Записки уездного учителя П. Г. Карудо

Дмитрий Калмыков, 2015

«Записки уездного учителя П.Г. Карудо» – роман-приключение. Молодой учитель приезжает в глухую русскую провинцию начала 20-ого века. В перспективе – унылая жизнь преподавателя в реальном училище. Однако очень скоро случай открывает ему изнанку «скучной» провинции. Он оказывается втянут в водоворот уголовного расследования, политической игры накануне первой русской революции, а в довершении всего становится свидетелем и участником кровавой мистической драмы, которая переворачивает представления молодого человека о добре и зле, о возможностях человека и животного.

Глава 3. Училище

Кабинет, в котором устроил меня на ночь Федор Кузьмич, оказался хоть и чистой, но очень маленькой комнатенкой с письменным столом у единственного окна и старинным диваном у стенки. Остального пространства в помещении хватало ровно на то, чтобы вошедший в кабинет посетитель мог усесться на стул против стола. Справедливости ради скажу, что выспался я довольно хорошо, диван оказался весьма комфортабельным ложем.

Утром конторский сторож Тимофей, которого я ни в коем случае не мог назвать Тимошкой ввиду его грузной солидности, провел меня в комнату, где я смог умыться. Сама контора занимала двухэтажный особняк, и когда я шел из своей"спальни"с полотенцем, перекинутым через плечо, вслед за Тимофеем, то навстречу нам уже попадались служащие с бумагами да папками в руках. Удивительно, но ни само мое присутствие, ни мой затрапезный вид никого не заставили даже брови приподнять. Все происходило как бы совсем натурально, будто по коридорам конторы ежедневно проходят люди в одних рубахах и панталонах, с полотенцами да мылом.

Тимофей, отрекомендованный Федором Кузьмичом как человек"большой души", действительно подтверждал это звание. Походил он скорее на швейцара в хорошем петербургском доме, чем на сторожа. Носил седые, но пышные бакенбарды, был молчалив и исполнен достоинства. Быть может, мой внешний вид и не смутил никого единственно потому, что шел я в сопровождении Тимофея. Признаться, я всегда завидовал таким людям. Казалось бы, что он такое? А вот всякий ему кивает, и тайну души доверит, и совета спросит. Да и Тимофей не оплошает — тайну сохранит, совет даст.

А вот еще вопрос, да поважнее первого: почему такие, как Тимофей, люди, как правило, не имеют в жизни своего естественного продолжения? Как ни встретишь такого, так непременно узнаешь, что сын его пьяница и балагур или того хуже. Что дочь бежала с офицером и прочее, и прочее. Ну да к этому еще вернемся.

Воротившись в кабинет, умытый и расчесанный, я застал там Федора Кузьмича. Был он в прекрасном расположении духа, невзирая на довольно-таки обильное вчерашнее возлияние.

— А, вот и вы! — вскричал он, стоило мне ступить через порог. Сидел он не за столом, а на диване, будто и правда это он был моим гостем. — С добрым утречком! Как почивали?

— Благодарю вас, Федор Кузьмич. Все благополучно, — ответил я.

— Ну и чудно! А что я говорил? Ведь чисто перина, а не диван!

Я вдруг опомнился.

— Вы меня простите, Федор Кузьмич, я сей же час уберусь. Вам небось работать нужно…

— Ничуть не бывало, — весело проговорил Федор Кузьмич. — На сегодня выходной взял. Во-первых, заслужил-с, во-вторых (и главных!), не хочу вас покидать, так сказать, на полдороге.

— Что вы! И так я вам по гроб жизни обязан! Уж и не знаю, чем отплатить.

— А вот что! Для начала давайте-ка позавтракаем вместе. Не откажите в компании.

— Я с превеликим удовольствием. Только вот не знаю, мне ведь в училище к начальству явиться надо.

— Не извольте беспокоиться. Алексей Иваныч, директор Святопетровского вашего, ранее полудня в стенах училища не появится.

— Вам это наверное известно?

— Специально справился, Петр Григорьевич. У них жена хворая. Я как раз по дороге сюда нашего доктора встретил, так он мне все и объяснил.

— Что ж, тогда пожалуй.

