Самая темная звезда

Дженнифер Ли Арментроут (2018)

Несовершеннолетняя Эви попадается во время рейда в одном из ночных клубов, который известен как одно из немногих мест, где люди и лаксены могут свободно общаться и проводить время друг с другом. Немногим ранее, здесь же, она встречает умопомрачительного парня по имени Люк, которого сразу принимает за лаксена. Но проблема в том, что Люк вовсе не тот, кем кажется на первый взгляд… Эви не может справиться с растущим влечением к парню, и эта страсть в конце концов приводит ее в мир, о котором раньше она только слышала; в мир, где все, что она знала, в чем была уверена, перевернется с ног на голову.

8

Весь день я только и думала, что об исчезновении Колин, а злоключения с Люком и дурацким телефоном вылетели из головы.

Понятно, почему Колин разминулась с друзьями. Наверняка во время облавы. А еще я хорошо представляла переулок, о котором шла речь. Тот самый, где я чуть не расквасила нос, выбравшись через окно. Я тогда не заметила ни сумочки, ни туфель. Не обратила внимания. Я мечтала лишь унести ноги из этого клуба и найти Хайди.

По словам Эйприл, друзья Колин отправились к ней домой, но родители понятия не имели, куда пропала их дочь. Наверное, рано было говорить об исчезновении, но никто не знал, где она. В одном Эйприл была права: сумочка и туфли, брошенные в переулке, — это не к добру.

Когда люди исчезают при подобных обстоятельствах, развязка редко бывает благополучной.

Но разве тот раненый лаксен был найден не в том же переулке? Тот, которого так жестоко избили? Арчер сказал, что нашел Чеса возле мусорных баков. А вдруг это не просто совпадение? Вещи Колин найдены в том же месте, где Чеса избили до полусмерти.

С этой мыслью я проснулась воскресным утром и заснуть уже не смогла. А если Колин увидела в клубе что-то странное… вроде того, что видела я? Люк сказал… господи, он же практически заявил, что непрошеные свидетели могут нарваться на неприятности! Не так прямо, но смысл тот же. В конце концов, в клубе скрывались лаксены-нелегалы.

Неужели подобное произошло с Колин? Она кого-то или что-то увидела — и исчезла. Было ли это как-то связано с тем, что случилось с Чесом? Может, он что-то знает и, когда очнется — если очнется, — расскажет правду?

Опять же, Чес — нелегал. Кому он поведает правду без риска для жизни?

Меня охватила дрожь, и я повернулась на бок. Мы с Колин никогда не были близки. Не считая того разговора в пятницу, мы с ней всего-то парой-тройкой слов перекинулись. Тем не менее дело было серьезное, и я очень надеялась, что она объявится.

Я села на кровати, спустив ноги на пол, но никак не могла отделаться от ужасной мысли: если с Колин и впрямь что-то случилось, это могло произойти и с Хайди, и со мной… Я ведь тоже оказалась в том переулке в пятницу вечером… точнее, свалилась туда.

А еще я возвращалась за мобильником.

Похоже, я дважды испытывала судьбу.

Кто знает, где была Хайди, пока не добралась до машины? Я вздрогнула. Даже подумать страшно.

— От этого клуба одни неприятности, — пробормотала я по дороге в ванную.

Возможно, Колин появится в школе в понедельник утром. Времена, когда люди пропадали бесследно, давно прошли. Нынче нельзя просто взять и исчезнуть.

Я твердила себе это, пока была в ванной, переодевалась в легинсы и длинную рубашку. Надеюсь, про позитивное мышление не врут.

Я схватила с тумбочки горемычный телефон и спустилась вниз. Мама уже проснулась и возилась на кухне в кремовом халате и пушистых тапочках в форме котят размером с голову, честное слово.

Мама совершенно не умела стильно одеваться, но все равно оставалась роскошной женщиной. Ее короткие блестящие светлые волосы всегда лежали волосок к волоску, не чета моим. Высокая, стройная, она не теряла врожденной грациозности даже в гигантских тапках, которые, как я понимаю, достанутся и мне по наследству.

И да, у меня была дурная привычка: всегда сравнивать себя с мамой.

Она была как прекрасное марочное вино, а я — как разбавленная ерунда, которая продавалась коробками в аптеках.

— Ну наконец-то.

