Тетрадь с гоблинами

Дмитрий Перцов, 2022

Шорт-лист конкурса "Битва жанров" в номинации "Городское фэнтези". В центре города, где живет Дима Каноничкин, начинает светиться главное чудо света – гигантский Шар. За эпохальным событием наблюдает весь мир. Но как это касается самого Димы, простого выпускника, да еще и двоечника?.. Он начинает понимать, что все его чувства и эмоции трансформируются в магию. А чувств у него, подростка-то, ого-го! Но главное – Каноничкин вместе с друзьями находит в заброшенной лечебнице загадочную тетрадь с изображением десяти гоблинов. Каждый из них обладает своим талантом и своим способом общения с Димой. Герою предстоит узнать, какую цель преследуют гоблины, кто автор тетради, какие тайны скрывает мифическое прошлое его страны, раскрыть в себе магический потенциал и при всем при этом не остаться на второй год! Дел, короче говоря, невпроворот.

Глава 6. Записка для Аннет

Итак, больше всего на свете я боялся сонного паралича. Помимо него я боялся думать о том, что Джеки Чан однажды умрет. Но случилось нечто еще более жуткое^[13].

Я начал лунатить.

Я проснулся не в кровати, а на балконе в гостиной.

Стояла смуглая, выжженная ночь. Только одно окно горело где-то вдалеке, ближе к Холму-над-водой. Моя нога была перекинута через ограждение: еще минуту, и я бы полетел вниз. Я осторожно вернул ногу обратно и выдохнул.

Во дворе активно работал пилой отец. Меня он не заметил, и я сел на табуретку возле старого самоката. Рядом, на столике, лежала Тетрадь. Я принес ее с собой? Или она сама принеслась? Я вернулся в комнату и, зная, что в ближайшее время уснуть не смогу, решил проверить одну гипотезу. Открыл страницу ученого Грохида. Надпись о сонном параличе исчезла. Тогда я написал другую: “Лунатизм”.

Закрыл.

Снова открыл.

Лунатизм — гласила новая надпись.

Не имеющее отношения к луне действо под подлинным названием Ражд, когда Тень, желая узреть, во что превращен мир людей, смотрит на него глазами спящего (существа человек) и по возможности — руководит его телом. Речи человека не имеют осмысленности, поскольку Тень не ведает людских языков и произносит бессистемные словесные конструкции. Ражд не опасен для существа «человек». В большинстве случаев Ражд — благо для мира людей и Мира Теней.

Значит, мной руководила Тень. Строчка, что “Ражд” не опасен, успокаивала, но лишь самую малость. Я закрыл Тетрадь и написал на пустой странице “Тень”. Информации получил немного:

Тень — исконный хозяин мира.

Тогда я написал “Мир Теней”

Мир Теней непознаваем. Определение ему дать нельзя, подобрать эпитеты невозможно, Грохид бессилен.

Ну хорошо.

“Как сдать историю?”

На этот вопрос Грохид не ответил, и я, оставив включенным свет, уставился в потолок. Рука машинально сжала край простыни. Я так рехнусь. Что творится вообще?

* * *

Мама сварганила два сэндвича с ветчиной и помидорами и сказала, что я бестолочь. Я ответил: “Спасибо” и “У меня лучшая мама на свете”. Мама снова выглядела расстроенной. На ее телефон пришла эсэмэска: “Сама виновата)))” от кретина-начальника.

— Мам, — сказал я, — используй нож.

— Что? Ты о чем?

— На врагах.

— А-а-а. Ну да. Хороший совет, Дим. Спасибо.

— Нож — лучшее лекарство.

— А не сон ли?

— Нет.

— Мне не нравятся твои мрачные мысли. У тебя все нормально?

— Да.

Выходя из кухни, я обернулся, и повторил:

— Нож — лучшее лекарство.

Я положил в рюкзак ручку (и все) и отправился на учебу. Перекинулся с папой парой слов о погоде, врубил подборку “грустная музыка для пеших прогулок” и спустя двадцать минут оказался в районе школы и хмурого ее соседа — Башни печали.^[14]

— Канон, как дела? — догнал меня спортсмен Степан.

— Нормально. А ты как?

— Айда со мной “Послание” записывать? Я все придумал: сначала мы будем подтягиваться, потом я сделаю выход на две и скажу: “Спорт — это жизнь”. И в конце музыка из «Рокки». Как тебе?

— Мы с Ромой уже свое снимаем.

— Понятно. Подтягиваться-то умеешь?

— Полтора раза.

— Так бы сразу и сказал.

Пройдя через металлоискатель, я поздоровался с охранником, после чего заглянул в туалет и пописал. Там же я изучил каждую деталь нарисованного корфа: глаза, ноздри, пятки. Дал ему имя — Стэнли. Но никаких изменений не обнаружил.