Мы вышли из конторы. Перед самой дверью прямо на крыльце сидел Тимофей и, видимо, поджидал нас. Завидев Федора Кузьмича, он встал и подошел к тому почти вплотную.

— Федор Кузьмич, батюшка, вы уж и сегодня приглядите, хоть вполглаза, — понизив голос, проговорил Тимофей. Было странно видеть на его степенном лице просительное выражение. — Так одолжите старика, что уж…

— Ну, что ты, что ты, Тимофей, — перебил его Федор Кузьмич. — Бог с тобой, какие уж там одолжения! Пригляжу как за своими.

— Дай, вам Бог здоровья!

— Ты лучше вот что, Тимофей, — сказал Федор Кузьмич. — Багаж Петра Григорьевича пока у себя сбереги. Петр Григорьевич, вы когда намерены на квартиру въехать?

— Думаю, сегодня к вечеру непременно определюсь, — ответил я, хоть и не знал пока точно, где и как буду квартировать.

— Не извольте беспокоиться. Сколько нужно, пусть лежат чемоданы ваши. В полной сохранности будут, — заверил меня Тимофей.

Мы отошли несколько от конторы, тогда Федор Кузьмич объяснил свой диалог с Тимофеем.

— Детки у него, двойняшки — Татьяна и Иван, чрезвычайно непоседливы, — сказал Федор Кузьмич. — Хотя уже подростки, оба гимназию кончили. Оба умные да талантливые. Характер только подкачал. Вот Тимофей и опасается, как бы не напроказили. Они ведь, сами видите, происхождения простого, а в обществе приняты, за ум и сердце их уважают. Конечно, старик скандала боится как огня.

— Что ж возраст такой, что оскандалиться немудрено, тем более при бойком характере, — глубокомысленно заметил я.

— Да он не простого скандала боится, а выдумки. Иван-то на них горазд! Вот я вам расскажу, что они в прошлом году учудили! Да лучше не сейчас… К тому же вы обоих, и брата и сестру, можете сегодня же вечером увидеть.

— Каким же образом?

— Да, видите ли, сегодня вечер состоится в одном приличном доме, так я взял на себя смелость послать хозяевам записку, что буду не один, имея в виду вас, конечно.

— Право, неудобно, Федор Кузьмич! — я, наверное, даже покраснел. — Первый день в городе, а уже к кому-то…

— Что ж тут такого? Все лучше, чем дома скучать. И не к кому-то, а к супружеской чете Видясовых, фамилия в нашем городе небезызвестная.

— Я несколько смущен столь скорым приглашением…

— Бросьте, да не съедят же вас!

Мне ничего не оставалось больше, как согласиться.

Дорогой до трактира я успел осмотреться. Устюжна хоть и не блистала чистотой улиц и убранством домов, но впечатление производила хорошее, и дышалось мне до странности легко. Хотя был я озабочен одним обстоятельством. Мне вдруг стало странно: что это Федор Кузьмич так ко мне привязался? Как будто у него и дела другого нет, как меня обустраивать. Но, забегая вперед скажу, что разгадку этому вопросу я нашел уже через несколько дней. Дело в том, что явление пришельца, пусть даже заезжего чиновника из соседнего уезда, было в городе делом редким. Так что такая, в сущности, мелочь, как прибывший из Петербурга молодой учитель, вообще сравнима была с небольшим астрономическим явлением.

Ум у Федора Кузьмича был, очевидно, живой и подвижный, а потому жаждал нового, все равно чего — лишь бы как-то разнообразить череду дней. Так что будь я даже брюзгливой петербургской старухой, приехавшей для того, чтобы кинуться головой в рудную шахту, и тут Федор Кузьмич оказал бы мне полное содействие.

Изрядно подкрепившись за завтраком, Федор Кузьмич спросил себе бутылку мадеры. Я же пил чай и уже поглядывал украдкой на часы, опасаясь, что под действием напитка Федор Кузьмич разомлеет и снова станет болтлив, как это уже случилось с ним на пути из Весьегонска. К счастью, я ошибся. Федор Кузьмич, оказалось, следил за временем даже лучше моего.

