Завет Осириса

Дарья Лопатина

Обычная учительница, молодая девушка по имени Марина, наконец, смогла осуществить мечту всей жизни – поехать в Египет. Она и подумать не могла, что эта поездка не раз поставит под угрозу её жизнь. Ведь выяснится, что Марина – единственная, способная вернуть утраченное Величие Египта. Задача сама по себе непростая, а тут ещё люди из тайного враждебного общества наступают ей на пятки и всеми силами стремятся убрать со своей дороги. Ведь возрождение одной цивилизации грозит упадком другой.

© Дарья Лопатина, 2021

ISBN 978-5-0055-9040-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Посвящается моей мамочке,Лопатиной Лидии Федоровне,без которой эта книгане увидела бы свет

Глава 1

Венец Клеопатры

30 г. н.э.

Гай Октавиан Август¹, внучатый племянник Цезаря, получив письмо от Клеопатры² с прошением похоронить её царственную особу с Антонием³, брезгливо отбросил послание в сторону, пробормотав:

— Лицемерная подстилка для полководцев! Всё это ложь. Выбивает себе цену. Напрасно.

Как всякий человек, привыкший не тратить время попусту, а действовать чётко, быстро и слажено, Октавиан говорил и мыслил в такой же манере. Каждая минута для него была драгоценностью, которой не привык разбрасываться напрасно. Это было бы расточительством.

Тем не менее, присланная записка заставила призадуматься. Уже через мгновение он вскочил. Быстро приказал нескольким солдатам сопровождать его и помчался к заранее выстроенной гробнице Клеопатры, в которой та укрывалась. Распорядившись сопровождению остаться снаружи и взяв с собой лишь одного офицера, решительно зашёл внутрь.

Октавиан эту женщину планировал торжественно, в качестве трофея, привезти в Рим как пленницу. Достаточно было бы просто послать людей, но ему необходимо было как можно скорее лично убедиться, лжёт ли эта лицемерная женщина или говорит правду. И сделать это срочно.

Покои были, разумеется, заперты, но несколько усилий со стороны сопровождающего офицера, и это препятствие успешно преодолено. Но поздно. Тело, ублажавшее многих, кроме его, Октавиана, лежало мёртвым, лишённым души. Теперь оно — лишь оболочка некогда живого ума и трепещущей мятежной души, способной очаровать тех, кто остался равнодушным к лицу. Кому оно такое нужно?

Рядом покоились две бездыханные служанки. Предпочли уйти сами вместе с госпожой, или та не захотела встретить смерть в одиночестве? Впрочем, это не важно.

У одной, правда, грудь ещё вздымалась, и можно было бы попробовать допросить, но сердце и этой девушки вскоре перестало биться. Впрочем, судьба её никого не беспокоила.

Октавиан, смотря в пустые глаза мёртвой царицы, погубившей собственную страну, с досадой сплюнул на скорбный пол. Рядом громко вздохнул офицер.

— Эй ты, как тебя? — окрикнул его император, едва повернув голову в сторону человека, к которому обратился.

Окликнутый мужчина стоял с совершенно бледным, фактически позеленевшим лицом и выглядел так, словно вот-вот лишится содержимого своего желудка. Октавиан неосознанно отодвинулся от него и так сморщил нос, словно офицера уже вырвало, и теперь тут дурно пахло. Впрочем, атмосфера в помещении и правда была невыносимой. Дух смерти, образовавшийся здесь, клубился невидимой удушливой петлёй, норовивший задушить живых присутствующих, прибрать вечно голодной до своего жуткого урожая смертью к себе.

— Пу-публий Ко-корнелий Долабелла⁴, — заикаясь, ответил офицер, не глядя на своего повелителя, а оттого не заметивший выражение омерзения, появившегося на лице императора. Дисциплинированный, обычно всегда быстро реагирующий на малейший взмах ресниц вышестоящих, в этот раз воин проявил поразительную несобранность и даже позволил себе прокомментировать ситуацию, хотя никто его об этом не просил. — Кто же знал, что она убьёт себя? Я думал, просто сбежит, — пробормотал он едва слышно.

Но этих слов Октавиан не различил. Хмуря высокий лоб, он сосредоточенно размышлял о чём-то своём. Его ум вообще всегда находился в напряжении, ибо наслаждаться праздной ленью не был приучен. Да и какое ему, самому Октавиану Августу, дело до того, что бормочет себе под нос незначительный офицеришка, когда на его собственных плечах лежали заботы поважнее? Придя к какому-то решению, по-прежнему не поворачивая головы к подчинённому, быстро, отрывисто, как и всякий военный, отчеканил:

— Публий Корнелий Долабелла, я удовлетворяю просьбу этой… — он грязно выругался, характеризуя несколькими словами всю суть этой женщины, которую ненавидел собственный народ. — Похороните вместе с предателем и трусом Антонием. Не хочу, чтобы его тело возвращалось в Рим! Не сжигайте, как принято. Раз нашёл возможным лечь под пяту египтянки, пусть и похоронен будет по местным обычаям!

