Миссис Больфем

Гертруда Атертон, 1916

Энид Больфем – респектабельная женщина средних лет, которая живет тихой жизнью в мирном, маленьком городке Эльсинор. Поскольку ее брак рушится, Энид видит только один способ решения всех ее проблем. Но сделать правильный выбор так непросто, ведь это может привести к такой духовной и личностной трансформации, от которой она, возможно, никогда не оправится. Интригующая и неотразимая психологическая загадка от Гертруды Атертон, которая захватывает с первых строк и не отпускает до самого финала.

8

В детской на ферме Хаустона раздался слабый плач. Мать спала, а новорожденный был в опытных руках. Мистер Хаустон, фермер, более зажиточный и предприимчивый, чем можно было представить, судя по его несколько небрежной внешности, поманил доктора Анну в столовую, куда сонная, но сочувствующая служанка принесла кофе и сандвичи. Борьба длилась более двух часов. И каждая минута была полна беспокойства как для доктора, так и для мужа. Сердце миссис Хаустон оказалось неожиданно ослабевшим, а ребенок не только не стремился пробиться к вратам жизни, как это подходило бы настоящему мальчишке, но в течение двадцати минут, по крайней мере, не проявлял совершенно признаков жизни.

Доктор Анна опустилась на стул возле стола и закрыла лицо руками.

— Кажется, я устала, — сказала она едва слышно.

И фермер, бросив кофейник, побежал за виски. — Выпейте это, — сказал он настойчиво. Его руки дрожали, но он не пытался объяснить словами свое подавленное волнение, пока они оба не оказались сидящими за столом за кофе и виски. Тогда, с толстым, наполовину съеденным, куском сандвича в руках, он начал бессвязно благодарить Анну.

— Вы мастер своего дела, — бормотал он, — вот именно. А ваша бедная спина, верно, совсем разбита. Вы, доктора, должны побить меня. Особенно вы, женщина-врач. Никогда ни слова не скажу против женщин-врачей, но теперь сознаюсь вам, что, хотя бедная Эджи до смерти вас хотела, я все время протестовал.

Доктор Анна сидела, улыбаясь. Она остановила его заявления и извинения.

— Не могу понять, что со мной случилось, почему я так ослабела. За последнее время мне приходила мысль, что, может быть, я больна. Надо завтра исследовать свою кровь. Теперь поеду домой и скорее в постель, хотя кофе настроил меня, как самую лучшую скрипку.

— Да, конечно, я тоже нуждаюсь в этом, но, то есть… еще причина… Вот, знаете… — Мистер Хаустон встал и теребил свою короткую кустистую бородку. — Миссис Гифнинг телефонировала мне недавно. Вас ждут у Больфемов — там плохо.

Доктор Анна вскочила, ее полные щеки снова побледнели.

— Энид, что с ней случилось?

— О, она в полном порядке — это Дэв.

— А, снова гастрический припадок?

— Много хуже. В него стреляли, вероятно часа два-три назад, я не спросил, когда это было, так как очень спешил обратно к Эджи, хотя, кажется, она сказала, что это случилось у самых его ворот.

— Кто же это сделал?

— Никто не знает.

— Умер?

— Нельзя быть более мертвым.

— Хм. — Краска снова вернулась на усталое лицо Анны, и она пожала плечами. Я не стану кривить душой, думаю, что и вы также.

— Я не более лицемер, чем демократ. Его заблуждения увеличивались с каждым годом. Это хороший конец. А всё-таки я желал бы, чтобы он умер в своей постели. Мне не нравится мысль, что мой согражданин может быть застрелен подобным образом. Это противно законам и порядку и, если только убийца будет схвачен, а меня выберут в состав присяжных и вина будет доказана, я стану голосовать за обвинение.

— Правильно, — быстро сказала Анна, вышла в прихожую и надела шляпу. — Вероятно, миссис Больфем хотела меня видеть?

