Дружба с дьяволом

Дмитрий Фоменко (2024)

Михаил — старшеклассник обычной школы, увлекающийся стрит-артом и согревающий себя мыслями о любви к доброй девочке Лене. На этом, пожалуй, заканчивается то, по отношению к чему можно применить понятие «нормальность». Всё, что происходит в жизни Миши, сложно назвать ординарным: в школе парня травят одноклассники, дома над ним издевается отчим, а единственным другом он считает Цицерона — вымышленного персонажа в своей голове. Чтобы получить аттестацию по химии, он обращается к репетитору, некоему Никите Сергеевичу, но находит совершенно новый, далёкий от прогресса и цивилизации мир, в котором люди самовольно оторвались от нынешних реалий. Их распорядок дня состоит из одержимого следования законам Божьим, но через призму психоделиков и беспощадного садизма. В атмосфере чёрного, нагнетающегося абсурда трудно понять, где начало, и страшно подумать, чем всё закончится. Реальность перемешана с видениями, и, чем дальше в лес, тем он темнее. Но может ли быть иначе в дружбе с дьяволом?

В ГОСТИ К ХИТРУКУ

Вечер уже сгущался над городом, когда мы с Димкой Сорокиным пробирались к квартире нашего покойного друга Паши Хитрука. В голове чередовались мысли о том, что мы идём к нему, чтобы узнать о нём что-то большее, чем просто его болезненное состояние. Этот челик, который был нам так дорог, скончался, так и не успев рассказать, что на самом деле чувствовал. Я помнила последний наш разговор — смотря на его худое и измождённое лицо, я понимала, что жизнь рвётся из его клеток, как и все мы, кто любил его, старались его спасти. Я до сих пор не могла поверить, что этот парень, полный жизненной энергии, мог так деградировать. Комбо в виде амфетамина и баклосанов с каждым днём забирало его всё дальше от реальности. И вот теперь мы стояли перед его домом, в которой когда-то жил наш общий друг, и я испытывала сложноопределимые чувства: от горечи потери до тревоги за то, что нас ждёт внутри.

Хитрук предупредил нас, что оставит ключи от своей квартирки в клумбе под скамейкой. Он также предупредил, что в ванной есть кое-что важное. Мы знали, что вскоре его не станет, и перед своей кончиной он наказал нам проникнуть в его квартиру и уничтожить флакон с оставшейся солью, стеклянную трубку и контейнер с деньгами. Сумму он не озвучил, но глаза Димона тогда загорелись ясным огнём, в котором пестрила жажда наживы. Он всегда смотрел на вещи с точки зрения выгоды, и в этот раз его интерес был слишком очевиден.

Мы добрались до скамейки, где минуту искали ключ, проливая на клумбу аккорды света из фонарика на смартфоне. Вскоре его причудливая форма блеснула между цветами. С трудом пробираясь по лестнице на шестой этаж, я каждый раз по несколько минут останавливалась, чтобы перевести дыхание. Бесконечные ощущения усталости и дурного предчувствия накатывались на меня каждые несколько шагов…

— Ну, пошли! — сказал Сорока, толкая меня в спину. — Я не терплю ожиданий!

Я стояла перед дверью квартиры Паши Хитрука, в руках у меня дрожали ключи. Я пыталась не думать о том, что ожидает нас внутри, но в голове крутился лишь образ Пашки, осунувшегося, с потерянным взглядом.

— Ты готова? — спросил Дима, чуть нахмурив брови.

— Готова, — ответила я, хотя сама не была в этом уверена.

Четыре оборота ключом — и мы оказались внутри квартиры. Лёд, казалось, треснул — мы вошли в мир, который давно остыл. Паша ушёл, но его жизнь так и оставила след в виде затоптанного ковра, завядших растений и холодильника, где хранились лишь недоеденные консервы. Как будто сам Паша оставил их здесь, чтобы мы помнили, как именно он угасал под натиском своей зависимости.

Сорока быстро ринулся к щитку, взволнованный возможностью включить свет.

— Ужасно, да? — произнесла я неряшливо. — Как здесь всё запущено…

— Ага. Напоминает одну из Припятских квартир в Сталкере, — пробормотал Димка, копаясь в щитке. — Эль, пробуй воду.

Я послушно ринулась в ванную, когда Дима наконец подал электричество, и после моего нажатия на клавишу комната наполнилась тусклым мерцанием лампочки. Зафыркал кран в ванной, когда я повернула рычаг.