— Петр Григорьевич, вам бы стоило идти, если не хотите заставить начальство себя ждать, — тактично сказал он. — К сожалению, не смогу вас проводить, дела-с, — застенчиво потупив взор, объяснил Федор Кузьмич, после чего дал подробнейшее описание предстоящего мне маршрута, которым я с большим успехом воспользовался.

Директор Святопетровского реального училища Алексей Иванович Черновецкий принял меня в своем кабинете — средних размеров комнате с большим окном, очень опрятной и даже со вкусом обустроенной. Обстановка кабинета давала отчетливые представления о пристрастиях хозяина. Множество комнатных растений в горшках стояло на подоконнике и в дальнем углу кабинета. По стенам висели гербарии, забранные в рамы, и три гравюры, изображавшие разного вида папоротники, показанные в разрезе вместе с корневой системой, под каждым изображением была подпись на латыни.

Алексей Иванович был молодым мужчиной лет сорока, очень благопристойной, ухоженной наружности. Светлая борода окаймляла округлое лицо его. Нос, губы, рот — все было правильной и приятной формы. Костюм его также был безукоризненный. Но отчего-то рождалось впечатление, что все внешнее благополучие — не более чем ширма, за которой кроется некий трагический излом в судьбе или характере, а может, и тщательно укрываемый порок. Словом, с первой встречи к такому человеку в объятия бросаться не станешь.

— Поздравляю вас с прибытием, Петр Григорьевич, — сказал Алексей Иванович и одарил меня крепким рукопожатием. — Хотелось бы сразу покончить с одним делом. Вам следует принять кабинет от вашего предшественника. Он, как вы, может быть, слышали… Впрочем, идемте. Все сами увидите.

Алексей Иванович решительно шагнул к двери, я последовал за ним.

— Этот заместитель ваш — Степан Кириллович, существо весьма странное, — говорил Алексей Иванович, чуть поворотив голову назад, поскольку я не поспевал за его скорым шагом и шел чуть позади. — Конечно, он абсолютно безобиден… Впрочем, возьмем-ка с собой Федора… Сделайте одолжение, подождите меня здесь одну минутку.

Алексей Иванович скрылся в боковом коридоре. Я же пока осмотрелся. Сразу было видно, что в училище поддерживается идеальный порядок. Правда, пока оно пустовало по случаю выходного дня, а, как известно, присутствие детишек порой сильно преображает и самые благообразные помещения.

Заскучать за разглядыванием стен я не успел. Алексей Иванович вернулся, кажется, даже раньше, чем через минутку. С ним был рослый детина с бульдожьим лицом, лет, наверное, пятидесяти, чрезвычайно крепкого сложения. Пожалуй, единственное, что выдавало его возраст, это редкие с проседью волосы да сильно обрюзгшее лицо.

— Вот, Федор Федорыч, познакомьтесь, — сказал Алексей Иванович. — Это Петр Григорьевич — новый наш преподаватель географии. А это — Федор Федорыч, наш смотритель, следит, чтоб на переменах отроки не слишком шалили в коридорах, — отрекомендовал Алексей Иванович детину.

Федор Федорыч слегка поклонился мне, но руки не подал.

— Давно бы пора, — сказал он, и губы его разъехались в неприятной улыбке.

— Что ж, идемте.

Мы последовали за Алексеем Ивановичем.

В кабинете нас ожидала довольно-таки забавная картина. Этот Степан Кириллович, о котором я уже столько слышал и, честно сказать, просто сгорал от нетерпения поскорее его увидеть, оказался молодым человеком моих лет, быть может, чуть старше. Нас он встретил вальяжно развалившись на стуле. Сразу замечу, что поза его была несколько расслабленна, отчасти и потому, что с самого утра, ожидая прихода"смены", Степан Кириллович сильно храбрился и не давал погаснуть в груди благородному пламени, время от времени подогревая его горячительным.

— Аааа, — протянул Степан Кириллович, завидев нас. — Пришли! Ну, что ж, вершите свой неправедный суд…

Дело наше состояло лишь в том, чтобы забрать у Степана Кирилловича ключи от кабинета, стола и шкафа, в котором хранились карты и еще кое-какая учебная мелочь. Он же навоображал себе бог весть чего, будто его сейчас поволокут в Бастилью. Однако я сразу понял, зачем Алексей Иванович пригласил с собой Федора Федорыча. Дело было в том, что рябое лицо Степана Кирилловича было напрочь лишено выражения, совершенно невозможно было определить, в каком расположении духа он находится, в гневе ли, в смущении? А добавьте сюда еще и мутный от водки глаз.