Она стояла, облокотившись на кухонный стол, с гигантской кружкой кофе в руках.

— А я все гадала, когда ты объявишься.

Я с усмешкой проковыляла в кухню.

— Еще не так поздно.

— Я соскучилась.

— Угу. — Подойдя к ней, я потянулась и чмокнула ее в щеку. — Давно проснулась?

— С семи утра на ногах. — Она проследила за мной, пока я брела к холодильнику. — Решила все воскресенье проходить в пижаме, с немытой головой и нечищеными зубами.

Рассмеявшись, я вытащила бутылку яблочного сока.

— Очень круто, мам. Особенно про нечищеные зубы.

— Вот и я так подумала, — ответила она. — Вчера вечером даже поболтать не успели. Когда я пришла, ты уже дрыхла без задних ног. Как прошла пятница? Повеселились?

Скривившись, я потянулась за стаканом, стоя к ней спиной.

— Да так, ничего особенного. Смотрели фильмы и обжирались до отвала кексами.

— Обожаю такие вечеринки.

Налив стакан сока, я с невинным выражением лица повернулась к ней.

— Я съела слишком много кексов.

Что было чистой правдой, ведь за пятницу я наверняка набрала фунтов пять.

Я направилась в гостиную и, поставив стакан на подставку на кофейном столике, плюхнулась на диван. Потом проверила телефон. От Зои и Джеймса пришли сообщения, они предлагали вместе пообедать, но после пятничных приключений и вчерашнего утра мне хотелось спокойно отсидеться дома.

Где-нибудь с месяц.

— Поедешь сегодня во Фредерик? — спросила я, войдя в гостиную.

Даже по воскресеньям мама много работала. Иногда мы не виделись целыми днями. До замужества и рождения ребенка она объездила весь мир, изучая происхождение эпидемий. Сейчас она больше занималась исследовательской работой, руководя группой ученых-медиков в отделении инфекционных болезней.

Работа у нее была еще та.

От услышанных обрывков разговоров меня мучили кошмарные сны. Фурункулы и язвы. Обширные кровоизлияния, кровоточащие, лопающиеся глаза. Ужасные лихорадки, от которых люди сгорают за считаные часы.

Брр!

— Я взяла кое-какие бумаги, чтобы поработать дома. Но выходить никуда сегодня не собиралась.

— Черт, — сказала я, подхватив пульт и включив телевизор. — А я-то хотела замутить сходняк. Глобальный. С наркотой. Оттянуться по полной программе.

Мама фыркнула, присев на краешек кресла и водрузив кружку на очередную подставку. Мать была помешана на подставках. Они были разложены по всему дому.

Пока я перебирала каналы, она спросила меня про школу. Рассказывать было особо нечего, поэтому я продолжала машинально теребить пульт, остановившись, когда на одном из новостных каналов появился президент.

— Что он делает на телевидении? Сегодня воскресенье.

Дурацкий вопрос, конечно. Президент, светловолосый и моложавый — по крайней мере, по сравнению с коллегами, — казалось, прописался в ящике, давая одну пресс-конференцию за другой или обращаясь к народу.

— Наверное, это речь, с которой он выступал в пятницу.

— Да?

Я собиралась переключиться на другой канал, но заметила строку внизу экрана: «Президент Мак-Хью обсуждает законопроект об изменении принципов ПРП». ПРП расшифровывалось как программа регистрации пришельцев. Свод правил по регистрации и учету лаксенов. Существовали даже сайты, которые информировали людей, где лаксены проживают и работают.

Я никогда не заходила на эти сайты.

— Что все это значит?

Мама пожала плечами.

— Говорят, что изменят какие-то законы, касающиеся регистрации.

— Это я и так поняла, — сухо буркнула я.

Выступая, президент Мак-Хью смотрел прямо в камеру и, что бы ни говорил, неизменно кривил губы, будто вот-вот улыбнется. Меня это слегка раздражало, но остальные, казалось, его просто обожали. Возможно, в силу возраста или внешности. Он был по-своему симпатичным, хотя грубоватым. Выходец из военных, в прошлом году он одержал внушительную победу, пообещав американцам спокойную жизнь.

Похоже, лаксены под определение «все американцы» не попали.

Поигрывая пультом, я спросила:

— А если точнее, что изменится?

