Пособник

Дмитрий Ардшин

Город оккупируют пришельцы. Одни горожане (и таких большинство) смиряются под ударом судьбы и пытаются к нему приспособиться. Другие считают, что свобода лучше, чем несвобода и надо оказать сопротивление космическим захватчикам. А вам что нужно: смирения или мужества? Думайте сами, решайте сами. Каждому своё.

25

Пронзительный голос жены давил на уши и сворачивал их в трубочку:

— Ну что ты за человек такой? Болтаешься по жизни как дерьмо в проруби. Страдаешь некромантией. В квартире развелось призраков, больше чем тараканов. А ночью они роняют стулья, хлопают дверьми, открывают воду, скрипят половицами, бормочат, скрежещут зубами и все стонут, стонут. Тут что ихняя общага? Зачем тогда променяли центр на окраину? Божился ведь: они сюда ни ногой. И что? Их стало еще больше. К призракам центра примкнули призраки спального захолустья. Ну и кто ты после этого? Как тебя назвать?

— Ну, все что ли? — Калганов уставился на жену. Ее искаженное лицо подергивалось и полыхало. Жена зашлась в истерике и гневе. Успокаивать и урезонивать — бесполезно. Оставалось только ждать, когда она провизжиться и выдохнется.

— Папа — кака? — Поднявшись и держась за бортик кровати, малыш засмеялся. — Папа — кака!

— Ну что? Довольна? — Вадим Витальевич укоризненно посмотрел на жену.

На ее лице задергалась кривая усмешка:

— Устами младенца…

— Папа — кака! Кака — папа! — Подпрыгивая и хлопая в ладоши, со смехом стал восторженно повторять Егор.

— Прекрати! — Резко осадил Калганов.

Егор испуганно вздрогнул. Его лицо скривилось и сморщилось. Он заревел, протяжно подвывая. Из глаз брызнули слезы.

— Ну, вот довел ребенка. — Вскинулась жена.

— Папа — кака. — Рыдая, с обидой и отвращением проскрипел Егор.

— Каким я был для него, таким и остался. — С горькой усмешкой сказал сам себе Калганов, сидя в кресле и вспоминая.

Наталья Алексеевна бросилась успокаивать малыша. Но он все плакал, делая судорожные прерывистые вздохи, багровея и задыхаясь в удавке истерики. Он никак не мог прореветься. Но вот он замолчал и, раскрыв рот, с изумлением вытаращился на дверь. Лицо малыша разгладилось и вытянулсь.

Калганов обернулся. В дверном проеме пританцовывал призрак в клетчатом пиджаке и широких брюках, жонглируя канотье, ярко-желтым тупоносым ботинком и рыжей вихрастой головой. Вместо нашлепки на носу краснел помидор. Бледное лицо комкали мелькавшие гримасы.

— Кто там? — Наталья Алексеевна бросила тревожный взгляд на дверь.

Калганов растерянно взглянул на малыша. Тот расплылся в улыбке, захихикал и захлопал в ладоши.

— Дядя — кака. — Восхитился Егор. — Кака, кака!

Желтый ботинок упал на пол. Голова в канотье насадилась на шею. Обиженно нахмурившись, клоун махнул рукой и исчез… Когда Олег Константинович Карандышев на цирковой арене смешил зрителей, у него остановилось сердце.

— Дядя?! Какой еще дядя? — Наталья Алексеевна тряхнула ребенка за плечи, словно вытряхивая душу. — Нет там никого! Нет! — Егор — в громкие слезы. А вслед за ним — и Наталья Алексеевна. Вырвав Егора из кроватки, она судорожно прижала его к себе и осыпала мокрое сморщенное личико виноватыми поцелуями. — Почему ты пугаешь маму? Ты же не кака, как твой пропащий папаша.

— Уймись.

— Папа — большая прибольшая кака, а Егор — нет. Он мальчик хороший. — Наталья Алексеевна стала покачивать Егора на руках.

— Замкнуло. — Калганов оставил комнату и потом квартиру. К нему прицепился Карандышев.