Лицо. Джазовая фантазия

Владимир Майоров

Представьте, что к вам приходят и говорят, что вы должны спасти мир. Быть может, ценой своей жизни. Бред какой-то! Я ведь не герой, я простой человек, каких миллионы, успешный айтишник, ударник в самодеятельном джазовом оркестре, неплохой ударник, между прочим, нравлюсь девушкам… И вот бросать все, срываться, ехать куда-то, рисковать собой, смертельно рисковать… Почему я?..Как поступит герой нашей книги? Каков будет его выбор?..

Иллюстратор Татьяна Макеева

Корректор Алексей Леснянский

© Владимир Майоров, 2023

© Татьяна Макеева, иллюстрации, 2023

ISBN 978-5-0060-2483-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая.

Мерцание зрения

Лицо казалось подозрительным. Возможно, потому, что ни ног, ни даже шеи рядом не наблюдалось. Конечно, не улыбка Чеширского кота, но все же несколько странно.

— Куда прешь? — просипело оно.

— Надо… Очень… — ответил я, старательно выдыхая, чтобы упаковаться в вагон. Двери плотоядно зашипели, хлопнули, и хищный зев тоннеля приноравливался, как бы посноровистее проглотить состав.

— Следующая… Вась, а куда мы едем?

— А хрен его знает… Ты у пассажиров спроси….

— Граждане! Товарищи! Господа! Россияне! В каждом вагоне есть кнопка связи с машинистами, то есть с нами. Вы там посоветуйтесь, проголосуйте, решите — куда нам ехать. Угадавших ожидает Большой приз. Конец связи.

«Какой еще Большой приз?» — насторожился я.

— Молодой человек, вы мне всю ногу отдавили, и, вообще, так с девушками не обращаются…

Я повернулся и обнаружил, что подозрительное лицо не было плодом моей сдавленной соседями фантазии. Оно плавно покачивалось, вероятно, удерживаемое рукой, уцепившейся за верхний поручень. Правда, руки видно не было.

— А где девушка? — поинтересовался я, пытаясь поддержать разговор. Когда же это я ухитрился заснуть? Или еще не просыпался?

— Девушка — это я… — скромно прошептало лицо, опуская обалденные ресницы. Как только они ухитрились втиснуться в эту душегубку!

— А где же… э-э-э… остальное!

— В надежном месте. Так удобнее… и сохраннее.

— А как же… — я запнулся, поскольку ни одного вопроса, который не обидел бы незнакомку, точнее, ее личико, в голову не проникало. Хотел было спросить, каким таким образом мне посчастливилось отдавить ей ногу, но брякнул совсем другое — будто кто за язык потянул:

— Как же вы продукты покупаете?

— Помогают. Сегодня вы поможете. Вы же не откажете мне?

* * *

В «Ашане» лицо пристроилось за моим затылком и по-кошачьи намурлыкивало:

— Сметанку пятнадцать процентов… нет, нет… «Домик в деревне». Творожок… дату посмотрите, пожалуйста. Помидорчики… вон ту упаковочку… нет, правее и выше.

* * *

…Двери зашипели и хлопнули. Я прислонился спиной к теплому стеклу.

Бред какой-то. Как я оказался в вагоне? Перрон… Грохот, вырвавшийся из тоннеля… Мгновенная потеря сознания? Как же я не упал? Так и под поезд угодить недолго…

Капля пота сорвалась с кончика носа на предусмотрительно высунутый язык. Доля секунды — и она могла бы попортить мои белые брюки.

Отпуск надо взять. Наплевать на все и взять. Укатить на все оставшееся лето. На все три накопившиеся месяца. Не отпустят ведь… Тяжелый момент для компании. Так он сколько лет тяжелый. Если с инфарктом слягу, ей что, легче станет? Нет, пару недель должны дать…

Рывком раздвинулись двери, и меня, будто пробку забродившего шампанского, вышвырнуло на платформу. Нога зацепилась за что-то, и я ощутил легкость свободного полета…

* * *

— Молодой человек! Прекратите! Это же неприлично, в конце концов!

Я сжимал в объятиях нечто воздушное, упругое и бесформенное, в котором угадывались будоражащие формы.

— В принципе, я не против, но не здесь же!..

Я поднял глаза и обнаружил в воздухе все то же личико. То же?.. Я летел из вагона, ударился, сотрясение всех мозгов… Сознание изо всех сил цеплялось за зыбкую действительность…

— Отпустите же, — жалобно прошелестело Оно (или Она?). — Иначе я проявлюсь.

Под лицом материализовалось нечто теплое и обалденно соблазнительное. Ударил аромат духов, будто плотину прорвало. Я отпрянул, кто-то поддержал меня сзади, ухватился за поручень.

Запах исчез разом, будто и не было.

— Спасибо… — то ли прошелестело, то ли показалось.

* * *

— Молодой человек! Что с вами? Дежурную! Милицию! Скорую!

Болели коленка, локоть и голова. А еще она кружилась, вернее, катилась кругом. Никак не получалось осознать себя в едином пространстве-времени. Где я? В вагоне, на платформе или на эскалаторе? Из вагона я вылетел и растянулся на платформе… А как же эскалатор с эфирным существом? Он был до или после? И кто бродил по «Ашану»?

Существовало рациональное объяснение, но оно мне не нравилось. От удара о платформу сотрясся мой мозг — не зря башка болит — и все «до», «после» и «вместо» перепутались. А жаль…

— Не надо скорой, — дребезжание голосовых связок больно толкалось внутри абсолютно пустой головы, — и милиция ни к чему…

Я поднялся на ноги, шагнул, перрон накренился, и я уцепился за что-то большое и, наверное, очень надежное.

— Дежурную можно, — просипел кто-то, наверное, я.

* * *

Эскалатор резко остановился, и, чтобы не упасть, я уцепился за стоящего впереди и снова узнал обернувшееся лицо.

— Я же просила! — воскликнула незнакомка.

— Так вы есть? — глупо поинтересовался я.

— Есть, только не совсем.

— Как это «не совсем»?

Я отступил на ступеньку вниз, чтобы лучше видеть. Фигурка у новой знакомой была достойна поэтического осмысления, только была она размытая и колыхалась, будто нас разделяли струи раскаленного воздуха. Наверное, из-за серьезного головотрясения.

— Так вы меня видите? — она почему-то испугалась. А зря…

— Отчасти, — я изобразил рукой неопределенный жест.

— А чего не хватает? Рук? Ног?

— Что вы, что вы! Все на месте в соответствии с проектным заданием. Даже лучше. Только вы как-то мерцаете… Будто за толстым стеклом. Господи! Что я несу… Вы меня не слушайте. Я тут где-то как-то стукнулся головой. И повредил… наверное… А у вас все тип-топ…

— Это плохо, — почему-то расстроилась девушка. — Угораздило вас именно в эту щель сунуться. Куда же мне вас девать теперь?

— Сударыня, не надо меня девать, я сам уйду. Если надо.

— Нет уж, сударь! Теперь вы от меня ни на шаг. Дайте я вас за руку возьму на всякий случай. А то ведь совсем пропадете.

Рука у нее была теплая и шелковистая. Хорошая рука.

* * *

Мы спускались и поднимались, заходили в вагоны и выскакивали из них, стояли на зеленый и перебегали на красный, пробирались захламленными дворами, порой думал, что плутаем по кругу, хотя ни в одном из мест дважды не были. Даже показалось, что я в абсолютно незнакомом городе, хотя исходил его поперек и исколесил на велосипеде вдоль. Через дырку в заборе проникли на какой-то стадион. Прячась за кустами жасмина, добрались до бассейна. Новая незнакомая поволокла меня на вышку.