— Да, да, вот именно. Но вам лучше ехать домой и заснуть. Там довольно женщин кругом нее, вероятно, уже весь город.

— Но я знаю, что ей нужна я. — Лицо доктора Анны нежно вспыхнуло. — Я и там хорошо засну на диване, возле ее кровати, если она захочет, чтобы я осталась.

— Прекрасно, но позаботьтесь о себе, — проворчал он. — Если вы не станете заботиться о себе, скоро вам придется перестать думать и о других. Сейчас приведу вашу машину.

Через несколько минут маленькая машина стояла у подъезда; он зажег фонари и крепко потряс руку доктора.

Она приветливо ответила на пожатие. — Ну, не тревожьтесь теперь, мистер Хаустон. Все идет отлично, а няня первоклассная. Не говорите с ней, то есть, с Эджи. Повидаю вас завтра, около десяти.

Она быстро выехала из ворот на дорогу. Месяц светил ярко и до Эльсинора было всего десять миль. Лицо Анны казалось измученным и страшным. От постоянного соприкосновения с тифозными больными бедных кварталов города она испытывала обыкновенно только здоровую усталость после работы, но теперь это было не то. Возможно ли, что она сама была больна? Она стала думать об Энид Больфем и забыла о себе. Наконец-то она свободна и еще молода, и привлекательна. Выйдет ли она замуж за Дуайта Роша? Он появился в ее сознании одновременно известием о смерти Больфема. Но был ли он достаточно хорош для Энид? Был ли вообще хорош кто-либо? Зачем, если она действительно овдовела и не нуждается в поддержке, ей снова выходить замуж? Во всяком случае она может ждать. Красивая женщина, в которой еще так много девичьего, может захватить и лучшую добычу. И еще в первый раз она порадовалась, что у Энид не было детей — женщина, избегнувшая общего жребия, всегда сохраняет что-то таинственно-девичье. И как это не странно, старые девы теряют это свойство. Но целомудренные и увлекательные женщины, не захотевшие раскрыть книгу опыта, щедро предлагаемую им, с глазами столь же чистыми, как у девушек, горящими только огнем мысли, — какую другую аномалию, более смущающую, мог бы создать мир. Доктор Анна была убеждена, что только равнодушие самой миссис Больфем отдаляло от нее мужчин. Будущность была в ее руках.

Сцена убийства привлекала мысль Анны, восстановить ее было не трудно даже по незначительным подробностям, которые она слышала. Убийство. Что за ужасное слово! Ужасно, что оно коснется хотя бы имени такого изысканного существа, как миссис Больфем. Почему не хватил его апоплексический удар, когда он так позорил себя в клубе? Но Анна нахмурилась и изгнала сцену из своей памяти. Доктора слишком долго тренируются видом смерти, чтобы ее призрак, в какой угодно форме, мог их преследовать.

За крутым поворотом дорога шла вдоль солончака, печального серого пространства, сливавшегося с далью серого моря. Неожиданно она заметила человека, быстро приближавшегося и ней. Он нес шапку в руках, как бы желая охладить горящую голову свежестью осенней ночи. Страха перед людьми Анна не испытывала, даже на одиноких деревенских дорогах, но тем не менее она не хотела, чтобы ее задерживали, и уже намеревалась увеличить скорость, когда ее внимание было привлечено чем-то мило — знакомым в высокой, свободной фигуре, с решительно поднятой головой. Через минуту яркий лунный свет озарил бледное лицо Дуайта Роша.

Она резко остановила машину, когда он закивал головой, узнав ее.

— Что случилось? — порывисто спросила она. Вы похожи на человека, стремившегося прогулкой убить время и увидавшего призрак.

— Моя голова полна призраков, она чертовски болит.

— Вы там были, когда все случилось?

— Что случилось?

— Как, вы делаете вид, что не знаете, когда весь Эльсинор знал это уже через пять минут?