Мама вздохнула:

— Есть установка на усиление изоляции: лаксенов переселят в резервации, где им будет безопасней, ну и нам — тоже.

Она помолчала.

— К незарегистрированным лаксенам применят суровые меры. Эти поправки стоит принять, чтобы осуществить некоторые президентские программы.

Я вспомнила облаву в клубе и лаксенов, которые прятались в комнате… которых я перепугала. Я быстро переключила канал, выбрав шоу о тех, кто превращает свой дом в свалку ненужного барахла.

— Нет, это я смотреть не могу. — Мама покачала головой. — Меня сразу же тянет наводить порядок.

Закатив глаза, я оглядела комнату — нашу тщательно продуманную гостиную. Каждой вещи было отведено определенное место, даже коробкам-органайзерам, серым или белым. Весь дом был устроен в том же духе, куда уж дальше? Расставить коробки по размеру и цвету? Но мама явно не могла оторваться от экрана. Ну совсем как я. Мы с ней вечно не можем совладать с собой. Подобные передачи были ее «пунктиком».

Со стаканом в руке я замерла, услышав непонятный звук. Отставив сок в сторону, я оглянулась на прихожую. Весь нижний этаж был без дверей, одна комната плавно соединялась с другой, за исключением маминого кабинета, запиравшегося на ключ. По обе стороны от входа высились узкие окна, через которые проникал солнечный свет.

Ничего не заметив, я снова повернулась к телеэкрану, и вдруг мне померещилось, что за окном промелькнула чья-то тень. Я нахмурилась.

— Мам!

— Что, солнышко?

Тень за окном появилась снова.

— Там, за дверью… кто-то стоит.

— Что? — Она поднялась. — Я ничего не заказывала…

Она затихла, увидев, как дверная ручка повернулась налево, потом направо, словно кто-то пытался открыть дверь.

Что за?..

Я присмотрелась к панели управления сигнализацией на стене прихожей. Так и есть: она отключена. Ее редко включали днем, но дверь была заперта…

Нижний замок повернулся, как будто его открывали ключом.

— Мама, — прошептала я, не веря своим глазам.

— Эви, встань. — Мамин голос был на удивление ровным и спокойным. — Быстро.

Никогда в жизни я не вскакивала так шустро. Пятясь, я стукнулась о серую тахту, а мама уверенно обошла меня. Я думала, что она пойдет к двери, но она двинулась к дивану, откинула одну из тумбочек и потянула на себя диванную подушку.

Из-под подушки мама вынула ружье, целый дробовик! Я раскрыла рот. Конечно, я знала, что в доме есть оружие, ведь мама служила в армии. Но спрятать его под диванной подушкой, где я сидела, спала и ела сырные палочки?

— Прячься за моей спиной, — скомандовала она.

— Боже мой, мама! — Я вытаращила на нее глаза. — Все это время я сидела на ружье? Ты хоть представляешь, насколько это опасно? Я не могу…

Задвижка открылась со щелчком, прозвучавшим как раскат грома. Я сделала шаг назад. Как… как же так? Задвижку нельзя открыть снаружи, только изнутри.

Мама подняла ружье, целясь прямо в дверь.

— Эвелин, — рявкнула она, — встань за моей спиной. Живо!

Я метнулась вокруг дивана, чтобы встать позади нее. Окинув взглядом комнату, я схватила новый деревянный серый подсвечник, который собиралась фотографировать. Не решив точно, что делать с подсвечником, я зажала его в руке как бейсбольную биту и почувствовала себя намного увереннее.

— Если вламываются в дом, может, позвонить в полицию? И не придется никого убивать. Пусть они сами…

Входная дверь распахнулась, и в прихожую шагнула рослая широкоплечая фигура, расплывшись на мгновение в ореоле солнечного света. Потом дверь сама собой с треском захлопнулась, и солнечный свет исчез.

Я чуть не выронила подсвечник.

Это был Люк.

Люк, улыбаясь, стоял у нас в прихожей, не обращая ни малейшего внимания на ствол, направленный ему прямо в лицо. На меня он даже ни разу не взглянул.

Он наклонил голову:

— Привет, Сильвия, сколько лет, сколько зим.

С лихорадочно бьющимся сердцем я переводила глаза с одного на другого.

Он знаком с мамой? Знает, где я живу?

Мама вздернула подбородок:

— Здравствуй, Люк.