенедетто?

— Прости, мессир Анджело! — молодой человек, покраснев, нагнулся за пером.

Тем временем Донати, бросив сочувственный взгляд на девушку, поинтересовался затем у донны Аврелии:

— А что случилось с отцом донны Лоренцы? Отчего он умер?

— Мессир Бернардо и его супруга скончались от холеры.

Этот сухой ответ вдовы отозвался болью в сердце Лоренцы. Бенедетто Нери снова сделал какое-то движение, по лицу же банкира словно пробежала тень:

— Пусть Господь упокоит их души. Мессир Бернардо был хорошим человеком и прекрасно знал своё дело.

— Но кто же теперь управляет его конторой? — добавил Донати с озабоченным видом.

— Некий Жак Доруа, торговец тканями. Мессир Бернардо назначил донну Марию де Риччи и его опекунами донны Лоренцы.

В круглых глазах банкира возникло какое-то новое выражение:

— Ты имеешь в виду, мадонна, приёмную дочь покойного Луиджи Риччи?

— Почему ты назвал мою матушку, графиню де Сольё, приёмной дочерью, мессир Анджело? — вмешался Амори.

Донати в замешательстве посмотрел на юношу:

— Я должен был сразу догадаться, что ты — сын донны Марии. Но Бенедетто со своим пером отвлёк меня.

— Ты не ответил на мой вопрос, — настаивал Сольё.

— А разве донна Мария не рассказывала тебе о том, что Риччи удочерил её?

— Нет.

— Должно быть, у неё имелись на то свои причины.

— А кто тогда были её настоящие родители?

Лоренца растерянно переводила взгляд с взволнованного лица молодого человека на смущённое лицо банкира. Ей тоже не было известно, что мать Амори, как и её саму, удочерили. При этом девушка не замечала, что Бенедетто Нери, в свой черёд, не сводит с неё глаз.

— Но я сам мало что знаю. По словам моего покойного отца, Луиджи Риччи однажды, как обычно, уехал по делам, а возвратился уже с новорожденной девочкой. Потом поползли слухи, что он прижил её с какой-то знатной дамой. Но так как Риччи был молод, красив и богат, то это никого особенно не удивило. На протяжении долгого времени все считали донну Марию его родной дочерью. Тайна открылась только после того, как Риччи умер.

— Как это произошло?

— Родственники мессира Луиджи предъявили свои права на его имущество. Тогда всё и выяснилось.

— А разве моя матушка не являлась единственной наследницей Риччи?

— Да, он оставил всё своей приёмной дочери. Но его родственники заключили донну Марию в монастырь. Однако она сбежала оттуда во Францию, где, по слухам, вышла замуж. Поэтому родня захватила большую часть её наследства на том основании, что, во-первых, она неродная дочь Риччи, а, во-вторых, не имела права выходить замуж за иностранца без разрешения Сеньории.

— Но откуда они узнала о происхождении моей матушки?

— Не знаю.

— Кстати, донна Мария всё такая же красавица? — неожиданно спросил банкир у Сольё.

— Да, — машинально подтвердил тот. — Мне не приходилось встречать женщин прекраснее моей матушки.

Донати улыбнулся и складки возле его губ обозначились ещё резче.

— В неё была влюблена половина Флоренции. Признаться, я тоже вздыхал по донне Марии. Надеюсь, она счастлива с твоим отцом?

— Конечно, ведь они любят друг друга.

Когда, получив деньги, вдова вместе с Лоренцей и Амори вышла из банка, её догнал Бенедетто Нери:

— Прости, мадонна, но как только мои родители узнают о том, что донна Лоренца во Флоренции, они непременно захотят увидеть её, потому что мессир Бернардо был очень дружен с моим отцом. Не могла бы вы завтра придти к нам?

— Нет, только не завтра, — поспешно ответила донна Аврелия. — Наши с племянницей новые платья ещё не готовы, а я хочу произвести на родственников мессира Бернардо хорошее впечатление.

— А где вы остановились?

— В гостинице «Флорентийская лилия».

— Это недалеко от улицы Старых Кандалов, где находится дом моего отца.

Всю обратную дорогу Амори был рассеян. Вероятно, история, рассказанная банкиром Донати, потрясла молодого человека. Подобные чувства испытала и сама Лоренца, когда ныне покойный мессир Бернардо открыл ей тайну её рождения.

Вдова же, вернувшись в гостиницу, задумчиво сказала:

— Кажется, в молодости я слышала эту историю о Риччи и его приёмной дочери. Жаль, что мне довелось слишком мало прожить в доме мессира Бернардо. Поэтому я не была представлена графине де Сольё.

В оставшееся до празднества время донна Аврелия с Лоренцей навещала своих дальних родственников. При этом повсюду их сопровождали люди Монбара. Вероятно, данная любезность барона объяснялась его желанием быть в курсе всех их передвижений, но Лоренцу это ничуть не беспокоило.

Один раз Лоренца, вдова и Амори зашли в книжную лавку. Внимание донны Аврелии сразу привлёк молитвенник с красочными миниатюрами, в то время как молодой человек, присев на подоконник, углубился в «Записки» Юлия Цезаря. Что же касается Лоренцы, то её душа жаждала стихов. Не успел продавец выполнить её заказ, как в лавку вошёл Бенедетто Нери. Оглянувшись по сторонам, он сразу направился к донне Аврелии.

— Рада встрече с тобой, сеньор Бенедетто! — улыбнулась вдова. — Теперь мы с племянницей можем посетить дом твоего отца, так как наши платья уже готовы.

В ответ молодой человек вздохнул:

— У мессира Якопо вчера внезапно начался приступ подагры и завтра я должен сопровождать его на воды в Морбе. Поэтому твой визит с донной Лоренцей придётся отложить, мадонна.

— Пусть Господь пошлёт здоровье твоему отцу! — донна Аврелия перекрестилась.

В этот момент Сольё поднял голову и, в свой черёд, поздоровался с Бенедетто.

— Какие книги тебя интересуют, мессир Амори? — вежливо поинтересовался затем приказчик Донати.

— Издания по истории.

— В таком случае, советую тебе приобрести труд Джованни Виллани, — Бенедетто указал на двенадцать солидных томов «Флорентийской хроники», стоявших в шкафу позади прилавка.

Не довольствуясь этим, он попросил продавца подать ему первый том:

— Вот послушай: уже в прошлом веке во Флоренции проживало около 100 тысяч человек и было около 110 церквей, 30 госпиталей, которые обеспечивали больным 1000 коек, 200 больших суконных мастерских, выделывавших 70-80 тысяч штук сукна ежегодно. Около 20 мастерских, принадлежавших к цеху Калемалы, занимались обработкой грубого сукна, ввозимого из-за Альп, которое облагораживалось, красилось и выбрасывалось на рынок. Купцы и предприниматели обслуживались 80 банками и 600 нотариусами. В городе насчитывалось 100 лавок, торговавших пряностями и лекарствами. Хлеб выпекался в 146 пекарнях. Ежегодное потребление мяса флорентийцами составляло 4 тысячи волов и телят, около 60 тысяч ягнят. За здоровьем людей следили 60 лекарей. 80 судей поддерживали в городе закон. 10 тысяч мальчиков ежегодно обучались во Флоренции чтению и письму, в том числе науку счёта изучали 1000-1500. Около 550-600 молодых людей штудировали в четырёх высших городских школах логику и грамматику.

— Очень интересно, — вежливо ответил Амори.

Пока Сольё перелистывал книгу Виллани, донна Аврелия принялась расспрашивать Бенедетто об его семье.

По словам молодого человека, его отец, мессир Якопо, до недавнего времени возглавлял семейный банк Нери, но из-за своей болезни был вынужден передать его управление своему старшему сыну. Второй же его сын занялся торговлей. Третий, Бенедетто, как известно, служил приказчиком. А четвёртый ещё посещал школу. Что же касается двух дочерей, то они уже были замужем.

Самые близкие отношения у Бенедетто сложились со вторым братом, Франческо. С раннего детства тот грезил путешествиями в другие страны и в пятнадцать лет сбежал в Венецию, а в семнадцать вместе с генуэзцами отплыл в далёкую неведомую Московию. Но когда пять лет назад Бенедетто захотел последовать примеру Франческо, отец, узнав об этом, сначала выпорол его, а потом отправил к своему приятелю Донати.

— Мне уже исполнилось двадцать, а у нас в этом возрасте молодые люди часто уже имеют собственное дело, — пожаловался Бенедетто. — Поэтому я попросил отца или разрешить мне уехать из Флоренции, или выделить мне мою часть наследства, чтобы я смог открыть свою собственную контору.

— И что тебе ответил отец?

— Мессир Якопо сказал, что даст мне деньги только после моей женитьбы, как сделал это в отношении моих старших братьев.

— Значит, у тебя есть невеста, сеньор Бенедетто?

— Нет.

— Я уверена, что любая девушка с радостью согласится стать твоей женой.

— Не так ли, племянница? — вдруг добавила донна Аврелия, бросив многозначительный взгляд на Лоренцу.

— Да, конечно, — рассеянно ответила девушка, огорчённая тем, что Амори не обращал на неё никакого внимания.

Прежде, чем сердечно распрощаться с Бенедетто, вдова клятвенно пообещала, что после его возвращения из Морбе обязательно посетит с Лоренцей улицу Старых Кандалов.

И вот наступил праздничный день. Так как барон де Монбар изъявил желание принять участие в турнире, то сопровождать донну Аврелию и Лоренцу должен был Сольё. За час до этого девушка уже была готова и пыталась разглядеть себя в небольшом медном зеркале, которое держала перед ней Катрин, в то время как Наннина уверяла её:

— Ты будешь красивее всех на празднике, мадонна!

— Но ты ведь говорила, что во Флоренции нельзя прослыть красавицей, будучи брюнеткой, — напомнила ей Лоренца.

— Это не касается тебя, — возразила флорентийка.

Однако дочь Великолепного всё ещё сомневалась. Фасон нового платья из алого шёлка казался девушке слишком экстравагантным из-за овального выреза, который полностью открывал её высокую стройную шею. Смущали её также узкие рукава, в разрезах которых виднелось белоснежное полотно, не говоря уже о лифе со шнуровкой, заканчивавшемся выше линии бёдер, отчего юбка образовывала широкие симметричные складки.

— Не слишком ли оно… вызывающее?

— Платье должно быть богатым, а материя как можно тоньше, — ответила Наннина. — Если же ты, мадонна, оденешься в сукно, то будешь выглядеть в нём как в монашеской рясе.

— А ты что думаешь о моём наряде, Катрин?

— В нём Вы похожи на принцессу, мадемуазель!

Что же касается причёски Лоренцы, то племянница Бутти колдовала над ней не меньше часа. Пышные волосы девушки были собраны сзади в толстый пучок, вдоль щёк змеились два длинных локона, а на макушке красовалась искусственная коса, уложенная в форме венца. В таком виде Лоренца не узнавала саму себя.

— Вы — словно солнце, мадемуазель де Нери! На Вас нельзя взглянуть, не ослепнув! — восхищённо произнёс при виде девушки Амори.

Улыбнувшись молодому человеку, Лоренца сразу успокоилась. Вместе с донной Аврелией они отправились на площадь Санта Кроче, где должен был состояться турнир. Отовсюду доносились музыка и звон колоколов. Фасады домов пестрели разноцветными коврами и дорогими тканями. Улицы были заполнены народом, причём все двигались в одном направлении.

По краям площади стояли деревянные столбы с разноцветными флагами и палатки. А перед беломраморным фасадом церкви Санта Кроче, украшенным чёрным ленточным орнаментом (чисто флорентийский стиль), виднелась большая трибуна с троном для королевы празднества. С обеих сторон от неё тянулись деревянные балконы. Поднявшись по лестнице, Лоренца и вдова заняли места справа от трибуны. Как раз в это время под звуки труб появились участники турнира. Впереди ехал Пьеро Медичи в чёрном берете, украшенном алмазом, и красно-жёлтом одеянии (цветов Флоренции). Впереди него несли штандарт с изображением Флоры в белом платье, осыпающей цветами Купидона. Над богиней вилась надпись: «Прекраснейшая».

Из язвительных замечаний сидевших рядом дам Лоренца поняла, что на штандарте изображена любовница Пьеро.

За ним следовали его братья: кардинал Джованни и Джулиано Медичи, а также другие участники турнира, в том числе, Монбар. Появление правителя вызвало оживление у горожан, толпившихся за натянутым шёлком, ограждавшим площадь со всех сторон, кроме входа.

— Пале! (Шары!) Пале! (Шары!) — привычно скандировала толпа девиз Медичи.

Едва трубы смолкли, как герольды начали выкрикивать имена людей, постепенно заполнивших трибуну. Лишь трон королевы остался пустым.

Снова зазвучали трубы и турнир начался. В отличие от турнира в Мо, его участники старались не столько победить, сколько покрасоваться перед дамами, о чём свидетельствовали их позолоченное оружие и шлемы, представлявшие из себя произведения искусств, а также одетые под кирасы туники из шёлка и бархата. В конце концов, победителями вышли барон де Монбар и Пьеро Медичи. Соответственно, они заняли первое и второе места.

Теперь, согласно традиции, победитель должен был выбрать королеву турнира. Когда герольды назвали её имя, Лоренца на мгновение растерялась. Она никак не ожидала, что Монбар решится на такую дерзость.

Тогда, толкнув её локтем в бок, вдова прошипела:

— Иди уже, Лоренца.

Под приветственный гул толпы с полуопущенными веками, придававшими ей горделивое выражение, дочь Великолепного спустилась на арену. Герольды проводили её до трибуны, где девушка заняла свой трон. Монбар преклонил колено, и Лоренца поспешила вручить ему в качестве приза лежавший на ступенях позолоченный шлем в виде головы Марса.

Однако капитан не сдвинулся с места:

— Согласно местному обычаю, Вы должны мне ещё поцелуй, королева!

Представив себе, как она на глазах у толпы будет целоваться с мужчиной, девушка невольно зажмурилась. Тем не менее, Монбар, едва прикоснулся к её губам, из-за чего она невольно ощутила разочарование.

Зрители тотчас разразились приветственными криками и овациями. Снова зазвучали трубы, и на трибуну поднялся уже Пьеро. Вручив ему такой же шлем, как и Монбару, Лоренца в душе порадовалась, что за второе место поцелуй не полагался.

— Вы удивили меня, барон, — по-французски произнёс Пьеро, впившись взглядом в девушку. — Я думал, что знаю во Флоренции всех красавиц, но эта мне неизвестна.

— Позвольте представить Вам, монсеньор, мадемуазель Лоренцу де Нери. Она — флорентийка по отцу, но воспитывалась во Франции и после смерти родителей решила вернуться на родину своих предков.

— Рад приветствовать тебя в моём городе, донна Лоренца, — милостиво кивнул правитель. — Надеюсь, тебе понравится здесь.

— Я тоже надеюсь на это, монсеньор, — сдержанно ответила девушка.

Когда трубы зазвучали в третий раз, Пьеро сказал:

— Пора ехать на банкет, барон!

После чего, снова взглянув на Лоренцу, он добавил:

— Надеюсь увидеть тебя сегодня на балу в моём дворце, королева!

В это время подошли донна Аврелия и Амори. Внезапно их обогнал младший брат правителя, который с поклоном вручил Лоренце дамасскую розу:

— Прими от меня этот цветок, королева, в знак признания твоей красоты!

