Глава 2
— Все хорошо, дорогая, — заулыбался Маслов, — вам надо отдохнуть.
— Я хочу знать правду, — возразила я.
Маслов склонил голову к плечу:
— Не думаю, что сейчас вам нужен шоковый удар.
— Все так плохо? — испугалась я. — Тем более расскажите, а то я с ума сойду от пустоты в голове.
— Хорошо, — после короткой паузы согласился хозяин кабинета и заговорил.
Чем дольше я слушала доктора, тем хуже себя чувствовала. Оказывается, я ушла с работы, потому что мне надоело сеять зерна разумного, доброго, вечного в мозгах глупых детей, которые совершенно не желали читать ни Пушкина, ни Лермонтова, ни Гоголя. Да еще у меня сложились конфликтные отношения с коллегами, которые все были намного меня старше. Последний год я провела дома, где тихо дурела от безделья. О домашних делах я никогда не беспокоилась. Пылесосил квартиру, гладил белье, ходил за продуктами мой муж, готовила свекровь. Этти привозила нам судки с вкусной едой и загружала их в холодильник. Чем занималась я? Ела то, что было в холодильнике, смотрела шоу по телевизору, спала и в результате здорово растолстела. А еще я стала закатывать скандалы Мише, обижаться, что он занят работой, а не мной. В конце концов свекровь не выдержала и силой вытолкнула меня на работу. Рассказывая Маслову о том, что происходило в ее семье, Этти объяснила:
«Мне не трудно содержать двух человек. Танюша не очень много получала, сами знаете, какие у учителей зарплаты. Кошка и то больше нарыдает. И Миша не принадлежал к специалистам, которые миллионы получают. Я им всегда подбрасывала деньжат, вкусные продукты, всякие милые мелочи. Но Таня должна была выйти на службу. Я понимала, что, сидя дома, невестка заболеет, получит от непомерного потребления сладкого диабет второго типа, превратится в кучу, от безделья начнет все сильнее и сильнее пилить мужа, и брак рухнет. Не из вредности или корысти я спихнула невестку с дивана. Ради блага их семьи старалась. И вот что получилось!»
Маслов прервал рассказ и стал наливать в стакан воду из бутылки.
— Что получилось? — переспросила я.
Филипп Андреевич сделал глубокий вдох и продолжил.
Свекровь нашла мне место в фирме Леонида Ильича Коровина, своего знакомого. Меня посадили в маленькой комнате, вменили в обязанность проверять на грамотность тексты, которые сочиняли сотрудники отдела рекламы и пиара. Креативность у молодежи била через край, а вот грамотность хромала на все ноги и в придачу болела эпилепсией. Но я недолго занималась нудным делом. Через неделю после устройства на работу я, выпив в буфете кофе, пошла к лифту и столкнулась в коридоре с пожилым, но вполне бодрым мужчиной. Тот стал задавать новой сотруднице разные вопросы. Я хорошо воспитана, не глупа и не поинтересовалась, с кем говорю, просто вежливо ему ответила. На следующий день меня вызвали в отдел кадров и огорошили назначением личным помощником владельца предприятия. Любопытным незнакомцем оказался сам Леонид Коровин.
Не прошло и двух месяцев, как отношения мои и Коровина вышли за рамки уставных, превратились в интимные. Этти умудрилась перевыполнить задачу, которую перед собой поставила: невестка слезла с дивана, и теперь она на него даже не садилась, потому что почти перестала забегать домой. Миша молчал, делал вид, что ничего не происходит, свекровь впервые в жизни растерялась. А я, похорошев, повеселев, с утра до ночи находилась на работе. И, если уж совсем честно, я не всегда спала в супружеской кровати. Старый, но богатый Леонид Ильич показался мне намного привлекательнее молодого бедного Миши.
У меня снова закружилась голова.
— Я изменила мужу?
— Да, — кивнул Филипп Андреевич, — уж извините. Понимаю, вы неловко себя чувствуете, но…
— Невероятно, — прошептала я, — с трудом в это верится. Понимаете… э… ну…
— Говорите спокойно, — приободрил меня Филипп Андреевич, — доктора не надо стесняться.