— Не хочу! Боюсь высоты!

— Догоняй! — крикнула она и стала резво карабкаться по лесенке.

«Догоняй» — кодовое слово. Если девушка восклицает: «Догоняй!», значит, надеется, что догонят. Если ты нормальный мужик, разве не бросишься вослед даже на вышку для прыжков! К тому же у меня была изрядная доля подозрения, что вся эта галиматья — просто сон. А во сне вы разве не бросились бы вдогонку?..

На верхней площадке (сколько там метров? Десять?) она вдруг замерла и обернулась.

— Вы меня хорошо видите?

— Нормально.

— Видите хорошо? Как?

— Как обычно. Нормальная фосфорическая мерцающая девушка…

— Не здесь… Быстрее! Бежим! — и стала стремительно спускаться по лестнице.

Я бросился следом, размышляя, стоит ли даже из-за такой девушки ломать голову, точнее, шею. Даже во сне.

Додумать не успел, так как на пределе видимости раздался крик:

— Кто такие?! Кто пустил?!

— Какая незадача, блин! — выругалась красотка и, вцепившись в мою руку, помчалась к другой вышке, пониже.

— Стоять! Стрелять буду!

— Фуфло гонит, — пояснила девушка. — Соль из берданки он на махру променял.

— Не сметь! Кому говорю!

Мы уже карабкались, задыхаясь, по стальной лесенке и карабкались зря — наверху была западня. Ну, не совсем. С вышки было два пути: либо вверх, к синему небу, либо вниз, к кафельному дну пустого бассейна. По сути, это было одно и то же.

— А здесь?

— Что «здесь»?

— Как я смотрюсь?

— Вполне. Лучше бы в бикини.

— Да я не о том, болван! Четко?

— Ну-у-у… — я полуутвердительно покивал головой.

— Была не была! — сумасшедшая глянула на сторожа, который неуклюже карабкался по лесенке. — Прыгаем!

— Там же воды нет!

— Господи! Какая разница! — и потянула меня к краю бездны.

Уж показалась лысина преследователя, левое ухо, нос… Будь у меня чуть больше времени, я бы сгруппировался и спас неразумную от рокового шага, но случилось все так быстро, что единственной промелькнувшей мыслью было самоутешение: «Если головой, так не больно…»

* * *

Возможно, время перед смертью концентрируется или приговоренный ощущает его по-другому, но падали мы очень долго. Я даже вспомнил школьную физику и оценил, что полет наш должен длиться чуть больше одной секунды. Я даже сообразил закрыть глаза, чтобы напоследок не наблюдать неэстетичных сцен… Странное было ощущение — ни свиста ветра в ушах, ни ощущения потока воздуха…

Закончилось все еще более странно:

— Ой-ой-ой! Это не я!

Раскрыв глаза, обнаружил испуганный взгляд, чуть вздернутый носик и приоткрытые, вероятно, для поцелуя чуть шершавые губы.

«А здесь неплохо!» — мелькнула мысль, и я ощутил эту восхитительную шершавость (быть может, последнее ощущение в жизни).

Она молотила меня кулачками по спине, но недостаточно энергично, чтобы принимать это всерьез. Наконец, когда силы оказались ослаблены недостатком кислорода, ей удалось оттолкнуть меня.

— Это не я, — с трудом прошептала она.

— В каком смысле?

— Не я все подстроила. Это из-за вас.

— Конечно, из-за меня. Втюрилась с первого взгляда. — Рай или Ад, но мне здесь определенно нравилось. Я снова привлек ее к себе.

Незнакомка вывернулась из моих объятий и села на атласно-салатовое покрывало.

— Вы не так поняли, — она смешно надулась. — Я с таким трудом спасаю вас, а вы пристаете.

— Это благодарность за спасение. Неужели вам не хочется отблагодарить в ответ? — что-то со мной произошло. Может, из-за падения в метро. Или на Том Свете все становятся такими наглецами?

— Кстати, а где мы: в Аду или в Раю? Мне казалось, на Рай я еще не наработал.

— Заткните фонтан. Все очень серьезно, а вы несете бредовую чушь.

— Я абсолютно серьезен. Выходите за меня замуж. Прямо сейчас. В Аду есть льготы для молодоженов?

— Ладно, бежим в загс, — вздохнула она, — пока хозяева не проявились.

— Так это не ваши апартаменты?

Ответить она не успела. Явился молодой, с белыми кудрями, пышущий здоровьем, без крыльев, но и без хвоста.

— Вам приглянулась эта модель? Будете брать? — хамовато-лебезливо молвил Мóлодец.

— Нет, нет, нет! Пружины торчат — вся в синяках, — спутница пыталась загородить меня своей точеной фигуркой.

— Быть может, дать вам дополнительное время для тестирования? УВЕРЯЮ вас — лучший секс на наших образцах! Эта модель пользуется особой популярностью. Никакой синтетики, настоящие стальные пружины!

Он подпрыгнул и шмякнулся спиной на кровать. Она подбросила нахала метра на полтора.

— Эх! Ах! Ох! Здорово! Скрипит! Настоящая середина двадцатого века! Рождаемость стремительно растет!

— Нет уж! — девица ухватила меня за руку и поволокла прочь. — Сами упражняйтесь на своих средневековых пружинах, а нам и простенькая гидропоника подойдет. Правда, Петя? — и противненько улыбнулась.

— Я не Петя, — шепнул ей на ухо. — Зачем так резко? Что он о нас подумает?

— А ничего. Не приучили. А тебя, Арчи, я не хотела засвечивать — здесь вокруг везде чужие глаза и уши.

Оттого, что она назвала меня тайным именем, стало не по себе. Может, экзальтированная Светка проболталась?.. Она и придумала эту идиотскую кликуху. Ей нравилось бесить меня. Но это же давно было…

— Не парься, у вас ведь так говорят? Я думала, тебе приятно будет. Если хочешь, буду звать тебя Афиногеном, но это так длинно. Пока выговоришь, забудешь, что хотела сказать.

— Да нет, зови. Мне даже приятно будет. Все любимые девушки зовут меня так.

— И сколько их у тебя?

— Было две. А теперь не знаю, — и нахально уставился на спутницу, да еще ухмылочку прицепил — самому противно стало. Похоже, неслучайно мы с ней в метро столкнулись. И не такая уж она ветреная фифочка, как притворялась вначале.

— Учти, я могу быть лишь одна. Таких, как я, больше не бывает. Нет, правда, — и рассмеялась.

Шли по обширному торговому центру, похожему на московские, но не совсем. Надписи были на русском, английском и еще каком-то непонятном. Спутница бегло оглядывалась, будто опасалась чего-то.

— Вас что-то беспокоит? — надоело играть в кошки-мышки.

— Нет, то есть да. Мы оказались не совсем в том месте.

— Не совсем или совсем?

Она остро глянула на меня.

— Дела идут не так, как хотелось бы?

— Не совсем.

— Встречу в вагоне подстроили?

— Меня зовут Аня.

— Имя настоящее?

— У каждого несколько имен. На разные случаи жизни.

— Значит, все, что мы купили, можно выбросить, — до меня дошло, что во всех передрягах таскаю с собой авоську из «Ашана». — Просто так, для отвода глаз? — я огляделся в поисках мусорного бака.

— А что ты есть будешь?

— А ты?

— Ну, мне немного надо…

Тем временем вышли на улицу. Незаметную какую-то, среднестатистическую. То ли в Москве, то ли в Берлине, то ли во Вроцлаве. Ни церкви, ни костела, ни мечети. Вернее, и то, и другое, и третье уютно притулились рядышком где-то в конце дороги.