Брезгливым движением руки отмахнувшись от увиденной картины смерти, он собрался было уйти, но к нему подошёл человек непонятного происхождения. Красивое лицо было чем-то испачкано, спина сгорблена, одежды помяты. В общем, впечатление производил не из лучших. Публий, хоть и пребывал в крайней растерянности, но службу свою помнил и знал. Он сделал шаг, чтобы прогнать наглеца, посмевшего вторгнуться в эти покои, где нашла свой конец царица одной страны и гордо возвышался над нею император другой, но Октавиан, хоть и разочарован тем, что не сможет ввести в Рим Клеопатру в цепях, всё же остался почти доволен подобным исходом, а потому был расположен выслушать странного человека и кивнул, давая знак, чтобы грязнулю не прогоняли.

— Господин, — подобострастно и торопливо, пока его не остановили, заговорил подошедший, — а одежды? Драгоценности? Что делать с ними?

— Кто такой? — спросил свысока Октавиан. — Назови свой чин и имя!

— Олимпий. Врач⁵, — склонился вопрошающий в поклоне.

— Римлянин, судя по имени? — осведомился Октавиан, и, не дождавшись ответа, задал другой вопрос: — И что же? Никак эту вот не оживить? — с этими непочтительными словами он кивнул в сторону распростёршегося на ложе тела.

— Нет-нет, — часто замотал головой врач. — Мертвее не бывает.

— Да делай, что хочешь, — отмахнулся Октавиан. — У египтян, кажется, принято потрошить трупы, заворачивать в пелены и класть в богатый сундук?

— Иногда даже сразу в несколько, — мигом согласился Олимпий.

— Это как? Расчленять, что ли? — поразился император. — Впрочем, избавь меня от этих мерзких подробностей. Сделай, как принято у народа, которыми правила эта женщина, — Октавиан задумался на мгновение и величественно добавил: — Но смотри, не допусти разговоров о том, что из-за меня произошло разорение той, над которой одержал победу. Это не сделает мне чести, и такие слухи уподобят меня презренному стервятнику.

С этими словами император гордо удалился. Ушёл вслед за ним и офицер. Теперь, когда его никто не видел, Олимпий выпрямился. В нём Октавиан уже не узнал бы того подобострастного, ничтожного человека, что склонился перед ним какую-то минуту назад. Во враче сквозило величие, коего не набралось бы в достаточной мере и у всех правителей мира вместе взятых.

Олимпий быстро обернулся в сторону мёртвых тел, решительным шагом подошёл к красиво лежащей Клеопатре и осторожно снял с её чела царский венец. Урей. Диадему, в центре которой возвышалась змея из золота. Эта самовлюблённая идиотка и не догадывалась, какая магия заключена в древнем обруче. Присутствует некая ирония в том, что женщина, знающая множество языков, в том числе египетский, считающаяся весьма образованным человеком, интересующаяся древними мистериями, не понимала, чем обладает. В конечном итоге, ума-то только и хватило, что на соблазнение власть имущих. Да и то не всех. Октавиана-то тоже пыталась совратить, да его сердце и тело посложнее захватить, чем зазнавшегося Цезаря и солдафона Антония. Не вышло. А всё Изиду⁶ из себя строила.

Врач женщины, с таким, как выяснилось, презрением к ней относившийся, как, впрочем, и к другим представительницам прекрасного пола, с такой любовью посмотрел на снятый со своей прежней госпожи золотой обруч, с какой не смотрел ни на одну женщину. Включая родную мать. Если бы знала Клеопатра, какой мощью обладает этот атрибут власти, не потерпела бы поражения, и не стал бы некогда великий Египет жалкой провинцией Римской империи. Но ничего. Пусть Октавиан сколько угодно мнит себя великим и непревзойденным основателем империи. Зато он — Олимпий — создатель тайного общества. А это многого стоит.

Именно он долгие годы подкашивал египетское царство, плёл интриги, убивал и предавал, подкупал и вёл переговоры. И пусть в истории останется Октавиан и даже эта женщина, мнившая себя царицей, но чья власть была столь ненастойчивой и переменчивой, но он-то, кого считали всего-то врачом, знает правду. И все, кто будут продолжать его славное дело, так успешно начатое им самим, тоже будут знать!

Лишь одна мысль омрачила Олимпия в этот миг торжества — он знал, что где-то далеко, в неких скалах, нашло убежище тайное общество, поклонявшееся древним богам Египта и помнившим все их заветы. Но он тут же прогнал эту неприятную, словно навозная муха, мысль. Это общество было основано один Меркурий знает в какие давние времена.