— Благодарю тебя, мессир! — понюхав розу, смущённо ответила девушка. — Хотя не знаю, чем удостоилась такой чести…

— Твоё имя напоминает мне об отце.

Лоренца более внимательно присмотрелась к Джулиано, который со своими рыжеватыми волосами до плеч, розовыми губками и мечтательным взглядом ореховых глаз походил на ангелочка:

— Наверно, ты очень любил своего отца?

— Да, он был необыкновенным человеком. Такого больше нет на свете!

— Мой отец тоже недавно умер.

— Мне очень жаль, — по лицу младшего сына Великолепного было видно, что он действительно сочувствует девушке.

Как оказалось, юноша был знаком с Амори. После того, как последний представил ему донну Аврелию, Джулиано поинтересовался:

— Ты приглашена на банкет, мадонна?

— Нет, мессир, — обиженно ответила та. — Поэтому мы с Лоренцей вернёмся в гостиницу, чтобы там пообедать.

— Дело в том, что Вы не были представлены супруге правителя, — пояснил Амори.

— Но это легко исправить! — тут же воскликнул Джулиано.

По его приказу слуги Медичи подали донне Аврелии и девушке лошадей и они отправились во дворец, где должны были состояться банкет и танцы. Мужчинам накрыли в столовой, а дамам, которые во Флоренции ели отдельно, на лоджии, выходившей в сад. Для Лоренцы и её спутницы слуги установили отдельный стол. Напротив сидели рыжеволосая Альфонсина Орсини, супруга правителя, и другие знатные флорентийки. Из-за их завистливых взглядов Лоренце кусок в горло не лез, в отличие от донны Аврелии, которая жадно пробовала все кушанья подряд, в том числе, мясо дикого кабана, молочного поросёнка и молодую телятину. Слуги же едва успевали разбавлять для неё вино.

После банкета, длившегося не меньше трёх часов, все двинулись в бальный зал, расположенный наверху. Однако донна Аврелия с Лоренцей, желая отдышаться, остановилась у подножия мраморной лестницы, где её и перехватил Джулиано:

— Тебе понравился банкет, мадонна?

— Да, монсеньор.

— Я предлагаю тебе с племянницей немного размяться и осмотреть нашу семейную капеллу.

Так как капелла Медичи находилась тут же, на втором этаже, донна Аврелия согласилась.

Вдоль коридора тянулась вереница прекрасных покоев, украшенных картинами, античными статуями и гобеленами, привезёнными из Фландрии. На стенах, коврах и мебели встречалось изображение герба Медичи.

— Красные шары — это вмятины, оставленные побеждённым великаном Муджелло на щите моего предка, рыцаря Аверардо Медичи, — пояснил Джулиано Лоренце. — Он прибыл в Италию вместе с Карлом Великим и осел здесь.

— А голубой шар?

— Его разрешил включить в наш герб французский король. Поэтому он — цвета знамени Франции.

Когда они вошли внутрь капеллы, Лоренца увидела над алтарём икону «Рождество» известного, по словам юноши, во Флоренции художника Филиппо Липпи. Стены же были словно опоясаны одной огромной красочной фреской, похожей на ковёр с вытканными на нём фигурами большого количества людей и лошадей на фоне великолепного пейзажа.

— Это путешествие волхвов за Вифлеемской звездой. Живописец Гоццоли изобразил здесь моего прадеда Козимо и деда Пьеро, а также их родственников, друзей и союзников.

— А вот и мой отец, — добавил Джулиано, указав на одного из всадников. — Тогда ему было примерно столько же лет, сколько мне сейчас. Рядом с ним — мессир Джулиано, младший брат отца. Он погиб во время заговора Пацци…

— Я слышала эту ужасную историю! — заметила донна Аврелия. — Кажется, мессир, твоего дядю убили прямо в церкви?

— Ты права, мадонна.

— Говорили, после него остался незаконнорожденный сын…

— Да, мой кузен Джулио. Он воспитывался в нашей семье, но потом решил стать кондотьером.

— А почему Пацци устроили заговор? — в свой черёд, поинтересовалась Лоренца.

— Они и ещё несколько других знатных семей были недовольны тем, что мой отец отстранил их от власти. Поэтому Пацци тайно вступили в сговор с папой Сикстом IV, ненавидевшем нас, Медичи, и во время пасхальной мессы в соборе Санта Мария дель Фьоре закололи моего дядю. Однако моему отцу удалось спастись и он, опираясь на поддержку народа, наказал заговорщиков.

Донна Аврелия и Лоренца перекрестились: убийство в церкви да ещё во время мессы считалось тяжким грехом.

— Моего дядю отпевали здесь, в этой капелле, — продолжал после паузы юноша. — И отца — тоже. Прошло уже два года, но я помню, что он лежал на ложе из золотистой парчи, к которой был приколот букетик фиалок, его любимых цветов…

Голос младшего сына Великолепного дрогнул, а его гостьи снова перекрестились.

— Прекрасное место! — заметила после того, как они вышли из капеллы, вдова. — Если бы я жила в этом дворце, то большую часть времени проводила бы здесь в молитвах…

— А мой отец любил отдыхать в студиоло, в самом конце коридора.

— Я бы хотела осмотреть и его, — вдруг сказала Лоренца.

— Женщинам туда вход запрещён… Но сейчас там всё равно никого нет, поэтому, думаю, мы никому не помешаем.

— А как же танцы? — прислушавшись к доносившейся сверху музыке, возразила донна Аврелия.

— У нас ещё есть время, — успокоил её Джулиано.

Миновав приёмные покои, они очутились в большой комнате с высоким мраморным сводом, вдоль стен которой стояли дубовые шкафы. У задней стены находился письменный стол Лоренцо. Над ним на полках красовались изделия из драгоценных камней, камеи, небольшие мраморные барельефы и древние рукописи. Сбоку виднелись инкрустированные столики работы флорентийца Джотто и нидерландского живописца Яна ван Эйка. Напротив, на каминной доске, была выставлена античная бронза, среди которой особое внимание привлекала фигурка обнажённого Геркулеса. Над дверями темнели на полках бронзовые головы и поблёскивали стеклянные вазы.

— К сожалению, мой отец редко бывал здесь, потому что у него было много дел, — сообщил Джулиано. — Но всегда находил время, чтобы поиграть со мной, Джованни и Гусёнком.

— Как ты сказал? — удивилась Лоренца

— Гусёнок или Глупышка — так прозвала моего старшего брата в детстве наша матушка донна Кларисса.

Его спутницы переглянулись: Пьеро и в самом деле походил на гусёнка из-за своего выгнутого носа.

— А вот Джованни отец называл не иначе, как умницей. Он хотел, чтобы мой брат стал папой и поэтому отправил его изучать право в Пизанский университет. Но ещё до того папа Иннокентий VIII, наш союзник, даровал Джованни кардинальскую шапку.

— Интересно, а какое прозвище дали тебе, мессир? — с улыбкой поинтересовалась донна Аврелия.

Юноша тоже улыбнулся:

— Отец говорил, что я — добряк.

— Я согласна с ним, мессир. Ты был очень добр к нам с племянницей! Как будто мы — твои родственницы.

— Донна Лоренца немного похожа на мою младшую сестру Контессину, которая сейчас живёт с мужем в Риме. Отец называл её Фьямчеттой (Огонёк) за рыжий цвет волос. И ещё — своей маленькой принцессой. Мы с Контессиной были большими друзьями.

Лоренце вдруг стало грустно: мессир Бернардо тоже называл её принцессой.

На противоположной стене от входа сразу бросался в глаза большой портрет черноволосого мужчины в алых одеждах и с непокрытой головой. Указав на него, юноша сказал:

— Это мой отец. Маэстро Доменико Гирландайо написал его незадолго до смерти.

С нескрываемым волнением Лоренца вглядывалась в болезненно-жёлтое лицо Великолепного с длинным носом, похожим на утиный клюв, и бескровными губами. Девушку поразило то, что её родной отец был так уродлив.

— Его называли самым безобразным человеком в Италии, — Джулиано словно угадал мысли девушки. — Но стоило моему отцу захотеть — и он мог расположить к себе любого. Примером тому служит его поездка во враждебный Неаполь вскоре после гибели дяди. Когда мой отец явился туда, то изумил короля величием своей души, ясностью ума и мудростью суждений. Тогда Ферранте I окружил его ещё большим почётом и стал подумывать о том, как бы заручиться дружбой такого человека вместо того, чтобы иметь его врагом.

Услышав шорох за своей спиной, девушка невольно вздрогнула и обернулась. В это время из-за шкафа вышел худощавый седой человек лет шестидесяти в красной шапочке и такого же цвета накидке.

— Ты здесь, Марсилио? — удивился сводный брат Лоренцы.

После чего представил того своим спутницам:

— Сэр Марсилио Фичино, врач и каноник Сан Лоренцо.

— Хочу заметить, что я предоставил другим заниматься медициной, ибо в наше время это стало опасным занятием, и не проповедую ничего, кроме учения Платона, — меланхолично добавил Фичино.

— В самом деле, я забыл упомянуть, что Марсилио является последователем этого философа, — улыбнулся юноша.

— Я читала речи Платона, — сообщила Лоренца.

— Рад встретить интерес к нему в столь юном создании, — вежливо отозвался каноник.

Вспомнив о письме донны Марии, в котором та нежно упрекала её как раз за отсутствие интереса к древнему философу, девушка слегка смутилась и тут же дала себе слово ещё раз перечитать Платона. К счастью, в это время Джулиано спросил у Фичино:

— Что ты делаешь здесь один, Марсилио, когда все развлекаются?

— Ищу трактат Аристотеля для монсеньора Джованни.

— Скажи, сэр Марсилио, а почему ты считаешь, что профессия врача стала опасной в наше время? — поинтересовалась вдова.

Каноник переглянулся с сыном Великолепного.

— Марсилио имел в виду лекаря, которого Пьеро бросил в тюрьму за то, что тот не смог вылечить нашего отца, — нахмурившись, ответил за него Джулиано.

Не успела донна Аврелия снова открыть рот, как в библиотеку вошли ещё двое мужчин. Младшему из них, одетому с изысканностью светского щёголя, было где-то около тридцати. Концы длинных рыжих волос незнакомца были тщательно завиты, а брови выщипаны, согласно последней моде, предписывавшей это не только женщинам, но и мужчинам. Приблизившись к Лоренце, он с юношеской пылкостью воскликнул:

— Позволь твоему рабу преклонить перед тобой колени, о, самая прекрасная из королев!

— Не правда ли, Анджело, что она — само олицетворение юной Венеры? — добавил незнакомец, обращаясь уже к своему приятелю:

— Согласен с тобой, мессир. Я с удовольствием прошёл бы с ней по извилистым путям наслаждения, — развязно произнёс его горбоносый спутник, в котором Лоренца узнала того самого мужчину, который был с Джулиано в книжной лавке.

После чего он повернул к девушке своё некрасивое, но живое и подвижное лицо в обрамлении прямых чёрных волос:

— Разреши и мне принести дань восхищения на твой алтарь, богиня!

В этот момент вдова поспешила заслонить Лоренцу своим тощим телом:

— Мы не знаем вас, сеньоры!

— Я — мессир Джованни Пико, граф деи Конти делла Мирандола, — представился рыжеволосый.

— А это, — перевёл взгляд на своего спутника граф, — сеньор Анджело Амброджини или Полициано, так как он родом из города Монтепульчано (на латыни Mons Politianus).

— Сеньор Анджело воспитывал меня и братьев и был близким другом моего отца, как и мессир Джованни с Марсилио, — добавил сын Великолепного.

— Мессир Джулиано, тебя зачем-то хотел видеть мессир Пьеро, — сообщил юноше Полициано.

Пообещав вдове скоро вернуться, Джулиано вышел. Воспользовавшись этим, граф снова обратился к Лоренце:

— Мессир Джулиано не успел поведать тебе, королева, что Анджело — знаменитый поэт.

Заметив интерес в глазах девушки, никогда не видевшей настоящих поэтов, Мирандола тут же спросил:

— Ты читала его стихи, мадонна?

— Нет. Из итальянских поэтов я знаю только Петрарку и Данте.

— Если желаешь, я могу прочитать отрывок из своих «Станс» о рождении Венеры, — предложил Полициано.

Лоренца застенчиво кивнула и поэт начал декламировать:

Эгеем бурным, колыбель чрез лоно

Фетиды поплыла средь бурных вод…

Создание иного небосклона,

Лицом с людьми несходная, встаёт

В ней девственница юная. Влечёт

Зефир влюблённый раковину к брегу,

И небеса их радуются бегу.

Пред ней с улыбкой небо и стихии,

Там в белом оры берегом идут,

Им ветер треплет волосы златые…

Как вышла из воды, ты видеть мог,

Она, рукой придерживая правой

Свои власы, другой — прикрыв сосок.

У ног святых её цветы и травы

Покрыли свежей зеленью песок.

— Что ты думаешь о моих стихах? — закончив чтение, поинтересовался Полициано.

— Я словно увидела богиню воочию, — призналась Лоренца.

— Браво! Ты получил сейчас лучшую похвалу своим стихам, Анджело, какую только можно придумать, — заметил Мирандола.

Поэт же добавил:

— Наш живописец Алессандро Филипепи по прозвищу «Боттичелли» (Бочонок), прочитав мои «Стансы», изобразил стоящую на раковине в полный рост Венеру. Сейчас эта картина находится на вилле Кастело, которая принадлежит сеньору Лоренцо ди Пьерфранческо Медичи, кузену Великолепного.

— Вероятно, эта Венера очень красива? — спросила Лоренца.

— Ты похожа на неё, королева, если не считать цвета волос, на которые Сандро не пожалел золотой краски.

— Да, я знаю, что во Флоренции считают красивыми только блондинок.

— Если это тебя утешит, мадонна, то я скажу, что одна из самых очаровательных женщин, в которых был влюблён Великолепный, имела такие же волосы, как у тебя, — заверил Лоренцу Полициано.

— Не так ли, сэр Марсилио? — обратился он затем за поддержкой к канонику.

— Да, — подтвердил тот. — Она не уступала по красоте блондинке Симонетте Веспуччи, которую так любил рисовать наш Сандро.

— А как звали брюнетку, в которую был влюблён покойный правитель? — поинтересовалась Лоренца.

Поэт секунду помедлил:

— К сожалению, это было так давно, что я уже не помню её имени. А ты помнишь, сэр Марсилио?

— Нет.

— Наверно, это случилось до того, как мне посчастливилось поселиться здесь, — вмешался Мирандола. — Потому что я никогда не забываю имён красивых женщин.

— А кто такая мадонна Симонетта Веспуччи? — снова спросила Лоренца.

— Сама она была родом из Генуи, но вышла замуж за флорентийца, Марко Веспуччи. — оживился Полициано. — Когда по случаю заключения Флоренцией союза с Венецией и Миланом в тысяча четыреста семьдесят пятом году состоялся турнир, то Джулиано, младший брат Великолепного, стал победителем и провозгласил мадонну Симонетту своей Дамой и королевой праздника. А я сочинил в его честь «Стансы на турнир».

Фичино же задумчиво произнёс:

— Удивительно, как их судьбы были тесно связаны между собой! Ведь наш «Принц юности» погиб ровно через два года после смерти генуэзки, будто она не хотела долго оставаться там, на Небе, без него.

— А от чего умерла мадонна Симонетта?

— От лёгочной болезни совсем молодой.

— Однако ваши воспоминания, друзья, навеяли тоску на нашу королеву, — нарушил воцарившееся после слов Фичино молчание граф.

