Хейтеры

Джесси Эндрюс, 2016

Когда Уэс и его лучший друг Кори оказываются в джазовом лагере, они быстро разочаровываются – музыканты скучные и играют только по указке. В один из дней друзья случайно устраивают джем-сейшн с Эш, чья виртуозная игра на гитаре поражает Уэса и Кори. Все трое понимают, что они – идеальная команда, которая может стать чем-то большим. Эш решает, что, вместо того чтобы торчать все лето в лагере, они могут отправиться на ее машине в сумасшедшее музыкальное турне по всей Америке…

Глава 9

Возвращение в джазовую тюрьму

Итак, если бы вы сейчас не читали книгу, а смотрели документальный фильм по телеку, то в этой части раздалась бы зловещая музыка и голос за кадром тревожно произнес:

«Вечером в понедельник, 13 июня Эш, Кори и Уэс кайфовали. Они только что сыграли лучшую музыку в своей жизни и пообедали роскошными деликатесными суши. Но они не знали о том… что впереди их ждет… опасный поворот. Дело в том, что их собирались арестовать и бросить в джазовую тюрьму».

Ну ладно. Чисто технически это не так, ведь джазовых тюрем не бывает. Но если бы такая тюрьма существовала, нас отправили бы именно туда.

На парковке общежития на нас накинулся разгневанный Расселл, учитель басистов. Мы как раз выходили из машины.

— Так не пойдет, ребята, — отчитал нас он. — Так не пойдет.

Оказалось, нам нельзя покидать территорию лагеря без взрослых. Но тогда почему мы так легко сумели выбраться отсюда? На этот вопрос у Рассела не было ответа.

— Я не хочу ссориться, — сказал он чуть громче, чем намеревался. — Но должен доложить об этом, понимаете? Мне очень жаль. Не хочу быть похожим на надзирателя… Я ведь музыкант, как и вы. Но у меня просто нет выбора. Надеюсь, вы понимаете.

Я смущенно кивнул. Кори кивнул угрюмо. А Эш смерила Расселла взглядом с головы до ног.

— Нет, — выпалила она, — я не понимаю.

Ее слова зарядили воздух безумным напряжением.

— Ты не понимаешь, — повторил Расселл.

— Не понимаю.

— Не понимаешь, значит.

— Нет.

— Ты не понимаешь, почему мне нельзя отпускать несовершеннолетних за территорию лагеря и за пределы лагерной юрисдикции, чтобы те просто бегали, где им вздумается?

— Я совершеннолетняя. Мне девятнадцать.

— О. Ну ладно. Во-первых, в девятнадцать ты не можешь считаться взрослой. И во‑вторых…

— Могу. По закону я взрослая.

— Да бог с ним, с законом, ты что, серьезно? Взрослая в девятнадцать? Извини. Но это не так. Во-вторых — дай закончить — во‑вторых, ты утверждаешь, что если что-то случится с этими ребятами, ты будешь за это отвечать? Если, например, одного из них собьет машина, а второго… не знаю… ну, допустим, крыша у него поедет и он решит вступить в бродячий цирк, ты будешь за это отвечать?

— А такое уже было? Что, много народу сбежало из лагеря и вступило в бродячий цирк?

— Ты тут не умничай. Я к тому, что мы за вас отвечаем, и ты думаешь, это легко? Легко вас муштровать, легко отвечать за вас… думаешь, нам это так нравится?

— Вряд ли это вам нравится. Мне вообще кажется, вы мечтаете, чтобы все это поскорее закончилось.

Расселл молча вытаращился на нее. А потом улыбнулся — устало, словно не хотел больше спорить.

— Ну ладно. Думаю, пора отвести тебя к Биллу, чтобы он с тобой поговорил.

— Как скажете.

— Если тебе не нравятся занятия, это к нему.

— Как скажете.

— Пошли, — бросил он и повернулся.

— Мы тоже пойдем, — услышал я собственный голос.

Расселл обернулся и взглянул на меня: мол, а тебе-то это зачем? Я тоже уставился на него.

