Сборник рассказов. Избранное. Они действительно начинают воплощаться

Денис Запиркин

О чем эта книга? А о чем обычно пишутся книги? О жизни, о любви, об отношениях, о том, без чего их не бывает, об эмоциях и о том, во что они порой превращаются. И, конечно, о творчестве и предназначении.

Мастер: Тайное общество хранителей текстов

профессор сидел в темной комнате, склонившись у стола под лампой. картина выглядела зловеще.

легкий дымок поднимался из-под его рук, наматываясь клубами под абажуром и невидимо растворялся запахом в темноте.

он жестом показал на диван.

я сел на границе света и тьмы.

так же, как сидел он. черный халат и руки на свету. скрытое сумраком лицо.

он молча отложил дела, отодвинув от себя, и взял мой новый рассказ.

я пытался разглядеть эмоции на его лице.

а он красным карандашом черкал по моим буквам.

когда он закончил, он выдохнул и повернулся ко мне.

мы смотрели друг на друга, прикрытые сумраком ночной комнаты, но удавалось видеть лишь отблески сияния. искры блеска моего страстного интереса. и лучики его безумных слезящихся, желтых от спирта и никотина, глаз.

он сделал долгую паузу, откашлялся с мокротой, прикрывая рот большими усталыми пальцами, снова посмотрел на меня и начал говорить…

— что ты собираешься с этим делать дальше?

ну как, я собирался посмотреть на его правки, скорее всего, все учесть, а потом… просто запостить в блог, а что еще?

но я, как и всегда в общении с ним, чувствовал, что ожидается совсем другое.

большие напольные часы в соседней комнате пробили четверть часа бархатным приглушенным звоном.

— я буду писать дальше, — ответил я.

скорее интуитивно, чем явно, я почувствовал его пристальный взгляд. нужен другой ответ.

— да, это правда, — продолжил я. — я хочу творить. и, несмотря на критику, я буду это делать. я просто не могу иначе.

— ты уже получил массу критики на прошлые тексты? — он неотрывно смотрел на меня.

— да… да.

— и ты уже потерял друзей и понимаешь, сколько из них отвернулось от тебя?

он встал и начал ходить по комнате, сложив руки за спиной, полностью погрузившись в сумрак, иногда наступая на границу круга света и делая разворот.

я опустил голову. то ли от своих мыслей. то ли завороженно наблюдая за его шагами.

— да, я понимаю. мне, конечно, хотелось бы другого, но я уже принял, что это часть процесса. разве не вы говорили мне об этом в первый раз?

я не мог не быть искренним с ним.

иногда мне хотелось проговорить с ним всю ночь, но он не давал мне. то, в самый неподходящий момент, на самом пике моих эмоций, он прерывал разговор и отправлял меня домой. то ссылался на дела. то впадал в состояние, когда я понимал, что лучше будет откланяться.

но мне очень важно было хотя бы раз выложить ему все. все. все-все-все, что меня волнует, чего я хочу, о чем я мечтаю, что еще не готов и не могу высказать, — даже это.

ни с кем мне не хотелось вывернуть себя наизнанку и увидеть реакцию, услышать, что мне делать дальше и не бояться слов о том, куда это может привести.

он внезапно остановился, взял со стола трубку, обстучал, набил и, стоя, закурил.

до меня дошел приятный аромат, и кольца сизо-голубого дыма стали клубиться в свете лампы.

не понимаю почему, не понимаю, как это у него получается, но каждый раз он вгоняет меня в транс.

да, я слышу, я стараюсь запоминать, не могу записывать. потому что если оторвусь, то отвлекусь, и потеряю массу важного, а мне каждое его слово как книга древних мудрецов…

он, распаляясь, говорил мне, ссылаясь на Аристотеля и Еврипида, сверкая Пушкиным и Достоевским, кроя Диккенсом и Гюго.

дрожащий и накипающий волнами его тембр то скрипел, то хрипел сквозь кашель, то дребезжал несмазанными петлями потайных дверей глубокого подземелья первозданной мудрости, то опускался до низких вибраций всемирного океана, то отправлял меня в пустоту, полную звуков звезд и планет…

я видел людей, сцены, сценарии, конфликты, трагедии и пути к счастью, модели преодоления, взрывы воли и соскальзывания в пропасти безвозвратной трансформации, крушения гранитных замков, осязая хруст их стен, ломку стереотипов и треск непримиримых правд, звенящих колоколами логики и горящих в водопадах эмоций…

я набирался, поглощал, впитывал, становился, преображался, очищался и обновлялся, чувствуя, как где-то внутри стекает черная смола надуманных стереотипов и социально навязанного страха, как свет входит в мое еще мутное и полупрозрачное, но очищающееся естество…

неожиданно все стихло. щелкнул замок входной двери.