— Может быть, поднимемся в зал для танцев? — предложил он затем.

Прежде, чем уйти, девушка бросила последний взгляд на портрет своего отца. Ей показалось, что она заметила там то, чего не видела раньше: в тёмных глазах Лоренцо светились ум и лукавство, а улыбка на безобразных губах не была лишена привлекательности.

Поднявшись на третий этаж, они оказались в просторном зале, где пары, сходясь и расходясь, танцевали пиву. У Лоренцы зарябило в глазах от бархата, парчи и камчатной ткани, из которых были сшиты платья дам. Молодые же люди и франты, подобные Мирандоле, носили лёгкие разноцветные туники ниже колен, хотя у некоторых они были гораздо короче. Более пожилые предпочитали тёмные одежды с широким воротом и вшитыми рукавами, ниспадавшие с плеч почти до самой земли.

— Смотрите, королева! — услышала Лоренца позади себя чей-то возглас.

Однако не успела она оглянуться, как граф пригласил её на танец.

— Ты так прекрасна, донна Лоренца, что в твоём присутствии следует говорить только о любви, — сказал он, вперив в Лоренцу свой пронзительный взгляд.

— Я не знаю, что такое любовь, мессир Джованни, — уклончиво ответила та, украдкой высматривая в толпе Амори.

— Лик Божий является в трёх по порядку расположенных зеркалах: в ангеле, в душе и в теле мира. Блеск и красота Божьего мира, так отражённые, должны быть названы всеобщей красотой, а всеобщее устремление к этой красоте должно называться любовью.

Так и не обнаружив Сольё, Лоренца неожиданно увидела Монбара, танцующего неподалёку с довольно привлекательной блондинкой. Время от времени барон что-то нашёптывал ей на ушко, делая вид, будто не замечает Лоренцу, которая невольно почувствовала себя уязвлённой.

— Какая красивая дама, — сказала она, кивнув в сторону блондинки.

— Ты имеешь в виду, мадонна, любовницу Пьеро?

— Ах, как я жалею, что уже женат! — после паузы продолжал партнёр Лоренцы. — Иначе я бы стал добиваться твоей любви, мадонна.

В этот момент танец закончился и в зал вошёл Амори.

— Я искал Вас и мадемуазель де Нери по всему дворцу, — укоризненно сказал молодой человек донне Аврелии. — Где вы были?

Выслушав извинения вдовы, Сольё затем обратился к Лоренце:

— У Вас не слишком радостный вид. Вам не понравился праздник?

— Просто меня немного утомил разговор с графом Мирандолой.

— Вот как? А мне показалось, что он очень старался понравиться Вам.

— Возможно, но его усилия пропали даром.

— Вы слишком неприступны, — Сольё покачал головой. — Прошу Вас, улыбнитесь. Ведь Вы — королева праздника и все смотрят на Вас.

Девушке вдруг захотелось признаться ему, что весь свой успех она променяла бы на то, чтобы остаться с ним наедине.

Больше они не успели ничего сказать друг другу, так как к ним приблизился сам правитель:

— С позволения твоей тётушки, я хочу пригласить тебя на танец, королева!

Лоренца невольно обратила внимание, что хотя у Пьеро были такие же блестящие карие глаза, как у Джулиано, его взгляд был не мечтательным, а каким-то пустым.

— Мне показалось, что Мирандола ухаживал за тобой, — начал издалека правитель, ведя девушку в танце.

— Нет, граф просто очень любезен.

— В самом деле, Пико — милейший человек, хотя и неудачник. Иначе как назвать того, кто, будучи потомком знатного рода владетелей Мирандолы, добровольно отказался от власти?

— Прости, монсеньор, но я не считаю графа неудачником.

— Просто ты ещё не знаешь о нём всего, — снисходительно усмехнулся Пьеро. — Однажды он пригласил всех желающих в Рим на философский турнир, обещая при этом оплату всех расходов для неимущих философов взять на себя. Когда же специальная комиссия по приказу папы ознакомилась с главными тезисами тех положений, которые Мирандола собирался обсуждать на турнире, то они были признаны еретическими. После чего ему запретили не только диспут, но и любое публичное чтение этих тезисов. Испугавшись инквизиции, Пико сбежал во Францию, где его и арестовали. Спасло графа лишь заступничество моего отца, по просьбе которого папа разрешил ему поселиться близ Флоренции. И только в прошлом году Пико было даровано полное прощение.

Несмотря на то, что Пьеро явно пытался настроить её против Мирандолы, Лоренца, наоборот, проникалась всё большим сочувствием к последнему. Видя, что она молчит, правитель сменил тему:

— Посол короля Карла упоминал о том, что твой отец был родом из Флоренции.

— Да, монсеньор.

— Тогда, может, ты останешься здесь?

— Это будет зависеть от того, как меня примут родственники.

— Если они не захотят приютить тебя, то я мог бы тебе помочь. Например, подарить виллу или даже дом в городе.

Предложение Пьеро было настолько неожиданным для Лоренцы, что она растерялась.

— Благодарю тебя, монсеньор, — наконец нашлась девушка. — Но мой отец был состоятельным человеком и я сама могу купить себе дом.

— Тогда разреши хотя бы пригласить тебя и твою тётушку на мою виллу в Кареджи, — не отступал правитель. — После дня Святых Марий я устраиваю там праздник.

— Мы не можем поехать туда одни…

— Хорошо, французы тоже получат приглашение.

Внезапно прямо посреди танца музыка смолкла, потому что в зал ввалилась шумная компания во главе с Лоренцо Торнабуони. Хотя со времени событий на рынке прошло время, Лоренца сразу узнала его по красивому, но уже слегка обрюзгшему лицу и торсу Аполлона.

— В чём дело, мессир Лоренцо? — правитель нахмурился. — Я послал тебе приглашение, а ты приходишь слишком поздно и, к тому же, нарушаешь порядок!

В ответ Торнабуони, опиравшийся на чьё-то плечо, иронически хмыкнул:

— И ты говоришь мне о порядке, сеньор Пьеро? Ты, не могущий справиться с каким-то монахом, который проклинает тебя на каждом шагу?

— Да ты пьян! — Пьеро, словно в поисках поддержки, растерянно обвёл глазами зал. — Иди лучше домой, иначе я буду вынужден…

— Что же ты сделаешь? — Лоренцо и в самом деле едва держался на ногах. — Может быть, прогонишь меня? Или Савонарола сделался тебе дороже брата и ты забыл о том, как он отплатил за гостеприимство твоему отцу?

Правитель не успел ничего ответить, так как в разговор вступил средний сын Великолепного:

— Настоятель Святого Марка — лицо духовное. Поэтому судить его может только церковный суд. Тебе же, мессир Лоренцо, и вправду лучше уйти или мы забудем о нашем родстве.

В последних словах кардинала прозвучала явная угроза, однако Торнабуони не захотел прислушаться к нему.

— А тебе, монсеньор, вообще лучше молчать! — бросил он в лицо брату Пьеро. — Всем известно, что с тех пор, как папой стал Борджиа, ты лишился всякого влияния в Риме! Поэтому занимайся-ка лучше изучением своих манускриптов!

По рядам присутствующих пронёсся ропот. В этот момент к смутьяну приблизился Мирандола.

— Послушай, мессир Лоренцо, — мягко сказал он, положив свою руку на плечо Торнабуони. — Если ты хочешь поговорить о фра Джироламо, приходи завтра ко мне. А сейчас давай я отведу тебя домой.

Но тот, сбросив его руку, презрительно ответил:

— Не прикасайся ко мне, граф, потому что твои объятия сродни Иудиным. Ведь все вы: и ты, и Фичино, и Полициано — предатели. Вы предали Великолепного, едва он умер, хотя при жизни считались его близкими друзьями, а теперь лижете пятки Савонароле!

— Прошу тебя, выбирай выражения, мессир Лоренцо, — бледное лицо Мирандолы сделалось подобно туче.

— А что ты мне сделаешь? Наведёшь порчу? Ведь не зря говорят, что ты — колдун и чернокнижник! И что люди, вызвавшие твоё неудовольствие, обычно долго не живут! Но я тебя не боюсь! Что же касается моих слов, то всем известно, что я сказал истинную правду. Если бы не ты, Савонарола никогда бы не появился в нашем городе!

Неизвестно, чем бы всё закончилось, но тут вперёд выступил Джулиано Медичи.

— Ты утверждаешь, мессир Лоренцо, что вокруг одни предатели и только тебя можно назвать истинным другом моего отца? — звонкий голос юноши дрожал от волнения. — Но все знают, что на самом деле ты всегда завидовал ему! И если сейчас пытаешься доказать обратное, то только затем, чтобы приобрести популярность. Но тебе никогда не сравниться с Великолепным! Потому что мой отец умел не только ненавидеть, но и любить. А ты разве любишь кого-нибудь, кроме себя самого?

На протяжении нескольких секунд Лоренце казалось, что Торнабуони сейчас ударит Джулиано. Однако вместо этого Лоренцо, не произнеся больше ни слова, удалился в сопровождении своих приятелей. Джулиано же спокойно вернулся на своё место, и Лоренца подумала, что из трёх братьев Медичи он один вёл себя так, как подобает сыну Великолепного. Между тем Пьеро махнул рукой и танцы возобновились.

— Надеюсь, это происшествие не испортило тебе настроение, королева? — осведомился он у Лоренцы.

— Нет, монсеньор.

— Обещаю, что в Кареджи не произойдёт ничего подобного.

Когда танец закончился, они остановились как раз напротив Альфонсины Орсини, которая бросила в сторону Лоренцы ревнивый взгляд. Но едва девушка попыталась присоединиться к донне Аврелии, как её перехватил Монбар:

— Надеюсь, мадемуазель де Нери, Вы не откажете мне в удовольствии потанцевать с Вами?

— О чём Вы говорили с правителем? — был первый вопрос барона, как только музыканты заиграли вновь.

— Сначала он предложил купить для меня дом, а потом пригласил на свою виллу Кареджи.

— И Вы согласились?

— Насчёт дома — нет. Но ведь на вилле будут и другие гости. Правитель обещал пригласить также Вас и мессира де Сольё.

— Вы играете в опасную игру, — после паузы произнёс Монбар. — Судя по всему, Пьеро заинтересовался Вами…

— Но в этом нет ничего плохого.

— Да, если во Фьезоле Вы собираетесь открыть ему своё настоящее имя.

— Я ещё ничего не решила.

— Так решайте быстрее, мадемуазель де Нери. Иначе, не успеете Вы моргнуть глазом, как станете любовницей собственного брата.

— Это невозможно. Я никогда не пойду на кровосмешение!

— Обстоятельства иногда бывают сильнее нас, а Вы — всего лишь слабая девушка.

Разговор с Монбаром расстроил Лоренцу и ей расхотелось танцевать.

— Здесь душно, — сказала она вдове.

— Давайте выйдем во двор, — предложил Амори.

На улице уже стемнело, но горящие факелы полностью освещали большой квадратный двор, окружённый с трёх сторон мраморной колоннадой, в нишах которой белели статуи. Пройдя под аркой, они очутились во втором дворе, где был разбит сад. При свете всё тех же факелов были хорошо видны самшитовые деревья, подстриженные в форме зверей и других диковинных фигур. Прямая аллея вела к высокому постаменту с мраморной статуей прекрасной женщины. Схватив рукой за волосы коленопреклонённого мужчину, она угрожала ему мечом.

— Интересно, кто это? — указав на статую, сказала Лоренца.

— Это библейская героиня Юдифь, которая, как известно, убила вражеского военачальника Олоферна, — ответил ей вместо Сольё какой-то молодой человек, до этого в задумчивости опиравшийся на постамент. — Её изваял покойный Донателло, мой учитель.

В свой черёд, Амори с любопытством спросил у незнакомца:

— Как твоё имя, сеньор?

Ученик Донателло исподлобья посмотрел на Сольё. На вид он был немного младше Амори. Коротко подстриженные тёмные волосы и скромное платье выделяли его среди нарядных гостей, прогуливавшихся по саду. А угрюмое выражение лица объяснялось, очевидно, тем, что на его переносице виднелась вмятина, возникшая, вероятно, от сильного удара.

— Зачем тебе моё имя? — недружелюбно поинтересовался он у Сольё.

— Но я ведь должен знать, с кем говорю.

Вероятно, почувствовав неодобрение Амори, незнакомец вдруг оторвался от постамента и растворился в толпе.

— Очень странный молодой человек, — заметил Сольё, проводив его взглядом.

— И, к тому же, дурно воспитан, — пожала плечами донна Аврелия

На выходе из сада они снова столкнулись с Мирандолой и Полициано.

— Вы разве уже покидаете нас? — поинтересовался граф.

— Да, мы с племянницей устали, — ответила вдова.

— Жаль, потому что праздник без королевы — это не праздник!

В этот момент дочь Великолепного снова увидела того самого неприветливого незнакомца, которого они встретили возле статуи Юдифи.

— Ты не знаешь того юношу, сеньор Анджело? — тихо спросила она у поэта.

— Это наш молодой скульптор Микеланджело, — посмотрев в ту же сторону, ответил Полициано. — Он — сын того самого Андреа Буонаротти, который утверждает, что ведёт своё происхождение от графов Симони-Каносса.

— А это действительно так? — Лоренцу заинтересовал странный скульптор.

Поэт пожал плечами:

— Право, не знаю, мадонна. Я плохо разбираюсь в генеалогии.

— В этом Андреа больше спеси, чем истинного дворянства, — услышав его слова, высказал своё мнение граф. — А вот Микеланджело — действительно талант.

— И открыл его Великолепный, — подхватил Полициано. — Я помню, сеньору Лоренцо пришлось приложить немалые усилия, чтобы уговорить его отца отдать Микеланджело в школу скульпторов.

— Мы только что встретили Микеланджело в саду и он показался мне не слишком разговорчивым, — заметил Сольё.

Полициано и Мирандола переглянулись.

— Да, это водится за ним с тех пор, как один из учеников Гирландайо, в боттеге которого Микеланджело одно время учился, в пылу спора сломал ему ударом кулака нос, — объяснил поэт.

Поболтав ещё немного с друзьями Великолепного, Лоренца, донна Аврелия и Сольё вернулись в гостиницу.

Глава 3

Отвергнутая любовь

Композиция фрески была спокойна и торжественна: распятый Христос, над ним — Бог-отец, а по бокам — Богоматерь и любимый ученик. Лишь один жест нарушал общую неподвижность — Мария чуть приподнятой рукой указывала на распятие Сына. При этом её взгляд, казалось, был обращён прямо на молящихся.

Дочь Великолепного в последний раз перекрестилась и поднялась с колен. Она пришла в собор Санта Мария дель Фьоре вместе с донной Аврелией, чтобы помолиться и заказать мессу за упокой души своих приёмных родителей.

Вместе со своей спутницей девушка проследовала между рядами величественных колонн под тремя стрельчатыми арками к мраморной чаше со святой водой. Какой-то мужчина подал им воду в ковше и сказал:

Приветствую тебя, мадонна, и твою прекрасную племянницу!

Приглядевшись, девушка узнала Мирандолу. Вдова же поспешно ответила:

— Мы с племянницей рады встрече с тобой, сеньор!

— Ты обратила внимание на алтарную икону, мадонна? — спросил граф, когда они вышли через бронзовые ворота из церкви и стали спускаться по мраморным ступеням вниз мимо группы горожан, громко обсуждавших какой-то стих из Данте.

— Да.

— Это «Поклонение волхвов» написал Боттичелли. А ты узнала там меня?