— Ты здесь живешь?

— Разве мы на «ты»?

— Давно.

— Что-то не замечала.

— Раз уж есть вероятность, что нас уже нет, что это — Чистилище, почему бы еще разок не перейти на «ты».

— Зачем мы перешли на «ты»?..

— Ты знаешь нашу поэзию?

— Я знаю нашу поэзию. Я знаю много больше тебя.

— Так расскажи.

— Потому и не рассказываю. Ты не поймешь. И не поверишь. Должен сам.

— Я что-то должен?

— Не цепляйся к словам.

— Мы сами живем, сами помираем, но разве удается нам понять хоть что-то в жизни и смерти?

Она молчала, вглядываясь в толпу за перекрестком.

— Бред какой-то! Как в плохом фэнтези. Соблазняют, похищают…

— Я тебя еще не соблазняла.

— И на том спасибо. Говоришь, сам? Попробую… — и метнулся поперек улицы. Кто-то вдавил педаль тормоза, кто-то выругался вслух, но я уже был на другой стороне. Обернулся и улыбнулся. Аня растерянно смотрела на поток машин, разделяющих нас. Помахал рукой и пошел беспечной походкой. В сумке на плече продукты. Надо было, конечно, Ане отдать, но не успел сообразить. И ладно, будет чем перекусить.

Стремился туда, где народа побольше. Чтобы затеряться в толпе. Больше всего было у входа в метро. Правда, буква М почему-то синего цвета. Значит, я не в Москве. А где? В Питере? В Киеве? У кого метро синего цвета?

* * *

Убегать так убегать, и метро — отличный способ. Казалось, что происходящее — непонятная игра. Тебя пинают — и ты мечешься как бессознательный мяч. Не люблю быть бессознательным. Лучше уж проиграть, но самому.

Прикладывая проездной к черному кругу, осознал ошибку. Проездной не сработает, не может сработать. Но мысль оказалась неповоротливее реальности — загорелись зеленые огоньки и створки услужливо разошлись. Москва, господа, Москва! И нечего мозги пудрить!

Мир обретал устойчивость.

— Наступна станция — «Хрещатик»…

Оп-па! Это что же, Киев, получается? Неслабо! Браво, Анечка! Прыжок — и восьми сотен километров как не бывало. Только как же сработавший московский проездной?

— Поезд дальше не идет. Просьба освободить вагоны, — изрекли вдруг динамики вкрадчивым девичьим голосом, который вдруг смачно гаркнул и добавил хриплым басом: — Переход на станцию «Василиеостровская»…

С логикой как-то стало не так. Нехорошо стало. Переход с Крещатика на Васильевский остров — это круто. Заигрались, господа, заигрались…

Помнить бы, как переход в Питере на «Василиеостровскую» выглядит? И есть ли он вообще…

Перешли, сели в поезд. Кстати, пассажиры в большинстве те же. Поразительное единодушие. Что, они все следят за мной? Непохоже… Следующая станция… Поезд дальше не идет… Переход… Ба! Так я здесь уже был! Здравствуй, Анечка! Небось заждалась меня, болезного. Никуда пташечке не деться. Пойдем сдаваться. Хотя… Почему бы не выбраться на поверхность на «Хрещатике»?..

* * *

— Так я и думала. Примитивное мышление. Если уж выходить, то обязательно на другой станции, — Аня стояла, облокотившись на мраморный парапет монумента перед метро. Монумент протянул каменную длань, будто милостыню просил. И зря. Чтобы положить в нее копеечку, надо было бы стремянку притащить. Кого-то он мне смутно напоминал… Или не напоминал?

— Продукты мои умыкнуть захотел? Признавайся.

Раз Аня шутит, значит, ничего непоправимого я не отморозил.

— Так точно. Только ты оказалась хитрее.

— Тебе повезло, что логика у тебя примитивная.

— А если бы не повезло?

— Если бы не повезло, всякое могло бы случиться. Не самое приятное в том числе.

— А что такое — «не самое приятное»?

— Например, мраморная доска с двумя датами и черточкой между ними. Вторая дата, между прочим, сегодняшняя.

— Ого! Даже так?

— Очень даже.

— Что же не предупредила?

— Ты разве спрашивал…

— И тебе не жалко было бы?

— Очень жалко. Не представляешь как. Но таковы условия.

— Условия чего?

— Игры.

— Разве мы играем?

— Жизнь — наувлекательнейшая из игр.

— Пояснить можешь?

— Нет.

— Понятно… — Я уселся на тротуар, прислонившись к стене. — Я проголодался. Есть прямо здесь будем?

— В Москве не принято сидеть на тротуарах.

— Это Москва???

— Здесь — да.

— Что-то раньше я не встречал в Москве таких аттракционов.

— Просто там, — она кивнула в сторону синей буквы М, — уже не Москва.

— Бред какой-то. Когда я голодный, сам на себя не похож. Тупею. Куда пойдем? «Му-му»? Или «Макдоналдс»?

— С ума сошел? Там же отравиться можно. Поедем ко мне.

— Понятно. Процесс пошел.

— Дурак! Я не из таких девушек, с которыми можно провести первую же ночь.

— Не зарекайся. Мы же будем в одной квартире.

— Но в разных комнатах.

— Просто ты еще не встречала парня, с которым захотела бы провести первую же ночь. Кстати, выраженьица у тебя те еще. Хотя вид вполне пристойный.

— Я специализировалась по молодежной среде.

— Для тебя я молодежь? Весьма польщен.

— Не польщайся. Просто так получилось. Спохватились в последний момент.

Мы неторопливо шли по улице.

— Ты живешь неподалеку? В центре?

— Здесь никто не живет, — и, выдержав паузу, добавила: — По-настоящему.

Мне казалось, она специально цепляет меня: «не польщайся», «по-настоящему»… «По-настоящему» мы еще разберемся. И постараемся не так, как вам хотелось бы. Первый шок прошел. Что мы, мало сказок о параллельных мирах читали? Предположение дикое, но другого пока не придумал. Разве что я в коме… Этот вариант мне нравился значительно меньше… Клиническая смерть?.. Нет, давайте будем оптимистами. Итак, вопросов масса, ответов пока ни одного.

Остановились у неприметной серой металлической дверцы в стене, на которой в венке из зеленых листьев (лаврушка, что ли?) были изображены скрещенные гусиное перо и то ли молоток, то ли маятник. Аня прикоснулась пальцами к маятнику и сказала: «Проходи!»

Я уставился на дверь, не понимая, с какой стороны она открывается: справа или слева.

— Ну же! — она явно издевалась надо мной.

Я примерился, подналег на дверь слева, но вместо твердой металлической поверхности ощутил пустоту и, естественно, полетел кубарем, к счастью, успев сгруппироваться — не зря мытарился на айкидо в университете.

— Какой ты ловкий, — рассмеялась Анюта, шагнув за мной.

— Предупреждать надо! — Я растирал ушибленный локоть.

— Не верь глазам своим. И вообще, ничему не верь.

— Хороша у вас тут житуха!

— Привыкнешь. Кстати, мне, пожалуй, верить можно. Хуже — не верить.

— Оптимистично звучит…

Перепасовывая реплики, я настороженно озирался. Дверь висела посреди лужайки на прорисовавшихся петлях. Один шуруп был погнут и потому недокручен. НО входили эти шурупы в никуда, точнее, неизвестно к чему крепились — у двери была только одна сторона и заглянуть за нее не удавалось. Можно было бы поставить несколько занятных экспериментов с этим искривленным пространством, но я уговорил свое любопытство несколько обождать.

