Сборник рассказов. Избранное. Они действительно начинают воплощаться

Денис Запиркин

О чем эта книга? А о чем обычно пишутся книги? О жизни, о любви, об отношениях, о том, без чего их не бывает, об эмоциях и о том, во что они порой превращаются. И, конечно, о творчестве и предназначении.

И дым отечества нам будет сладок

Живые

Степан Белов смотрел себе под ноги. Он шагал по свежей борозде, которую поднимал и закручивал плуг. Запах свежей земли пьянил его. Через пару проходов можно заканчивать. Он присвистнул лошади, и она, вся в мыле, сама чувствуя приближение перерыва, сделала новое усилие, потянув дальше.

Закончив пахоту, Степан похлопал лошадь по загривку, сказал ей несколько ободряющих слов.

Они вернулись в деревню под вечер, усталые, но довольные. Завтра можно начинать сев.

Проходя по улице, он чувствовал смесь сотен запахов. Никакие годы не вырабатывают привычку к ним. Здесь пахнет пирогами, которые пекут соседи по левой стороне. Тут другой сосед вышел покормить кур и уток, которые с шумом и кокотанием, помогая себе крыльями, кинулись к кормушке, расталкивая друг друга. Сквозь ворота справа Степан видел, как подростки разжигают самовар, и дым сухих лучин пробивался из-под сапога, которым они раздували щепки.

Пахло коровами, лошадьми, сеном и многим-многим другим. Таким родным и привычным.

Ему казалось, что так было всегда, по какому-то издревле заведенному правилу, так есть, и так будет, когда не станет ни его, ни его родных. Но деревня будет жить. Будут рождаться дети. Будут птицы, будет скот, молоко, сено, будет пашня и будет это всегда, по своему извечному кругу. Развиваться и существовать.

Просто, мирно, трудно, с усталостью до боли в спине и ногах, с потом и жарой. И с таким радостным чувством, что работа сделана, что тебя ждут дома, и что завтра снова, а потом опять, и так всю жизнь.

В конце улицы кто-то, устроившись на лавочке, затянул на гармошке.

Степан подходил к своим воротам. Сейчас он распряжет лошадь, отведет ее в стойло, огромными ручищами даст ей пару охапок сена, насыплет овса и нальет воды. Потом умоется и зайдет в дом, где его ждут жена и дети. Они сядут ужинать, и будут разговаривать о том, как завтра начнут сеять.

Место

Это был пригорок. Местами росли отдельные деревья. В основном, березы и клены. Поодаль, в низине, протекала небольшая речка. Ветер шелестел в листве. Было тихо и спокойно. Покой распространялся на всю округу. Сюда редко приходили люди в последние годы. Так что начинали прорастать новые молодые деревца, шуршал сухостой от многолетней травы. Ковер неубранной запревшей листвы покрывал землю. С северной стороны полукругом рос лес, с другой стороны — заброшенные поля и одинокая ферма. Когда-то там была колхозная земля, но сейчас там никто ничего не делал.

А на пригорке стояли каменные плиты с нечитаемыми от старости фамилиями, именами и цифрами, местами — железные оградки с давно шелушащейся краской, проржавевшие кресты, на которых надписи стерлись от ветра и дождя.

Кладбищу была уже вторая сотня лет. Но здесь уже давно никого не хоронили. Потому что деревни вокруг вымерли. А родственники, те, что не спились в соседнем городе, уехали на заработки в Москву, осели там, обзавелись жильем и семьями, и им было некогда. А потом и совсем…

Мусорка

Иван вышел из квартиры на лестницу. Прикрыл за собой дверь, держа в руке помойное ведро. Прошел полпролета к мусоропроводу. Железная крышка открылась со скрипом, и на него пахнуло летней вонью снизу. Он зафиксировал крышку, приподнял ведро и начал вытягивать содержимое. Вниз полетел пластик, полиэтилен, потом пронеслись арбузные корки, в конце со дна потекла жижа, смешивая прелый арбузный сок с остатками кефира, разлившимися из пол-литрового бумажного пакета. Вся эта муть капала на крышку, а когда он потряс ведро, то и на кафельный пол. Кислый запах обдавал его, смешиваясь с духом из отверстия, вытягиваемым в открытую фрамугу.