— К сожалению, нет.

— Сандро поместил меня напротив Лоренцо. Рядом с живыми тогда ещё членами семейства Медичи он изобразил также и мёртвых, например, Джулиано. Что же касается фрески с изображением Троицы, то она работы Мазаччо. Когда он умер, ему ещё не исполнилось и двадцати восьми. Однако после Джотто Мазаччо первым достиг значительных успехов в живописи.

— Сегодня чудесный день, — после паузы заметила вдова, явно не зная, что ещё сказать.

— Да. Не желаете ли прогуляться со мной по саду Сан Марко? — неожиданно предложил граф. — Я бы показал вам собранные там древности.

Пройдя квартал, донна Аврелия и Лоренца вместе с Мирандолой пересекли площадь Сан Марко, вспугнув ворковавших там голубей, и очутились в великолепном саду, вдоль стен которого тянулись открытые лоджии с мраморными бюстами. Мирандола рассказал им, что раньше сад принадлежал Медичи. Но при Великолепном это место сделалось доступным для посещения. По прямой, обсаженной кипарисами дорожке, они приблизились к фонтану, где виднелась на пьедестале бронзовая статуя мальчика, вынимающего из ноги занозу.

— А что там? — вдова указала на небольшой павильон в центре сада, от которого, словно лучи, отходили аллеи.

— В этом здании работают скульпторы. Там же хранится собранная Лоренцо коллекция монет, камей и медалей.

— А можно подойти поближе?

— Вон там, — граф указал на бронзовые медальоны поверх колонн, — скульптор Бертольдо, которого Великолепный поставил наблюдать за садом, изобразил события заговора Пацци, а также портретные изображения Джулиано с надписью на латыни поверх головы: «Скорбь народа» и Лоренцо — «Благо народа».

Внимание Лоренцы привлёк сидевший возле павильона спиной к ним юноша, который уверенно водил резцом по куску дерева. Затаив дыхание, девушка следила за тем, как из-под разлетавшихся во все стороны стружек проступило искажённое мукой прекрасное мужское лицо. Внезапно, словно почувствовав их присутствие, молодой человек обернулся.

— Прости, что мы подошли незаметно, Микеланджело, — запросто обратился к нему граф. — Но нам не хотелось мешать тебе.

— А что это будет? — указав на дерево, поинтересовалась, в свой черёд, донна Аврелия у молодого скульптора.

— Распятие для приора церкви Сан Спирито, — коротко ответил тот.

— Если ты будешь и дальше работать так усердно, Микеланджело, то, пожалуй, сможешь потягаться с древними, которые всему предпочитали скульптуру, как многие сейчас предпочитают ей живопись, — задумчиво произнёс Мирандола.

— И всё-таки, скульптура — это первое из искусств, — упрямо возразил Микеланджело. — Разве в своё время Бог не вылепил из глины первого человека Адама?

— Пожалуй, — кивнул граф. — Бог создал Адама человеком не небесным, но и не земным, чтобы он сам себя сделал творцом и сам окончательно выковал свой образ.

— А вот мой отец считает скульптуру низким занятием, — юноша снова взялся за резец. — Поэтому всему хорошему в моём таланте я обязан мягкому климату моего родного Ареццо, а из молока моей кормилицы, жены простого каменотёса, извлёк я резец и молот, которыми создаю мои статуи.

— Но если твой отец всячески противился твоим занятиям, Микеланджело, то Великолепный, наоборот, поощрял их.

— Я впервые встретился с ним в этом саду, куда меня привёл мой приятель Франческо Граначчи, — лицо Микеланджело на миг просветлело. — Тут как раз расставляли античные статуи. Одна из них особенно поразила меня — это голова фавна, отличавшегося весёлым выражением лица. Мне захотелось скопировать его, но трудность состояла в том, чтобы добыть мрамор. К счастью, кто-то из скульпторов, работавших здесь, сжалился надо мной, подарив кусок мрамора и одолжив резец. Это был первый резец, к которому я притронулся в своей жизни. За несколько дней голова была окончена, но так как нижняя часть лица статуи отсутствовала, то я дополнил её и изобразил моего фавна с широко разинутым ртом, как у человека, который хохочет. Сеньор Лоренцо, прогуливаясь здесь, увидел, как я шлифую мой бюст. «Тебе захотелось сделать этого фавна стариком, — сказал он мне, смеясь, — а между тем ты ему оставил все зубы. Разве ты не знаешь, что в этом возрасте нескольких зубов всегда недосчитываются?» Тогда, едва он удалился, я отбил у фавна один зуб. И, когда он на следующий день пришёл вновь, то сказал мне: «Передай непременно своему отцу, что я хочу поговорить с ним».

— Да, я помню, что за должность на таможне твой отец согласился отдать тебя в школу скульпторов. А сеньор Лоренцо поселил тебя в своём дворце, допустил к своему столу и велел обращаться с тобой, как с собственным сыном.

— Но те времена прошли, — на лице Буонаротти возникло прежнее угрюмое выражение.

— Почему же? Ведь сеньор Пьеро приказал вернуть тебе комнату во дворце и прежнее содержание.

— Он вспомнил обо мне, только когда ему пришла в голову фантазия сделать у себя во дворе колосса из снега, который во Флоренции большая редкость, — в голосе молодого скульптора прозвучал явный сарказм. — Боюсь только, как бы его расположение ко мне не растаяло, как снежная статуя.

— Ну, что ты, Микеланджело, сеньор Пьеро очень доволен тобой, — попытался утешить его Мирандола.

— Ещё бы, наш правитель гордится, что имеет при себе меня и одного скорохода-испанца, столь проворного, что как бы быстро он не пускал коня, скороход всё равно его обгонит.

Произнеся эти слова, Буонаротти добавил:

— А теперь простите, но мне нужно работать.

— Обращение с ним как с равным со стороны лучших людей Флоренции воспитало в Микеланджело гордость, которая не склонит головы ни перед чем, — заметил граф своим спутницам, когда они двинулись к выходу из сада.

— Мне кажется, этот юноша мог бы быть более вежливым с нами, — ответила донна Аврелия.

— Дело в том, мадонна, что после одного случая Микеланджело стал сторониться женщин.

— Это после того, как ему изуродовали нос?

— Не совсем. Ещё будучи совсем юным, он влюбился в младшую дочь Великолепного мадонну Контессину. Ведь у него была комната во дворце, где жила и она. К тому же, девушка часто приходила с отцом сюда и наблюдала за работой Микеланджело.

— Надеюсь, мадонна Контессина поставила его на место.

— Кто может поручиться за сердце девушки? Сегодня оно сгорает от любви, а завтра холодно как лёд. Впрочем, вскоре после несчастного случая с Микеланджело Лоренцо выдал дочь замуж за сына своего друга банкира Ридольфи.

— Куда вы пойдёте теперь? — немного помолчав, спросил граф.

— В гостиницу.

— Позвольте, я провожу вас.

— Но, возможно, у тебя есть свои дела, сеньор?

— Нет, я хотел послушать проповедь фра Джироламо, но всё равно уже опоздал.

Лоренца удивлённо посмотрела на Мирандолу, который со своими изысканными манерами никак не походил на почитателя неистового монаха.

— Ты хотела что-то спросить у меня, донна Лоренца?

— А это правда, сеньор, что если бы не ты, то Савонарола никогда бы не появился в городе?

— Да, это по моей просьбе Лоренцо пригласил фра Джироламо во Флоренцию, — спокойно подтвердил граф. — Однажды мне довелось услышать его проповедь в Сан Джиминьяно и он показался мне человеком особенным, обладающим некой магической силой. Поэтому я и сказал Великолепному, что фра Джироламо сделает честь и ему, и городу.

Девушка на миг задумалась:

Мне бы хотелось исповедаться ему.

— Нет ничего легче, донна Лоренца. Я попрошу фра Джироламо и он, надеюсь, не откажет мне.

Вернувшись в гостиницу, вдова прилегла, а Лоренца села читать любимого Петрарку. Тем временем алансонка складывала её одежду.

— Что ты ищешь, Катрин? — спустя минуту спросила Лоренца.

— Ваш омоньер, мадемуазель.

— А ты везде посмотрела?

— Да.

— Кажется, я забыла взять его, когда пошла в церковь, — вспомнила Лоренца. — Может быть, он упал за сундук?

— Нет, за сундуком его нет.

Девушка задумалась. Внезапно у неё мелькнула мысль о грамоте Великолепного. К счастью, пергамент лежал на прежнем месте в сундуке, ключ от которого она всегда носила с собой. Но это не успокоило Лоренцу. Когда она рассказала обо всём проснувшейся донне Аврелии, та сразу отправила Катрин за Бутти. Узнав о пропаже, хозяин очень расстроился, так как в подобных случаях полагалось приглашать барджелла со стражей. Но следствие могло навредить репутации гостиницы и отпугнуть постояльцев, даже если бы вор оказался посторонним человеком. Поэтому Бутти попросил вдову ничего не предпринимать, пока он сам не допросит слуг. Через час дядя Наннины вернулся ещё более расстроенный и сообщил, что ничего не добился.

— Эта прислуга работает у меня уже несколько лет, — оправдывался он перед донной Аврелией. — И раньше ничего подобного здесь не случалось.

При виде отчаяния хозяина гостиницы, готового рвать на себе остатки волос, Лоренце стало жаль его. К тому же, украденная сумма едва ли составляла два экю.

— Давайте забудем о краже, — предложила девушка. — Надеюсь, это больше не повторится.

Вдова начала было ворчать, но флорентиец поспешил заверить её, что будет лучше присматривать за слугами. На всякий случай, Лоренца решила отдать рубин и грамоту Великолепного на хранение в банк Донати. С этой целью на следующее утро она и донна Аврелия отправились туда под охраной слуг Монбара.

Едва вдова назвала своё имя, как их тотчас же проводили в кабинет банкира. Но вместо Анджело Донати они увидели там Бенедетто Нери.

— Мой отец остался в Морбе, а мне приказал вернуться на службу, — сообщил тот, глядя при этом на Лоренцу.

— А где мессир Анджело? — поинтересовалась вдова.

— Он куда-то вышел.

— Мы можем с племянницей подождать его?

— Конечно, мадонна!

Нери предложил донне Аврелии стул, в то время как Лоренца захотела рассмотреть карту мира, висевшую на противоположной стене под распятием. Подведя её к карте, приказчик Донати тихо сказал:

— Я слышал, что тебя избрали королевой турнира, донна Лоренца.

— Да, барон де Монбар оказали мне эту честь, хотя там были более достойные дамы.

— Но ты — прекраснее их всех!

— А как здоровье твоего отца, сеньор Бенедетто? — после паузы поинтересовалась девушка.

— Надеюсь, что скоро он выздоровеет и сможет познакомиться с тобой…

–…и с моей тётушкой.

— А кроме тётушки у тебя есть другие родственники?

— В Париже нет.

— В таком случае, мне нужно поговорить с донной Аврелией.

— О чём?

— О том, что с тех пор, как я впервые увидел тебя, донна Лоренца, я постоянно думаю о тебе.

— Почему?

— Мне кажется, я влюбился в тебя!

— Но ведь мы — родственники, — Лоренца покосилась в сторону задремавшей вдовы.

— Дальние. Поэтому можем пожениться. Мой отец уже знает обо всём, но, прежде чем дать своё согласие на наш брак, хочет познакомиться с тобой. Уверен, что как только он увидит тебя, то сразу поймёт, что лучшей невестки ему не найти! Лишь бы только твоя тётушка дала согласие!

— Тебе не стоит с ней об этом говорить, сеньор Бенедетто.

— Почему? Если понадобится, я буду умолять её на коленях!

— А моё мнение тебя не интересует?

Бенедетто смутился:

— Прости, донна Лоренца, но я подумал…

— Не знаю, о чём ты подумал, сеньор Бенедетто, но я не люблю тебя.

— Боюсь, ты разбила моё сердце, донна Лоренца, — после паузы печально произнёс молодой человек.

— Тебе лучше забыть меня.

После этих слов девушка отвернулась к карте. Быстро отыскав Францию и похожий на сапожок Апеннинский полуостров, она скользнула взглядом по Средиземному морю и остановилась на огромном континенте, который своим концом упирался в неровную полоску, идущую вдоль нижнего края карты. По рассказам своего приёмного отца Лоренца знала, что моряки, пускаясь в плавание вдоль западного побережья Африки, боялись удаляться далеко на юг, где, по слухам, морская вода кипела, как кастрюля над очагом. Вот почему никто не решался добираться до восточных стран этим путём. Приблизительные же очертания сказочно богатой Индии и Китая («страны Великого хана») были нанесены на карту благодаря венецианскому купцу Марко Поло, совершившему двести лет назад путешествие туда через Переднюю Азию и Персию, захваченные теперь турками.

— Тебя заинтересовала моя карта, донна Лоренца? — спросил, войдя в комнату, Донати.

— Да, мессир Анджело.

Банкир подошёл к девушке, в то время как его приказчик вернулся к столу и сделал вид, будто изучает лежащие на столе бумаги.

— Красными кружками здесь обозначены города, где есть отделения моего банка, в том числе, Париж, Брюгге, Лондон, Аугсбург, — пояснил Донати. — А чёрными — откуда привозим шерсть. Потому что все банки наряду с финансовыми операциями осуществляют и торговые сделки. Как ты можешь видеть, донна Лоренца, мы закупаем шерсть во Франции, Бургундии и Англии, а продаём уже готовые сукна.

— Шерсть, шёлк и банки — это главное богатство Флоренции, — добавил банкир. — Мы, флорентийцы, разбогатели именно на изготовлении суконных тканей и вывозе их в другие страны. Хотя сами предпочитаем одеваться в шёлк, бархат и парчу.

— Я заметила это.

— Но не думай, что всё так просто. Ведь над одной штукой сукна обычно трудятся двадцать рабочих от первоначального промывания шерсти в Арно, первого расчёсывания, затем более тщательного чесания, прядения, ткачества, валяния, окрашивания, аппретирования, подстригания до конечного растягивания и стирки, тщательного осмотра и маркировки тканей. В год же их изготавливается более ста тысяч штук, причём занимаются этим около тридцати тысяч человек.

— А что это за крестик? — Лоренца указала на северное побережье Африки.

— Оттуда, а также из стран Востока мы ввозим красители, хотя при этом нам приходится изрядно переплачивать посредникам, потому что турки не допускают христиан к торговле с восточными странами.

— Кстати, а ты слышала о последней экспедиции испанцев в Вест-Индию, которую возглавил некий Коломбо, бывший суконщик из Генуи? — спросил затем банкир.

— Да, отец рассказывал мне об этом.

— Так вот, мой друг сеньор Америго Веспуччи считает, что на самом деле они добрались не до островов Вест-Индии, а открыли новые ранее неизвестные земли.

— Неужели?

— Америго обучался астрономии у покойного Паоло Тосканелли, составлявшего самые точные карты на свете, и высчитал по звёздам, что Земля имеет гораздо большие размеры, чем это считалось раньше. Следовательно, испанцы не могли так быстро добраться до Индии. И теперь Веспуччи мечтает о том, чтобы совершить путешествие к этим землям и составить их описание и карты.

— А этот сеньор Америго случайно не родственник генуэзски Симонетты?

— Он был её деверем и ещё при жизни мадонны Симонетты устраивал ей публичные сцены вместо Марко Веспуччи, её мужа, из-за связи генуэзски с Джулиано Медичи.

