Тень Буревестника. Часть 3

Джонни Рэйвэн

Позади осталась бо́льшая часть дороги. А вместе с ней: битва с бандой головорезов, похищение, скитания по Долине Вечности, и на сладкое – сражение с лесным чудищем гианом. Неплохо, верно? Можно считать себя «счастливчиком»! Так и считает вор по имени Лео, который отправился в это путешествие, ведомый лишь одним желание – выжить. А помешать этому может загадочный магический артефакт, способный уничтожить все на несколько лиг в округе, если вор не избавится от него в самое ближайшее время…

Глава 1. Банная философия

«Мой государь, мой славный лорд! Не будь со мною строг,

Не стал бы я, коль не нужда, пересекать порог.

Карман мой пуст и худ мой плащ, дырявы сапоги.

А за окном — мороз и тьма, всех путников враги…»

«Баллада о лорде и бродяге»

неизвестный автор

Отряд тащился по тракту уже второй день. Бесконечно долгий, жаркий и скучный день. А дороге не было видно ни конца, ни края.

— Проклятье, — в сотый раз промычал Лео. — Я устал.

— Все устали, не ты один, — терпеливо ответил Стефан.

— У меня уже ноги отваливаются.

— У всех отваливаются, Лео.

— И кушать хочется.

— Всем хочется.

— Когда мы уже придём?

— Не знаю. Думаю, скоро.

— Ты ещё на прошлой стоянке говорил, что скоро. А она была несколько часов назад.

— О, Дарон всемогущий, даруй мне сил…

— Что ты там бубнишь?

— Прошу Громовержца о милости.

— О какой такой милости?

— Лишить меня слуха, или лучше тебя — языка, и тем самым прекратить это бесконечное нытье! Почему только я страдаю?

— Ты моим другом однажды назвался? Тебе и страдать.

— Ну уж нет, Львёнок! — угрожающе выставил палец чародей. — Вытаскивать тебя из пещеры, где вот-вот должен объявиться лжебог, или вызволять твою пропащую душу из подземок Инквизиции — это одно дело. А слушать твои невыносимые жалобы — совсем другое.

— Дружба познаётся в нытье! — хохотнул вор.

— Иди, к Завалону приставай, — буркнул Стефан. — Или к Юрганту. А с меня хватит.

— Боюсь, монашек не стоял в первых рядах, когда я выбирал себе друзей. А варвара сейчас вообще лучше не трогать. Прикончит и даже глазом не моргнёт.

Стефан, как и остальные, тоже заметив мрачный настрой варвара в последние дни, вздохнул.

— Всё настолько плохо? Ты хоть понял, в чём дело?

Львёнок взглянул на бредущих впереди церковника и островитянина. Оба держались чуть поодаль друг от друга. С того момента, как Завалон пришёл в себя, они так и не разговаривали. Поначалу монашек пытался наладить контакт, но, поймав несколько холодных и полных бессильной ярости взглядов, оставил эту затею.

— Ну… Вроде как, Юргант не должен был его лечить. Потому что… в общем это как-то связанно с полученной раной и варварской верой. Теперь Завалону не быть прославленным воином, не попасть в Огненные чертоги и не встретить там это их Неназываемое божество.

— Выходит, надо было позволить ему умереть?

— По его разумению — да.

— Печально, — тихо произнёс маг. — Больше всех мне жаль паренька.

— Да уж, — кивнул Лео. — Хотел как лучше… а получилось как всегда.

Дорога, идущая от Долины, явно не пользовалась популярностью: до памятной развилки, о которой говорил доппельгенгер, они не увидели ни одной живой души. Впрочем, и за ней — уже на награнском тракте — было не сильно оживлённее: за целый день пути им повстречались лишь несколько крестьянских телег, пара конных путников с вооружённым сопровождением (судя по одёжкам, мелких дворян) да один приставучий торговец амулетами, обещавший «небывалую удачу», «стопроцентную защиту от сглаза» и «конскую удаль» в постельных делах. Кончилось тем, что мрачный варвар от души заехал по крупу запряжённой в фургон пегой кобыле, да так сильно, что бедная едва не перешла в карьер, заливаясь громким ржанием и унося сквернословящего торговца далеко вперёд.