И попытался придать лицу непокорное выражение, ведь именно этого требовали обстоятельства. Но еще мне хотелось донести до Расселла, что я понимаю: работа у него не сахар, и мне вовсе не хочется быть по отношению к нему козлом. То есть одновременно я пытался сделать извиняющееся лицо.

Расселл пристально взглядывался в мои черты, но понять, что они выражали, становилось все труднее и труднее с каждой секундой.

— С тобой все в порядке? — спросил он.

— За меня не переживайте, — отмахнулся я, все еще пытаясь сделать два совершенно несовместимых выражения лица одновременно.

— У тебя что-то с лицом, — заметил он.

— Да нет же.

— Что-то в глаз попало?

— Оставайтесь здесь, ребят, — сказала Эш. — Не надо со мной идти.

— Уверена? — спросил я.

— Ага, — ответила она и улыбнулась краешком губ.

— Окей, — сомневаясь, сказал Кори.

— Пойдемте, поговорим с Биллом, — обратилась она к Расселлу.

И они ушли. А мы с Кори направились в корпус вдвоем.

В общей комнате было полным-полно ребят. Но никто не хотел разговаривать с нами, кроме Тима — того самого придурка-гитариста.

— Да вы, ребята, такую бучу устроили, — Тим пытался понизить голос минимум на октаву, чтобы тот звучал солиднее, чем на самом деле. — Особенно дамочка.

Кори просто ускорил шаг и вышел из комнаты.

— Покурим? — обратился Тим ко мне, крутя между пальцев сигаретную пачку на манер фокусника. Он ее чуть не уронил.

И не успел я опомниться, как очутился у пожарного выхода из общежития, где в течение пятнадцати минут смотрел, как Тим курит одну сигарету за другой, и слушал его разглагольствования о том, как все устроено. Бархатистым голосом черного джазмена он рассказывал про Эш в частности и женщин в целом, и о том, как вечно западает на чокнутых, на девчонок с огоньком, и бывает, что пламя разгорается медленно, а бывает — вспыхивает мгновенно. И что таким девчонкам очень нравится тобой понукать, но еще больше нравится, когда ты показываешь характер и начинаешь сам понукать ими.

— Такие без ума от настоящей мужественности, майн фронд, — подытожил он, — и это единственное, что может заставить их перестать командовать.

С этими словами он глубоко затянулся, усмехнулся и посмотрел мне в глаза. Наверное, пытался каким-то образом вызвать лукавый блеск в своих собственных. Но вышел прищуренный, напряженный взгляд, как у человека, который хочет пукнуть или сидит на горшке.

До этого момента я вежливо поддакивал его болтовне. Но услышав «майн фронд», понял, что больше не могу молчать.

— Майн фронд? — повторил я, даже не зная, как сформулировать свои претензии к этому выражению. Все, что мог — это повторять его снова и снова. — Фронд? Фронд… фронд.

— Фронд. То есть друг, — пояснил Тим.

— Ага. Но… но Тим. Кто вообще так говорит?

— Народ, известный под названием германцы, майн фронд.

— Хм. Ладно, допустим. Только не германцы, а немцы. Это во‑первых. Во-вторых, если я правильно помню из уроков немецкого, все-таки фройнд, а не фронд.

— Ф-Р-О-Й-Н-Д? Так пишется. А произносится фронд.

— Нет. Произносится тоже фройнд.

— Все зависит от диалекталь… ности.

— От диалекта. Но нет. Ни в одном диалекте нет слова фронд.

— Позволь не согласиться.

— Тим. Друг по-немецки будет фройнд. Всегда и везде. А еще насчет женщин ты неправ. Женщины терпеть не могут, когда ими понукают. В этом основная причина существования такой штуки, как феминизм. И вообще, чувак, не советую тебе так разговаривать.

Тим по-прежнему улыбался, но после этих слов у него глаз задергался. Хотя может, он просто моргнул.

— Как так? — спросил он.