Я огляделся. Деревья, отдаленно напоминающие то ли липы, то ли ясени, окружали поляну плотным кольцом. Пространство между ними заросло кустарником и крапивой. Ни одной дорожки, ни одной тропинки…

— Оклемался? Пойдем!

— Куда? Снова в дверь?

— Зачем? Мы дома, — и направилась прямо к зеленой стене. Сейчас она будет исцарапана упрямыми ветками и ощетинившимися сучьями, исхлестана безжалостной крапивой. Но заросли раздались, и ни единый листок не коснулся ее то ли простенького, то ли жутко дорогого платья.

— Ну же! — обернулась она. — Не то потеряешься.

Поспешил за Анютой. Думал, окажемся в зеленом коконе, но перед нами бежала тропинка, и сзади петляла между деревьями, но поляны, от которой мы отошли лишь несколько шагов, не было видно. В совершенно неприметном месте она остановилась, вновь повернула в заросли — и мы оказались на другой тропинке, поуже. Теперь ветки, будто живые, тянулись к нам и гладили лоб, щеки, мягко касались волос.

— Как ты их находишь?

— Тропинки?.. Откуда ты знаешь, где верх, а где низ?

— Я просто чувствую.

— Я тоже.

— А что еще ты чувствуешь?

— Многое. Ты и представить не можешь.

— Это нечестно.

— Что нечестно?

— Тыкать меня как щенка носом в молоко.

— А ты и есть щенок.

— Человек — это звучит гордо!

— Звучит… Если ты соотносишь то, что прошел, с тем, что впереди.

— А там, впереди, еще много?

— И представить не можешь. Как в девятнадцатом веке, в эпоху механики, невозможно было представить век электроники.

— А вы можете представить все это?

— Конечно.

— Тогда зачем вам жить?

Анка остановилась и серьезно посмотрела на меня:

— Быть может, они правы.

— В чем?

— В том, что тебя выбрали.

Час от часу не легче.

— В качестве подопытного кролика?

— Наоборот…

Она вдруг рассмеялась и чмокнула меня в щеку:

— Кончай хмуриться, не то мозги закоротит. Догоняй!

Опять «догоняй!». Вечный сюжет — она убегает, он догоняет… Исполняла роль она великолепно. Между нами было пять-шесть шагов. Если я делал рывок, не удавалось приблизиться к ней ни на дюйм. Если же выдыхался, она хохотала и кружилась на месте. Наконец, тропинка закончилась тупиком, в котором, будто елочное украшение, светился аккуратненький домик.

Она взбежала на крыльцо, обернулась и прислонилась спиной к двери. Часто дышала, будто запыхавшись. Все это напоминало кадры из старых фильмов. Стараясь не нарушить законы жанра, я обнял ее и поцеловал. Надо сказать, это было весьма приятно.

Ровно в тот момент, когда первый робкий поцелуй грозил перерасти в томный и страстный, она отстранилась.

— Мы пришли.

Дом был маленький и опрятный. Внутри в точности соответствовал наружным размерам. Никаких игр с другими измерениями, что удивило меня. Кухонька, гостиная и спальня.

— Располагайся. Все необходимое найдешь в шкафу.

— А ты?

— Я в гостиной на диванчике. Через двадцать минут выходи ужинать.

В шкафу действительно оказалось все необходимое: и шлепанцы, и халат, и спортивная одежда — вероятно, для прогулок по окрестностям. Рядом за двумя дверьми скрывались туалет и ванная. Нормальные туалет и ванная, как в любой квартире. Я выглянул в окошко: беседка, колодец (они что, воду оттуда носят?), баскетбольный щит, а за ними — зеленая стена. Похоже на комфортабельную тюрьму…

Итак, меня выбрали… Если это не очередной «крючок». Интересно, для каких экспериментов? И что я могу сделать? Обезьяна в обезьяннике. Чего от меня ждут… или не ждут?.. Надо попытаться замутить воду, выкинуть что-то неожиданное… Или у них и это просчитано?..

Размышляя о непредсказуемой судьбе представителя интеллигенции двадцать первого века, принял душ, переоделся, включил телевизор. Набор каналов впечатлял. Начинался со стандартных: НТВ, «Россия», Первый, и продолжался европейскими, арабскими, китайскими, индийскими, американскими в широком смысле этого слова. Компьютер с интернетом… Число нынче сегодняшнее… Интересно, каким оно будет завтра?

— Где ты там? Иди ужинать!

Анюта предстала в пестром домашнем платьице. На столе дымился мой любимый борщ, а из кухни просачивался запах жареного мяса.

— Погоди жрать! — достала из шкафчика бутылку вина и штопор.

— Это что, израильское? — спросил, разглядывая этикетку.

— Ага, из Верхней Галилеи. Мое любимое…

Вино и вправду порадовало богатым букетом.

— Вкус, как у домашнего, — заметил, выгребая из тарелки остатки борща. — Как у маминого.

— Обижаешь! Я доставкой не пользуюсь.

— Так ты сама готовила?

— Конечно! Между прочим, владею рецептами всех уголков мира. Могу готовить блюда французские, польские, итальянские, японские, тайские…

— Стоп, стоп, стоп! А то у меня желудок закружится.

— Между прочим, идеальная жена. Вкусно готовлю, стираю, глажу, шью, штопаю, вышиваю и прочее, прочее, прочее.

— Ты и носки штопать умеешь?

— А как же! Лучше новеньких получаются.

— Знаешь, идея интересная. Вроде бы в Индии люди женились на богинях.

— Богиня?.. Меня никто еще так не называл.

— А твоих подруг?

— Ну… Всякое случалось.

— Сколько тебе лет?

— Разве такие вопросы прилично задавать женщинам?

— Кандидаткам в супруги — можно.

— Скажем так… В относительном смысле я моложе тебя.

— В относительном?..

— Прикинь, стара ли черепаха в сто лет и молода ли собака в четырнадцать?

— Ты что, у греческих философов училась?

— И у них тоже.

— Так тебе две тысячи лет???

— Ну… значительно меньше, — Аня даже смутилась.

— Разве вы не живете вечно?

— Все в мире имеет начало и конец.

— А Создатель?

— Давай оставим теологические споры на потом. А то мясо остынет.

Анюта была права. На женщине, которая умеет готовить такое мясо, надо срочно жениться. Пока не увели.

* * *

Ночью снился свист. Тихий, но настойчивый. Будто воздыхатель призывал возлюбленную появиться на балконе. Потом я проснулся.

Люблю просыпаться в деревне. Дом у тети хоть и древний, но основательно подправленный. Солнечные клетки рамы на печке и потолке, колышущаяся занавеска на окне, соловей, или щегол, или еще кто-то раз за разом повторяет слова своей песенки. Всегда хотел, но так и не научился различать голоса птиц. И воздух! Утренний деревенский воздух… И ощущение бесконечности, которое бывает в детстве. Бесконечности дня, лета, жизни…

Тут кто-то услужливый изнутри подсказал, что я вовсе не в тетиной деревне, а совсем в другом месте. Может быть, и деревня, но другая. А может быть, приснилось? Всё приснилось. И тот, что внутри, тоже? Должно было присниться, потому что такого не бывает. А если бывает, то все очень, очень плохо…

Я закинул голову и обозрел комнату. Точь-в-точь как во сне, то есть вчера. Быть может, я еще сплю?.. Вряд ли. До сих пор я запросто отличал сон от яви. Наверное, такой рационалистический строй сознания. Кто-то, возможно, заявит, что вся наша жизнь — сон. Но я на этом не зацикливаюсь, поскольку такая гипотеза неконструктивна.