— Я не знаю, о чем вы говорите. Я вышел из клуба вслед за вами, а потом уехал с поездом в Бруклин, где у меня было свидание. Когда я вернулся в Эльсинор и сошел с поезда, у меня так болела голова — я знал, что не засну — и потому отправился на прогулку, которая длится уже часа два.

— В Больфема стреляли возле его ворот, часа три-четыре назад.

— Великий боже, кто же это? Умер он?

— Он умер, и это почти все, что я могу сказать. Хаустон подходил к телефону, но был в таком состоянии из-за своей жены, что не настаивал на подробностях. Энид звала меня, Лотти Гифнинг подходила к «фону». Я догадываюсь, всё-таки, что они не поймали убийцу.

— Клянусь Юпитером, — Рош покачнулся, мне кажется, будто кто-то ударил меня под ложечку, а я не из чувствительных, хотя у меня достаточно оснований…

Доктор Анна продолжала наблюдать его. Он встретил этот взгляд, и изумление появилось на его лице. Потом он весь вспыхнул и откинул голову. — Что вы думаете? Что это сделал я?

— Нет, я не представляю себе вас убивающим…

— И не таким проклятым, предательским образом.

— Вот именно. Но вы могли знать что-нибудь об этом. Вы могли быть в роще или где-нибудь в другом месте в усадьбе, думая защитить Энид.

— Почему вы это думаете?

— Она мне говорила — и я согласна, что это не плохая мысль, — что вы просили ее развестись с Больфемом и выйти за вас. Но она не согласилась, думаю, искренно. Вот, входите, — быстро добавила она, — я отвезу вас домой и никому не скажу, что встретила вас. Видел вас кто-нибудь?

— Никто.

— Пока они не найдут действительного убийцу, всякий, кто имел причину сбросить Больфема со своей дороги, будет под подозрением. Кто-нибудь мог отгадать ваш секрет. Я его прочла в ваших глазах, в клубе, когда вы стремились увести Дэва из зала ради нее. Конечно, и я стремилась. Но эти корреспонденты из Нью-Йорка… Берегитесь их. Они частым гребнем вычешут все графство, чтобы отыскать замешанного в деле.

Рош втиснул свои длинные ноги в миниатюрную машину, и она быстро помчалась по ровной дороге.

— Я еще слишком возбужден для размышлений. Могу я закурить? Что вы думаете?

— У него было не мало политических врагов, кроме того два последних года он становился все более невыносим, и, вероятно, были враги и в его собственной партии. Но возможно, что это сделала одна из девчонок. По какой-то причине он нравился этим потаскушкам. За последнее время я нередко встречала его с рыжеволосой кривлякой, была похожа на такую, что не промахнется.

— Не скрою от вас, что видел миссис Больфем через несколько минут, как вы с ней расстались. Я весь кипел. Вместо того, чтобы подталкивать его в автомобиль Сама, я хотел бы вытащить его за здание клуба и хорошо отхлестать. Мы теперь слишком цивилизованы. Я всего-навсего пошел к нему в дом и спросил его жену, согласна ли она развестись с этим животным и принять мое предложение жениться на ней. Два столетия назад, а может быть и одно, я схватил бы ее и умчал на лошади в леса. Мы не усовершенствовались, а только применяем запутанные и неискренние методы, и это называется цивилизацией.

— Вот именно. А она вас впустила к себе?

— Она? Вы могли бы даже не спрашивать. Теперь она не больше склонна к разводу, чем была раньше. Когда я предложил затеять с ним ссору, она чуть не прихлопнула меня дверью, но я пробрался к окну и заставил ее пообещать, что я буду первым, за кем она пошлет в случае тревоги.

— Но это не были вы. Голос Анны звучал ревнивым торжеством, — я была первой. Но дело не во мне. Я обожала ее сорок лет, а вы знаете ее всего несколько недель. Скажите мне, вы не прятались где-нибудь в усадьбе, чтобы охранять ее? Ведь она была совсем одна. В субботу все служанки города в отпуску.