Закончив дело, он отставил ведро, громко царапнув железом по кафелю пола. Пробурчав что-то себе под нос, он достал из кармана спортивных штанов смятую пачку, выковырял оттуда зубами за фильтр сигарету, и прикурил, выдувая дым в оконную щель.

Быстро и не задумываясь, сделал несколько затяжек, снова открыл крышку мусоропровода, бросил в темноту окурок, засверкавший рассыпающимися красными искрами, сочно плюнул туда же. Вытер с подбородка остатки, и, матерясь себе под нос, подхватил ведро с остатками жижи, стекавшей по стенкам, побрел, шурша тапочками по каждой ступеньке, вверх.

Его лицо с небритой щетиной выражало злобу и усталость.

Уже две недели он сидел без работы. По этому случаю регулярно пилила жена. А его друзья разъехались по деревням на строительные заказы.

Он открыл дверь квартиры, щелкнул пол-оборота замком, пронес пахучее ведро на кухню, поставил его между раковиной и женой, и молча прошел в комнату.

Кухня

— Эй, Белов, помыл бы хоть руки! — жена в переднике стояла у плиты, помешивая что-то сразу на трех конфорках, жарко шкворчащее и сильно испаряющееся к потолку.

Она взглянула в ведро, потом ему в след на тельняшку, и, накапливая злобу для крика, громко вздохнула. В таком настроении она часто называла его по фамилии, он уже привык.

Спиной чувствуя взгляд, он прошел в темный коридор. Потом сделал паузу на несколько секунд, щелкнул выключателем санузла, и быстро сполоснул большие мозолистые руки, вытерев их одним движением о мокрое старое полотенце.

Проходя через темный коридор в комнату, он мельком покосился в сторону кухни, убедившись, что жена его не видит.

Пользуясь возможностью, он направился в комнату, открыл шкаф для белья, глубоко порылся рукой, и достал початую «путинку». Быстро, озираясь в проем двери, он сделал пару теплых глотков, на втором поперхнулся, часть пошла в нос, часть прыснула сквозь губы, он задержал дыхание, и заставил себя закончить глоток.

Одной рукой он убрал бутылку обратно, другой вытер рот. В животе начало теплеть. Скоро изменится настроение.

Звонок

В коридоре и в комнате зазвонил телефон. Он занюхал порывом сквозняка, принесшим из кухни смесь тушеной капусты и борща. На пятом гудке раздался крик:

— Вань, ну ты возьмешь трубку? Видишь же, у меня руки заняты?

— Это опять твоя мать звонит, нутром чую, не буду я брать! — в ответ крикнул он, почувствовав как в нутре налаживается жизнь.

Еще два звонка. Он почувствовал, что не прав, пробурчал про себя что-то в духе «черти принесли» и «старая мымра», подошел и поднял трубку.

— Степаныч? Алле? — на том конце кричал его старый бригадир, который пропадал пару месяцев где-то в подмосковье. — Алле? А..?

— Да.. Хм. — Иван громко прочистил горло прямо в трубку, пахнущую старыми болезнями и табачными смолами десятилетней давности, — Василич? Ё-мое! Привет!

В душе с теплом от выпивки появилось тепло надежды на новую подработку.

— Как ты? Нормально? — Василич продолжал кричать, так что Ивану пришлось отнести трубку на расстояние от уха.

— Да, все путем, — медленно протянул он.

«Когда ты уже перейдешь к делу, черт бы тебя побрал?», — добавил про себя Иван.

— Ну отлично! Чё, как, работаешь?, — Василич продолжал тянуть резину, хотя премудростям разговора в университетах не обучался.

— Не-а… — Иван начинал злиться, потому что прекрасно понимал издевательство единственного работодателя.

— Короче… это.. тут халтурка есть, — наконец разродился прораб, — как раз по твоей части. Пойдешь? Нужен бульдозерист на неделю. Платят нормально. Что скажешь?

Иван уже захмелел, и туго соображал: либо согласиться сразу, либо слегка повыпендриваться, чтобы набить цену и послушать, как Василич будет уговаривать. Но разум и пустота в кошельке взяли свое, и правильное решение пришло быстро.

— Да, давай. Чего-где?

У главы района

Человек в дорогом сером костюме и белой отглаженной рубашке долго рассказывал про объект, про генплан, про согласования и разрешения, про то, какое это будет строительство, сколько, чего и как.

Глава района из последних сил делал вид, что он что-то слышит и что-то понимает.