Вчера я, наверное, был в шоке, потому и воспринимал всю эту галиматью как должное. Прозрачные девицы, параллельные миры. Такое хорошо в фантастическом романе, а реальность должна быть реалистична. Неплохо сказанул! С другой стороны, летающие тарелки, исчезающие люди… Вот и я, наверное, исчез. Или сошел с ума… Пусть лучше исчез. Хотя сумасшедшие по-своему счастливы — никто не может разрушить их мир. Если не вылечат, конечно. Однако и эта гипотеза неконструктивна, поскольку от больного ничего не зависит.

Значит, меня похитили. А чего здесь удивительного? Каждый год на Земле исчезает несколько десятков тысяч человек. Все идет к этому. Раз похитили, — значит, с какой-то целью. Проводить жестокие опыты? Возможно, но маловероятно. Зачем тогда так со мной нянчиться? Психологические эксперименты? Да ради бога! Будущая докторская диссертация: «Психологическая устойчивость типичного Гомо Сапиенса». А чем я не типичный? Типичный системный администратор. Не богатый, но и не бедный. Квартира есть. Машины нет — на фиг она мне! По центру на метро удобнее…

Снова свист. Тот, что мне снился. Значит, не снился. То ли доносится с улицы, то ли рождается у меня в голове. Второе предположение мне решительно не понравилось, потому решил проверить первое.

Тихонько приоткрыл дверь в гостиную, чтобы не потревожить Аню, но на диванчике ее не было. Не было Анюты и на кухне. Выйдя во двор, ощутил ту утреннюю свежесть, какой никогда не бывает в городе. В деревне, в лесу — да, на даче чуть-чуть, и никогда в городе.

Выдохнул с облегчением — звук был здесь. Доносился из-за живой стены, только непонятно откуда. То ли справа, то ли слева…

Присвистнул в ответ. Свистеть я не умею, но изобразить нечто в стиле соловья-недоучки могу. Зачем свистнул, — понятия не имею. Наверное, неизжитые жизнью хулиганские наклонности. Из-за кустов донеслось нечто удовлетворенное, и среди листьев появилась рука, которая поманила меня. Только кисть, висящая перед зеленой стеной. Жутковато выглядело…

Несколько секунд на размышление. По законам фантастического жанра сейчас должно произойти повторное похищение. Или нет? Играют, сволочи… Ладно, будь что будет!.. Коготок увяз — всей птичке пропасть.

Я подошел и сделал единственное, что пришло в голову, — пожал руку. А что сделали бы вы? Обращаться с приветствием к холеной, не знавшей грубого физического труда ладони было как-то противоестественно.

Вторая возникшая из кустов конечность ухватила меня за шиворот, и вместе они выдернули меня из поляны. Да так энергично, что я покатился по земле, больно ударившись плечом.

— Извините, я не навредил вам?

Надо мной склонилась странная фигура в шлепанцах, подшаркавших к моему носу, клетчатой шотландской юбке, игривом турецком пиджачке с бабочкой на голой шее и огромном черном английском цилиндре. Громко откашлявшись, будто перед микрофоном, фигура изрекла:

— Я решил принять наиболее официальный вид, чтобы подчеркнуть крайнюю серьезность предстоящей беседы.

Дипломат изысканно присел и протянул мне руку. Вероятно, прочитав в моем взгляде некоторое изумление, пояснил:

— Быть может, я не вполне точно выбрал костюм. Мне посоветовали… Извините, но я не специалист по вашему времени.

— Ваши советчики с разветвленным чувством юмора… — Я продолжал демонстративно изучать незнакомца. Пусть растеряется. Пусть оправдывается. Может, сболтнет что-нибудь.

— Э-э-э… Наша встреча чрезвычайно важна! Не знаю, насколько вы в курсе…

— В курсе чего? — Железный взгляд и металл в голосе. Недаром провел несколько лет в театральной студии.

— Не знаю, ввели ли вас в курс цели вашего пребывания… Э-э-э…

— Кто ввел? — Игра все больше увлекала меня.

— Э-э-э… Ваши… э-э-э… куратор…

— Вы имеете в виду Анну Иоанновну? — отчество я сам придумал для понта. Давно так не забавлялся.

— Иоанновну?… — на лице собеседника сложилось страдальческое выражение.

— Анну, — подчеркнул я.

По-видимому, разговор потек по неожиданному для визави руслу. Однако он сглотнул пару раз и улыбнулся:

— Значит, теперь мы представляемся Анной.

— Не мы. Она, — поправил я.

— Значит, на этот раз она, это Она.

Мяч явно перешел на половину противника. Надо менять тактику.

— Разве она не всегда Она?

Собеседник хитро прищурился:

— Молодой человек, не надо считать меня глупее, чем я есть на самом деле. Просто я немного не в курсе. Перестаньте ерничать, и мы скоренько найдем общий язык.

— Поскольку я тоже не вполне в курсе, давайте двигаться встречными курсами.

— Хочу сообщить вам, что приглашение вас в данное… м…м…м… место известной особой, хочу подчеркнуть — частное приглашение, — он ядовито улыбнулся, — имеет строго определенную цель.

— Возможно, — серьезно отпарировал я.

— Не «возможно», а железноточно. И эта цель может принести вам некоторые неудобства, точнее, большие страдания.

— Согласитесь, что между неудобствами и страданиями есть некоторая разница, — мне не слишком понравилась развернутая лжедипломатом перспектива.

— Эта разница зависит исключительно от вас. Прежде чем соглашаться на что-нибудь, обязательно хорошо обдумайте и взвесьте.

— О'Кэй! Если мне что-то предложат, обязательно хорошо обдумаю и взвешу.

— Вы опять ерничаете.

— Если бы вы сообщили мне хоть какую-то информацию…

— Наш принцип заключается в том, чтобы не сообщать никакой информации. Самое разумное, что вы можете сделать, — окончательно и бесповоротно потребовать своего полного возвращения!

Последняя фраза меня очень заинтересовала:

— А что, возвращение может быть «неполным»?

— Не цепляйтесь к словам. Я же сказал, что не являюсь специалистом по вашему времени.

Не затруднив себя прощанием, незнакомец повернулся и пошел по дорожке, кстати, не той, где мы были вчера с Аней. Эта была покрыта старым потрескавшимся асфальтом с пучками смелых цветов в трещинах. Удалялся, помахивая невесть откуда взявшейся тросточкой. Нелепый, похожий на Чарли Чаплина.

Вдруг обернулся:

— Кстати, когда-то вашу Анну Иоановну звали Клеопатрой.

Оп-па! Как жирная коровья лепешка, шмякнувшаяся об асфальт. И вправду, надо все хорошенько обдумать и взвесить, как говаривал известный персонаж.

Хотя более всего мне хотелось догнать негодяя, врезать ему по морде, а потом пытками вырвать из него несколько гран информации.

Кстати, а как мне попасть домой? Я прикрыл глаза, вслушался в неслышимые шорохи, шепоты и свисты, почувствовал… наверное… и направился туда, где дорожка кончалась. Не сбавляя шага, закрыл глаза, врезался в сплетение веток, готовый к тому, что сейчас издеру лицо длинными шипами, и без проблем оказался напротив дома.

«Все тщательно обдумать и взвесить…» — отбросил мешавшую мысль далеко-далеко и, повернувшись на левый бок, наверное, заснул…

* * *

— Сколько можно дрыхнуть! — Аня за ногу стянула меня с кровати.

— Боялся разбудить тебя.

— Я сплю крепко! Не захочу — даже щекоткой не поднимешь!

— А это мы проверим.

— Разбежался. Не заслужил еще проверять!

— Давно поднялась?