— Впрочем, — заключил банкир, — мой друг всегда был одержимым, касалось ли это защиты чести семьи или открытия новых земель.

Когда Лоренца вручила шкатулку с рубином и грамоту Великолепного Донати, тот заверил девушку, что в его банке её имущество будет в полной сохранности. Что же касается Бенедетто, то он упорно смотрел в сторону. Хотя девушке было жаль Нери, она не могла поступить иначе, потому что её собственное сердце принадлежало одному лишь Амори де Сольё. Но дождётся ли когда-нибудь она от него слов любви? В душу Лоренцы невольно стали закрадываться сомнения.

С утра перед поездкой в Кареджи Наннина не стала завивать ей локоны, свободно пустив пряди вдоль щёк, что позволило оттенить нежную кожу лица, и, вдобавок, одолжила Лоренце свой белый платок. Вместе с вдовой, Сольё и Монбаром девушка присоединилась к пёстрой толпе всадников, которая двигалась от дворца Медичи. В свите правителя Лоренца заметила Фичино, Полициано и Мирандолу. Последний было собрался составить ей компанию во время путешествия, но ему пришлось уступить эту роль Пьеро Медичи. Всю дорогу правитель без устали осыпал девушку комплиментами, невзирая на присутствие своей жены. Вполуха внимая ему, Лоренца любовалась простиравшимся вокруг живописным ландшафтом, из-за которого Медичи избрали Кареджи для строительства своей загородной резиденции. Уже начавшие желтеть во второй половине августа холмы с виноградниками, стройные свечи тёмных кипарисов на фоне прозрачной синевы, серебристые оливы — всё это радовало глаз. Вилла Медичи располагалась на вершине холма. Её окружали высокие стены с поясом средневековых зубцов и машикулей. Гладкая поверхность фасада из жёлтого песчаника, прорезанная редко расположенными прямоугольными окнами, конрастировала с красной черепичной крышей. От городского палаццо виллу отличали северная и южная лоджии с лёгкими арками и тонкими ионическими колоннами. В нижнем этаже, помимо зала и примыкающих к нему больших сводчатых комнат, находились: столовая, комнаты для гостей (с отдельной лестницей), ряд хозяйственных помещений и капелла. Во втором этаже, кроме верхнего зала, были жилые покои. Третий этаж занимали служебные помещения и кладовые. Умеренность в применении декоративных элементов во внутренней и внешней отделке компенсировалась красотой окружавшего виллу сада, куда выходили лоджии.

На площади перед виллой уже всё было готово для празднества, которое должно было начаться с соревнований по стрельбе из лука. В одном конце установили трибуну, а в другом — столбы с подвешенными кольцами. Лоренца сидела между кардиналом Медичи и вдовой. Что же до её спутников, то они, как и Пьеро, пожелали принять участие в турнире. Отсутствовал только Джулиано Медичи, с которым приключилась внезапная болезнь.

— Мой брат влюблён и поэтому во что бы то ни стало хочет одержать победу, — покосившись на Лоренцу, неожиданно заметил кардинал. — Trahit sua quemque voluptas (Каждого влечёт его страсть).

Но девушка сделала вид, будто не поняла его слова. К удивлению всех присутствующих, победителем вышел Амори де Сольё. Так как во время этих состязаний королеву празднества не выбирали, то приз — серебряную стрелу, ему вручила Альфонсина Орсини. По недовольному лицу правителя можно было догадаться, что он был расстроен своим поражением.

Затем дамы и кавалеры на время разошлись, чтобы, согласно флорентийскому обычаю, пообедать в разных помещениях. После отдыха прямо в лоджии был устроен уже музыкальный турнир и здесь первенствовал Марсилио Фичино. Его игра на цитре очаровала всех присутствующих. А граф Мирандола, выражая всеобщий восторг, заявил, что в Марсилио вселилась душа Орфея. На что тот ответил с умеренной весёлостью:

— Я рад, что вам понравилось, сеньоры.

Затем гости стали разбредаться по саду, а молодёжь затеяла в нижнем зале хоровод. В нём приняла участие и Лоренца с Амори, весело распевая вместе со всеми:

Славьте Вакха и Амура!

Прочь заботы, скорбь долой!

Пусть никто не смотрит хмуро,

Всяк пляши, играй и пой!

Будь что будет, — пред судьбой

Мы беспомощны извечно.

Нравится — живи беспечно:

В день грядущий веры нет.

— Какая удивительная песня! — заметила раскрасневшаяся после пляски девушка. — Радостная и печальная одновременно.

На что проходивший мимо Полициано заметил:

— Это неудивительно: ведь её сочинил сам Великолепный.

— Я вижу, вам понравилось в Кареджи, — подмигнув Амори и Лоренце, добавил затем поэт.

— Прекрасное место, — согласился с ним молодой человек.

— Да, здесь волшебная природа, — с воодушевлением подтвердила дочь Великолепного.

— Поэтому Козимо Медичи именно в Кареджи основал Платоновскую Академию…

Не успел поэт закончить свою фразу, как в зале под руку с Фичино появился граф Мирандола:

— Могу я узнать, о чём у вас идёт речь?

— Об академии, которую сейчас возглавляет Марсилио, — пояснил Полициано

— Так мы называем наши собрания, проводимые на манер древних философов на природе, — пояснил молодым людям сам Фичино. — Наша академия не имеет ни своего устава, ни правил, дабы не сковывать ничью свободную волю. Главная её цель — облагородить языческое учение христианской моралью. Ибо я считаю, что Платон являлся не кем иным, как предтечей Христа.

— Я читал Платона, однако не нашёл в собрании его речей ничего подобного заповедям Христа, — возразил Сольё.

— В таком случае, сеньор, тебе нужно было посетить хотя бы одно из наших заседаний, — поддержал друга Полициано. — Тогда Марсилио живо бы обратил тебя в свою веру.

— Обычно мы отмечаем день рождения Платона в середине лета, — продолжал между тем каноник. — В этот день бюст великого учителя устанавливается на почётное место и украшается лавровым венком. К нему обращаются приветственные стихи и речи. А завершается празднество пением молитвенных гимнов в честь покровителя нашей академии.

— Но разве подобные действия — это не язычество, противное истинной вере? — спросил Амори.

Вместо Фичино ему ответил Мирандола:

— По сути, все существующие религии — лишь несовершенное выражение той универсальной истины, которая ещё только рождается. Поэтому нет ничего выше свободной человеческой воли.

— А как же быть с изречением Платона, что никто не избежит своей судьбы?

— Дело в том, что Господь, создав человека, соединил в нём три части мира — начало элементное: стихии земли, воды, воздуха и огня; начало земное и небесное. Благодаря этому каждый из нас и обладает возможностью греха или святости и способностью к совершенствованию.

— При этом не надо забывать о демонах, повсюду подстерегающих нас и толкающих к злу, — суеверно добавил Фичино. — От них же можно предохраниться лишь с помощью амулетов, заклинаний и предсказаний астрологов.

— По моему мнению, астрология — наука безбожная и безнравственная, — неожиданно возразил Мирандола. — Посему никакие звёзды не могут противостоять свободной человеческой воле, являющейся главнейшей из жизненных необходимостей. Лично я верю, что только с помощью Каббалы, священной книги иудеев, можно расшифровать и объяснить Библию.

— Мы называем графа «Фениксом прошлых культур», — в свой черёд, заметил Полициано, — потому что он читает в подлиннике не только Платона, но и Священное писание.

В ответ Амори пожал плечами:

— Мне кажется, сеньоры, что вы противоречите не только друг другу, но и самим себе. — По крайней мере, Платон, которому вы поклоняетесь, был бы чрезвычайно удивлён, услышав ваши толкования его сочинений.

— Но, в конце концов, у нас есть одна общая задача, — примирительно произнёс Фичино. — Через пропасть тёмных веков перенести живое наследие классической древности в настоящее, и не просто перенести, а по возможности ещё усовершенствовать его.

— Согласен с тобой, Марсилио, — кивнул Мирандола.

Что же касается Лоренцы, то она не понимала одного: как, преклоняясь перед античными философами, друзья Великолепного могли одновременно одобрять учение Савонаролы?

Воспользовавшись тем, что Мирандола затеял с кем-то новый философский спор, в котором приняли участие также Полициано и Фичино, Амори предложил вдове и Лоренце прогуляться по саду. У дочери Великолепного с утра было предчувствие, что именно сегодня между нею и молодым человеком произойдёт окончательное объяснение. Оставалось только на время избавиться от донны Аврелии. Неожиданно их догнал чернокожий мальчик в тюрбане, по-видимому, слуга Медичи, и сообщил, что супруга Пьеро желает поговорить с вдовой.

Обнаружив в конце сада мраморный грот, Сольё предложил девушке там немного передохнуть. Лоренца была готова выслушать признания его признания. Но вместо этого Амори, поинтересовавшись, не скучает ли она по Парижу, завёл речь о возвращении во Францию и о том, как ему хотелось бы вновь увидеть родных и близких. Так шли минута за минутой и девушка уже начала изнывать от бесплодного ожидания, как вдруг в грот снова вошёл маленький негр. Оказалось, теперь уже Амори зачем-то понадобился Монбару.

— Я подожду Вас здесь, — поспешно сказала Лоренца, не желавшая признавать своё поражение.

С сожалением посмотрев вслед молодому человеку, она вздохнула. Неожиданно ветер донёс до неё чьи-то голоса. Судя по всему, это разговаривали двое мужчин, прогуливавшихся по аллее возле грота. Невольно прислушавшись к их беседе, Лоренца поняла, что это были папский нунций и посол из Милана, которых она видела среди гостей.

— Сеньор Лодовико со дня на день ожидает перехода французов через Альпы, — сказал миланец. — Король Карл твёрдо обещал, что не позднее его именин покинет Лион и двинется в сторону Гренобля.

— Это ещё не значит, что он дойдёт хотя бы до Турина, — возразил епископ. — Всем известно, что французы стеснены в средствах.

— И всё-таки на месте Его Святейшества я бы хорошо подумал, стоит ли ему продолжать с такой настойчивостью придерживаться союза с Неаполем.

— Вы же знаете, что наш святейший владыка недавно женил одного из своих племянников на неаполитанской принцессе. К тому же, Медичи тоже заключили союз с королём Ферранте.

— Неужели кто-то всерьёз воспринимает этих юнцов? — миланец немного понизил голос. — Из них троих опасность представляет лишь кардинал. Но что он сможет сделать, если его брата интересуют только охота и женщины? Своей грубостью и заносчивостью Пьеро настроил против себя многих флорентийцев и оттолкнул большинство союзников. Вдобавок, чтобы убрать возможных соперников, он велел схватить кузенов Великолепного, Лоренцо и Джованни Медичи, которым, к счастью, удалось бежать и найти защиту у короля Карла. По моим сведениям, в городе зреет недовольство против Пьеро, которое подогревают речи этого сумасшедшего монаха.

— Кстати, — добавил он, — как папа Александр относится к тому, что Савонарола поносит его в своих проповедях?

— Его Святейшество не волнуют речи какого-то доминиканца. Тем более, если понадобится, его всегда можно будет подкупить.

— Вы так думаете? Великолепный, как я слышал, уже пытался это сделать.

— Но он не предлагал Савонароле кардинальскую шапку…

Голоса стали стихать и Лоренца догадалась, что оба собеседника отошли от грота.

— Мне стоило большого труда разыскать тебя, красавица, — перед девушкой внезапно возник Пьеро Медичи.

— Я уже ухожу, монсеньор, — Лоренца хотела было подняться со скамьи, однако правитель усадил её обратно.

— Ты кого-то ждёшь? — поинтересовался он, пристроившись рядом.

— Да, мессира Амори. Он должен скоро вернуться.

— Вряд ли, — Пьеро усмехнулся. — Это я подослал к нему раба, а не посол короля Карла, который сейчас беседует с моим братом. А красноречие Джованни остановить нелегко.

— Не понимаю, зачем ты это сделал, монсеньор…

— Неужели ты и вправду не догадываешься? — правитель взял девушку за руку. — Я целый день мечтал об этой минуте, но рядом с тобой постоянно крутился то Мирандола, то молодой француз.

— Ты о чём-то хотел поговорить со мной, монсеньор, — напомнила Лоренца, безуспешно пытаясь отнять свою руку.

— Да, о моей любви к тебе, — Пьеро придвинулся ещё ближе. — Мне пришлось уступить во время состязаний послу и его помощнику, потому что они — мои гости. Однако, надеюсь, ты сейчас вознаградишь меня за это?

— Вы говорите загадками, монсеньор.

— Сколько тебе лет? — после паузы поинтересовался правитель.

— Пятнадцать.

— Вот как? Ты кажешься более… взрослой. Но и в твоём возрасте девушка уже должна понимать, что если государь просит о чём-то, то его просьба равносильна приказу.

— Я — подданная французского короля, монсеньор.

— Но сейчас ты находишься во Флоренции, а здесь я — самовластный государь.

— В таком случае, странно, что ты терпишь в городе Савонаролу.

— Причём тут фра Джироламо? — в голосе Пьеро послышалось раздражение.

— Потому что он ругает Медичи на каждом шагу и его никто не останавливает.

— Ты ещё слишком молода и не можешь понять всех тонкостей политики. К тому же, все вокруг, начиная с Мирандолы, твердят мне, что фра Джироламо святой. И что он прославит Флоренцию.

— Если бы кто-то отказал в предсмертном отпущении грехов моему отцу, то я бы не простила его.

— Ещё при жизни моего отца фра Джироламо всячески поносил его, но он не только не изгнал настоятеля Святого Марка из города, а, наоборот, посылал богатые вклады в возглавляемый им монастырь и даже ходил слушать туда мессу. Почему же я должен поступать иначе?

— Потому что может так случиться, монсеньор, что Савонарола, а не ты, станет хозяином города.

— Это уже слишком, — отмахнулся Пьеро. — Будем считать, что ты мне ничего не говорила, а я тебя не слышал. Забудь об этом монахе и поговорим лучше о нас.

— Я могу любить тебя, монсеньор, лишь как брата…

— Опять отговорки? — правитель нахмурился. — Или ты отдала своё сердце кому-нибудь другому? Возможно, послу короля Карла?

— Нет.

— В чём же дело, если твоё сердце свободно? Мой отец говорил: «Сорви розу, пока она цветёт!» И радовался, когда во время карнавала повсюду распевали сочинённые им песни. Говорят, что я унаследовал его талант. Уступи мне: и вся Флоренция будет у твоих ног, а я воспою тебя в своих стихах!

Произнеся эти слова, Пьеро притянул девушку к себе. «Вы не успеете и глазом моргнуть, как станете любовницей собственного брата», — вспомнила она слова Монбара.

— Я не могу, монсеньор! — Лоренца снова попыталась подняться, но ей это не удалось.

— Отпусти её!

Повернув голову, девушка увидела Амори. Так как Пьеро продолжал удерживать Лоренцу, Сольё схватил его за ворот платья и тот поневоле вынужден был подчиниться.

— Ты поплатишься за это! — прошипел правитель, однако в его глазах мелькнул испуг.

— Я вызываю Вас на поединок, потому что Вы оскорбили честь мадемуазель де Нери! — вероятно, от волнения, Амори перешёл на французский язык.

— Государь волен не отвечать на вызов лица, стоящего гораздо ниже его, тем более, иностранца, — постаравшись придать себе прежний высокомерный вид, ответил старший сын Великолепного.

— Мой предок упоминается в летописях времён первых крестовых походов. Можете ли Вы сказать о себе то же?

