Глава 7
Софи ожидала, что Хаакон потащит ее танцевать гавот со своими друзьями. Или подведет к большой серебряной чаше для пунша — она зачерпнет прохладного напитка и притворится усталой, если Барс все же доберется до них.
Чего она совсем не ожидала, так это что они окажутся под обеденным столом.
— За мной! — скомандовал Хаакон, отодвигая стул, и нырнул под камчатную скатерть.
Софи замешкалась, но тут из-под скатерти высунулась рука, схватила ее и втащила под стол.
— Ты с ума сошел? Что ты делаешь? — возмутилась она.
— Спасаю принцессу из драконьего логова. Вперед!
И он на четвереньках пополз к дальнему концу стола. Софи последовала за ним. Ей было тяжело из-за нижних юбок, но она справилась, собрав их и перекинув за спину.
На ее счастье, за столом почти не осталось гостей, все отправились танцевать. Проползя стол насквозь, Хаакон приподнял скатерть.
— Вот, — сказал он, показывая на каменную арку двери. — Путь к отступлению.
С этими словами он выскочил из-под стола и потянул за собой Софи. Их появление так напугало девушку-служанку, что та чуть не рассыпала пирожные, которые несла на подносе. Хаакон схватил два, и они с принцессой выскочили в длинный коридор. Там он прижал Софи к стене и поднес к ее глазам украденное пирожное.
— Волшебное, — прошептал он. — Тот, кто его съест, станет невидимым для драконов.
— Ты сумасшедший, — ответила Софи, улыбаясь.
Хаакон закинул пирожное себе в рот.
— Вкусно! — Принц положил на ладонь второе, и Софи поняла, что он собирается скормить его ей.
Он дразнил ее: подносил лакомство к ее губам, но отдергивал, как только она пыталась откусить кусочек, и притворялся, будто готов съесть его сам.
— Ага. Я поняла твою затею, мой храбрый спаситель, — лукаво сказала Софи. — Ты съешь оба пирожных и станешь невидимым, а дракон съест меня.
— Да, признаюсь, выбор непростой. Ты, конечно, очень милая и все такое, но это пирожное…
— Хаакон!
Наконец он позволил ей откусить один раз. Потом другой. Софи почувствовала, как внутри теплеет, как у нее перехватывает дыхание. А затем он неловко уронил кусочек сладкой глазури ей на подбородок.
— Извини, — сказал Хаакон, смахнул его большим пальцем и слизнул, пристально глядя на нее.
Утонув в синеве его глаз, Софи почувствовала, как в груди поднимается тепло, и поспешно отвела взгляд. Жар потек по ее телу, она готова была смотреть куда угодно — на стену, на пол, на пирожное, только не на Хаакона.
Он опять схватил ее за руку.
— Идем, — сказал он. — Дракон скоро будет здесь.
Они добежали до конца коридора, свернули в соседний и вдруг выскочили на балкон. Внизу раскинулся королевский сад. Стебли роз с пышными желтовато-белыми цветками увивали балкон с одной стороны.
Положив руки на перила, Хаакон наклонился над ними и, глядя на сад, сказал:
— Ну вот мы и спаслись. Сюда Барс не придет. Слишком далеко от чаши с пуншем.
Софи тоже подошла к перилам.
— Вы так смелы, мой добрый рыцарь. Благодарю за то, что спасли меня.
Хаакон улыбнулся, но не как всегда — самоуверенно и во весь рот. Нет, его улыбка была едва заметной и какой-то задумчивой. Он долго не отвечал на слова Софи, глядя прямо перед собой. И вдруг, точно опомнившись, выпалил:
— А знаешь, я ведь мог бы. Точнее, могу. И даже хочу.
— Ты о чем? — переспросила озадаченная Софи.
— О тебе. Я могу спасти тебя от Барса. От королевы. От всего, что случилось сегодня утром. — Он сделал паузу и посмотрел ей в глаза. — И от тебя самой.
Софи слегка наклонила голову набок:
— Как это — от меня самой?