— Что с тобой не так, Стэн? — спросил я вслух, догадываясь, что ритуал мы с Ромой провели отстойно. Иначе не было бы у меня этих видений и самовоспроизводящихся роликов. — Бред.

— Канон, я знал, что ты тупица, но ты еще и странный, — услышал я голос Темы Крупного. Он стоял у окна и закуривал сигарету. — “Послание” со мной снимать будешь?

— А ты что, собираешься?

— Меня мамка заставила. Я ей пообещал.

— И что придумал?

— Вообще топчик, смотри: ты меня снимаешь, и я такой: “Мое послание такое: посылайте вы, чтобы не посылали вас”. И я буду это говорить то в тубзике, то в курилке, то на крыше — ну, чтоб по-пацански.

— А я что буду делать?

— Ты? А зачем тебе?

— Это же наше «Послание»…

— Да не. Ты с Ромео же записываешь. А мне поможешь просто.

Он затушил сигарету, и, сказав: «Подумай об этом», вышел из туалета. Я показал Стэнли средний палец и тоже вышел.

В класс явился одним из первых и решил, что пришло время поступить, как настоящий мужчина, как мужик. Альфа-самец.

Написать анонимку и положить на парту Аннет.

Я взял с учительского стола чистый лист бумаги и вывел первую строчку:

Ты мне нравишься.

И вторую:

Аноним.

Текст получился не очень объемным. Нет, двух строчек недостаточно, чтобы впечатлить мадемуазель. Я скомкал лист, засунул в рюкзак, а на следующем написал:

Ты мне нравишься.

Аноним.

P.S.: даже очень.

Так лучше. Но все равно мало. Я взял третью бумажку, и уродливым почерком написал:

Смотрю на тебя каждый день.

Ты мне нравишься.

Аноним.

P.S.: даже очень.

Я окинул послание критическим взглядом. Какая-то чушь. Я что — маньяк, чтоб смотреть каждый день? Надо смягчить посыл.

Смотрю на тебя почти каждый день.

Но нравишься ты мне всегда.

Аноним.

P.S.: даже очень.

По телу побежали мурашки. Вот это манускрипт! Я вытащил флакон нового парфюма и брызнул. Напрасно. Анька по запаху сразу прознает. Я написал: “Я знаю, что ты читаешь детские комиксы” и — вы уж извините меня за вольность — нарисовал пенис. Психанул.

После чего взял последний лист, чтобы написать финальную версию, без парфюма и прочих штуковин.

Смотрю на тебя почти каждый день. Мне нравится смотреть на тебя. Потому что ты мне нравишься. Ты бы мне нравилась, даже если б я на тебя не смотрел.

Благородный аноним.

Записка получилась роскошной: поэтической и вообще — ну вы сами видите. Не успел я положить ее Аньке на стол, как приперся Рома:

— Люблю избавляться от проклятий по утрам, — он сел громко и массивно, а я от неожиданности упал всем телом на парту, закрывая грудью тайные письмена. Рома это заметил: — что прячешь?

— Ничего.

Класс стремительно наполнялся шныряющими одноклассниками.

Сидорович нарисовал на доске женское лицо и, подписав “Серафима” (кличка учительницы по физике), кидал в нее мокрой тряпкой. Алиса и Рита что-то снимали, надув губы, — видимо, тоже свое Послание.

Я подложил записку на парту Аннет и вернулся на место. Оставалось ждать, когда она придет и влюбится в романтичного незнакомца.

— Пишешь любовные послания? — спросил Рома. — Не забывай предохраняться.

— Так говоришь, будто что-то знаешь о сексе.

— Знаю абсолютно все. Презервативы — главное, далее — проверка паспортных данных партнеров, и убедиться, что тебя не ограбят под утро.

Передо мной на парту упал чей-то карандаш. Я перекинул его через плечо, как того требуют все школьные приметы.

— Ромыч, так что там с проклятием?

— Спал сегодня, как убитый. Спасибо. Твой способ сработал.

В класс зашла Аннет. Я положил одну ногу на парту; взгляд отвел в сторону таблицы логарифмов, демонстрируя эффектный профиль, как на орвандских баксах. Если Аннет посмотрит на меня полным нежности взглядом, мне с того — ничего. Я — ковбой.

— Какой ковбой? — спросил Рома.

— Я опять вслух?

— Ну, да…

Аннет увидела записку, подняла ее и развернула. Я машинально взял черновик, чтобы понюхать. Но он ничем… Не веря своему носу, я опустил взгляд. Записка гласила:

Смотрю на тебя почти каждый день. Мне нравится смотреть на тебя. Потому что ты мне нравишься. Ты нравилась бы мне, даже если бы я на тебя не смотрел.