Лицо правителя пошло красными пятнами. Тогда Лоренца воскликнула:

— Вы не можете драться!

— Не вмешивайтесь, мадемуазель де Нери, — хмуро сказал Амори. — Это мужское дело!

— Я не могу допустить, чтобы один из вас был убит! — лихорадочно произнесла девушка. — Прошу Вас, оставьте в покое моего брата, мессир де Сольё!

Молодые люди, как по команде, повернулись к ней.

— Да, я — дочь Великолепного, — с мученическим видом призналась Лоренца.

— Это неправда! На самом деле ты — французская шпионка и подослана со своим любовником убить меня! — истерично выкрикнул Пьеро. — Только в последний момент ты испугалась и теперь пытаешься выкрутиться с помощью лжи!

— Клянусь честью дворянина, что она говорит правду, — эту фразу произнёс Монбар, который появился вместе с кардиналом Медичи.

— Но как это может быть?

— Мадемуазель де Нери показывала мне документ, в котором Великолепный признаёт её своей дочерью.

— Скажи хоть что-нибудь, Джованни, — с надеждой обратился к кардиналу Пьеро.

— Успокойся, брат, — ответил тот.

После чего перевёл взгляд на Лоренцу:

— Если у тебя действительно есть такой документ, то мы готовы рассмотреть его…

— Мне ничего не нужно от вас!

— А кто твоя мать? — после паузы спросил кардинал.

— Я не знаю. Бернардо де Нери, мой приёмный отец, сказал лишь, что она — знатная дама, француженка.

Джованни и Пьеро переглянулись, после чего последний официальным тоном заявил Монбару:

— Я принял решение относительно предложения короля Карла о заключении мирного договора. Вот мой ответ: наша связь с Неаполем имеет более давние корни и поэтому Флоренция не может изменить своему союзническому долгу.

— Это Ваше последнее слово, монсеньор? — поинтересовался внешне спокойный капитан.

— Да, барон. Надеюсь, Вы понимаете, что вашему посольству теперь нечего делать во Флоренции, — правитель метнул полный ненависти взгляд на Сольё.

— Погоди, брат, — попытался остановить его кардинал.

Но тот дёрнул плечом:

— Разве ты сам не говорил мне, Джованни, что я должен поступать так, как поступал наш отец? А ведь он почти всю свою жизнь поддерживал союз с Неаполем.

Больше так и не посмотрев на Лоренцу, Пьеро удалился вместе с кардиналом.

— Выходит, Вы — родственница этих чванливых Медичи?

— Да, — девушка потупилась под взглядом Амори.

— В таком случае, мне не с чем поздравить Вас!

— Подождите, мессир де Сольё! — Лоренца кинулась было вдогонку за молодым человеком, но её удержал Монбар.

— Сейчас Вы ничего не докажете моему другу.

В отчаянии дочь Великолепного закрыла лицо руками:

— Вы ничего не знаете! Я люблю его!

— Я почти с самого начала догадывался об этом.

Девушка недоверчиво посмотрела на капитана.

— Видите ли, мадемуазель… де Нери, поразмыслив на досуге после последней нашей встречи, я пришёл к выводу, что Вы отвергли меня не потому, что я Вам не нравлюсь, а потому, что Вы влюблены в другого. Сперва я подумал, что мой соперник — брат Вашей подруги. Но после того, как Вы явились ко мне в гостиницу и попросили взять Вас с собой во Флоренцию, мне всё стало ясно.

— Но Вы согласились исполнить мою просьбу.

— Скажем так: я преследовал личные цели, — признался барон. — Однако теперь убедился, что совершил ошибку: из-за Вас я не выполнил поручение короля.

— Что же касается Сольё, — добавил он, — то, насколько мне известно, ему больше нравятся блондинки.

— Что же мне делать? — этот вопрос девушка задала скорее себе самой, чем Монбару.

Однако тот ответил ей:

— Одно из двух: либо Вы едете с нами, либо остаётесь здесь. Возможно, Медичи и примут Вас в семью.

Вернувшись в гостиницу, Лоренца отказалась от ужина. Часа два она пролежала в постели, не в силах заснуть. В отличие от неё, вдова, не знавшая об инциденте в гроте, спала сном младенца. Воспользовавшись этим, девушка набросила на плечи накидку и вышла на лоджию, желая подышать свежим воздухом. Внезапно в боковой пристройке, где располагались комнаты Сольё и Монбара, скрипнула дверь и оттуда выскользнула Наннина. Проводив её взглядом, Лоренца вспомнила слова Монбара о том, что Амори предпочитает блондинок. Сначала она хотела было вернуться в комнату, но ревность взяла верх над её гордостью. Не осознавая, что делает, девушка спустилась вниз и нерешительно постучалась в дверь комнаты Сольё.

— Кто там? — почти сразу спросил молодой человек.

Услышав его голос, Лоренца совсем пала духом: выходит, Амори не спал. Однако отступать назад было уже поздно.

— Это я…

— Что случилось? — вероятно, узнав её по голосу, Сольё, открыл дверь.

— Мне необходимо поговорить с Вами.

Сын донны Марии вышел во двор:

— Говорите, я Вас слушаю.

— Простите, что разбудила Вас.

— Ничего, я читал.

Холодный тон молодого человека ещё больше смутил девушку, но молчать дальше было бессмысленно.

— Я хочу объяснить Вам, почему мне пришлось скрыть от Вас правду о моём рождении.

В ответ Амори пожал плечами:

— Сеньор де Монбар мне уже всё рассказал.

— Могу я узнать, что именно?

— По его словам, Вы не доверяли мне потому, что мы знакомы с Вами недавно. А моему другу Вы открылись затем, чтобы он взял Вас во Флоренцию. Не так ли?

— Да, вернее, нет. Правда то, что касается барона. Но разве могла я не доверять сыну моей дорогой крёстной?

— Тогда почему Вы молчали?

— Я боялась, что Вы станете презирать меня.

— Но ведь Вы не виноваты в том, что Ваши родители не были обвенчаны, — тон молодого человека немного смягчился. — Тем более, что в Италии не делают большой разницы между законными и незаконными детьми.

— Меня интересует только Ваше мнение! Прошу Вас, поклянитесь, что, узнав имя моего настоящего отца, Вы не изменили своего отношения ко мне!

Видя, что Сольё отвёл глаза, девушка решилась на крайний шаг:

— Поймите, что своим молчанием Вы разрываете мне сердце! Ведь я люблю Вас!

— Вы сказали, что… — после паузы смущённым голосом произнёс Амори и остановился, не закончив фразы.

— Да! Я поехала во Флоренцию только из-за Вас, а не потому, что хотела добиться признания своих прав наследниками моего отца!

— Я благодарен Вам за Ваши слова, но могу только сказать, что отношусь к Вам, как к сестре, — наконец, вымолвил молодой человек.

— Значит, Вы не любите меня! — истина вдруг предстала перед Лоренцей во всей своей жестокой очевидности.

Красноречивое молчание Сольё словно подхлестнуло её и девушка бросилась прочь.

Глава 4

Западня

«Если хотите узнать имя Вашей матери, то приходите сегодня, как только позвонят к «Анжелюс», к церкви Санта Кроче. Только ни слова французам, иначе я не выйду. Это письмо сожгите».

Пробежав ещё раз глазами написанный по-французски текст, Лоренца задумалась. Записку ей принесла утром Наннина, с таинственным видом сообщив, что её попросил передать Лоренце какой-то человек на рынке. Взяв послание, дочь Великолепного поспешила отослать Наннину, хотя той явно хотелось узнать его содержание. Однако после вчерашнего девушке было неприятно видеть племянницу Бутти. Последняя же заподозрила, что записку прислал какой-то влюблённый в «француженку» (как она называла про себя Лоренцу) мужчина. В отличие от флорентийки, у Лоренцы не было никаких предположений насчёт автора записки. Впрочем, девушка уже была благодарна ему за то, что тот отвлёк её мысли от Амори. При воспоминании о вчерашнем объяснении с ним Лоренцу всякий раз окатывала волна стыда. Как ей только взбрело в голову пойти ночью к молодому человеку? Разве так её воспитывали приёмные родители? Хорошо хоть, что они никогда не узнают о том, как низко пала их дочь. А её подруга? Что сказала бы она? Возможно, Жанна стала бы презирать её?

Вскоре мысли девушки снова вернулись к записке. Может быть, стоило всё же кому-нибудь её показать? Например, Монбару? Или Сольё? Нет, только не ему!

Внезапно в дверь постучали. Это оказался хозяин гостиницы, который сообщил, что донну Аврелию спрашивает Мирандола.

— Я привёл фра Джироламо: он согласился исповедать донну Лоренцу! — сообщил граф вдове.

Доминиканец дожидался их в маленьком садике при гостинице. При ближайшем рассмотрении монах произвёл на Лоренцу ещё более отталкивающее впечатление, чем в первый раз. Низколобый, с уродливо выгнутым носом и выдвинутым вперёд подбородком, он смахивал на одну из тех ужасных химер, что красовались на водостоках собора Парижской Богоматери. Представив ему Лоренцу, граф деликатно отошёл в сторону вместе с донной Аврелией. А Савонарола, усевшись прямо на траву и понюхав цветущую на клумбе дамасскую розу, поинтересовался:

— Кто был твоим духовником раньше?

— Каноник церкви Сен-Жерве в Париже, падре, — скрывая отвращение, ответила Лоренца.

— Ты — француженка? — удивился монах.

— Только наполовину: мой отец был родом из Флоренции.

— Был?

— Он недавно умер.

Встав на колени, девушка прочитала «Benedicite», молитву перед исповедью, и начала каяться:

— После смерти моих приёмных родителей, падре, я сбежала от моего опекуна.

— Непослушание — тяжкий грех, дочь моя. Но если ты дашь обещание вернуться к своему опекуну и попросить у него прощение, я отпущу тебе его. Дальше!

— Дело в том, падре, что я приехала сюда, во Флоренцию, с одним молодым человеком…

— Всё ясно, — прервал Лоренцу исповедник. — Вы с ним согрешили, не так ли?

— Нет, падре.

— Ты говоришь правду, дочь моя?

— Клянусь моей душой, падре.

— В таком случае, грех не столь уж и велик. Но, опять же, всё зависит от твоего опекуна, который один только вправе, кроме Бога, распоряжаться твоей судьбой. Дальше.

Савонарола явно торопился с отпущением грехов, вероятно, приняв Лоренцу за одну из тех своих почитательниц, которые были готовы на всё, лишь бы добиться исповеди у знаменитого проповедника.

— Мой третий грех в том, падре, что, разыскав родственников моего настоящего отца, я не сразу открылась им.

— Твоего настоящего отца? Кто же он? — без особого любопытства спросил монах.

— Лоренцо Медичи, прозванный Великолепным.

Насупив брови, исповедник бросил на девушку пронзительный взгляд:

— Ты в своём уме, дочь моя? Насколько мне известно, у покойного правителя было три дочери.

— Моя мать не состояла с ним в браке, падре.

— Ах, вот как! Значит ты — плод греха этого тирана, навеки погубившего свою душу, и какой-то несчастной!

— Хотя их связь и была греховной, падре, однако, как я слышала, во Флоренции незаконное рождение не осуждается столь сурово…

— Да, жители этого города погрязли в пороках и зачастую поклоняются языческим философам наравне с истинным Богом, за что и будут наказаны, — угрожающим тоном произнёс Савонарола.

— Ты же перед лицом церкви всегда будешь нечистой, — добавил он, — и, если хочешь смягчить Божий гнев, должна уйти в монастырь, чтобы замаливать там грехи своих родителей.

— Но я слишком молода, чтобы запереться в монастыре.

— Однако успела уже достаточно нагрешить и сама несёшь на себе печать греха!

— Стало быть, ты отказываешь мне, падре, в отпущении грехов, как когда-то отказал моему отцу? — после паузы спросила девушка.

— Что ты несёшь?

— Разве это неправда, что ты не дал благословения Великолепному перед смертью?

— Да, я отказал ему не только в отпущении грехов, но и в исповеди! — неожиданно разъярился Савонарола. — Когда меня позвали к нему, он упомянул о трёх грехах, особенно терзающих его: ограбление Вольтерры, кровавое подавление заговора Пацци и присвоение денег бесприданниц, отчего многие из них попали на скользкий путь.

Лоренца отметила про себя, что сведения хозяина гостиницы были довольно точны, хотя он и не упомянул о втором грехе Великолепного. Возможно, Бутти не признавал его за таковой, считая, что правитель имел право мстить за погибшего брата.

Между тем монах продолжал:

— «Господь милосерден, — сказал я ему. — Господь справедлив. Но прежде исповеди следует выполнить три необходимых условия». И когда он выказал готовность их исполнить, я перечислил их ему. Первое: необходимо иметь живую веру в Бога и его милосердие. «Я искренне верую!» — воскликнул он. Второе: он обязан был вернуть нажитое нечестным путём состояние, дабы самому загладить сделанное им зло. Или завещать сыну совершить это от его имени. По его лицу я видел, что моё требование пришлось ему не по вкусу. Однако и с этим он согласился и спросил, какое будет третье условие?

— И последнее, — Савонарола ещё больше повысил голос и Лоренца представила его мечущим громы и молнии над одром, на котором лежал её умирающий отец. — Он должен возвратить народу Флоренции незаконно узурпированную им власть и свободу!

— Что же ответил Великолепный?

— Ничего, — в голосе настоятеля Святого Марка невольно проскользнули уважительные нотки. — Он лишь молча отвернулся. Признаюсь, я содрогнулся перед этой не смирившейся гордыней. А на следующий день он умер, как и жил — нераскаявшимся грешником.

— Ты судишь о людях с высоты своего величия, падре. А на самом деле ты — не меньший грешник, чем мой отец, — не выдержала Лоренца.

— Да, ты — великий грешник, — убеждённо продолжала девушка, в то время как её исповедник, казалось, лишился дара речи. — Ибо присвоил себе право прощать или не прощать, что является привилегией только Господа. Даже самый последний человек на земле может получить пастырское благословение на пороге смерти. Поэтому ты, отказав в этом моему отцу, не исполнил свой долг.

— Не тебе судить меня, несчастная!

— Может быть, падре. Но когда ты предстанешь перед Богом и испросишь у него вечного благословения, смотри, как бы Господь не отказал тебе в нём, как ты это сделал с моим отцом! А если даже наш Творец и дарует тебе прощение, то я, дочь Великолепного, никогда не забуду об этом!

Но когда Лоренца поднялась с колен, она неожиданно столкнулась нос к носу со своим врагом. Некоторое время они молча мерялись взглядами. Потом вдруг Савонарола попятился и, осенив себя крёстным знамением, пробормотал:

— Дьяволица! Как она похожа на ту, из-за которой я принял постриг! Изыди, сатана! Не искушай меня!

Внезапно Лоренце всё стало ясно. Очевидно, в молодости Савонарола был влюблён в какую-то девушку, но та ответила ему отказом. Поэтому свою нерастраченную страсть монах вкладывал в проповеди, призывая уничтожать всё, что было связано с красотой.

— Я слышала, что любовь возвышает души и смягчает сердца, падре. Но твоё сердце, по-видимому, она превратила в камень. Когда-нибудь твои сторонники поймут это и оставят тебя. И ты умрёшь, всеми покинутый.

Произнеся эти слова, девушка, не оглядываясь, направилась к выходу из сада, где её ждали вдова и Мирандола. При виде расстроенного лица Лоренцы граф не стал спрашивать, как прошла исповедь, за что дочь Великолепного была ему очень благодарна.