Хаакон отвел глаза. Выпрямившись, он сорвал с благоуханного куста розу и свернул стебелек в кольцо. Но роза отцветала, и лепестки посыпались, словно конфетти. Принц со вздохом бросил ее через перила и проследил, как она падает.
«Почему он ведет себя так странно?» — думала Софи.
И вдруг она поняла: никакая это не странность, просто он волнуется. Красивый, уверенный в себе Хаакон, который вечно всех поддразнивает и смешит, притягивает к себе все взгляды, стоит ему войти в комнату, взволнован.
— Хаакон… — окликнула она. — Что ты хочешь мне сказать?
Он молча взял ее руки и повернул их ладонями вверх. Тонкие красные полумесяцы, оставленные ее ногтями, давно перестали кровоточить, но не прошли.
Посмотрев на них, Хаакон покачал головой:
— Тебе бы в актрисы пойти. Ты играла весь вечер. Да и весь день тоже. — Он снова посмотрел ей в глаза. — Ты очень стараешься скрыть от всех свое нежное сердце, Софи, но это не в твоих силах. Ты не королева, Софи. Повелевать другими не в твоей натуре.
Софи выдернула свои ладони из рук Хаакона. Ее глаза вспыхнули гневом.
— О чем ты? Грюнланд — мой дом. Я хочу править своим королевством. И буду!
— Вот как? Но хватит ли у тебя сил? Сможешь ли ты делать все то, что сейчас делает Аделаида? Командовать войсками? Ловить шпионов? Посылать на смерть предателей?
— А заодно убивать собак и пороть детей? — с горечью добавила Софи.
Шампанское еще шумело в голове, придавая ей смелости.
Хаакон помешкал. Ее глаза, всегда искрившиеся насмешкой, были темными и неподвижными, как воды зимнего озера.
— Тот мальчик… — начал он.
— Том.
— Я заходил в дом его родителей. Перед балом. Отнес им лекарства. Настойку для смягчения боли. Мазь для заживления ран. Чистое полотно для повязок.
— Правда? — переспросила Софи, не веря своим ушам. Такого она не ожидала.
— Ему очень плохо. Каждый вдох причиняет ему боль. Он бредит. Не узнает даже мать.
Слова Хаакона глубоко ранили Софи. Ей была невыносима сама мысль о страданиях доброго, славного малыша Тома.
— Хватит. Пожалуйста, Хаакон. Ни слова больше, — взмолилась она.
— Зато он никогда больше не поступит так, как не надо поступать. Ему и в голову не придет повышать голос на королеву, перечить ее желаниям. Он сделает все, что ему прикажут, быстро и без возражений. Как ему и положено. И так же будут поступать все придворные Аделаиды, ее генералы и ее главнокомандующий. Как им положено.
Софи грустно усмехнулась:
— Том никогда больше не поступит так, как надо. Никогда не встанет на защиту невиновного.
Хаакон сорвал вторую розу и начал крутить в пальцах стебелек.
— Ты, конечно, будешь править иначе. Милосердно и справедливо…
— Да, именно.
— Все это мечты, Софи. Такие правители встречаются лишь в сказках. Ты ведь не ждешь, что встретишь в настоящей жизни королеву фей или семерых гномов.
Наконец Хаакон справился со стебельком, свернув его в кольцо. Взяв руку Софи, он надел импровизированное колечко ей на безымянный палец, поверх Кольца Власти.
— Выходи за меня, Софи, — сказал он. — Ты будешь королевой, а я — твоим королем.
Софи посмотрела на него сердито. Нет, это все-таки слишком нагло. Почти жестоко.
— Есть вещи, с которыми не стоит шутить, Хаакон, даже тебе, — произнесла она резко и собралась сдернуть кольцо, но Хаакон не дал этого сделать — перехватил ее руку, поднес к губам и поцеловал.
— Я серьезен, как никогда, — сказал он. — Грязная, неприятная работа будет на мне. Я буду защищать тебя. И наш народ. А тебе останется светлая половина — ты будешь творить добро. Раздавать милостыню бедным. Посещать сиротские приюты. Воспитывать наших с тобой детей. А править — это жестокое дело, ты рождена не для него.