— Да нет. Только завтрак успела приготовить.

А вот и врете, уважаемая принцесса. Ровно в шесть в опочивальне вас не было. Зато завтрак плутовка приготовила отменный. Жареная картошка со свининой исчезала со сковородки стремительно.

— Жрать много вредно, — съязвила Анечка. — Не то пузо нагуляешь.

Насчет нагуливания пуза я мог бы ее, пожалуй, просветить, но решил не вредничать.

— Какие игры нам сегодня предстоят? — спросил, выпив кружку парного на вкус молока. — Корову сама доила?

— Корову?..

— Молоко дает корова. Для этого ее доят.

— Правда? — она вскинула свои шерстяные ресницы. — Я думала, его в магазине покупают.

— Ты правда дурочка или прикидываешься?

Аня расхохоталась.

Кто-то деликатно постучал в дверь, а потом весьма неделикатно распахнул ее. Явилось нечто кошмарное: лохматое, бородатое, в рваных наотмашь джинсах, черной майке с Чегеварой на груди (так и подписано было: «Чегевара»), ржавых цепях, будто пулеметные ленты пересекающих оную грудь, и в татуировке во все плечи: «С.С.» — на левой руке и «С.Р.» — на правой. Все это громоздкое сооружение венчал лиловый ирокез, непонятно как приляпанный на макушке. Вид гостя был столь несоответствующим, что я бы меньше удивился, если бы явился он на ядовито рычащем «Хаммере».

Не здороваясь, я заметил:

— У нас СССР писали одним блоком, без точек.

— Да? — псих посмотрел на футболку, будто впервые увидел ее. — А мне стремается, так прикольнее, — и протянул волосатую руку, — Владик.

Не вставая, ответил рукопожатием:

— А-фи-но-ген!

— А-ФИ-НО-ГЕН! — загоготал Владик, — А-ФИ-НО-ГЕН! Укопал! Афиногенно! В натуре укопал! Афиноген Первый! Звучит!

— А что, — подала голос Аня, — такого еще не было. Нестандартно и весело.

— Не трогайте мое имя! — я решил стоять до последнего. Ни пяди врагу.

— Позже зачекиним, — миролюбиво заметил Владик.

— И не надоело вам комедию ломать? — я решил слегка перевести стрелки.

— Так веселее, — пожала плечами Аня. — Мы же просто шутим.

— А что, потом пошутить не получится?

— Потом может и не получиться…

— Жизнь, блин, — это банальная пьеса с известным концом, — изрек Владик (оказывается, он и на нормальном языке изъясняться может). — Зачем же делать из нее трагедию?..

— По-вашему, трагедий не бывает?

— Зачем же заранее мучиться?

— Хотите сказать, что все в жизни предопределено?

— Не все, но многое.

— Вам что-то надо от меня? Валяйте, рассказывайте.

Владик взял со стола вилку, размял ее как пластилин, вытянул в струну, свил из нее цветочек, повертел в пальцах, подбросил — и вилка со звоном и привычным видом упала на пол.

— Все очень серьезно, — улыбнулся он мне. Встал, взмахнул руками — и уши залепил тяжелый рок.

— Анька! Долго еще ждать?! Выпивон гони! И закусь! Травка есть? Оторвемся!

— Владик, угомонись! — вздохнула Аня.

Громила небрежно махнул рукой, и какофония заткнулась:

— Тоже жизнь! Это как — комедия или трагедия? А он прикидывается, что ничего не понимает.

— Он правда не понимает.

— Не понимает — потому что не думает. Спрашиваешь, зачем ты здесь? А мы-то откуда знаем. Ты подумай, да у себя спроси. А потом нам расскажешь.

Владик встал, опрокинул в глотку чашечку кофе, что твою стопку водки, крякнул и шумно вышел, так что аж горница затряслась. Не успели мы вздохнуть, как вновь раздвинул дверной проем плечами:

— Обрыдло все! Вот так обрыдло! — провел ладонью поперек горла и, наконец, исчез окончательно.

— Землетрясение, — констатировала Аня, глядя на качающийся абажур, — семь баллов… Шучу. Как всегда. Здесь все шутят. Иначе тошно становится.

— Почему тошно?

— А потому, что все, что ни делаешь, — псу под хвост.

— Не понимаю.

— Потом поймешь.

Подошла и прижалась щекой к моей груди. Странно. Вчера она казалась высокой — выше меня.

— Дура твоя Алла. От такого мужика уйти!

— Ты и про Аллу знаешь?

Аня не ответила.

— Ты знаешь про меня все?

— Нет, — она серьезно посмотрела снизу вверх. — Но сейчас, наверно, узнаю. Поцелуй меня…

Прежде чем мы окончательно лишились разума, мне удалось спросить:

— Ты же говорила, что не из тех, кто проводит с парнем первую же ночь…

— Так ведь сейчас уже утро, — беспечно прошептала она.

* * *

«Уже и не утро, — подумал я, обретя возможность связно мыслить. — Да и не день, пожалуй». — Часы показывали половину шестого.

Либо она и вправду не притворялась, либо я ничего не смыслю в женщинах. Почему-то это было важным. Должно ведь быть в их мире что-то настоящее. Иначе ничто не имеет смысла и жизнь — просто фарс. Черточка между двумя датами.

Я поднялся, открыл шкафчик, заглянул в печку, зажег керосинку — боже, какая древность, — постучал по стене…

— Здесь все настоящее, — оказывается, Аня внимательно наблюдала за мной.

— Не заметил, как ты проснулась.

— Я не спала.

— Притвора! — я обнял и поцеловал ее. — Что же ты делала?

— Думала.

— О чем?

— О нас.

— Что? Так серьезно?

— Серьезнее, чем ты думаешь.

— Ты меня любишь?

— Глупее вопроса не придумаешь.

— Любовь — это глупость?

— Спрашивать об этом — глупость.

— Понимаю. Соблазнение — необходимый этап на пути установления контакта.

— Дурак! Если бы я была обычной женщиной, то сразу бы ушла. Как Алла.

— Почему же не уходишь?

— Во-первых, я умнее, а во-вторых, у тебя действительно есть повод так думать…

— Ладно. Проехали. Что делать будем?

— Обедать. Я проголодалась.

— Ты уже и обед успела приготовить?

— Я успела о нем позаботиться.

Обед и вправду томился на столе. Вот этого она точно не успела бы сделать.

— У тебя есть служанка? Где ты ее прячешь?

— Тебе что, одной меня мало?

— Много. Кто все это устроил? — я обозрел рукой стол.

— Как-то само получилось, — Анюта прыснула со смеху.

— Ты чего смеешься?

— Так. Давно не общалась с людьми.

— Так ты не человек?

— Я — Аня. Этого тебе достаточно?

— Вполне. Главное — не трехглавый дракон.

— Хочешь, чтобы я стала драконом?

Я почувствовал, что мне надо аккуратнее подбирать слова.

— Мы ждем кого-нибудь к обеду?

— Почему ты так решил?

— Потому что ты не ешь.

— Я на тебя смотрю. Человек лучше всего проявляется в самых мелких мелочах.

— Ешь и смотри.

— Я не голодна.

— Только что ты другое говорила.

— Правда? Значит, я могу съесть слона, — и она наполнила тарелку до краев.

Судя по красно-белой супнице, сегодня у нас польская кухня.

Когда желудок не только наполнился, но и раздулся, будто аэростат, я откинулся на спинку стула.

— Уф-ф-ф! Теперь чем займемся? — и выразительно посмотрел на Анюту.

— Давай перерыв сделаем. Хотя бы часа на четыре. У меня чувство, будто меня пропустили через камнедробильную машину.