Благородный аноним.

То ведь это… Правильный вариант. Это значит, что я… Подложил испорченную, с нарисованным пенисом!

Лицо Аннет исказилось. Она скомкала записку, выбросила ее в урну, потом положила перед собой учебники и уставилась в телефон. Я хлопнул себя по лбу.

— Рома, я самый большой болван на свете.

— Что, до сих пор не сдал анализы на аллергию? Не тяни с этим, могу порекомендовать хорошую клинику.

В класс аристократичной походкой графини вплыла Раиса Мельберновна, руководитель нашего класса. Кружева на ее рукавах шевелились в такт томным шагам, и так же томно она промолвила:

— Я с новостями.

— Шар загорелся? — спросил я, считая, что это отвлечет Аннет от плохих мыслей.

— Да, Дмитрий, но я не об этом. — Она изящно коснулась пальцами виска, словно подчеркивая, как ей осточертели эти вульгарные школьники с их проблемами. — Пуан Лакриц сломал ногу.

Ого, ура!

Ну, в смысле… Это плохо, конечно. Но Пуан Лакриц — тот самый выскочка, который должен танцевать Аннет на выпускном!

— Если честно, две ноги, — добавила Раиса.

Ого, ура!

Блин, нет, я так не думаю.

Она обвела нас взглядом. Сидорович, замахнувшись тряпкой, ждал, когда она выйдет из класса. Остальные сидели/стояли молча. Из-за Пуана никто особенно не огорчился. КРОМЕ МЕНЯ. Я НА САМОМ ДЕЛЕ ОГОРЧИЛСЯ, ЯСНО?

— Еще одно. Селезенко, — она посмотрела на Аннет. — Тебе нужно подобрать новую пару на выпускной танец.

Мое сердце зашлось в конвульсиях. Мысленно я уже держал Аннет за талию. Чувствовал запах ее шампуня, пересчитывал ресницы. Я зажмурился от удовольствия. А открыв глаза, увидел, что Мельберновна смотрит на меня, не мигая. Зрачки ее превратились в блюдца, как под гипнозом.

Одноклассники тем временем гадали:

— Кто это? Артем? Паша?

Рома остервенело бил меня локтем: «вызовись!». Аннет делала вид, что ей всё безразлично. И тут классный руководитель все-таки изволила сказать:

— Каноничкин, — она протянула ко мне руку с кружевами, — станцуешь? А точнее, так: станцуешь.

Что?

ЧТО?!

Алиса рассмеялась. Ее подруга — Медуза Горгона — загоготала. И все вдруг бойко расхохотались, а удары Роминого локтя делались болезненными.

— А серьезно? — спросила Рита. — Кто будет танцевать с Аннет? Завтра репетиция.

— Я же сказала — Каноничкин. Почему вы вечно заставляете меня повторять одно и то же, это невыносимо! Завтра соберемся в актовом зале. Дмитрий?

— Я.

— Ты когда-нибудь танцевал вальс?

— Нет.

— Научишься.

Раиса Мельберновна покашляла, чтобы развеять гнетущее молчание. Увидела на доске портрет физички, но тряпки не нашла (ее спрятал Сидорович в портфеле) — и удалилась из класса.

Я остался один. Не буквально, но по ощущениям.

— В смысле, Каноничкин?! — завопила Алиса. Она восприняла новость, как удар под дых, потому что сама осталась без пары.

— Каноничкин с Селезенко, ха-ха-ха!

В классе появился новый мем. Шутки посыпались, как пельмени в кастрюлю. “Канон-Дон Жуон”. “Самая каноничная парочка”. “Димон, по сериалам будешь учиться танцевать?”

Аннет вся сгорбилась; на меня даже не взглянула. Не переживай, Анют. Они посмеются — и перестанут. Знаешь этих зверей. Все будет хорошо. Может, заставить всех умолкнуть через Тетрадь? Я перелистал своих корфов. Никого подходящего…

— Угрюмов, дай денег, — прервал мои изыскания Тёма Крупный.

— Зачем тебе? — спросил Угрюмов.

— На новый учебник.

— Сейчас вернусь.

Угрюмов вышел из класса. Очевидно, насовсем. Он так всегда: уходит — и возвращается ровно к началу урока, под руку с учителем.

— Вот говнюк, — сказал Крупный.

Прозвенел звонок, и вся шантрапа расселась по местам.

Начинался роковой урок истории.

Примечания

13

Слушайте, смерть Джеки Чана, конечно, страшнее, это я на эмоциях ляпнул.

14

Одна из главных достопримечательностей нашего района, вы еще о ней узнаете.