Наконец, когда начало темнеть, и путники уже было решили, что опять придётся ночевать под звёздами, дорога привела их на возвышенность, откуда открывался великолепный вид на окрестности небольшого городка. Он расположился в низине, аккурат возле холма, на вершине которого возвышался изящный, почти сказочный белокаменный замок. Шагать сразу же стало легче.

До столицы графства Награн, городка Арангата, отряд добрался уже затемно. Ворота к тому часу были закрыты, а добродушные дозорные в караулке, явно навеселе, услышав вопрос о ночлеге, предложили путникам «уютные» и «совершенно бесплатные» поля вокруг города. На подобное хамство Юргант ответил такой отборной бранью, что Львёнка аж гордость взяла — явно у него научился, малец! Однако прежде чем дозорные решили бы вылезти и проучить крикуна, монашек всё же додумался просунуть в окошко походную грамоту с кардинальской печатью. Ворота тут же самым чудесным образом открылись. Впрочем, на этом сюрпризы не кончились: церковник приказал караульным проводить их к замку.

— Я, конечно, всё понимаю, наглость города берёт, — шепнул Лео на ухо Юрганту, пока двое уже совсем невесёлых стражников провожали путников в сторону крепости. — Но, сдаётся мне, открыть ворота замка в полночь не сможет даже писулька твоего учителя. В лучшем случае нам предложат подтереть ею задницы. В худшем — погонят пинками до городских ворот.

— Ты плохого мнения о сигнаритах, Лео. Люди, объединённые верой в Их великую мудрость, никогда не бросают братьев в беде.

Вскоре выяснилось, что местный правитель — лорд Совиан Кудроу — был не только прихожанином Священной Церкви, но и старым знакомцем ле Гольта. А потому предприимчивый кардинал ещё в Миротауне написал письмо правителю Награнскому, в котором просил приютить своего ученика вместе со свитой, если те будут проезжать через графские владения.

В итоге хозяин замка был извещён о прибытии важных гостей, и путников, к немалому удивлению Львёнка, действительно пропустили. Внутри графской обители их встретил камергер¹, с чьих слов они узнали, что его сиятельство уже отошёл ко сну и обещал повидаться с друзьями кардинала утром. Ну а пока что уставшим путникам предложили принять баню и утолить голод остатками ужина.

Вскоре Львёнок скинул грязную, пропахшую потом одёжку и с неописуемым блаженством погрузил тело в горячую воду. Стефан и Завалон, сославшись на усталость, быстро намылились и, облившись из шаек, ушли, оставив вора отмокать в одиночестве. Лео же, придя к выводу, что доступными благами надо пользоваться в полной мере, попросил слуг подать еду и пиво прямиком в банное помещение. Отужинав, вор остался нежиться в воде, попивая из кувшина монашеский тёмный эль местного производства.

Последним в банную комнату заглянул Юргант. Увидев торчащие из таза розовые пятки, он смущённо отвернулся. Юноша разделся и отошёл в угол, где скромно принялся намыливаться, на что вор громко фыркнул и велел слугам принести ещё один таз. Когда поручение было исполнено, церковник стал отнекиваться, но в итоге всё же сдался и лёг в воду. Вскоре его лицо расплылось в довольной улыбке.

— Кайф, да?

— Да-а-а… — протянул Юргант. — Постой. Что это за слово такое — «кайф»?

— Так на востоке называют состояние приятного и беззаботного безделья.

— Действительно, подходящее слово…

— Погоди, сейчас ещё лучше будет, — вор усердно пытался подцепить кончиками пальцев стоящую на полу кружку, при этом стараясь не вытаскивать из воды никаких частей тел, кроме руки. — Опля! Тэ-э-экс-с-с… Держи!