— У меня лишний вес, — пробормотала я, — поэтому я никогда не считала себя красавицей. Одежда на мне сидит плохо, купить ее — проблема, на толстух шьют нечто мешкообразное, серо-буро-малинового цвета. Видела один раз программу «Модный приговор», там стилисты нарядили тетку, типичного слонопотама, в ярко-голубое платье, повесили ей на шею колье. Еще она выходила в джинсах с узкими штанинами и свитере до колен. Выглядела прекрасно. Я решила приобрести себе такой же наряд, но не нашла в магазинах ничего подобного.
— Танечка, вы таковы, каковы есть, — улыбнулся Филипп Андреевич, — громоздкость фигуры существует лишь в вашей голове. Вы носите, думаю, пятидесятый размер. Такой у большинства российских дам. А что касается…
— Не угадали, — перебила его я, — у меня пятьдесят шесть-восемь.
— А что касается, — повторил Маслов, — господина Коровина, он обожал корпулентные фигуры. Только не говорите того, что хотите сказать.
— Вы знаете, что я собираюсь сказать? — фыркнула я.
— Конечно, — кивнул врач. — Вы сейчас запоете: «Я уже не молода, тридцатилетие на носу…» Леониду Ильичу семьдесят. Вы для него сочный сладкий персик… Он был уже не молод.
— Был, — повторила я.
Маслов развел руками:
— Увы! Коровин погиб в автомобильной катастрофе, а вы остались невредимы. Вас привезли на «Скорой» в муниципальную клинику и, обнаружив, что никаких травм или угрозы вашей жизни нет, оставили лежать на каталке в коридоре. Вам надо каждый день молиться за свекровь. Она мне рассказала, что позвонила сыну домой, хотела поговорить с вами. Миша сказал:
— Танечка сегодня не ночует дома.
Этти ощутила беспокойство.
— Миша, случилась беда.
— Ты же знаешь, Танюша очень много работает, — деликатно ответил сын, — она завтра вернется.
Но Этти принялась обзванивать больницы и нашла невестку, которая впала в кому.
— Этти меня определила к вам, — пробормотала я.
— Верно, — кивнул Филипп Андреевич, — вы умница, не переживайте. Я знаю людей, которые, забыв прошлое, прекрасно живут дальше.
— Намекаете, что я никогда не восстановлюсь? — уточнила я.
— Кто это сказал? — делано возмутился доктор. — Вы демонстрируете успехи. Вспомнили Этти, мужа, своих родителей, бабушку.
— Ну да, — промямлила я, — а вот момент аварии начисто забыла.
— Отлично, — вдруг рявкнул Маслов, — зачем держать в уме травмирующие воспоминания о том, как Леониду оторвало голову?
— Оторвало голову? — повторила я.
— Нет, нет, немедленно это забудьте, — приказал доктор. — Я абсолютно уверен: вы впали в кому из-за того, что провели пару часов в машине рядом с изуродованным трупом.
Книжный шкаф, который стоял у противоположной стены, стал качаться, я вцепилась в подлокотники кресла. И вдруг поняла: мое состояние не связано с рассказом о страшной смерти Коровина. Я ничего не помню. Леонид Коровин для меня всего лишь имя-фамилия.
— Не можете вспомнить своего любовника, — догадался Маслов, открыл письменный стол и положил передо мной фотографию.
— Узнаете?
— Конечно, я вижу себя, — после небольшого колебания ответила я, — хотя…
— Если что-то вас тревожит, удивляет, сразу сообщите мне, — велел эскулап.
— Очень уж я тут толстая, — вздохнула я, — и платье старое, вроде я уже не ношу его.
Я умолкла. Что не так на снимке? Почему он мне кажется странным? Вроде обычное фото. Я в темно-синем сарафане, в руках сумка, из которой торчит полотенце.
— У машины стоит Леонид, — пояснил Маслов.
Я уставилась на немолодого мужчину, смело одетого в розовые брюки и голубую рубашку.
— Никаких эмоций, — пробормотала я.
— Они появятся, — заверил Филипп Андреевич, — хотя иногда лучше, когда чувства присыпаны душевной анальгезией, как угли пеплом.
Я зевнула, один раз, другой, третий…
— Вы устали, — констатировал врач, — пора отдохнуть.
