Вещие сны Храпунцель

Дарья Донцова, 2021

Сколько вилок и ножей нужно человеку? Набора из двенадцати штук вполне хватит. Именно так считала Евлампия Романова до того дня, как девочка Киса отправилась заниматься в Институт хороших манер юных княгинь. Теперь Лампе приходится покупать лёфели для поедания яйца, габели для торта и массу разных других приборов. А на работе у Лампы тоже сложности. В агентство Макса обратилась Джейн Кабанова. Потенциальная клиентка с порога заявила, что не может заплатить за расследование, так как едва выживает на копеечную пенсию. Изможденный внешний вид и потрепанная одежда посетительницы подтверждали это. Кабанова рассказала о пропавшем около двадцати лет назад сыночке Сереже. А недавно Джейн увидела по телевизору интервью с бизнесменом Сергеем Решеткиным и узнала в нем сына по отсутствующему мизинцу на левой руке. Кабанова просит сыщиков найти Решеткина и доказать, что она является его матерью. Макс и Лампа согласились помочь бесплатно несчастной женщине, не подозревая, что Джейн на самом деле очень богатая дама, владелица загородного особняка и нескольких квартир в Москве. Что ж, на этом сюрпризы только начинались… Но Лампа никогда не отчаивается и не удивляется, даже увидев объявление в подъезде: «Лифт отключен на время ремонта лестницы».

Глава шестая

— Вы не похожи на детектива, — сказал Николай Викторович.

— А как, по-вашему, должна выглядеть женщина-сыщик? — спросила я.

— Никак, — вздохнул Решеткин, — некоторые профессии нужно оставить мужчинам.

— Если я не ошибаюсь, то первой женщиной, которой разрешили учиться на врача, стала в тысяча восемьсот шестьдесят шестом году Надежда Суслова, — напомнила я, — до нее в эту профессию принимали только мужчин.

Николай Викторович поднял руки.

— Туше́^[1]. Что привело вас ко мне? При беглом внешнем осмотре никаких неврологических проблем у вас я не заметил. Кто болен? Муж? Отец?

— Супруг здоров, папа давно умер, — ответила я, — мой визит связан с вашим сыном.

— С Сережей? — изумился академик. — Что случилось?

Я рассказала о визите Джейн, лицо Николая стало хмурым.

— Да, у Сережи нет мизинца. Но он не помнит, где, когда и как его потерял. Если рану мальчику зашил врач, то голову ему надо оторвать. Следовало сделать операцию, исправить безобразие, но… Хорошо, давайте по порядку. Вы угощайтесь кофейком, у нас его вкусно варят.

Я взяла чашку, а Николай Викторович завел рассказ…

Более двадцати лет назад Решеткин организовал комиссию по проверке детских домов, куда отправляли детей с психиатрическими проблемами. Сподвигло его на это письмо воспитательницы такого интерната. Она сообщила об ужасных условиях, в которых живут несчастные ребята, о том, как над ними издеваются взрослые, о краже продуктов, постельного белья, о карцере…

Возмущенный до глубины души Николай, тогда уже академик, свалился на не ожидавшую ничего подобного заведующую. Поскольку ее не предупредили о визите комиссии, в интернате не успели создать «потемкинскую деревню», и проверяющие убедились в правдивости доклада воспитательницы.

Разозленный до предела Решеткин пригрозил заведующей тюремным сроком, а ее прихлебателям — розгами на Красной площади. Потом он решил сам осмотреть каждого воспитанника, отделить детей с настоящими психиатрическими проблемами от тех, у кого были нарушения поведения, связанные со стрессом, травмами, педагогической запущенностью. Николай несколько дней приезжал в проклятое место со своими сотрудниками. Последним пациентом стал мальчик, который его заинтересовал.

— Как тебя зовут? — спросил академик.

— Я сам думал над этим вопросом, — ответил подросток, — вроде Сережей. Про фамилию не спрашивайте. Она затерялась в омуте незнания. Я словно Фродо, бреду в тумане, только кольца нет.

— Ты читал книги Джона Толкиена? — удивился Решеткин.

— Да, — оживился мальчик. — А вы?

У доктора с пациентом завязался разговор, в процессе которого Решеткин понял: мальчик умен не по годам, по развитию обгоняет детей своего возраста, рассуждает, как взрослый, у него есть моральные принципы. С ним было интересно общаться. Сергей прочитал тьму книг.

Поскольку парень находился в психоневрологическом интернате, в документах у него был указан диагноз олигофрения и что он сирота, Николай осторожно осведомился:

— Где ты брал литературу?

Сережа задумался.

— Логично предположить, что в библиотеке.

— Дома? — уточнил врач.

— Не помню, но думаю, нет, — ответил мальчик, — слово «дом» не ассоциируется у меня с книгами.