Юргант подозрительно уставился на протянутую тару.

— Я не уверен, что это — хорошая идея…

— Ш-ш-ш! Бери и пей.

Монашек сделал, как было велено.

— Ого! А вкусно! Такое горькое… Но при этом отдаёт чем-то… цветочным?

— Ты что, никогда прежде пива не пил?

— Нет. Мой отец… Он говорил, что этот напиток только для простолюдинов. Пиво для них, как «жидкий хлеб» на зиму, когда настоящая горбушка стоит втридорога.

— Ага, конечно, а высокородные лакают вино только потому, что обычный виноград трудно довезти, не раздавив по дороге. На вот, кстати, скушай виноградинку. Ага! А теперь просто откинь голову назад, закрой глаза и слушай.

— Что слушать?

— Много вопросов задаёшь. Делай, как говорю!

Церковник подозрительно взглянул на вора, но всё же послушался. Лео тоже откинулся на спинку таза, дал товарищу время, а затем спросил:

— Ну что… слышишь?

— Нет. Ничего не слышу.

— Вот именно. Теперь-то понимаешь?

— Ага, — ответил Юргант после долгой паузы. — Понимаю. Как же хорошо…

— Вот именно, друг мой. Нет в этой жизни большего удовольствия, чем после долгой дороги развалиться в горячей воде, ни о чём вообще не думая. «Медитация для неискушённых», как называл это мой учитель. Ну а я, когда мелкий был, не понимал. Скучал, не мог усидеть на месте, всё время дёргался, ёрзал и плескался, за что он на меня злился. Зато вот теперь… понимаю. До некоторых вещей, видимо, просто надо дорасти.

— Хорошие слова, Лео. Правильные.

— Надо тебе, братец Юргант, чаще в люди выбираться, пока молодой.

— Ты это о чём?

— Ну как, о чём? Вы, служители церкви, понятное дело, блюдёте посты всякие, проводите время в молитвах и богослужениях, чтении Первой Книги, устраиваете мессы для прихожан — короче говоря, занимаетесь своими святыми делишками. Однако жить-то — когда? Так все годы и пролетят в застенках храмов! А вот седина придёт, что вспоминать будешь? Как в тысячный раз молил Дэуса о мире во всём мире, а потом зажигал свечки на алтаре?

— Жизнь — это не кладезь удовольствий, — фыркнул церковник.

— Да? А что же тогда?

— Это дорога, ведущая к свету, что начинается в глубокой тени. И наш долг — быть поводырями. Указывать людям границы дозволенного и предостерегать от схождения во тьму…

— Бла-бла-бла! Я тоже могу вызубрить несколько заумных книжек, а потом пересказывать их, бахвалясь остротой языка. Ты давай-ка, дружок, своими словами.

— Ну, жизнь — это… — Юргант потупил взгляд. — Это борьба. Сил праведных и сил искушающих…

— Что лбом о кадило, что кадилом по лбу! Про борьбу, конечно, согласен, но не только же на противостоянии свет клином сошёлся… Лично мне в последнее время, друг мой Юргант, кажется, что жизнь — это просто жизнь. Отрезок времени. Разница лишь в длительности и условиях. А суть одна на всех: родился, пожил, умер. И то, какое наследие оставишь, конечно, зависит от твоих поступков… Но изначально в жизни ничего особенного нет, чего бы ни говорили всякие мудрецы, вроде «отнять жизнь легко, а вот подарить, бла-бла-бла». Ну что может быть особенного в плоде того акта, когда двое потных людей натужено хрюкают, мычат, визжат и ритмично стукаются телами, а?

Юргант, покраснев до самых кончиков ушей, бросил на вора осуждающий взгляд, но тот преспокойно продолжал разглагольствовать:

— Зато вот смысл, который многие вкладывают в это слово — «жизнь» — совсем другое дело. Его найти надо. Или придумать самому. Иначе зачем нас боги создали такими, какие мы есть?