— Вот, Степан Кириллович, и замена вам прибыла, — сказал Алексей Иванович. — Потрудитесь освободить кабинет.

— Как вы угадали! Вот это-то я еще могу! Могу потрудиться! И труд мой будет оплачен стократно! — возвышая голос, говорил Степан Кириллович. Он сделал попытку встать со стула, но ноги не послушались, и дальнейшую тираду он был принужден произносить сидя. — Всходы, посеянные мной, взойдут! Но как они окрутили вас? — обратился Степан Кириллович ко мне. — Я ждал престарелого сатрапа, верного пса режима, но вы столь молоды! Кто вы по убеждениям?

— Умоляю, только не отвечайте, — шепнул мне Алексей Иванович. — Иначе он никогда не кончит.

— Никаких особенных убеждений у меня нет, — сказал я, что было чистой правдой.

— Ах, вот оно как! — взвился было Степан Кириллович, но тут же и осекся, поскольку, видимо, ожидал услышать от меня другой ответ, а может, уже и дал его сам себе в собственной фантазии. Теперь он решительно растерялся, почесал грудь, ворот рубашки его был расстегнут. Сначала я подумал, что это для того, чтобы подчеркнуть вольнодумие, но, приглядевшись, увидел, что просто-напросто часть пуговиц на рубашке Степана Кирилловича отсутствует. — Ну, как бы там ни было… Впрочем, не надейтесь привить свои вредные взгляды учащимся. О! Я разглядел эти сердца! Это пламень! И они пойдут за мной, когда я… Впрочем, уже и сделалось кой-чего. О чем вы, конечно, знаете…

— Степан Кириллович! Сейчас не время для подобных речей, — прервал его Алексей Иванович с очевидным волнением. — Прошу вас сдать ключи и освободить кабинет.

— Не время, говорите вы?! — голос Степана Кирилловича снова возвысился, однако казалось, что он сейчас заснет, так он внезапно обмяк на своем (то есть, в сущности, на моем уже) стуле. — А когда, позвольте спросить…

— Ну, ладно, Степка, — выступил наконец вперед Федор Федорыч. — Кончилась комедь, кончай ломаться. Ключи на стол и топай.

— Ах, вот оно что? Вот, значит, методы… Ну, ничего…, — несмотря на сопротивление в речах, Степан Кириллович послушно искал ключи в карманах собственных брюк. Неизвестно, сколько бы это могло продолжаться, если бы Федор Федорыч наконец не вышел из себя. Он схватил одной рукой Степана Кирилловича за шиворот и поднял как тряпичную куклу, свободной рукой он в один момент вытащил ключи на маленьком стальном колечке и положил их на стол.

— Что ж, позвольте хоть откланяться благородным манером, — проговорил вдруг Степан Кириллович, подняв на нас свое, как будто обрызганное грязью, лицо и все еще стоя на цыпочках, поскольку Федор Федорыч и не думал его отпускать. — Пусть мы и по разные стороны баррикад…

Договорить он не успел, Федор молча и сурово вытащил его из кабинета.

— Федор Федорыч, держите себя в руках! — крикнул из кабинета Алексей Иванович.

— Петр Григорьевич, — обратился он ко мне. — Мне жаль, что вы стали свидетелем всей этой сцены, однако мне не хотелось бы, чтобы вы выносили какие-либо суждения только лишь исходя из увиденного.

— И в мыслях не было, — ответил я. — А что, он и впрямь из"потрясателей основ"? Что он там кричал про"уже сделанное"?

Алексей Иванович досадливо махнул рукой:

— Да на оружейном заводе нашем кто-то разбросал прокламации революционного содержания. Об этом уж весь город знает, а этот, как сорока, несет да приукрашивает… Впрочем, довольно об этом. Вы пока обустраивайтесь, а потом заходите ко мне, получите списки учащихся, и насчет вашей квартиры потолкуем.

Обустраивать мне было нечего, но для приличия я некоторое время посидел в отбитом у якобинца кабинете.