— Ну так, неестественно, как будто каждым словом хочешь напомнить окружающим, что играешь джаз, и доказать, что ты не просто обычный белый паренек из семьи ортодонтов, живущий в пригороде.

Вот теперь он перестал улыбаться, его лицо вытянулось и помрачнело. Но меня уже было не остановить.

— Не пытайся разговаривать, как черный. Ведь, если по чесноку, именно это ты и делаешь. Косишь под негра. Лучше прекрати. К тому же, ты делаешь все неправильно. Что за «майн фронд», чувак?

Я смотрел на него. А он на меня.

Потом произнес:

— Ну, знаешь ли, так разговариваем я и мои братья из Южной Филадельфии. И у них никогда не было ко мне претензий. Но если у тебя какие-то претензии ко мне, чувак… — он медленно закивал, — тогда я должен тебя поблагодарить. За то, что высказал, что у тебя на уме.

— О, — опешил я и тут же почувствовал себя усталым и измученным.

— Когда человек с другим цветом кожи высказывает мне, что у него на уме, это помогает мне расти.

— А… ладно.

— Помогает понять, как я должен себя вести среди вас.

— Ага, — кивнул я. Необходимо было закончить этот разговор как можно скорее, чего бы это ни стоило.

— Ну сам посуди, брат. Если задуматься, язык — такой мощный инструмент.

— Это так. Он действительно мощный. Послушай… мне пора. Но… в общем, круто поговорили.

— Да брось, чувак. Постой со мной еще минут пять. Мне так нравится с тобой перетирать. Язык. Подумать только.

— Да, но… мне срочно нужно позвонить. Хорошо поговорили, короче.

— Ладно, но потом обязательно найди меня, окей?

— Не вопрос. Найду.

— Ведь это, чувак, и есть настоящее.

Разговор с Тимом изначально ничего хорошего не предвещал. Но лучше бы он на меня разозлился и сказал — да пошел ты! Не указывай мне, как разговаривать. Ведь именно так все и должно было быть. Я вел себя с ним, как полный козел. Но он — белый, а я, само собой, нет, и в итоге все обернулось, как обычно в разговорах между мной и белыми людьми. В таких ситуациях просто не знаю, что делать.

Я был в таком раздрае, что вернулся в общую комнату и просто стоял там, пока другой чувак втирал мне что-то десять минут. Чуваком оказался Стив, хвостатый басист из другой ритм-секции, и на этот раз беседа прошла чуть более нормально. Стив подробно рассказал мне о своих плюсах и минусах в пинг-понге.

— Все мои слабости только в голове, — заявил он. — То есть, если я буду играть сам с собой, мне вообще не выиграть.

Где-то в полночь нам с Кори пришло сообщение.

Встречаемся на парковке в 2. Не шумите. Возьмите тряпки.

Мы поняли, от кого оно. Но не поняли, что Эш имела в виду под тряпками. А когда попросили разъяснить, она не ответила.

Я решил, что «тряпки», наверное, означает сменную одежду. Кори подумал, что речь о тряпках для уборки. Поэтому мы захватили и то и другое.

Увидев нас, она улыбнулась. Такой улыбки у нее я еще не видел.

КОРИ: Ну, что случилось-то?

УЭС: Ага, что сказал Билл?

(Эш поводит плечами.)

УЭС: Тебя вытурили?

(Что-то невнятное мелькает в ее взгляде, но тут же гаснет.)

ЭШ: Угу.

УЭС: Черт.

КОРИ: Вот козел!

ЭШ: Тихо, заткнитесь. Не шумите.

КОРИ: Я просто зол, как черт!

УЭС: Кори, заткнись!

ЭШ: Да не парьтесь вы. Я не оставила ему выбора. Если бы он меня не выгнал, то выглядел бы полным слабаком. Но слушайте…

(Она подзывает нас ближе и говорит шепотом.)

ЭШ: Короче, ребята, домой я не поеду. Я еду в турне.

КОРИ:?

УЭС:?

ЭШ: Выдвинусь на юг и буду искать места, где можно играть. И думаю, ребята, вам стоит поехать со мной.

