Безупречный злодей для госпожи попаданки

Дарина Ромм (2025)

Я очутилась в другом мире, но вместо прекрасной жизни получила статус бесправной рабыни. Еще загадочное прошлое девушки, в чье тело попала. Не выдержав, я сбежала от жестокого хозяина и теперь на меня идет безжалостная охота. Смогу ли я спастись, ведь мою тайну знает самый ужасный дракон, Главный королевский Инквизитор?

11

Лена-Федерика

Просыпаюсь на рассвете от того, что меня грубо трясут за плечо.

— Вставай, Федерика. Быстро! Да открывай же ты глаза!

С трудом разлепляю веки и пытаюсь сообразить, что происходит. Надо мной склонилось женское лицо, молодое и симпатичное. Я видела эту девушку в доме Али, она одна из трех старших служанок. У работорговца выстроена строгая система иерархии среди слуг, прямо как в армии.

— Живее, бестолочь!

Пока я разглядываю ее и сонно хлопаю глазами, девушка выходит из себя и, схватив меня за руку, буквально сдергивает с лежанки. Я с глухим стуком падаю на каменный пол, отшибая себе бедро и локоть. Шиплю от боли и злости, зато мгновенно слетают все остатки сна. Опираясь на лежанку, кое-как встаю и, потирая ушибленные места, рявкаю:

— Что надо?!

— Одевайся! — в лицо мне летит какая-то тряпка, и девушка почти с ужасом восклицает. — Да поторопись же ты, если не хочешь сдохнуть!

Подгоняемая отчаянием, зазвучавшим в ее голосе, я быстро скидываю ночную сорочку и натягиваю принесенное платье. Успеваю только удивиться, что это не одежда рабыни со специальной меткой на груди, а какая-то другая. Замечаю, что и на девушке такое же платье, только белого цвета, а мое светло-желтое.

— Обувь! — девушка кидает мне под ноги новенькие сандалии с длинными ремешками и тревожно озирается на дверь.

Кричит мне:

— Федерика, живее, если не хочешь, чтобы тебя оставили здесь! — и вдруг срывается в коридор.

Не понимая, зачем это делаю, но уже зараженная беспокойством, я подхватываю принесенные сандалии и босиком выбегаю из комнаты. Тонкая фигурка в белом почти скрылась за поворотом, ведущим к выходу из лазарета, и я припускаю в ту сторону. Бегу что есть сил, чувствуя, как разрастается в груди ком тревоги. Коридор заканчивается, и я замираю на пороге двери, ведущей во двор. Тревожно озираюсь и замечаю перед задними воротами крытую повозку. В нее как раз забирается девушка в белом платье. Собираюсь тоже бежать туда, но сзади в мое плечо впиваются жесткие пальцы.

— Северные ворота, Федерика. Иди на север, — в еле слышном шепоте с трудом узнаю голос Лазариса. Пытаюсь оглянуться, чтобы спросить, что происходит, но тут в мою ладонь вталкивают что-то твердое, завернутое в ткань.

— Что там, на севере? — спрашиваю, машинально стискивая пальцы.

Вместо ответа получаю толчок в спину, от которого вылетаю чуть не на середину посыпанного белым песком двора.

Вслед доносится еле слышное, сказанное по-русски:

— Прощай, землячка. Найди хоть ты свое счастье.

Я припускаю к повозке, возле которой стоит зверского вида мужик с бритым черепом и злобно буравит меня глазами. На бегу успеваю повернуть голову, чтобы еще раз взглянуть на лекаря, но в дверном проеме уже никого нет…

— Живо! — рычит бритый мужик, когда я подбегаю.

Подхватывает меня огромными ручищами и буквально закидывает в кузов. Приземляюсь на колени, обдирая их о грубые доски днища и застываю, шипя от боли и пытаясь отдышаться. В одной руке я крепко сжимаю ремешки своих сандалий. Пальцы другой судорожно стискивают то, что дал мне лекарь. Плотный полог на входе падает, погружая нутро кибитки в густую темноту. Громкий щелчок бича снаружи, гортанный окрик, и, скрипя колесами, повозка трогается с места.

— Иди сюда, — зовет из темноты нежный женский голос, и чьи-то руки тянут меня, помогая подняться.

Я наощупь усаживаюсь на твердую лавку, прижимаюсь спиной к стенке повозки и замираю, пытаясь понять, что происходит.

— Фу-у-у, — длинно выдыхает женский голос справа от меня. — Святые Предки, успели удрать!

— Погоди радоваться, дура, — одергивает ее другой голос. — Когда живые и здоровые в дом господина Али вернемся, тогда будем улыбаться, и Предков благодарить.

— Сама дура, — огрызается моя соседка. — Главное, что из дома выехали, и теперь никто не скажет, что мы рабыни, даже если остановят на проверку.

— Главное, чтобы Евлин успел нас вывезти из города и спрятать.

