Жена Палача

ДОМИНАТРИКС, 2023

Мне казалось, что наша жизнь наладилась: я родила ребенка от любимого мужчины, он рядом со мной… Только почему врачи говорят, что наш малыш умер? Почему врут мне?Боль не утихает даже через год. Мой муж все дальше от меня, а я вынуждена переживать все в себе, медленно рассыпаясь на части. Но что, если на самом деле мой ребенок жив? Что, если все это время мой муж искал его в тайне от меня и теперь тоже распластан и не может выбраться из-под плиты неподъемной ответственности? И что, если мой муж… не тот, за кого себя выдает?

Глава 6. Ника

Давно, кажется, в другой жизни, мне хотелось знать о нем все: прорасти в него, притворившись частью его прошлого, сделать вид, что я была там всегда. Но сейчас я понимаю, что все эти пыльные скелеты могут разрушить нашу близость, которая на кончиках пальцев.

И все же я иду за ним по полутемному, пугающему своими тенями кладбищу, крепче сжимаю подрагивающую руку мужа.

— Страшно? — спрашивает он, усмехаясь. — Сейчас как выскочат, как выпрыгнут все призраки моего прошлого… Полетят клочки по закоулочкам.

— Нет, — улыбаюсь через силу. — Меня твоим прошлым не напугаешь, — вру я ему. Скорее всего, зря. — Все что угодно, лишь бы найти его.

— Или себя… — задумчиво протягивает Ваня. — Знаешь, у меня странные чувства к тебе, малыш.

— Какие? — смотрю на него, запрещаю себе дрожать.

— С одной стороны, я не хочу, чтобы ты меня боялась, — останавливается на мгновение, вертит головой. — Нет, все верно, сапоги дорогу знают. Так вот. А с другой стороны… — так быстро, словно он и не человек вовсе, берет меня в захват. Его локоть на моей шее, под подбородком. — Меня безумно заводит запах твоего страха. Что делать будем?

Я делаю судорожный вдох, рефлекторно вцепляюсь пальцами в его руку. Мое тело сопротивляется ему, хотя я этого совершенно не хочу. В кровь словно выливается ведро адреналина, и до меня вдруг доходит, что меня так достала эта его нормальность, что я выть готова. Лучше так… Пусть хоть придушит, но не гасит ту часть себя, которую я люблю. На которую я запала в том чертовом офисе.

Замираю в его руках, разжимаю пальцы, закрываю глаза, чувствуя, как из их уголков выскальзывают слезы.

— Ну так не интересно, — отпускает меня, обгоняет, идет вперед не оборачиваясь. — Хоть бы пяткой в коленку пнуть попыталась. Ну честно, Ник. А вот, сюда, почти пришли.

— Так ты хочешь меня послушной или сопротивляющейся? — спрашиваю, потирая рукой шею, и иду за ним.

— Хочу, чтоб рыдала только по делу, — легко отвечает он. — Тронуть тебя боюсь, сразу слезы. Чуть что скажешь — слезы. И даже если тебе так не заходит и поэтому ты вечно рыдаешь, то я уже тоже не могу… притворяться нормальным. У меня кладбище собственное, Ник, где я и где норма?

— Может, и я рыдаю от этой твоей навязанной нормы? — вдруг выдаю я и сама удивляюсь. — Мне казалось, ты хочешь меня нормальной, а я уже не могу ею быть после всего. И потому ты все отдаляешься.

— Я отдаляюсь, потому что что бы я ни сделал, — плачешь. У тебя куча поводов поплакать, реально, — останавливается, протягивает мне руку. — Но давай будем честны, я не один из них.

— Теперь нет, — улыбаюсь, вспомнив, что между нами было в машине.

— Всегда нет, меланхоличка, — хмыкает он. — Пошли в начало.

— Я буду такой, какой тебе нравится, но только не нормальной, — хватаю его за руку. — И я не хочу, чтобы ты строил из себя примерного семьянина.

— Да, ты хочешь, чтоб я им был, — смеется он. — Знаю я тебя. Ну вот и начало.

Достает из внутреннего кармана куртки фонарик. Врубает яркий свет.

— На самом деле, не так уж и сложно похоронить чужого человека там, где тебе нужно, если есть деньги, — он светит на могилы по обе стороны длинной аллеи. — Смотри, малыш, тут почти все личные враги. Не работа, конечно. Ну и двое жертв.

Я смотрю на ряды могил и чувствую… хм, гордость. Именно так. Я чувствую гордость за своего мужа, который может постоять за себя, за нас… вернуть мне моего мальчика.

— И у каждого есть кто-то, кто мог захотеть отомстить Палачу, да? — два и два сложить тут несложно.

— Не Палачу. Волкову Ивану Алексеевичу. Палачу не мстят, — глухо говорит он.

— Я все понимаю, кроме одного, — сдавливаю пальцами горящие виски. — Зачем я здесь? Чем могу помочь?

— Хочу тебя напугать, — подходит ко мне сзади, стоит слишком близко. — Хочу разозлить. Хочу, чтобы ты посмотрела каждому из них в лицо. Хочу… чтобы сказала, что ты видишь, что чувствуешь.

— Что я чувствую? — проговариваю медленно, чувствуя, как это растет во мне, больше ничем не сдерживаемое. — Я чувствую ярость. Ваня, я плохой человек. Я не помню, чтобы когда-то чувствовала к кому-то жалость. И даже к тем жертвам ее не чувствую. Все, что есть, — это ярость. Я готовая руками разорвать тех, кто его забрал. Убить тех, кто посмеет сделать больно Артёму или тебе. Вот, что я чувствую. Ничего нормального, доброго, присущего обычному человеку.

— Хорошо, — выдыхает он. — А теперь посмотри на каждого. Скажи, кто злит больше всех.

— Я ее ненавидела, — останавливаюсь у памятника Дели. — Твой Бриллиант. Ты бы знал, как…

— Не за что, — пожимает плечами Ваня. — Ненависть… слишком сильное чувство, чтобы тратить его на кого-то… незначительного.

— Незначительного, верно, — завожу руки за спину, обнимаю его бока ладонями. — Я сказала, что ненавидела ее. Было дело, признаюсь честно. А потом с нами случилось все это, и прошлое стало таким неважным. Померк Денис, и этот Алексей, все с кем ты был, и к кому я ревновала… Не знаю, как объяснить. Если бы я могла отмотать все назад, в тот день, когда ты пришел в мое кафе, я бы не задала и десятой части тех тупых вопросов. Но я просто боялась, что ты испаришься…

— Ника, — он мягко сжимает мои предплечья. — Мне нужно другое. Не для этих разговоров ты здесь. Ты — мать. Скажи мне, кто из них забрал твоего ребенка?

— Я не знаю, Вань, — качаю головой. — Но я уверена, что это была женщина.