— дорогой, я дома.

в волшебный таинственный древний как мир дворец вплыла его жена.

он зажег свет в комнате.

витающая в воздухе магия замерла и одним махом обрушилась на пол. ее брызги разлетелись по всей мебели, попали на стопки книг, стоящие на полу, на пианино, залились лужами под стол и диван..

— как дела? — она заглянула из коридора в комнату, увидела меня и улыбнулась своей полной улыбкой, растянув третий подбородок, опутанный линиями цветных бус.

лужи мгновенно впитались в паркет.

я поздоровался.

повисла тишина.

— все хорошо, дорогая, — промямлил он, ссутулившись, как будто извиняясь за что-то. раздавил папиросу в хрустальной пепельнице. потер подбородок, припоминая, на чем остановился, поднял руку с указательным пальцем, посмотрел на меня, подошел к столу, двумя руками постучал по стопке моих бумаг, сравнял их, секунду посмотрел на них в раздумье, и протянул мне.

— дерзайте, коллега!

дом преобразился сильным сладким запахом ее духов. по квартире ярко загорелся электрический свет. ее большое тело настроило на распространяющийся по соседним квартирам аромат плотного сытного ужина. мир заполнился живой реальностью.

я откланялся, отказавшись от ужина и еще посидеть, вышел в коридор. зажав под мышкой рукопись, нагнувшись, натянул ботинки, помогая пальцем пятке, больно прищемил нежную кожу у ногтя, засунул палец между губ, зализывая кровь слюной. уронил бумаги на пол, бросился их поднимать, опережая ее желание подмести их шваброй в большой переносной совок с высокой ручкой, перемешал страницы, скомкав, чтобы снова не рассыпать.

за большой женщиной, занимавшей коридор, представлявшей всю стабильность и непоколебимость мира, стоял мой профессор. на его бледно-желтом лице с падающими на лоб редкими седыми волосами застыла покорная, сладковатая улыбка, будто он знал, что она даже затылком видит его.

— ну что же, — пробасила она, — проводи нашего гостя, раз он уходит… а, может, все-таки останетесь на ужин? — еще раз вежливо и радушно предложила она.

— нет-нет, спасибо, мне и правда пора, — пролепетал я. так часто в ее присутствии у меня почему-то терялся и становился слабым голос.

— приходите еще, не забывайте нас, — она снова улыбнулась своей громадой и поплыла в сторону кухни.

в коридоре остались мы с профессором.

я щелкнул замком, открыл дверь и повернулся к нему с порога.

мы молча посмотрели друг другу в глаза.

он покорно вздохнул, опустил плечи, под желтыми белками глаз полукругами серели темные морщинистые мешки.

— я еще зайду, — сказал я.

и на секунду увидел сверкнувшие мне навстречу пару зарниц с громыхающими молниями.

я шагал по лестнице к себе. можно было сесть в лифт, но мне было нужно пройти сейчас пешком несколько этажей.

я думал о тысяче вещей одновременно. они шумели и грохотали в моей голове, как шторм с сотнями торнадо, поднимавших и перемалывавших на своем пути все, что плохо стояло, лежало или не было надежно закреплено, пылесося мой мозг, унося в далекие дали все лишнее, оставляя лишь пустую, готовую плодоносить почву моего мозга.

а еще я думал о критиках и неблагодарных комментаторах, о недобрых словах, явно и неявно призванных погасить мое творчество, о людях, подобных жене профессора, которым нужно совсем другое, чем мне…

и я знал.

я твердо знал, что я буду работать и творить. и что напишу еще. напишу много. не все это будет прекрасным.

но если мне удастся помочь хотя бы одному человеку, изменить к лучшему хотя бы одну судьбу, зацепив ее своими словами, я буду непременно счастлив…

— пусть даже и никогда не узнаю об этом, — зачем-то сказал я вслух, открывая свою дверь.

мне с силой бросился в лицо сырой холодный воздух от влажных камней стен, вдоль коридора капали смолой факелы, а там, в моей зале, сотней свечей сверкала люстра, придавая гобеленам легкое движение, будто изображенное на них было живым…

капнув воском, я поставил подсвечник на стол, с деревянным скрипом придвинул массивное кресло, поправил медвежью шкуру поудобней, разложил листы, обмакнул перо и принялся дальше за работу.