Поскольку подросток не занервничал, услышав последний вопрос, Николай продолжил:

— Что ты помнишь из своего прошлого?

Сережа потер лоб ладонью.

— Вода. Я тону. Это все.

— Река? — уточнил академик.

— Не знаю, была вода, — повторил парень, — но раз я сейчас с вами беседую, то я не захлебнулся…

Николай Викторович отвернулся к окну и сказал:

— Даже при беглом осмотре мне стало понятно, что ни о какой умственной отсталости в этом случае речи нет. Почему мальчик оказался в психоневрологическом интернате? Я спросил у него:

— Как тебе здесь живется?

Честно говоря, я ожидал услышать рассказ о неприятностях, побоях, голоде, обо всем, о чем говорили те, с кем я ранее беседовал, воспитанники, которые могли внятно разговаривать. Сергей меня удивил, он ответил:

— Интернат очень старый, говорят, ему более ста лет. Здесь есть библиотека, я случайно ее обнаружил, искал место, где можно посидеть в одиночестве, подумать о жизни, набрел на запертую дверь, открыл ее и увидел длинный коридор. Интересно?

Я кивнул, он продолжил:

— Пыль там лежала толстым слоем, двери вели в разные комнаты… Я понял, что здесь раньше чья-то квартира была. В ней много чего осталось: мебель, занавески, картины, посуда. А потом распахиваю очередную дверь. Библиотека! Я нашел там такие книги! Невероятные! Еще дореволюционные, с ятями, фитой. Тут после завтрака можно делать что хочешь, главное, не шуметь, не бегать. И я бросился к полкам. Кресло удобное там стояло. Сижу, читаю. Вот же повезло. Хотите, покажу вам библиотеку?

Рассказ меня удивил, насторожила фраза про то, что он открыл запертую дверь, и я спросил:

— Как же ты с замком справился?

Сережа засмеялся.

— У Жюль Верна научился. В его романе «Таинственный остров» написано, как отмычку сделать.

Все мои подозрения насчет принадлежности паренька к криминальной среде отпали разом. Ну и что теперь делать с юным книгочеем, который с недетским смирением отнесся ко всему, что с ним случилось? И, главное, что именно с ним произошло?

Николай Викторович покачал головой.

— Запал мальчик мне в душу, я стал выяснять его историю, она оказалась непростой. Один человек в начале августа отправился в лес то ли за грибами, то ли за ягодами. И на опушке увидел подростка, тот лежал в траве. Мужчина, уж не помню, как его звали, попытался поговорить с ним, увидел, что реакции нет, и совершил христианский поступок: отнес паренька в свою машину и доставил в больницу. Никаких документов при мальчике не обнаружили. Из одежды на нем была какая-то рванина. То ли он был бомж, то ли так долго бродил по лесу, что весь обтрепался. Понятное дело, врачи связались с милицией. Приехал сотрудник, побеседовал с подростком в присутствии доктора. Разговор был примерно такой.

— Как тебя зовут?

— Не знаю.

— Где ты живешь?

— Не помню.

— Кто твои родители?

— Не знаю.

— Ходишь в школу?

— Не помню.

Николай Викторович стукнул ладонью по столу.

— На основании сего диалога великий невролог, а заодно и психиатр, психолог, невропатолог, может, в придачу еще хирург и гинеколог, врач из местной богом забытой больницы сделал вывод, что перед ним олигофрен. Вот просто так сразу решил. Глаз-ватерпас был у специалиста, он всех профессоров умнее. Вот так с ходу: олигофрен! Паренька подлечили. Воспаление легких у него было, синяки по всему телу. Но он не наркоман и точно не алкоголик. Был недобор веса, значит, не особенно сытно питался. Из медучреждения его определили в интернат. Там он сказал, что, наверное, его зовут Сергеем. Так и записали. Фамилию дали Потапов. Почему? А спросите у них! День рождения придумали, год установили навскидку — лет двенадцать. О методиках выяснения точного возраста подростков тамошние «великие» медики и не слышали. Лев Выготский справедливо заметил: «Проблема возраста не только центральная для всей детской психологии, но и ключ ко всем вопросам практики». Но трудов Выготского, который опередил свое время, соединил педагогику с психологией, в той клинике никто не читал. Милиция тоже не усердствовала, сотрудники сочли подростка бродяжкой. Каков был результат совместных усилий врачей и следователей? Отправка паренька в психоневрологический интернат с диагнозом-клеймом. Я определил его возраст как четырнадцать лет. Сделал необходимые исследования. Один вопрос снялся, возник другой: ну и что теперь делать?

Примечания

1

Туше́ (toucher, фр.) — в фехтовании колющий удар, нанесенный в соответствии с правилами.