— Это какими же?

— Потерянными, Юргант. От рождения и до самой смерти. И счастлив тот, кто, несмотря ни на что, отыскал для себя смысл в сером тумане мирских страстей, который мы так многозначительно именуем жизнью.

Монашек тихо хмыкнул.

— И всё же люди, как мне кажется, зачастую вкладывают слишком много смысла в совершенно бессмысленные вещи, — продолжил вор, — а иные, очень даже осмысленные, не замечают. Но главное, что меня действительно бесит, так это, когда люди, в своих жизнях не разобравшись, других учить начинают.

— И это всё говорит человек, зарабатывающий на жизнь воровством? — скорчил мину Юргант.

— Я ведь не учу тебя, как жить надо, а просто делюсь мыслями.

— Ладно. Хорошо, Лео. Допустим. Так во что, по-твоему, люди вкладывают слишком много смысла?

— Ну, например… в церковные обряды. Вот объясни мне: зачем вашим богам все эти бесконечные, одинаково заученные и даже не мной придуманные молитвы?

— Затем, что они предписаны Первой Книгой.

— А курица не летает, потому что зёрнышки и так на земле лежат.

— Хорошо. Молитва — это определённое, годами сложившееся обращение к всевышним. Как, например, к королю — никто ведь не обращается к монарху, как вздумается. Все говорят «ваше величество» или «мой король». Тоже и с молитвами. Просто так заведено.

— Да? А какое богам дело свечей, икон и сводов расписных? А все эти подаяния, что церковь тащит из карманов людей, как богатых, так и бедных? Ваши храмы и соборы обустроены не хуже дворцов королевских, а некоторые проповедники до того безвкусно увешаны золотом, что напоминают поехавших от счастья йоменов, возведённых в баронский титул. Ведь всем надо показать, насколько ты теперь богат! А рядышком — на соседних улицах — нищие с голодухи мрут.

Юргант, решив промолчать под видом жажды, поднёс кружку к губам, однако Лео и не ждал ответа.

— А эта грамота, что грехи прощает? Как же она…? Индульгенция, точно! Очень удобно: воруй, насилуй, а если денег хватает — хоть убивай, а потом раз — покупаешь себе пропуск в Сады Света и с чистой совестью идёшь новые непотребства творить. Я даже карикатуру видел, где разбойник покупает у монаха грамоту и тут же его грабит, ибо прощение грехов-то он уже получил. Вот это действительно показывает всю святость вашей братии…

— Ладно, я не буду спорить, — поморщился, как от зубной боли, Юргант. — Есть в наших рядах такие, кому власть и богатства вскружили головы. Но не все из нас таковы. И чтобы ты знал, индульгенцию уже нельзя купить. Коллегия кардиналов ещё во времена Мольена запретила предоставлять освобождение от грехов за деньги либо иные пожертвования церкви. А что до тех священнослужителей, кто пал жертвой греха и жадности, то они давно уже изгнаны и преданы анафеме. В наши дни инквизиция ревностно следит за исполнением предписаний Первой Книги как мирянами, так и духовенством. И вообще, Лео, как у тебя язык только поворачивается говорить такое? Что же, по-твоему, нет среди нас достойных людей? Может, скажешь ещё, что я тоже алчный и прогнивший душой клятвопреступник?!

— Ладно, ладно, не все вы одинаковы. И всё же я лично думаю, что главная проблема любых богов — это их приверженцы, которые то ли со скуки, то ли от богатой фантазии напридумывали себе всяких правил и обрядов, а потом давай всех вокруг под один горшок стричь. Но, как говорится, что эльфу хорошо, то орку — блевать тянет.