— Давай, скорее найдём то, зачем пришли! — с нетерпением крикнул Дима, забегая в квартиру. Его голос звучал напряжённо.

В ванной действительно стоял шкафчик, сплошь заполненный шампунями, гелями и прочими характерными принадлежностями, но именно в нём мы нашли то, что искали. Контейнер с пачками пятитысячных купюр, рядом с ним кулёк с трубкой и флакон с белыми кристалликами, которые необходимо было сжечь.

Но Димка, будто приближаясь к сокровищу, воскликнул:

— Ёоооо-моё… Паша действительно оставил их тут! Офигеть!

Я знала, что Сорока положил глаз на деньги и его жадность часто играла с ними злую шутку. Как можно было доверить такое сокровище человеку, который уже не раз был пойман на мелких кражах и наёбках?

Когда Димка потянулся к деньгам, я тут же вторглась:

— Дима, это не наше!

Но вместо понимания я натолкнулась на глухую стену его упрямства: Дима резко повернулся ко мне, и в его глазах вспыхнуло недоумение.

— А ты бы что сделала на моём месте? Оставила бы всё это?

— Это не наши деньги, Дим, — произнесла немного тише, чем хотела, всё ещё стараясь сохранить спокойствие. Димка был очень жадным, и его жадность пробуждала во мне внутренние протесты. — Ты серьёзно собираешься это взять?

— Господи, блядь!.. Почему ты такая зануда, Эля? Это же шанс! — выпалил он. — Это и конопля, и пивко, и погашенный кредит. Ну, сама подумай!

Но я лишь ощутила, как по моей спине пробежал холод."Шанс"… для кого? Я вспомнила слова Паши о том, что он устал от жизни, и как он говорил о своих планах на будущее, о том, как мечтал об изменениях. Но самым главным в моей памяти были его слова о том, чтобы наша дружба осталась неразрушимой даже после его смерти.

— Мы не можем просто взять и уволочь деньги, Дима! Это не честно!

— А кто тут говорил о честности? — фыркнул он. — Паша мёртв, значит, всё это можно взять!

Я ощутила, как злость закипает во мне. Я часто не могла понять, как Сорока может быть таким циничным.

— Ты не понимаешь, — произнесла я, стараясь сдерживать эмоции. — От них нужно избавиться. Пашка об этом нас просил! Совсем забыл?

Но Димка был неумолим:

— Паши больше нет, Эля! Сколько мне ещё раз повторять? Не нуди, как моя бабушка! И потом, ты ведь не хочешь быть убогой всю жизнь? А там, судя по количеству пачек, явно в районе сотки. Почему ты не воспользуешься такой халявой, которая выпадает лишь раз в жизни?

— Потому что, если добыча легко ловится, значит, в спину дышит хищник. Об этом ты не подумал, миллионер?

— Ерунда, Элечка! — он закатил глаза. — Нахуя нам делать то, что он хотел, если мы можем жить, как нормальные люди?

Я почувствовала, как что-то щемит в груди.

— Нет! — резко ответила я, и сердце моё замирало. — Мы по-прежнему остаёмся друзьями, и не можем предать его память ради этих бумажек. Это же последняя воля Паши. Надо сжечь их, как он просил!

— Пфф!.. У тебя что, совести нет? — Сорока засмеялся, поднимая контейнер выше. — Посмотри, сколько здесь!.. Не трои, очень тебя прошу.

— Отдай мне это! — запротестовала я, резко потянувшись к контейнеру. Но настойчивый Сорока крепко сжимал его в руках, собираясь уже вытянуть крышку. В одно мгновение я бросилась к нему, пытаясь уже силой отнять эту злосчастную коробочку.

— Э!.. Ёбу дала? — резко произнёс он, ухватив меня за запястье.

— Эгоист хуев! — выкрикнула вдруг я, стараясь выбраться из хватки. — Ты всё только о себе думаешь. Отпусти… Мы же с Пашей к тебе по-человечески относились… Я же всё ещё с тобой, а ты!..