— Я условился, что Сэм задержит его у себя на всю ночь. Кроме того, я знаю, что у нее есть револьвер. Больфем как-то сказал, что, когда начались эти кражи, он привез ей револьвер из Нью-Йорка.

— Хорошо, не говорите никому, что вы распоряжались, как поступить с ее мужем, за несколько минут до того, как он был убит.

— Считаю себя вполне способным обдумать все самостоятельно и позаботиться о себе, — сказал он высокомерно, уязвленный ее тоном. — Если вы думаете, что я виновен — это ваше дело, но позвольте мне вам сказать, что, если бы я это сделал, я не стал бы прятать голову, подобно страусу.

— Но вы должны сделать все, чтобы избежать электрического стула. За это никто вас не осудит. Хорошо, я сказала, пока это касается меня, вы в безопасности. Я бы и собаку не послала на электрический стул. Если, и она испытующе посмотрела на него, — вы действительно любите Энид и хотите сделать ее счастливой…

— Люблю ли я? Да я женюсь на ней, если бы даже она сама это сделала и если ее руки красны от крови.

— Пожалуй, это по-настоящему, — она одобрительно похлопала его руку, — я все сделаю, чтобы вам помочь. Пока она еще совсем не влюблена в вас, но это потому, что она самое чистое создание на земле и не позволила бы себе даже мечтать о мужчине, который не может на ней жениться. Она одна из последних великих представительниц старых пуританских устоев, и когда вы видите так много ничтожной, прячущейся измены, пичкаете лекарствами таких нездоровых, истеричных женщин, как это приходится мне, — да боже мой, нет ничего удивительного, что для меня Энид Больфем сияет где-то высоко в небесах своим холодным блеском. Может быть, я идеализирую ее, да это неважно. Как печален был бы наш старый мир, если бы не нашлось хоть одного человеческого существа, возвышающегося этим истрепанным отребьем. Да, вы ей нравитесь, и она заинтересована вами. Только держитесь поблизости, когда она будет нуждаться в вас. Когда возбуждение пройдет, и она устанет от женской болтовни, она естественно потянется к вам, если, конечно, вы сумеете подойти к ней и не будете нацеливаться слишком поспешно. Только постоянство и такт — вот ваша игра. Я замолвлю за вас словечко.

— Клянусь, вы хороший товарищ. — Он нагнулся и порывисто поцеловал ее.

Когда доктор Анна почувствовала эти теплые, крепкие губы на своих поблекших щеках, то вдруг заплакала, чем удивила его и была удивлена сама. Через минуту она всё-таки подавила слезы и засмеялась странным, всхлипывающим смехом.

— Не обращайте внимания на глупую, старую деву, которая, видимо, любит Энид Больфем больше жизни. Я ведь деревенский доктор, Дуайт. Сегодня мне пришлось тяжело бороться за появление в мир еще одной несчастной души. Мне всегда лучше, когда я поплачу — еще с тех пор, как вы, мальчики, меня дразнили в школе за то, что мои щеки были похожи на яблочко-ранет — вы не помните меня в школьное время, в вашей деревне, в Ренселервиле? Я жила там недолго и помню вас. Но теперь не время для воспоминаний. Где вы живете? Через три минуты мы будем в предместье.

— У меня есть помещение в Брабанте.

— А есть там ночной дежурный?

— Нет, это отдельная квартира.

— Хорошо, через несколько минут мы приедем.

Они быстро проехали через сонный город, уменьшив ход на углу Главной улицы и Атлантического Авеню. Рош выпрыгнул со словами благодарности и пошел по Авеню к Брабанту. Тут деревья были еще молодые и редко посаженные, так как это было местом богатых пришельцев и тех из старых эльсинорцев, которые разбогатели и заново отстроили свои усадьбы. Кругом не было ни души, он вошел в свою холостую квартиру и поднялся на второй этаж, не замеченный никем.