После обеда, когда вдова, как обычно, прилегла отдохнуть, девушку вызвал во двор Монбар.

— Хочу сообщить Вам, мадемуазель де Нери, что приходил человек от Медичи: правитель желает, чтобы наше посольство завтра же покинуло город, — холодным тоном сказал барон. — К счастью, я предвидел нечто подобное и поэтому успел подготовиться: лошади и мулы уже подкованы, повозки починены и припасы на обратный путь закуплены. Теперь мне хотелось бы знать: Вы едете с нами или нет?

Украдкой бросив на него взгляд, Лоренца подумала: известно ли Монбару о её ночном разговоре с Амори? Однако по невозмутимому лицу капитана ничего нельзя было определить.

— Я… ещё не знаю, — девушка вспомнила о полученной утром записке. — Но сегодня после ужина я сообщу Вам своё решение, сеньор.

— Ну, что же, это всё, что я хотел сказать Вам.

Благодаря турниру Лоренца знала, где находилась Санта Кроче. Ей не стоило особого труда уговорить вдову сходить к вечерней мессе. Захватив с собой Катрин, они завернули за угол церкви как раз с последним ударом колокола. Сейчас площадь перед ней была пустынна, так как уже начали служить вечерню. Пропустив донну Аврелию вперёд, девушка задержалась на пороге.

— Ты никого не видишь, Катрин? — спросила она у служанки.

— Нет, мадемуазель, — алансонка робко покосилась в сторону древних руин напротив церкви.

Внезапно Лоренце почудилось, будто к ближайшей нише церковного фасада метнулась какая-то тень.

— Кто там? — громко спросила она.

Не ограничившись этим, девушка сделала несколько шагов в ту сторону, как вдруг из развалин высыпало несколько человек. Не успела Лоренца издать ещё хоть звук, как почувствовала, что её схватили сзади за шею и зажали ладонью рот. Затем двое или трое мужчин обмотали её туловище верёвкой и потащили девушку всё к тем же развалинам. Там уже стояли осёдланные кони. Последнее, что успела заметить Лоренца перед тем, как её увезли, это отчаянно отбивавшуюся от бандитов алансонку.

Через некоторое время они остановились. Послышался звон колокольчика и грубый мужской голос произнёс:

— Мы доставили ту самую бесноватую, о которой вас должны были предупредить, сестра.

— Бедняжка, должно быть, изрядно натерпелась от дьявола, — ответила им какая-то женщина.

— Будьте с ней осторожны. Мы вынуждены были связать её.

— Ничего, в нашей обители умеют обращаться с одержимыми.

Из этого разговора Лоренца поняла, что её выдают за сумасшедшую. Обитель же, о которой упоминала женщина, это монастырь, а сама она — монахиня. И, действительно, вскоре появились монашки в чёрно-белых одеяниях, которые подхватили её под руки и куда-то повели. Наконец, та из них, что несла свечу, открыла одну из дверей и девушка очутилась в монастырской келье, где помимо узкой кровати и сундука у стены больше не было никакой другой мебели. Освободив её от пут, монахини одновременно сняли со рта Лоренцы повязку.

— Где я? — было её первым вопросом.

— В обители Санта Лючия.

От Наннины девушка знала, что женский доминиканский монастырь Святой Лючии находился возле ворот Сан Никколо.

— Как тебя зовут? — в свой черёд, спросила монахиня, державшая свечу.

— Донна Лоренца.

Заметив, что доминиканка собирается уходить, девушка попыталась задержать её:

— Подожди, сестра! Я хочу знать, почему оказалась здесь? И кто те люди, что насильно привезли меня сюда?

Переглянувшись со своими товарками, монахиня притворно сладким голосом произнесла:

— Ты больна и нуждаешься в покое.

— Кто вам это сказал?

— Твои родственники, конечно.

— Какие родственники?

— Успокойся, ты и в самом деле очень больна, если не помнишь их. Хотя по твоему виду этого не скажешь.

— Но я здорова. Вас ввели в заблуждение! — с отчаянием воскликнула Лоренца.

— Тебе нужно отдохнуть, — повторила её собеседница. — А мы пока помолимся за тебя.

— Нет, не уходите, — девушка схватила монахиню за рукав рясы. — Вы не можете держать меня здесь против моей воли! Я — дочь покойного правителя Флоренции!

— У неё припадок, сёстры!

Общими усилиями доминиканкам удалось удержать Лоренцу. Между тем на крики стали сбегаться и другие обитательницы монастыря.

— Что здесь происходит? — донёсся из коридора властный, но не лишённый приятности голос.

Вслед за тем монахини расступились и в келью вошла какая-то женщина.

— Это бесноватая подняла шум, преподобная матушка! — пожаловался ей кто-то.

— Да она совсем юная! Бедное дитя!

Самой настоятельнице было где-то под сорок. Лоренцу поразили её огромные тёмные глаза, в которых словно навеки поселилась печаль. В то же время черты её лица, хоть и не совсем правильные, дышали энергией.

Пока девушка молча рассматривала её, настоятельница обратилась к монахиням:

— Может быть, она голодна? Или нуждается в чём-нибудь?

— Нет, преподобная матушка! Она просто бешеная!

— Это неправда, — тихо произнесла Лоренца, почувствовав, что у неё на глазах выступили слёзы.

— Чего же ты хочешь?

— Я хочу, чтобы меня выпустили отсюда!

— Но сейчас уже ночь: куда ты пойдёшь?

Дочь Великолепного на мгновение растерялась, а её собеседница, не повышая голоса, продолжала:

— Вот видишь: пока тебе лучше остаться у нас. А завтра мы поговорим.

— Хорошо, — девушка подумала, что сейчас ей действительно лучше сделать вид, что она смирилась. — Только скажи, преподобная матушка, моя служанка тоже здесь?

— Нет, тебя привезли одну.

— Так ты обещаешь больше не кричать и не пытаться выйти отсюда? — добавила настоятельница.

— Обещаю, преподобная матушка, если мне оставят свечу, потому что я боюсь темноты.

По приказу настоятельницы Лоренце принесли масляную лампу, после чего монахини удалились. Дождавшись, пока стихнут шаги в коридоре, девушка бросилась к двери, но та оказалась запертой. Тогда, заметив на стене распятие, она встала на колени и принялась молиться. Помолившись, дочь Великолепного села на кровать и немного поплакала. Затем сняла одежду и юркнула под тонкое одеяло. Необычная тишина монастыря сначала давила на Лоренцу, но потом сон одолел её.

Разбудил девушку звон монастырского колокола. Её голову словно стискивал железный обруч, а во всём теле ощущалась слабость. Вдобавок, настроение не улучшала и изображённая на настенной фреске сцена казни какой-то святой. Как впоследствии узнала Лоренца, это была святая Лючия. Эпизоды из её биографии с лёгкой руки флорентийского монаха фра Филиппо украшали все помещения монастыря.

Поднявшись с кровати, дочь Великолепного, шатаясь, приблизилась к окну. Сквозь решётку был виден монастырский сад, разбитый прямо во внутреннем дворе. Сейчас там никого не было, так как все монахини молились в церкви. Лишь возле колодца голуби пили воду. Почувствовав, что её бросило в жар, Лоренца решила вернуться в постель. Спустя час снова зазвонил колокол. Вскоре после этого послышался скрежет поворачиваемого в замке ключа и в келью вошла незнакомая монахиня. С опаской покосившись на девушку, она положила на сундук ломоть хлеба, тарелку с кашей и маленький кувшинчик.

— Могу я поговорить с настоятельницей, сестра? — спросила Лоренца.

Вздрогнув, та попятилась к двери:

— Преподобная матушка сейчас занята.

— Но ты передашь ей мою просьбу? — дочь Великолепного приподняла голову.

Вместо ответа доминиканка выскочила в коридор и, поспешно захлопнув за собой дверь, пробормотала:

— Как же, стану я беспокоить преподобную матушку из-за какой-то бесноватой.

Хотя со вчерашнего обеда у Лоренцы во рту не было маковой росинки, ей не хотелось есть. К тому же, каша оказалась нелюбимой ею с детства манкой. Запивая хлеб виноградным соком из кувшинчика, дочь Великолепного кое-как прожевала ломоть, одновременно размышляя о том, что посольство Монбара, наверно, уже покинуло Флоренцию. При мысли о том, что она осталась одна в чужом городе, девушка вдруг ощутила страх. Поставив на сундук кувшинчик, Лоренца подбежала к двери: может быть, ещё не поздно и она сумеет догнать своих!

— Выпустите меня отсюда! — ударив кулаком в дверь, крикнула дочь Великолепного.

Внезапно у неё потемнело в глазах и девушка рухнула без сознания на каменный пол.

Стараясь пробиться сквозь плотную красноватую пелену, Лоренца отчаянно звала Амори, пока его лицо не поплыло к ней навстречу. «Я не люблю тебя!» — расхохотавшись, произнёс молодой человек. При этом его голос прозвучал подобно грому, раскаты которого так неприятно отозвались в голове у девушки, что она жалобно попросила: «Не нужно, Амори». Сольё тотчас исчез, но вместо него появился Монбар. Насмешливый взгляд капитана неотступно преследовал Лоренцу и она застонала, пытаясь избавиться от этого видения. Потом Монбар тоже испарился, зато на его месте возникли укоризненные лица приёмных родителей Лоренцы. Вскоре к ним присоединился кто-то ещё, то ли Жанна Доруа, то ли донна Мария. Да, это была её крёстная. Протянув руки к девушке, графиня де Сольё печально произнесла: «Где ты, Лоренца? Вернись ко мне!» После чего последняя ощутила, как прохладная рука крёстной дотронулась до её пылающего лба:

— Всё будет хорошо, дитя моё.

Однако Лоренца никак не могла понять, почему у донны Марии чёрные глаза?

Первое, что услышала девушка, очнувшись, это нежное воркование голубей. Всё вокруг было в золотой дымке. А возле её кровати сидел ангел в чёрно-белых одеждах. Губы Лоренцы слегка шевельнулись:

— Я уже в раю?

— Нет, дочь моя, хотя ты и была близка к этому.

— Жаль…

— Не говори так. Ты ещё слишком молода, чтобы так рано умереть.

— Но зато уже успела достаточно настрадаться, преподобная матушка.

Настоятельница покачала головой:

— Не стоит жаловаться на судьбу, не зная о том, какие ещё испытания впереди уготовил нам Господь.

— Что со мной случилось? — после паузы спросила Лоренца.

— Тебя нашли без сознания возле двери, всю покрытую сыпью. Сначала мы подумали, что ты заразилась оспой. Но сестра Августина убедила нас, что это красная горячка (ветрянка).

— А кто такая сестра Августина?

— Наша монахиня, которая лучше других разбирается во всех болезнях и в лекарственных травах. Она сказала, что красной горячкой обычно болеют дети. Но иногда эта хворь бывает и у людей постарше.

Девушка бросила взгляд на свои запястья, усыпанные мелкими красными точками.

— А эта сыпь пройдёт?

— Конечно. В отличие от оспы, красная горячка после выздоровления не оставляет никаких следов.

В этот момент дверь открылась и в келью вошла пожилая некрасивая монахиня.

— Вот и сестра Августина, — сказала настоятельница.

— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовалась старушка, устремив на Лоренцу добрые голубые глаза.

— Сильно болит горло, — пожаловалась девушка.

— Сейчас тебе принесут горячее молоко, а горло нужно обмотать повязкой, смоченной уксусом.

— А когда я выздоровею, сестра?

— Недели две тебе ещё придётся провести в постели.

— Так долго!

— Ничего, самое страшное уже позади. Потому что от долгого лежания на холодном полу у тебя начался бред и я думала, что Господь призовёт тебя к себе.

— Какой сегодня день? — спросила Лоренца.

— Прошло уже два дня, как ты здесь.

Сдержав стон, девушка откинулась на валик, заменявший ей подушку: Амори уже далеко!

— Насколько мне известно, тебя зовут Лоренца? — спросила настоятельница, как только сестра Августина вышла.

— Да, преподобная матушка.

— А моё имя — мать Маддалена.

— Ты в бреду всё время твердила: «Амур, Амур», словно покинутая Психея, — после паузы шутливо добавила собеседница Лоренцы.

Догадавшись, что настоятельница перепутала имя Амори с Амуром, девушка смутилась.

Заметив это, мать Маддалена поднялась со стула:

— Пожалуй, тебе нужно отдохнуть. Поговорим после.

На десятый день Лоренца почувствовала себя абсолютно здоровой. Однако сестра Августина не позволила ей покинуть постель под предлогом того, что достаточно лёгкой простуды, чтобы у неё снова открылся жар. Тогда Лоренца решила обратиться к монахине, носившей ей еду:

— Я хочу одеться. Где моё платье, сестра?

— Одежду всех поступивших в монастырь мы отдаём на благотворительные цели, но вместо неё я принесу тебе другую.

Как заметила Лоренца, отношение доминиканки к ней стало более доброжелательным, что, вероятно, объяснялось влиянием настоятельницы. Облачившись в одеяние послушницы, девушка посмотрела на своё отражение в кувшине с водой. Её лицо было ещё покрыто сыпью, хотя кое-где она начала шелушиться. Оставались чистыми только нос, губы и подбородок. Но это не помешало Лоренце с аппетитом уплести пшённую кашу. Придвинув затем к открытому окну табурет, который остался в её келье после посещения матери Маддалены, дочь Великолепного предалась праздному наблюдению за монахинями и послушницами, прогуливавшимися по саду. Среди них она заметила несколько дам в светских нарядах. Это ободрило девушку: выходит, монастырь не был закрыт для посещений. Пригревшись на солнышке, она стала было клевать носом, как вдруг ощутила на себе сквозь дремоту чей-то взгляд. Оказалось, что это пришла настоятельница.

— Почему ты встала с постели, Лоренца? — с ласковой укоризной спросила она.

— Я уже здорова, матушка Маддалена.

— А сыпь? Тебе не помешало бы ещё полежать недельку-другую.

— Но я себя прекрасно чувствую!

Мать Маддалена вздохнула и девушка поняла, что она чем-то озабочена.

— Видишь ли, дитя моё, тебя хочет видеть одно высокое духовное лицо.

— Духовное лицо? — удивлённо переспросила Лоренца.

— Да, по его приказу тебя поместили сюда. Но я могу сказать, что ты ещё не совсем здорова. К тому же, это правда.

— Нет, я готова к встрече с ним, преподобная матушка! — решительно ответила девушка.

Наконец-то она сможет взглянуть в лицо своему неведомому врагу, заманившему её в западню!

Настоятельница ввела её в просторную комнату с высоким сводом, посредине которой стоял стол с массивным бронзовым подсвечником.

— Вот эта девушка, монсеньор, — сказала мать Маддалена.

Затем, бросив подбадривающий взгляд на Лоренцу, она вышла.

Сидевший за столом человек поднял голову и с губ девушки едва не сорвался изумленный возглас: это был кардинал Медичи. Положив руку на раскрытую страницу книги, он окинул Лоренцу беглым взглядом. В свою очередь, та не сводила с него глаз. Из-за полноты средний сын Великолепного казался старше своих девятнадцати лет. Нездоровый цвет лица и воспалённые веки свидетельствовали о его страсти к древним манускриптам, за расшифровкой которых кардинал проводил целые часы.

— Сейчас никто бы, в том числе и мой брат, не нашёл бы тебя красивой, — усмехнувшись, неожиданно произнёс Джованни Медичи.