Монашку явно не нравилось, куда уходит разговор, но подвыпившего Львёнка уже было не остановить:

— Ну вот, на примере моего бога — Силикуса, стало быть. По всему северу едва ли десяток храмов наберётся, да и тех половина заброшена, а в другой — от силы несколько монахов служит. И плевать ему на богатства, на то, в какое время ты молиться будешь, сколько раз за свою жизнь его храм посещал и что вчера на ужин кушал — курицу, барашка или гадов морских. Есть определённый перечень правил, кои нарушать не стоит, и всё тут. Ну а коль нарушишь, жди хорошего пинка под зад и перца в подштанники. И никакие индульгенции не уберегут от заслуженного воздаяния! Никто за тобой не следит, не читает нравоучения, не проверяет, сколько раз ты сегодня к богу обращался, и не велит стегать себя плетью, если ты вдруг увидел девушку прекрасную и невзначай подумал о том, как бы ей под юбку залезть.

Вор шумно отхлебнул пива и сладко причмокнул, довольный своей речью. Монашек — хмурый и мрачный — молчал, глядя на него исподлобья. Затем тихо спросил:

— А как ты считаешь, многие удержались бы от греха, не довлей кара божеская над их головами, обещая за недостойное поведение при жизни муки и страдания после смерти?

Вор долго размышлял над ответом. В итоге усмехнулся и развёл руками.

— Да уж. Уел, так уел. Об этом я, честно признаюсь, не задумывался. Благодарю за пищу для размышлений.

Какое-то время они отмокали, потягивая монастырское пиво и наслаждаясь тишиной, прерываемой лишь мерным плеском воды. Наконец Юргант тихо произнёс:

— Слушай, Лео.

— М? — промычал вор, не открывая глаз.

— Я ещё раз хотел сказать тебе… спасибо. Ну, за то, что ты разыскал меня в лесу. И не бросил после.

— Ладно, будет тебе. Уверен, ты поступил бы так же.

— Вот только я не уверен в этом.

— Хм… Объяснишься?

— Не знаю, как начать. Мой учитель… кардинал, то есть… короче говоря, он рассказывал о вас. Предупреждал. О том, что вы за люди.

— Охотно бы послушал из первых уст! — расхохотался Лео.

— Когда мы только повстречались, я уже имел определённое мнение о каждом из вас. Завалон — дикий, не знающий культуры варвар с далёких островов, ведомый первобытными инстинктами. Стефан — носитель силы Старых богов, одарённый чародей, кто презирает простой люд и кому нет дела ни до чего на свете, кроме познания сакральных тайн нашего мира. И ты…

— Вор. Хам. Плут. И, пожалуй… заботящийся исключительно о своём кармане мошенник, кто даже во сне размышляет о том, как бы кого-нибудь обдурить, нагреть и облапошить, — закончил Львёнок. — Ничего не упустил?

— Вроде того, — усмехнулся Юргант, прерываясь на глоток холодного пива. — Но я хотел сказать, что вы… не такие. То есть такие, но в тоже время другие. В смысле, вы на первый взгляд именно такие, как говорил кардинал, но когда я узнал вас получше, то уже и не совсем такие, а немного другие, и… ох, я уже говорю какие-то глупости. И в голове шумит! Неужели это всё пиво, или я просто устал?

Львёнок искренне посмеялся, глядя, как лопоухий монашек с помутневшим взглядом мотает головой в надежде вытряхнуть из неё хмель.

— Друг мой Юргант, не забивай голову! Лучше расслабься и получай удовольствие, пока можно. Что же до твоего вопроса, то я скажу так: не ты первый, не ты последний. Человеку всегда проще сказать себе «здесь пусто», чем сделать пару шагов и проверить, есть ли вода на дне колодца. Варвар — дикарь, чародей — высокомерная сволочь, вор — преступник и лиходей. Каждый из нас отмечен клеймом профессии, титула или положения в обществе. Однако на деле у людей оказывается намного больше масок, ролей и слоёв, чем те, что мы хотим увидеть при первой встрече. И не стоит выносить суждение о человеке до тех пор, пока не сковырнёшь хотя бы пару-тройку из них. Но лучше вообще не выносить, а судить непосредственно по делам и поступкам. Меньше шансов будет просчитаться, назвав святого оборванца грешником, а грешного церковника — святым. Сечёшь?