Сердце Софи затрепетало, словно у нее в груди забила крылышками маленькая птичка. Она знала, что королевские браки — это вопрос политики, а не любви. И все же она влюбилась в Хаакона. Она упивалась им, как можно упиваться статью коня и мощью урагана, полночной тьмой и высотой гор, всем прекрасным, непредсказуемым и опасным. В самой глубине своего нежного глупенького сердца она лелеяла надежду, что и он испытывает к ней такие же чувства.
Софи посмотрела ему в глаза.
— Так ты… любишь меня? — спросила она.
Хаакон ответил поцелуем: взял в ладони голову принцессы и накрыл ее рот своим. У его соблазнительных губ был горьковато-сладкий вкус шоколада и шампанского. От него пахло роскошью — шелком и кожей, амбициями и амброй.
Сердце Софи стучало теперь в ее и в его ребра. Она перестала дышать. Перестала думать. Быть. Вместо нее теперь был Хаакон, его тепло, его прикосновение. Блестящий юный красавец затмил для нее весь мир, в его объятиях она словно перетекала в него: так лед, растопленный лучами солнца, возносится к нему, став невидимым водяным паром.
Но вот долгий поцелуй прервался, и Хаакон прижался лбом к ее лбу.
Трепещущая, почти бездыханная, Софи пролепетала:
— Мачеха всегда говорит, что любовь — это просто сказка. И что я должна запереть свое сердце в шкатулку и убрать ее подальше. Она говорит…
Хаакон поцеловал ее снова. Глубоко. Медленно.
— Глупышка, — произнес он. — Я полюбил тебя, как только увидел. Запри свое сердце в шкатулку и отдай мне. Я сохраню его в целости, обещаю. Навсегда. Ты выйдешь за меня, Софи?
Мысли Софи разбегались в разные стороны. «Что мне делать?» — лихорадочно спрашивала она себя. Никаких причин отказать принцу не было. Мачеха будет в восторге от ее выбора; сама она целиком и полностью на его стороне. И что важнее всего, Хаакон ее любит. Он сам только что ей сказал. А она любит его. То есть, наверное, любит, ведь не зря ей так хочется еще и еще целовать его восхитительный рот. И он прав на ее счет. И мачеха тоже права. И все придворные, аристократы и министры, которые насмехались над ней, твердили, что она слишком слаба для королевы, что она позволяет руководить собой сердцу, а не уму, — они тоже правы. Пусть правит Хаакон. Надо отдать свое сердце ему — такому сильному, способному, такому… мужественному. Он ведь пообещал, что сохранит его. И не допустит, чтобы оно опять рвалось от боли, как сегодня, когда ей было так жалко всех — Тома, маленькую гончую, волка.
— Софи, это пытка, — прервал ее размышления Хаакон. — Быть так близко от тебя и не знать, моя ты или нет. Откажи мне, если хочешь, только скажи…
— Да, — промолвила Софи решительно. — Да, я выйду за тебя, Хаакон.
Хаакон улыбнулся. Его губы снова нашли ее рот. Поцелуй был сладким и тягучим, как мед.
— Завтра, — прошептал он. — Завтра мы обо всем расскажем королеве.
Софи кивнула. У нее закружилась голова — от шампанского, от поцелуев, от теплого, восхитительного чувства, которое вызывали объятия Хаакона.
Они постояли на балконе еще немного, потом часы на башне пробили десять, и Хаакон сказал, что пора возвращаться к гостям, пока королева не отправила людей на их поиски.
Софи танцевала всю ночь. Ее глаза сверкали, шаги были легки, а сердце радостно трепетало, стоило только подумать об их тайне.
И лишь много позже, когда бал закончился и она поднялась к себе в покои, где камеристки ее раздели, расчесали ей волосы и облачили в льняную сорочку, Софи кое-что вспомнила.
Хаакон ни разу не спросил, любит ли она его.