Что могут сделать эти дремучие люди, ничего не сведущие в новейших открытиях? Эти язычники, поклоняющиеся выдуманным ими же самими богам? Это тайное общество развалится до того, как он, Олимпий, покинет сей бренный мир. Не стоит об этом тревожиться.

С этим оптимистичным настроем человек, известный как врач Клеопатры, да так и оставшийся в анналах официальной истории, бережно спрятав в своих одеждах волшебный артефакт, который некогда сотворили, как он их назвал, дремучие люди и их боги, удалился в одному только ему известном направлении.

Ему было всё равно на обречённых детей Клеопатры, которые будут убиты. Безразлично, что наместником Египта станет Гай Корнелий Галл, окончательно подавивший попытки египтян поднять голову. Всё равно, что этот мужлан осквернил пирамиды в Гизе надписью о действиях, уничтоживших мятежников некогда великой страны. И всё равно, что многие люди будущего станут винить именно его соотечественников — римлян — в упадке некогда великой культуры. Главное — организовать независимое от продажной, полной интриг политики общество, которое обеспечат том, о чём, зациклившись на власти, не позаботятся официальные правители — о сохранении культуры и наследия. И чтобы она была великой, единственной и непревзойденной.

Наши дни

Маленькая девчушка лет семи вбежала в комнату, где сидел в кресле её отец и смотрел футбол по телевизору. С разбегу она запрыгнула к нему на живот и завопила:

— Папа, папочка! А ты знал? Ты знал, что в Древнем Египте правили самые настоящие боги?

Мужчина крупного телосложения охнул. Дочь, хоть и была маленькой, но совсем не равнялась котёнку по своему весу. Очень дотошный, отец вздохнул.

— Марина, ты точно именно сейчас хочешь это сообщить? — спросил он, не отводя свои зелёные миндалевидные глаза от экрана телевизора, по которому, видимо, транслировался очень важный матч.

— Но ведь боги! Самые настоящие! — промямлила враз поникшая девочка и виновато опустила взгляд. Если бы кто-то ещё находился в комнате, то, заметил бы, что глаза у них совершенно одинаковые. Только большие очи на лице взрослого мужчины смотрелись хоть необычно, но органично, а на мордашке маленькой девчушки выглядели совсем огромными.

— Детка, — вздохнул отец, смирившийся, что спокойно досмотреть телевизор ему не даст совесть, которая будет шептать: «Променял дочь на футбол, променял, променял», — я же Египтом не интересуюсь. Не знаю. Звучит сказочно. А где ты прочитала?

Маришка протянула журнал. Мужчина глянул на заголовок, который гласил: «Боги правили Египтом!» После этого он сразу перевёл взгляд на последние слова статьи. Заканчивалась она фразой: «Таким образом, все фараоны считались потомками Гора⁷ — пятого из богов, что правили этой невероятной древней цивилизацией, если считать от Ра⁸».

Отец семейства вздохнул. Ничего иного от журнала под названием «НЛО», которое красовалось на обложке, и не ожидавший.

— Миленькая, раз тебе интересно, давай я тебе книжек завтра куплю?

— Правда-правда, честно-честно?! — радостно вскрикнула малышка, спрыгивая с колен отца, чем вызвала ещё один ох.

— Да-да, — ответил тот, потирая живот и снова впиваясь глазами в экран телевизора, — прямо на обеденном перерыве в магазин схожу. А ты пока ещё что-нибудь почитай.

Примечания

1

Гай Октавиан Август (63 г. до н. э. — 14 г. н. э.) — римский политический деятель, основатель Римской империи. Годы правления с 27 г. до н. э. по 14 г. н. э. Известен тем, что реформировал армию, положил конец гражданским войнам, поощрял науки, искусства, развитие сельского хозяйства.

2

Клеопатра VII (69—30 гг. до н. э.) Царица Египта. Правила с 51 г. до н.э. по 30 г. до н. э. В основном знаменита благодаря особым отношениям с Юлием Цезарем и Марком Антонием.

3

Марк Антоний (ок. 83 г. до н. э. — 30 г. до н. э) — древнеримский политик, военачальник, участник триумвирата, консул, супруг Клеопатры VII.

4

Публий Корнелий Долабелла (ок. 55 — после 20 г. до н. э.) — действительно состоял в 30 г. в свите Октавиана, но был не простым офицером, а легатом и претором. Предупредил Клеопатру VII о намерении Октавиана привезти её в Рим в качестве трофея.

5

У Клеопатры VII действительно был врач по имени Олимпий. Именно в соответствии с его воспоминаниями Плутарх подробно описал последние дни египетской царицы.

6

Изида — древнеегипетская богиня плодородия, магии, семейной верности.

7

Гор — древнеегипетский бог неба и солнца, сын Изиды и Осириса.

8

Ра — бог солнца.