Наступает тишина, разбиваемая только скрипом колес и щелчками бича возницы. Постепенно мои глаза привыкают к темноте, и я начинаю различать окружающее. Кроме меня в повозке еще десять девушек. В полутьме их лица видны нечетко, но я все равно узнаю — все они служанки из дома Али. Все в светлых платьях, похожего на мой фасона.

— Что случилось? Куда нас везут? — спрашиваю шепотом у соседки справа.

Я вспоминаю ее имя — Ваниса. Она несколько раз приносила мне еду в лазарет. Девушка придвигается ко мне и шепчет, почти касаясь губами уха:

— В город прибыли королевские евнухи. Старый урод издал указ, что все девственные рабыни должны быть переданы дворцовым закупщикам. Сейчас отряды стражи ходят по домам торговцев рабами и проверяют всех женщин. Хорошо, что Евлин узнал об этом еще ночью и успел предупредить господина Али. Иначе всех нас забрали бы, а там, сама знаешь, что было бы…

— Что? Я ничего не знаю, — мотаю я головой.

— Точно, тебя ведь недавно привезли, — Ваниса еще ближе подается ко мне. — Король каждый день берет на ложе девственницу и лишает невинности. После ее убивают — живьем закапывают в землю.

— Мать честная! — вырывается у меня.

— Что вы там шепчетесь?! — недовольно прикрикивает та самая девица, что принесла мне платье. — Заткнитесь, и без вашего шушуканья тошно. А ты, Федерика, лучше бы надела обувь — до Северных ворот недолго осталось. Там нам придется идти пешком.

Моя соседка фыркает, но послушно замолкает, видимо, авторитет старшей по должности здесь непререкаем. Я тем более молчу и решаю последовать совету и обуться. В ладони по-прежнему крепко сжимаю то, что дал Лазарис, напряженно размышляя, как бы посмотреть, что там. Пальцы просто зудят от нетерпения развернуть тряпицу, но я сдерживаю глупое желание. Все равно ничего не разгляжу в темноте, а другие могут заметить, что у меня что-то в руках.

Поэтому, копаясь с сандалиями, я осторожно забираюсь рукой под подол платья и засовываю сверток в маленький кармашек, который вчера пришила к панталонам, выполняющим здесь роль трусов. Не знаю, зачем я его сделала. Просто сидела, и вдруг в голову стукнуло, что так нужно. Нитки и иголка у меня были — как раз накануне зашивала дырку на подоле. Оторвала клочок ткани от простыни и смастерила потайной карман. Как знала, что пригодится. Затолкав сверток в надежное место, еще вожу руками по ремешкам сандалий, проверяя, крепко ли завязала, и выпрямляюсь.

В повозке становится светлее — солнце уже взошло, и его лучи сквозь щели пробираются внутрь кузова. Теперь я могу хорошо разглядеть остальных девушек. Все сидят молча, явно нервничая. Кто-то кусает губы, кто-то беспокойно сжимает пальцы или перебирает браслеты на запястьях. Браслеты… У всех на руках их по нескольку штук разного вида и размеров, только у меня ни одного. В доме никто из служанок не носил украшения, значит их выдали сейчас, перед побегом… Наверняка они чем-то важны…

— Почему у меня нет браслетов? — требовательно спрашиваю, глядя на старшую служанку.

Она недовольно режет меня взглядом, но сказать ничего не успевает — снаружи раздаются крики и громкая ругань. Наша повозка тормозит, да так резко, что мы, словно кегли, валимся друг на друга и на пол.

— Что там?! Что случилось?! — раздаются испуганные возгласы. Девушки начинают подниматься, цепляясь за соседок и за лавки и испуганно тараща глаза.

— Ну-ка заткнулись и сидим спокойно! — вполголоса рявкает старшая.

Все поспешно рассаживаются по лавкам и замолкают. Да уж, с дисциплиной у слуг работорговца все просто железно! Респект и уважуха, как говорит молодежь…

— Что бы ни происходило, все молчат. Говорить буду я одна, — добавляет старшая и пересаживается к выходу из повозки. Оборачивается ко мне: — Сядь напротив меня, Федерика. Держи руки так, чтобы было видно, что у тебя нет клейма, поняла?!

Я послушно пересаживаюсь, кладу руки на колени, развернув запястья тыльной стороной наверх и напряженно застываю. Тревожные мысли мечутся в голове. В груди что-то беспокойно ворочается, и от волнения меня начинает потряхивать так, что руки буквально подпрыгивают на коленях.

Старшая вдруг наклоняется ко мне. Берет мои ладони в свои, пристально смотрит в глаза и тихо произносит:

— Успокойся, Федерика. Я не знаю, что там. Но, может быть, что от твоего поведения зависят жизни всех нас.

Я завороженно смотрю ей в глаза и молча киваю. Глубоко вдыхаю и медленно-медленно выдыхаю, представляя, как мое беспокойство уходит вместе с отработанным воздухом.

— Умница, — кивает старшая, отпускает мои руки и выпрямляется.

Позади повозки раздаются шаги нескольких пар ног, мужские голоса, и чья-то рука отодвигает тяжелую ткань на входе…