Она произнесла эти слова, и тут я понял: ни фига она не одна из нас. Эш вообще другая.

— Мне кажется, из нас выйдет крутая группа, — прошептала она. — Но если вы останетесь, ничего не получится. Летний лагерь — не то место, где группы становятся крутыми.

Под «другой» я имел в виду, что она действительно была взрослой, что бы там ни говорил Расселл. А мы — нет. Вот в чем заключалась основная разница между нами.

— Дорога — вот где появляются крутые группы. Только в пути можно понять, кто ты такой. Будем играть для разных людей, набивать синяки, набираться опыта. Мне кажется, если мы это сделаем, у нас есть шанс стать великой командой.

Взрослым становишься, поняв, что тебе не нужно чужое разрешение, чтобы что-то сделать. Эш вела себя именно так. Мы — нет.

— Вот только выдвигаться надо прямо сейчас. Надо пролезть в репетиционную, загрузить инструменты в машину и срываться как можно скорее.

Ну сами посудите: мы с Кори не смогли даже самостоятельно отказаться играть в джаз-бэнде. Нужно было встретить Эш, чтобы это произошло. В моей голове мелькали миллионы мыслей в минуту, рот наполнился слюной, а сердце пылало и трепетало.

— Ну что, ребята, хотите поехать со мной? — спросила Эш.

Кори кивал. Да что с ним такое, подумал я? А потом вдруг понял, что тоже киваю.

В репетиционной никого не оказалось. Мы быстро погрузили инструменты. Кори и я находились в таком возбуждении, что постоянно врезались в стены и дверные рамы своими барабанами и усилителями и громким шепотом чертыхались. Но никто нас не слышал, а если и слышал, им было все равно.

На месте барабанной установки Кори в репетиционной «Г» мы оставили записку:

УЕХАЛИ В ТУРНЕ

ВЕРНЕМСЯ К КОНЦУ СМЕНЫ

Э., К., У.

А потом Эш положила рядом с запиской свой телефон.

— Кидайте сюда свои телефоны, — велела она.

— Что? — не понял Кори.

— Я все обдумала, — ответила она, — мне кажется, телефоны брать не надо.

Я вдумчиво нахмурился и сделал вид, что обмозговываю эту безумную и ужасную идею.

— Что? — наконец произнес я.

— По телефону нас могут отследить, — объяснила она. — Через пару дней, если нас действительно захотят найти, по телефону это легко можно будет сделать, и за нами приедут, не сомневайтесь. И все, конец турне.

Кори согласно закивал.

— А еще, если мы оставим телефоны, это будет как в прежние времена. Будем колесить по стране, как настоящая олдскульная команда. Мне кажется, так правильно.

— Согласен, — отозвался Кори и положил свой телефон рядом с ее.

Эш взглянула на меня.

— Ух, — выпалил я.

Она ждала, пока я скажу что-нибудь еще.

— Ну да, конечно, но не кажется ли вам, что нужно взять хотя бы один телефон…

— Нет, — ответила Эш.

–… чтобы смотреть на нем карты или типа того… без телефонов мы сразу заблудимся. Я думаю…

— Никаких телефонов, — отрезала Эш.

–… ну ладно, если ты так уверена, но… Мы даже не сможем никому позвонить или связаться с клубами, чтобы договориться о выступлениях… да мы ничего не сможем! Слушать музыку. Играть в «Гарфанкела»! И еще кучу всего, мало ли что понадобится.

— А я что-то не слишком беспокоюсь по этому поводу, — бросила Эш.

— Ладно, вот только без телефонов нам будет гораздо сложнее… намного сложнее, понимаете?

Как только я это произнес, до меня дошло, что в этом как раз смысл всей затеи. Чтобы было сложнее.

— Так в этом весь смысл, — ответила Эш.

Нас никто не остановил. Кажется, в лагере не было ни одного бодрствующего человека. Все прошло так легко, что мне даже стало страшно.

— А зачем вы тряпки притащили? — спросила Эш, выезжая с парковки.