— Да какая, нахуй, разница, что хотел Паша! — закричал Димка, не сдерживаясь. — Это деньги, Эля! Их можно потратить, вложить в будущее! Мозги включай, совестливая ты дура! И о будущем думай! Вон оно перед тобой! А ты, сука, всё во что-то суёшь своё…

Его слова пробурили мне душу. Это было слишком. Тогда я, не в силах сдержаться, отвесила ему пощёчину, звук от которой раздался как выстрел. Секунда тишины, затем он резко толкнул меня, и я, не удержавшись, упала на пол. Боль от удара была ничем по сравнению с тем, что творилось внутри.

— К-как может близкий человек так легко отвернуться от памяти друга ради этих в-в-вшивых денег? — еле слышно промычала я.

Слёзы, как горячие капли, потекли по щекам, и я, вскинувшись с пола, пулей бросилась в соседнюю комнату, оставляя Диму наедине с этим ебучим контейнером, который вдруг стал символом нашего разлада.

Заперев дверь на защёлку, я тут же прыгнула на кровать и спрятала лицо в подушку, которая ловила мои слёзы, превращаясь в спасительный островок тишины и мягкости. В сердце бушевала буря — ни эти бабки, ни эта соль не стоили той искренности, которую мы когда-то разделяли с Сорокой. В своей голове гремел только один вопрос: как он может так легко забыть о друге?

— Эля! Открой! — позвал гад снаружи, дробя по дверям кулаками. — Мы можем решить это, давай просто поговорим!

— Да пошёл ты! — громко отозвалась я, не желая разговаривать.

— Да ладно тебе, не дуйся ты так! Ну извини… Извини, пожалуйста. Но и ты пойми, что кошелёк наш худ и беден. В войну живём, Элечка! Сама же знаешь! Ну! — и он тщетно задёргал дверной ручкой.

***

Я проснулась посреди ночи, которая настигла довольно неожиданно, погружая квартиру во тьму… Но прежняя тишина вокруг, казалось, напомнила о том, что произошло. Однако злоба уже отошла, оставив после себя пустоту и высохшие слёзы на лице, от которых я старательно избавлялась.

Мой взгляд оказался прикован к рабочему столу, заваленному старыми книгами и антикваром. Я встала и подошла ближе, наблюдая, как пыль от макулатуры кружится в свете настольной лампы. В потёмках было трудно найти выключатель, но я справилась. Ура…

А книги-то ещё советской печати, ровно сложенные тетради, тоскующие по вниманию старые журналы — всё это казалось мне чем-то знакомым и одновременно чужим. Положение вещей в моей жизни казалось неустойчивым: Сорока оставил меня с головной болью, и теперь я искала утешение в этих пожелтевших страницах, которые, казалось, хранили множество тайн. Я глубоко вздохнула и, машинально раздвинув книги, оказалась перед папкой с заголовком, будто призывом:"Дружба с дьяволом". Папка лежала в общей куче, как будто тоже ждала своего часа. Словно призыв из другого мира, она заинтриговала меня. А дизайн обложки с изображением повешенной плюшевой овечки на фоне ярко-оранжевого заката заставил меня усмехнуться горькой усмешкой. Снизу этого рисунка была другая надпись — "Чернуха эпохи цифрового века". Этакий заголовок, который всколыхнул во мне бурю мыслей. Я сразу вспомнила, как Паша любил обсуждать, как технологии отнимают у людей человеческое взаимодействие, превращая их в жалкую имитацию человека разумного с монитором вместо головы, и проводами вместо позвоночника.

— Что же это за"чернуха эпохи цифрового века"? — подумала я, открывая первую страницу и улавливая знакомый почерк.

Каждое аккуратно оформленное слово как будто отзывалось в душе, заставляя вспомнить о Диме и наших тёрках. Почему я вообще переживаю о том, чем он занимается? Он ведь сам должен понимать, что эти купюрки у него всё равно отожмут. В этом весь Димон! Он всегда шёл за лёгкими деньгами: продажа колёс и травы, азартные игры… Бывали и безобидные приключения, но каждый раз что-то шло не так. И этот балда, как обычно, оставался ни с чем.

Касаемо этой папки, меня посетило чувство, что она могла принадлежать Паше. Вернее, Паша является непосредственным автором сей рукописи. Чудно, если это правда. Он оставил после себя нечто большее, чем бабло или наркоту. Я не удержалась и принялась листать страницы, погружаясь в текст, который, как мне показалось, был открытием самого Хитрука. Мой эмоциональный кризис постепенно утихал, и мысли о вчерашней перепалке стали казаться не такими важными. Что может быть лучше, чем хорошее чтение для успокоения души?