— Я не о том! Мыть посуду, стричь траву, рассматривать фотографии, читать семейные письма?..

— Думаешь, ты здесь, чтобы мыть посуду?

— Думаю, ты втюрилась в меня по уши и завлекла в этот омут, чтобы я больше никому не достался.

— Индюк самонадеянный! Сеть событий значительно сложнее. Вдруг тебе предписано исполнить миссию.

— Не говори страшных слов, тем более я не слишком-то верю в судьбу.

— Значит, чуть-чуть все-таки веришь! Задавай квестчены, вдруг ответ получишь.

— Дни идут — овощ зреет… Хотел бы посмотреть, как вы здесь живете.

— Каждый — как хочет.

— Это кукольный домик — предел твоих желаний?

— Я его для тебя сварганила. Нравится?

— Твой дом можно посмотреть?

— Быть может, позже… Ты не поймешь.

— Спасибо за откровенность.

— Не обижайся! В восемнадцатом веке не смогли бы оценить Пикассо.

— Я его и в двадцать первом не слишком люблю. Уж очень он искусственный. Хотя фантазия потрясающая. Покажешь, как твои друзья живут?

— Пошли!

— Постой! Ты так собираешься идти?

Аня критически оглядела свой полупрозрачный халатик и щелкнула пальцами.

— Так лучше?

Теперь на ней были джинсы в рваных дырах и растянутая футболка.

— Сойдет.

— Кстати, тебе тоже стоило бы приодеться.

— Так сделай так, — и тоже щелкнул пальцами.

Анька покрутила головой:

— Не дорос еще. Бегом переодеваться! И перед дамами больше в таком виде не показывайся.

* * *

— Долго ехать? — спросил, когда вышли из дома и подошли к изгороди.

— Нет, тут рядом, — и шагнула в зеленое месиво.

Я рванул следом, но вышагнул не на ожидаемой веселой тропинке, а на каменном уступе под фиолетовым, вышитом молниями небом. Тропинка сбегала в мрачное ущелье, а потом карабкалась по отвесным стенам утеса к замку, в котором светилось одно-единственное окошко.

— Он помешался на шестнадцатом веке.

— Заглянем в гости?

— Там сейчас никого нет.

— Окно ведь светится…

— Это для одинокого путника.

— И кто-нибудь заходит?

— Случаются психи…

Она потянула меня за руку и вернула на лужайку перед домом.

— А какие-то общественные места: ну… музеи, театры, рестораны у вас есть? Старинные города, архитектура, монументы?..

Анюта задумалась:

— Музеи… Зачем? Есть учебные зоны…

— Мне казалось, высшая цивилизация должна была создать потрясающую архитектуру: города, здания…

— Вот ты о чем… Здесь живут те, кто занимается вашей Землей. Специалисты по разным векам: десятому, восемнадцатому, двадцать первому…

— Двадцать второму…

— Нет. Он ведь не наступил.

— Значит, в будущее вы не путешествуете?

— Как можно путешествовать туда, чего нет.

— Забавно. Значит, все фантазии о путешествиях во времени — вранье?

— Фантазии.

— А вы живете здесь и сейчас?

— Отчасти.

— Не понял.

— Это место для тех, кто занимается вашей Землей.

— Значит, есть планета, где живут остальные?

— Нет.

— Как же это? — мне показалось, что мозги начинают деформироваться.

— Ну… Они не на планете. Это трудно объяснить.

— А ты попробуй. Не то мозги свихнутся.

— Можешь представить, что ваша Вселенная — только часть нашего мира?

— Ладно… Проехали… Значит, мы на испытательном полигоне. Он далеко от Земли?

— Он на Земле.

— На Земле??? — такого я не ожидал услышать. — Где же вы его спрятали? В Антарктиде или джунглях Амазонки?

— В одной миллионной секунды, — улыбнулась Алена.

— Издеваешься?

— Ни капельки. Ты же знаешь, как устроено кино. Зрителю кажется, что на экране протекает непрерывное действие, а на самом деле ему показывают двадцать четыре кадра в секунду. А между этими кадрами пустота. Там можно показывать другой фильм, миллион фильмов, если один кадр длится миллионную долю секунды. Но мы способны видеть из них только один фильм. Это не очень точная аналогия. Представь черный сантиметр, разрезанный на миллион кусочков. Эти кусочки раздвинуты, и между ними ничто, в которое можно поместить обрезки другого сантиметра, красного. А мы об этом красном сантиметре ничего знать не можем. Для нас сантиметр один — черный, сплошной, без дыр. Так и время. Оно дискретно. Каждая наша секунда состоит из миллиона отдельных кусочков. И мы не можем воспринимать то, что между ними…

— Феноменально! То есть ты утверждаешь, что мы живем в коммунальной квартире, где кроме нас толчется еще миллион жильцов?

— Да! Но поскольку ты никак не воспринимаешь их, они тебе ни капельки не мешают.

— А я сейчас могу находиться на месте своей квартиры?

— По сути, да. Хотя и не вполне точно.

— И я могу шагнуть в заросли и оказаться дома?

— Все несколько сложнее. Вспомни, как трудно мы сюда добирались.

— Но ты способна найти дорогу назад?

— Конечно.

— А ваша Обитель, ваша Родина? Ты покажешь ее?

— Нет… Может быть… Не знаю, как это сделать.

— Ладно. И это проехали. Что будем теперь делать?

— Разговаривать.

— Просто разговаривать?

— Да, просто разговаривать. Человек ведь для этого создан.

— Я думал, для созидания.

— Это метод для достижения цели.

— Забавно.

Легкое облачко колыхнулось в ее зрачках.

— Я должна… Обдумай все, что случилось сегодня.

Махнула мне рукой, отступила в заросли и исчезла. А затем исчезло и все остальное. Наступила пустота…

* * *

Пустота и голос. Так я представлял Небытие.

— Здравствуй, человек!

— Не вижу, с кем здороваться.

— А если Я — Господь Бог?!

— Тем более ты можешь явиться, чтобы поздороваться.

— И ты не боишься?

— Чего? Боятся известного. Неизвестности глупо бояться, — здесь я сблефовал. Поджилки у меня ходуном ходили.

Громыхнул гром, сверкнула молния, давешний голос изрек: «Да будет Свет!» — и свет явился. Такой яркий, что я зажмурился. Послышалось: «Хм!» — и свет немного приутих.

Сцена была явно содрана с «Матрицы». В белом Ничто и Нигде висели два шикарных кресла из реквизита восемнадцатого века. Или девятнадцатого — в этом я не слишком разбираюсь. В одном из них сидел благообразный старец, над головой которого вращалось нечто, более всего походившее на белую фарфоровую тарелку без дна.

— Теперь-то можешь поздороваться?

Пижон, хам, плагиатор, к тому же и вкус пошаливает. Я посмотрел под ноги — белесая муть, как и везде. Но я же не вишу, а стою на чем-то! По этому «чему-то», стараясь не показать, что руки дрожат и коленки трясутся, шагнул к стулу — ничего, держит — шагнул еще раз, уселся в кресло (жутко неудобное) и слегка поклонился:

— Здравствуйте! (Хотел было по-украински поздороваться, но решил, что перебор будет.)

— Нешто не подобает с Господом стоя разговаривать?

— Так я ведь не верю в вас, батюшка, — нахально закинул ногу на ногу и добавил: — Мне это напоминает какую-то среднюю постановку.

Собеседник громко расхохотался, белая муть стала кочковаться и оформилась во вполне официальный кабинет. Визави мой тоже преобразился и стал походить на банального премьер-министра.

Я попытался перехватить инициативу.