Так как девушка промолчала, он продолжал:

— Наверно, тебе хотелось бы знать, почему ты оказалась здесь?

— Преподобная матушка сказала, что этим я обязана тебе, монсеньор.

— Да, это правда.

— Но почему? Чем я заслужила такое наказание?

— Ты и в самом деле не догадываешься?

— Нет, монсеньор.

— Ну, что же, даже если ты и притворяешься, это не поможет тебе! — на одутловатом лице кардинала внезапно мелькнуло жёсткое выражение.

— Я и в самом деле ничего не понимаю!

— Ты сама виновата во всём: если бы тебе не взбрело в голову объявить себя дочерью моего отца, то сейчас ты находилась бы на свободе.

— Но это правда: я — дочь Великолепного!

Джованни полузакрыл глаза:

— Как ты можешь доказать это?

— Я уже говорила, что Великолепный прислал моему приёмному отцу грамоту, в которой признал меня своей дочерью.

— Где же она?

Внезапно Лоренца ощутила опасность. Её насторожил вкрадчивый тон кардинала, словно под маской благодушия он скрывал другую, более опасную личину. И ещё этот его настороженно следящий взгляд из-под полуопущенных век.

— У меня её нет, — ответ Лоренцы был правдивым в том смысле, что у неё действительно сейчас не было при себе грамоты.

Кардинал нахмурился:

— Посланник короля Карла утверждал, что видел эту грамоту.

В другое время Лоренцу позабавило бы то обстоятельство, что они с Джованни словно поменялись ролями, но теперь она сочла за лучшее промолчать. Тогда брат Пьеро пригрозил:

— Для тебя же будет лучше, если ты отдашь мне её.

— Зачем она тебе, монсеньор?

— Эта грамота бросает тень на моего отца и, следовательно, на моего брата, чем могут воспользоваться наши враги.

— Разве в семье Медичи не было бастардов?

— Если ты имеешь в виду моего кузена Джулио, которого родила моему покойному дяде его любовница, то это совсем другое дело.

— Почему, монсеньор?

— У моего брата, мессира Пьеро, пока только один сын, маленький Лоренцо. Поэтому мы не можем пренебрегать бастардами мужского пола. Ведь только мужчина способен удержать власть, а ещё одна женщина нашей семье ни к чему.

— Великолепный, по-видимому, думал иначе, раз признал меня.

— Отец не мог знать, какая обстановка сложится во Флоренции после его смерти, — прервал девушку кардинал. — Поэтому я в последний раз предупреждаю тебя: или ты вернёшь мне грамоту, или останешься здесь навечно.

Лоренца заколебалась. Она уже и так лишилась почти всего: приёмных родителей, доверия своих опекунов, надежды обрести когда-нибудь любовь Амори. И вот теперь кардинал хочет отнять то немногое, что у неё ещё оставалось — право называться именем своего настоящего отца. Да и к чему ей свобода, если нет счастья?

— Я предпочитаю остаться в монастыре, монсеньор.

— Ну, что же, ты сама так решила. И не надейся, что тебе удастся сбежать отсюда!

Видя, что Джованни взял в руки серебряный колокольчик, девушка всё же рискнула спросить:

— А что сталось с донной Аврелией и моей служанкой, монсеньор?

По губам её сводного брата снова пробежала злобная усмешка:

— Вряд ли ты уже когда-нибудь увидишь их!

На звон колокольчика явилась не настоятельница, а другая монахиня, которая отвела Лоренцу обратно в келью. По настоянию сестры Августины она снова легла в постель. Однако сон не шёл к ней. Девушке не давала покоя мысль: правильно ли она поступила? Может быть, ей следовало всё же отдать грамоту и вернуться во Францию? А если бы кардинал не сдержал своё слово? Вспоминая его злобную ухмылку, Лоренца допускала, что это волне возможно. В конце концов, он был сыном Великолепного. А разве Лоренцо не носил несколько масок? По словам покойного мессира Бернардо, он был мудрым и искусным правителем, и, одновременно, если верить Джулиано Медичи, любящим заботливым отцом. Друзья Великолепного утверждали, что он сочинял неплохие стихи. Микеланджело знал его как щедрого мецената. А вот Савонарола называл его вором, убийцей, развратником и тираном. Вероятно, перед матерью Лоренцы он тоже разыгрывал какую-то роль, например, пылкого любовника.

Потом девушка вспомнила последние слова кардинала. Что он сделал с Катрин? Неужели та поплатилась за верность своей госпоже? За донну Аврелию Лоренца не так волновалась, надеясь, что Медичи не станут преследовать вдову своего бывшего служащего. Терзаемая мучительными размышлениями, девушка не заметила, что за окном начало темнеть. После того, как колокол возвестил об окончании молитвы, она решила дать себе отдых. Тем не менее, не прошло и часа, как дочь Великолепного проснулась от звука открывшейся двери. Вслед за тем в келью вошла какая-то женщина. Сначала Лоренца подумала, что ей всё это снится. Однако таинственная гостья, приблизившись к её кровати, спросила:

— Ты спишь, дитя моё?

— Нет, преподобная матушка.

— Мне необходимо поговорить с тобой, — настоятельница села на табурет. — Но даже здесь, в монастыре, у стен есть уши, поэтому мне пришлось дожидаться, пока сёстры заснут.

Несколько мгновений мать Маддалена словно собиралась с мыслями, а затем вдруг неожиданно произнесла:

— Одна из сестёр поведала мне о том, будто ты утверждаешь, что твоим отцом является Великолепный…

Лоренца вздохнула:

— Не знаю, что ты хочешь услышать от меня, преподобная матушка.

— Конечно, правду, дитя моё.

— А если я скажу, что это так, разве ты поверишь мне? Ведь все вокруг считают, что я одержима дьяволом.

— Я так не думаю.

— Но что заставило тебя в этом усомниться, матушка Маддалена?

— Визит кардинала, — призналась настоятельница.

— Я понимаю, дочь моя, что ты не доверяешь мне и поэтому буду с тобой полностью откровенна в надежде, что и ты откроешь мне свою душу, — продолжала она, заметив удивление Лоренцы. — Утром того дня, когда тебя привезли сюда, мне передали письмо от кардинала Медичи, в котором он сообщал, что одно знатное семейство хотело бы поместить в наш монастырь свою молодую родственницу, круглую сироту. Несмотря на внешнюю невинность, в неё временами словно вселяется бес и тогда девица, откликающаяся на имя Лоренца, начинает воображать себя чуть ли не принцессой. Поэтому кардинал спрашивал, не буду ли я возражать против того, чтобы девица эта пожила в нашей обители, чьи святые стены должны оказать благотворное воздействие на её здоровье. В конце послания была приписка, что за девицей необходимо учредить тщательный надзор, так как, на первый взгляд, она кажется вполне нормальной и, воспользовавшись этим, может обмануть сестёр, дабы сбежать из монастыря, что может привести к самым пагубным для неё последствиям.

Во время рассказа настоятельницы Лоренца то краснела, то бледнела. Только теперь ей стал полностью ясен коварный план Джованни: конечно, он не собирался выпускать её отсюда. Между тем мать Маддалена ещё не закончила:

— Просьба кардинала не показалась мне необычной. И то, что семейство хотело сохранить это дело в тайне — тоже. Но мне сразу не понравилось, что, как явствовало из письма, девицу отправляли в монастырь насильно, иначе зачем за ней нужен был такой строгий надзор? Решив разобраться во всём сама, я дала согласие, ибо, в случае моего отказа, тебя могли бы отправить в другой монастырь. И вот, когда я вошла в эту келью и увидела совсем юную особу, справиться с которой не составляло большого труда, меня снова посетили сомнения. После того, как выяснилось, что ты легко поддаёшься на уговоры и вовсе не похожа на одержимую, мои сомнения укрепились. Сначала, правда, я не предала значение словам сестры по поводу того, что ты назвалась дочерью Великолепного, так как кардинал предупреждал об этом. Но когда он сегодня лично посетил нашу обитель, чтобы увидеться с тобой, невольно задумалась: о чём можно говорить с одержимой дьяволом? Ведь его миссия уже была выполнена, потому что, согласно просьбе твоих родственников, он поместил тебя в монастырь. Это и привело меня сюда. Версию кардинала я уже знаю, теперь мне хотелось бы услышать твой рассказ, дитя моё.

Мать Маддалена умолкла, в то время как Лоренца продолжала смотреть на неё в немом изумлении. У этой женщины, сидевшей перед ней, должен был быть неординарный ум, если она догадалась обо всём сама, не будучи посвящённой в планы кардинала. Но, возможно, настоятельница действовала по его наущению, желая выпытать что-то у Лоренцы?

Словно угадав её мысли, та вдруг сказала:

— Когда мне исполнилось немногим больше лет, чем тебе сейчас, с одной моей подругой произошла подобная история. Родственники заключили её в монастырь из-за наследства отца, желая прибрать всё к рукам.

— И что с ней сталось?

— Ей удалось бежать не без моей помощи. Потом она вышла замуж и уехала из Флоренции.

— Я рассказала всё это затем, чтобы ты знала: если из тебя сделали жертву, то я буду на твоей стороне, — заключила настоятельница.

Тогда Лоренца решилась:

— Суди сама, преподобная матушка.

Она начала свою исповедь с обстоятельств смерти своих приёмных родителей и роковой тайны, перевернувшей всю её жизнь, а закончила своим похищением и беседой с кардиналом Медичи. При этом девушка умолчала только о своих чувствах к Амори де Сольё и ещё о том, что оставила грамоту в банке Донати. Когда уже далеко за полночь она истощила всё своё красноречие, то испытала огромное облегчение. Однако первый вопрос матери Маддалены, последовавший после этого, показался девушке немного странным:

— Скажи мне, Лоренца, когда ты родилась?

— В тысяча четыреста семьдесят девятом году от Рождества Христова в день Марии Египетской.

— Всё совпадает, — в голосе настоятельницы прозвучало явное волнение.

Внезапно поднявшись, она взяла лампу и приблизила её к лицу девушки:

— Я должна была сразу догадаться…

— О чём, преподобная матушка? — начала было Лоренца.

Но та перебила её новым вопросом:

— А этот молодой человек, Амори де Сольё, о котором ты упоминала, как он к тебе относился?

— Его поведение было совершенно безукоризненным, и он не мог относиться ко мне лучше, даже если бы я была его родной сестрой, — скрывая горечь, ответила Лоренца.

— Вот как, — мать Маддалена задумалась.

— Одно мне непонятно, — наконец, нарушила она молчание, — почему кардинал требовал от тебя грамоту, если он мог послать своих людей в гостиницу, чтобы обыскать твои вещи?

— Дело в том, что я успела перепрятать её…

— Надеюсь, она в надёжном месте, — мать Маддалена улыбнулась. — Можешь не называть мне его, потому что, в отличие от Медичи, я и так верю тебе.

— Почему, преподобная матушка?

— Мне известны кое-какие факты, которые подтверждают твою историю. Поэтому, пока я являюсь настоятельницей этого монастыря, ты не будешь здесь пленницей.

— Значит, я могу покинуть его, когда захочу? — Лоренца не верила своим ушам.

— Конечно.

— А как же кардинал?

— Что он может мне сделать? Разве что попытается лишить должности, которую даровал мне его отец? — отмахнулась мать Маддалена.

Лоренца открыла рот: эта необыкновенная женщина всё больше и больше поражала её.

— Но, прежде чем ты выйдешь отсюда, — продолжала её собеседница, — нужно сначала решить, что тебе делать дальше? Не так ли?

Девушка согласно кивнула.

— Так вот, из-за ненависти кардинала тебе остаётся только одно: немедленно покинуть Флоренцию, потому что шпионы Медичи, если ты останешься в городе, всё равно рано или поздно выследят тебя. Однако твой отъезд будет означать, что ты добровольно отказалась от своих прав, как если бы отдала грамоту Великолепного кардиналу.

— А что ты мне посоветуешь, преподобная матушка?

— Если бы я была дочерью Великолепного, то добилась бы того, чтобы Медичи признали мои права публично. Ну, а потом бросила бы эту грамоту им в лицо!

— Как же я могу добиться этого? Ведь власть в руках у Медичи.

— Пока — да. Но если французский король собирается завоевать Неаполь, ему придётся пройти через Флоренцию. Так почему бы тебе не обратиться к Карлу с жалобой, что тебя, его подданную, незаконно заключили в монастырь, и не потребовать признания своих прав?

— Значит, ты предлагаешь мне, преподобная матушка, пока остаться в монастыре? — неуверенно спросила Лоренца.

— Да, лучшего убежища, чтобы спокойно дождаться прихода французских войск, тебе не найти. Тем более, что Медичи будут уверены, что ты у них в руках.

— Я согласна с тобой, преподобная матушка. Но меня беспокоит судьба донны Аврелии и Катрин. Нельзя ли как-нибудь узнать, что сталось с ними?

— Попробую, Лоренца. Завтра утром я пошлю в гостиницу нашего садовника. Он человек надёжный, так как служил в доме моего отца ещё до того, как я ушла в монастырь. А сейчас пора спать.

Наклонившись, настоятельница поцеловала девушку в лоб и перекрестила её:

— Да хранит тебя Господь, дитя моё!

С этими словами мать Маддалена покинула келью Лоренцы, даже не подумав запереть за собой дверь.

Глава 5

Переворот

Монастырский сад своей чистотой и ухоженностью напомнил Лоренце садик Нери в Париже. После душной кельи, где она провела из-за болезни почти месяц, девушка была рада снова очутиться среди тенистых деревьев, между которыми виднелись грядки с лекарственными растениями. Как и предсказывала мать Маддалена, сыпь бесследно исчезла и теперь лицо Лоренцы было таким же чистым, как и раньше. Однако болезнь произвела переворот в сознании девушки. Сочтя её знаком Божьим, она уже не стремилась покинуть монастырь. И даже мысль о том, что, возможно, она больше никогда не увидит Амори де Сольё, не так сильно волновала её. Сидя на скамье возле фонтана, к которому прилетали напиться птицы, Лоренца под журчание водяных струй вспоминала о своей беседе с настоятельницей, состоявшейся на следующий день после её ночного визита.

— Оказывается, наш садовник приходится каким-то дальним родственником жене хозяина гостиницы и ему удалось разузнать всё без особого труда, — сообщила девушке мать Маддалена, навестив её после обеда. — Ты, кажется, упоминала, что посольство должно было отбыть на следующий день после того, как тебя похитили?

— Да, преподобная матушка.

— Так вот, они задержались ещё на день.

— Сердце Лоренцы забилось сильнее:

— Почему?

— Из-за тебя.

— Наверно, это донна Аврелия подняла переполох…

— О твоём исчезновении, Лоренца, действительно сообщила она. Но прежде, чем начали тебя искать, в гостиницу явились люди из дворца Медичи и сообщили, что ты решила воспользоваться гостеприимством правителя, а их прислала за своими вещами.

Девушка едва удержалась от возгласа, а настоятельница продолжала:

— Мне кажется, всё это придумал кардинал. Судя по словам хозяина гостиницы, французы были очень удивлены, а потом между ними произошла ссора. К сожалению, они говорили на своём языке, но хозяин слышал, как несколько раз повторялось твоё имя. На следующий день барон куда-то ушёл, а его молодой приятель остался. Хозяин поинтересовался, когда они уезжают и тот ответил, что это зависит от Монбара. Барон же вернулся с лицом темнее тучи, потребовал вина и заперся в своей комнате.

Конец ознакомительного фрагмента.