Вчерашняя баня не прошла даром для здоровья, и сегодня страшно болела голова. Он бы устроил выходной, если бы не эти дельцы со своей стройкой и московскими деньгами.

Сидя в кожаном кресле, он безбожно потел, вытирая пот носовым платком с лысины, висков и всех своих подбородков.

В какой-то момент пришлось поддакивать, и он закивал, наливая себе в стакан минералку и снова истекая потом. Кивание не добавило счастья, а только еще больше усилило похмельную боль.

Ему уже давно опостылели эти девелоперы со своей строгостью, проверками и четкими схемами. Все уже было сто лет как понятно. Он знал, что и где нужно подписать, кому позвонить, на кого надавить и кому пригрозить.

Перспективный участок не требовал многих согласований. Там не было стратегических строений. Не проходила железная дорога или федеральная трасса, там не нужно было разруливать вопросы с собственником, короче все на мази.

И все равно эти чистоплюи в дорогих костюмах на блестящих машинах, продолжали минимизировать свои риски.

На какое-то мгновение он поплыл в своих мыслях, картинка стала глухой и размытой.

Наконец, он услышал:

–..и подпись нужно поставить здесь и здесь.

С тоской покосившись на пустую бутылку минералки, он взял протянутую ручку, и молча расписался, где ему показали. Отодвинул бумаги от себя, и уставился в окно, откуда безжалостно били свет и жара.

Ему было все равно, что ему говорят в благодарность, как собирает и упаковывает бумаги серый костюм, и что вообще там дальше будет на этом участке.

Его уже давно убедили. Аргументами и деньгами.

А теперь пусть скорее убираются ко всем чертям.

Поскорей бы прошла головная боль, потому что к запаху перегара он уже давно привык.

На объекте

Пропахший бензином и выхлопными газами пазик тащился по ухабам. Было жарко. В открытые окна и в люки на потолке изредка задувал горячий ветер, который еще больше укачивал и не прибавлял избавления от духоты.

Василич сидел ближе к водителю, Иван — несколькими рядами дальше. Они тряслись молча. Все, что нужно, бригадир уже рассказал. Так что говорить было не о чем. Что, халтура — она и есть халтура. Поскорей бы закончить и получить деньги.

Объект был на пригорке. Точнее, объекта еще не было. Это была площадка пара сотен на пару сотен метров.

Автобус остановился.

Открываясь, скрипнула пассажирская дверь. Двигатель резко заглох, оставив машину на передаче, как это делают старые опытные водители, ни разу в жизни не пользующиеся ручным тормозом для надежности.

Недалеко возилась бригада молдаван, сворачивающих болгарки, заканчивая резать какие-то металлические рамы и уголки.

Крановщик сидя курил на груде бетонных и мраморных плит разного размера, сплевывая себе под ноги. Похоже, они прибыли вовремя: эти уже закончили свою часть работы, расчистив поляну для бульдозера. Несколько гор речного песка были ссыпаны поодаль: это работа для Ивана.

Собственно, халтура так себе: ездишь туда-сюда, разравнивая площадку, трамбуя и разглаживая песок.

Ивану всегда эта часть работы казалась бессмысленной: придут строители и все-равно будут здесь копать. Но то ли для освоения денег, то ли для красоты перед комиссией, кому-то это нужно было сделать, чтобы сдать свою часть цикла.

Хотя, какая разница, есть в этом толк или нет, — он сделает свою работу, получит деньги, принесет их домой, и можно будет протянуть еще пару недель. До следующей работы. Только бы Василич уважил, не забыл.

Бригадир пошел покричать на молдаван.

Иван похлопал себя по карманам, достал пачку. Зажигалка куда-то подевалась. Не страшно. Он направился в сторону крана, — там и прикурить дадут, и поговорить можно. Начинать работу сразу — неправильная традиция, считал Иван.

Подойдя к угрюмому и ленивому от жары крановщику, он взял без слов протянутую зажигалку и стал думать, с чего же начать разговор.

В поисках темы Иван осмотрелся по сторонам, планируя начать беседу с работником о его работе.

И тут, несмотря на жару, ему стало зябко и как-то не по себе.

Плиты, на которых сидел крановщик, были надгробными.

И прямо под ногами сидевшего на них человека на одной из серых поверхностей размыто, но все еще разборчиво, читалось «Беловы».