— Вы и вправду Господь Бог?

— Я его Крестный Отец, — и он снова бурно расхохотался — вероятно, счел свою шутку весьма остроумной. — Если быть кратким, мы пригласили вас на переговоры. Дело в том, что существующий Проект, по нашему мнению, исчерпал себя, то есть провалился, и мы считаем, что его целесообразно прекратить.

— Извините, какой проект?

— Человеческая цивилизация.

Все это походило на розыгрыш, только очень уж страшненький.

— «Мы» — это в смысле: «Мы, Император Всея Вселенной»?

— Нет, по-вашему, «группа товарищей».

— Допустим, но я-то вам зачем?

— Будете нашим представителем. Рабочая кличка — Создатель. Будете сидеть на Небесах и вершить Праведный Суд. Поощрять. Миловать. Карать. К сожалению, жизнь показала, что символ на этом месте неэффективен. Нужна живая субстанция.

— Что же вы не соорудите для этих целей какого-нибудь биоробота?

— Нонсенс! Биоробот, обладающий свойствами человека, — это человек!

— Вот, значит, как, — мозги мои крутились, как идущий вразнос ротор гидроэлектростанции. Наверное, так ощущает себя шахматист, попавший в цейтнот. Ситуация, похоже, серьезнее, чем я думал, и моя скромная персона является просто разменной фигурой. Надеюсь, не жертвенной пешкой. Хотя… если пешке удастся пройти все поле…

— Поскольку предлагаемая мне миссия м…м…м… уникальна, хотелось бы уточнить полномочия высокой договаривающейся стороны.

— Бросьте ерничать! Какие полномочия?! Кто успел, тот и съел. Разве вы не понимаете, что от вас все зависит!

— Стоп! С этого момента поподробнее, пожалуйста. Что будет, если я откажусь?

— Ничего! В прямом смысле этого слова. Прихлопнем вашу Землю как мешающую муху, — он с силой хрястнул ладонью по столу. — Нет планеты — нет проблемы!

— Мне кажется, для столь радикального решения потребуется желание не только тех, кто успел.

— Если растение засыхает, его выкорчевывают и чувства садовника никого не интересуют.

— Извините, но я слишком многого не понимаю. Все говорят загадками. Прежде чем принять решение, я должен полностью оценить ситуацию.

— Все говорят загадками, потому что врут. И врут подло. В последний момент, когда поздно будет, вы обнаружите, что вам подсунули одну гниль. Думайте, разбирайтесь. Только не дайте себя запутать. И учтите — с нами лучшие умы цивилизации.

Премьер-министр кивнул, и я зажмурился от слепящего солнечного света. Опустился на землю и с наслаждением ощутил свежий запах травы. Твердь, основа, почва… Хотя и это, наверное, вранье.

* * *

Хотелось подумать, пока я один. Думать было сложно. Очень. Логика жизни рухнула, остались пазлы, которые никак не ладили друг с другом. И в центре висел вопрос: почему Я?

— Ну что, не заскучал? — неожиданно за спиной возникла Анюта, обняла меня.

— Разве здесь заскучаешь?! Скорее мозги расплавятся от напряжения.

— Дай мозгам отдохнуть. Пошли! — схватила за руку и потащила в дом по лестнице наверх (почему я раньше ее не замечал?), в мансарду с балконом и двумя креслами, между которыми стоял маленький столик. Усадила, чмокнула в щеку. — Погоди, я сейчас.

Лес, окружавший дом, спускался в долину, к заливу. Десятки островков оживляли гладь, окаймленную далекими, будто вырастающими из воды, скалистыми горами…

Аня поставила на стол графин с вином и два бокала.

Новорожденный месяц хоть и отвернулся от заходящего солнца, но будто привязанный следовал за ним.

— Мы на Земле?

— И да, и нет. Я же рассказывала. Фильмы могут совершенно не походить друг на друга…

— Жаль. Так похоже…

— Не отличить. Мы очень старались.

— А звезды? Созвездия наверняка другие…

— Мы сформировали рукав галактики так, чтобы основные созвездия светились так же, как на Земле. Стемнеет — и ты увидишь Большую Медведицу, Кассиопею, Полярную звезду. Только здесь они ярче, потому что ничто не загрязняет атмосферу.

— Наше Солнце? Его можно увидеть? Хотя бы в телескоп?

— Нет. Это же другой мир.

Я встал и подошел к перилам. Я и этот лес, этот залив, эти горы, эти облака…

— А иные цивилизации? Мы встретимся с ними?

— Не знаю… До этого трудно дорасти.

— А кто мешает? Вы?

— Нет. Вы сами.

— Оптимистично звучит.

— Но не безнадежно…

Облака разгорелись алым, сжигающим небо светом.

— Ты часто на Земле смотрел на закат?

— Нет. Дома заслоняют.

— Зачем вы их столько понастроили?

— Чтобы жить.

— Разве это жизнь?

— А сидеть одной на балконе? Это жизнь?

— Я же не одна.

Она подошла и встала рядом.

— Не знаю…

— Ты что, не веришь мне?

— Не знаю…

— Обними — и узнаешь.

Обнять ее оказалось проще, чем поверить.

* * *

— Ты не спишь? Почему?

— Просто проснулся вдруг.

— Неправда. Я знаю. Ты не спал.

— Думаю.

— О чем?

— Разве ты не можешь читать мои мысли?

— Нет.

— Странно… Я думал, вы все можете…

* * *

— Какая ты на самом деле?

— Не поняла…

— Ну… На кого вы похожи? Осьминоги с рогами? Гигантские каракатицы? Разумное желе?..

Анюта тихонько засмеялась:

— Дурак! Знаешь же — по образу и подобию…

— Значит, сейчас ты настоящая?

— Абсолютно! Но могу изменяться на время. Кстати, идея с желе мне понравилась.

— И не подумай. Будь настоящей… пока мне не надоест.

— Постараюсь не надоесть, — и завершила дискуссию сумасшедшим поцелуем.

* * *

В окошко заглядывает яркая звезда.

— Юпитер, — прошептала Аня.

— Ты давно на Земле?

— Сорок дней.

— И что делала?

— Ходила.

— Куда?

— Не «куда», а «за кем».

— И за кем же?

— За тобой, идиотом.

— Почему «идиотом»?

— Каменюга потому что. Хоть раз почувствовал бы, обернулся…

— Я чувствовал…

— Почему же не глянул хоть раз?

— Не люблю оборачиваться. И потом, к чему тебе эти погляделки…

Анюта молчала.

— Ходила зачем?

— Слушала… Смотрела… Думала…

Анюта улыбнулась. Я не видел, но точно почувствовал — улыбнулась.

— На кой я вам сдался?…

Звезда переползла в центр окошка…

— А раньше? Ты бывала на Земле?

— Две тысячи лет назад.

— Была Клеопатрой? — такой пробный камушек.

Она не удивилась и не смутилась. Дышала ровно, будто ничего не произошло.

— Я была с Клеопатрой. Ею я быть не могла. Мы всегда были рядом, как подруги.

— Зачем тебе это?

— Хотела понять людей.

— Поняла?

— Женщин — да, мужчин — нет.

— Что же во мне такого непонятного?

— Пытаюсь разобраться.

— Ты только поэтому со мной?

— А ты как думаешь? — и крепко прижалась всем телом.

…А я подумал, что вполне понимаю Антония.

* * *

Потом мы проснулись около двенадцати. Анюта потянулась и встала. Я нахально любовался ею.

— Ты была богиней?

— Нет. Я же сказала, что по-серьезному второй раз на Земле.

— А не «по-серьезному»?

Конец ознакомительного фрагмента.