— Угу. Секу.

— Вот и славно.

— Я просто хотел сказать… что я рад был узнать вас получше. Мне кажется, вы достойные люди.

— Поспешил ты, братец! — прыснул Львёнок. — Погоди, дай время, и мы тебя ещё разубедим…

— Серьёзно, Лео. Не уверен, что ещё в начале путешествия я пошёл бы за тобой в тёмный лес. Но теперь… теперь это не так.

— Отрадно слышать. Честно.

Так они и лежали в тишине, в полных тазах, пока пиво не кончилось, а вода не остыла.

— Ладно, святоша, сдаётся мне, настало время кликнуть слуг и отправляться спать. Зуб даю, Стефан завтра опять поднимет нас ни свет ни заря.

— Постой. Хотел у тебя ещё кое-что спросить.

— Ох, давай быстрее, у меня уже пятки мёрзнут.

— Ты не думал… заняться чем-нибудь другим?

— В смысле? Не пить пиво в бане?

— Да нет же! Я о твоей профессии. Ты ведь вор…

Львёнок наигранно застонал.

— Вот давай только без нравоучений обойдёмся?

— Нет, Лео, послушай же! Разве тебе никогда не хотелось попробовать другое дело? Не такое…

— Не какое?

— Как бы это сказать… не столь…

— Давай-давай, говори уже.

— М-м-м… богопротивное?

— Тьфу на тебя! Богопротивное… Сказанул так сказанул! — Лео в раздражении плеснул на монашка водой. — Знаешь ли, умник, боги разные бывают. Твоим, может, и противное. А моим — вполне угодное.

— Я всего лишь хотел сказать, что в мире существует великое множество профессий и ремёсел, за которые не сажают в темницы! — Надулся Юргант. — Почему бы не начать заново? Если тебе не угодны законы божеские, то хотя бы подумай о законах людских!

— Вот именно! Законы писаны людьми, но не все из них служат людям на благо.

— Это уже просто бред! — взъярился монашек, плескаясь в ответ. — Хочешь сказать, закон, запрещающий присваивать чужое добро, есть зло?

— «Зло», «добро» — эти слова прекрасно подходят для театральных постановок, где благородный принц скачет спасать принцессу из логова дракона. А в настоящем мире они не законспектированы, и в жизни нельзя просто щёлкнуть пальцами и однозначно решить, что «хорошо», а что «плохо».

— Рассуждая, как ты, можно вообще выгородить даже самого отъявленного мерзавца. Но на самом деле тебе просто нечего ответить, и в глубине души ты знаешь, что я прав. Не хватает сил признать мою правоту? Так и скажи. А не пытайся найти оправдание своему прошлому, рассуждая о том, что мир не делится на два цвета.

— Слушай сюда, мудрец лопоухий, да мотай на ещё не отросший ус! — рявкнул Лео, выскакивая из воды. — Вот именно, мир не делится на два цвета. Он одного цвета — серого! И да, в нём определённо есть плохие люди, которые совершают определённо плохие поступки, однако большинство из нас, словно слепые, бродят в этом сером тумане и пытаются нащупать тропу, что выведет к солнцу. Но когда упираешься в непреодолимую стену, волей-неволей приходится искать обходной путь. Зачастую люди, нарушая законы, всего лишь пытаются не сдохнуть с голоду. И в таких условиях уже не до размышлений, хорошо ты сейчас поступаешь или плохо. Ты просто берёшь, что можешь, и бежишь, надеясь, что тебя не успеют схватить за руку, а украденная горбуха хлеба и стянутое покрывало позволят дотянуть до следующего утра.

Монашек сидел в воде, исподлобья глядя на Лео, пока тот распалялся всё сильнее.

— Такие люди как ты, Юргант, кто всю жизнь прожил внутри своего сытого, обутого и одетого мирка, почему-то не задумываются о том, что за его границами существуют и другие миры — такие, где убивают за хорошие ботинки или пару серебряных монет! А вы попробуйте как-нибудь спуститься и осмотреться. Сразу же поймёте, что мир гораздо шире и страшнее, чем тот, что окружал вас прежде. Да, легко рассуждать о морали и законах, когда у тебя в детстве был дом, крыша над головой, любящая родня и миска горячих харчей. Однако посмотрел бы я на тебя и других, подобных тебе, глашатаев законов божьих, если бы вы оказались на улице в одиночестве, без друзей, без крова, без надежды на новый день, зная, что вы на хер никому не нужны, и единственный человек, кого волнует твоя судьба, это ты сам! А до зимы, когда улицы заполонит белая и холодная смерть, остаются считанные дни, понимаешь? Дни до того часа, когда ты упадёшь, не сможешь подняться, околеешь и обратишься очередным замёрзшим куском дерьма, чтобы утром безразличные служители Сатиры погрузили тебя в телегу, где уже покоится десяток таких же никому не нужных сосулек, и отвезли за городскую черту, чтобы скинуть в братскую могилу. И никто не узнает о том, как тебя не стало, и где ты похоронен, никто не прольёт слезинки над местом твоего упокоения. Раз-два, дело сделано! Был человек, и нет человека. Знаешь, сколько раз я видел подобное и не мог избавиться от мысли, что завтра это случится со мной? Я отвечу: много. Слишком много для одной жизни. Так что не смей — слышишь? Не смей учить меня, как жить, не побывав в моей шкуре.

Юргант — раздавленный и пристыженный — не смел поднять глаз.

— Лео… прости. Я не думал…

— Вот именно. Никто из вас не думает, каково там — за чертой, которую вы сами проводите, чтобы отгородиться и не видеть таких, как я: бездомных, грязных, вонючих и голодных, озлобленных на весь мир отбросов. Всегда ведь проще убедить себя, мол, они сами виноваты, сами выбрали такую долю, правда? Однако вот, что я скажу тебе: не все, кто оказался за чертой, действительно заслужили это.

Львёнок выдохнул и как-то разом поник. Словно последние силы покинули его вслед за словами.

— Я был там, Юргант. Среди них. Я выживал, как мог, и делал плохие вещи. Я воровал, обманывал, убивал, чёрт побери! И я не горжусь этим, но зато я до сих пор жив. И в моих глазах это меня оправдывает. А на мнение прочих мне плевать. Понял? Мне не стыдно. Так что катись куда подальше со своими нравоучениями. А я и без них обойдусь.

Вор облился уже остывшей водой из шайки, быстро вытер тело и принялся одеваться. Когда Лео собрался выйти, его окликнул Юргант:

— Постой.

— Чего ещё?

— Ты говорил… о смысле жизни. Что его найти надо.

— И?

— Ты свой нашёл?

Львёнок застыл в дверях, не в силах сдвинуться. Лишь медленно опустил голову, а затем и плечи.

— Это ведь твои слова, Лео, не мои, — продолжил церковник. — Смысл жизни — найти смысл в жизни. Уже прошли те времена, когда ты был вынужден зубами выгрызать каждый новый день. Теперь у тебя есть друзья. По крайней мере, я хотел бы называться одним из них. И я готов помочь тебе отыскать себя в других делах. Начать новую жизнь. Оставить прошлую… ибо она не твоя. Чужая. Я думаю, ты — достойный человек, Львёнок из Каменных Джунглей. И я буду в это верить, пока ты не дашь мне повод разубедиться. Просто знай: моя рука протянута. Ты можешь протянуть свою в любой момент, когда будешь готов. Я отвечу.

Львёнок порадовался, что он стоит спиной, и монашек не видит его лица.

— Спасибо тебе, Юргант. Я буду знать.

Примечания

1

Камергер — высокий придворный чин распорядителя двора, то есть человека, отвечающего за порядок и хозяйство во владениях своего господина.