Миссис Больфем

Гертруда Атертон, 1916

Энид Больфем – респектабельная женщина средних лет, которая живет тихой жизнью в мирном, маленьком городке Эльсинор. Поскольку ее брак рушится, Энид видит только один способ решения всех ее проблем. Но сделать правильный выбор так непросто, ведь это может привести к такой духовной и личностной трансформации, от которой она, возможно, никогда не оправится. Интригующая и неотразимая психологическая загадка от Гертруды Атертон, которая захватывает с первых строк и не отпускает до самого финала.

9

Когда Рош закрыл за собой дверь, то почувствовал тяжесть своего угнетенного настроения.

Без сомнения, если бы доктор Анна его не встретила, он шел бы до полного изнеможения, потом попал бы где-нибудь по пути в поезд и приехал бы в Эльсинор растрепанным, страшным, вполне подходящим объектом подозрений. Никто лучше, чем он, не знал, что в маленьком местечке искры подозрений вспыхивают безостановочно, одинаково искривляя отражения правых и виноватых. И он почти был уверен, что увидит корреспондента, поджидающего внизу.

Раньше, чем осветить комнату, он пробрался к окну и задернул занавеси. Весьма возможно, что он, сыщик или репортер сидит напротив за изгородью. Он, как опытный криминалист, вполне сознавал опасность и хотел быть во всеоружии для защиты по всем пунктам.

Окружной обвинитель, один из компании Больфема, умный и честолюбивый, но слишком плохо образованный, чтобы получить назначение вне Брабанта и даже, за недостатком политического влияния, не бывший в состоянии добраться до верхов у себя дома, ненавидел блестящего пришельца, который уже дважды побил его за короткий срок своей службы. И то, что Рош был родом из графства, только усиливало неприязнь к нему: если Брабант был недостаточно хорош для начала карьеры, зачем же он не остался там, куда так стремился?

Но внимание Роша недолго задержалось на нем: он с тревогой вспомнил, что Алиса Кромлей успела зарисовать сцену его борьбы с Давидом Больфемом. Он знал о ее честолюбивом стремлении занять место художника при одной из нью-йоркских газет, но предположение, что она могла угадать тайные причины, руководившие им, или продать рисунок одному из репортеров, мало волновало бы его, если бы художница не была женщиной, которую он вдруг перестал посещать около двух месяцев тому назад.

Он встретил Алису Кромлей года через полтора после своего возвращения в графство Брабант и месяца через три после своего переезда из Добтона в Эльсинор. Его привлек к ней ее блестящий, гордый ум, соединенный с оригинальностью, и ее внешность, одновременно артистическая и модная.

Мисс Кромлей гордилась тем, что была оригинальна — для Эльсинора, во всяком случае — хотя ее густые, выхоленные волосы были причесаны с классической строгостью и хотя у себя дома и на вечерах у своих подруг она носила мягкие платья необычайного покроя; впрочем, для появлений на улице она предусмотрительно выбирала только то, что допускалось модой момента. В Парк-Роу, где она недолго вращалась среди газетного мира, она привлекала внимание критически настроенных женщин-журналисток, как девушка, умевшая одеваться очень модно, но с добавкой того «личного», отсутствие чего губит произведения лучших портных.

Конечно, мисс Кромлей не покровительствовала самодержцам с Пятого Авеню. Свои tailleur’ы она покупала в магазинах готового платья, но, как и многие американки, знала, где купить и, особенно, как носить.

После окончания Высшей школы, она еще продолжала образование, но вдруг ее нервы восстали, и она переменила эту самую скучную из специальностей на работу в газетах. Как репортер, она бы не выдержала физически; возможно, была бы прелестным модным издателем, но эти завидные места были слишком нарасхват. По совету светила репортажа ее газеты, мистера Джемса Бродрика, который, вместе с другой газетной братией, случайно оказался за чаем, в одно из воскресений, в ее прелестной, маленькой квартире в Эльсиноре, она уже целый год развивала свой талант к рисованию. Мистер Бродрик обещал «найти ей работу» постоянного художника, когда она усовершенствуется в технике.

В это время появился Дуайт Рош.

Мисс Кромлей жила с матерью, в коттедже, на Эльсинорском Авеню, рядом с доктором Анной. Миссис Кромлей, давно овдовевшая, увеличивала свою пенсию, в школьные годы дочери, изящным рукоделием, находя клиентов среди вновь приезжавших богачей. Она заведовала также кухней Женской Биржи в Бруклине, помогая иногда на обедах по подписке и парадных вечерах.

Теперь, уже несколько лет, она отдыхала вполне. Поэтому, когда Алиса, для изучения живописи оставила временно свою службу, Миссис Кромлей снова охотно выступила на арену практической работы.

Так как и деловая мать и умная дочь были милыми женщинами, то Дуайт Рош, вскоре после того, как встретил молодую девушку на вечере в клубе, заметил, что стремится к сближению с ними.

Комната Алисы — она уже давно изгнала из употребления слово «гостиная» — была обставлена в таких гармоничных тонах зеленого цвета, что напоминала о согласии, царившем между двумя хозяйками. Тут были низкие шкапы, полные новейшей литературы, английской и американской; ежемесячные журналы и сборники, заполнявшие стол, почти кричали о браваде, но несколько изящных акварелей на стенах спокойного зеленого цвета, хотя и нарисованные не очень решительной рукой, говорили об оригинальном вкусе хозяйки ателье, скрывавшегося позади дома.

В продолжение четырех месяцев Рош был постоянным посетителем коттеджа. Мисс Кромлей, следовавшая моде, как любой автомобильный завод, в этот момент увлекалась культом бесполой дружбы между мужчиной и девушкой. Одно время она смотрела на Джемса Бродрика, как на подходящего партнера для «философской» любви (прилагательное «платонический» уже устарело и, кроме того, указывало, что культ был гораздо старее, чем это хотели доказать его адепты). Но блестящий (и красивый) репортер не только был занят, но был слишком подвижен и непостоянен в настроениях. И, пожалуй, был юношей не слишком возвышенных идеалов. Из некоторых, случайно брошенных замечаний, которые окончательно погубили дело, Алиса принуждена была заключить, что он презирал людей, «теряющих время», почти так же, как любителей скачек. Если красивая, интересная и беспринципная девушка, попадавшаяся ему на пути, достаточно ему нравилась, то — «все было к лучшему». Сам господь бог знает, что занятый газетный корреспондент, вечно находящийся на побегушках у издателя, не может найти время для изучения изгибов девичьей души. И если девушка оказывалась «не сторонницей такого спорта», то лучше всего как можно скорее очистить поле сражения для тех, у кого больше времени или стремления к узам брака. Эти замечания были обдуманно брошены хитрым Бродриком, хотя ему и нравилась «малютка», но он не хотел, чтобы она «ошиблась», особенно при его помощи.

Но Рош не был новичком в вопросах женской психологии и учел действительную стоимость Алисы Кромлей. Он восторгался, найдя в ней веселого друга-женщину и вполне отвечал ее стремлению развить в ней вкус к новой литературе. После получения звания юриста, он едва ли притронулся к книге, если не считать Свода Законов, судебных обозрений или ежедневной газеты. Она чудно читала вслух, особенно пьесы, и ему нравилось ее слушать. И потому, что она убедила его, что без чтения он теряет большую долю радости жизни, он скоро стал покупать для свободных вечерних часов такие произведения модных авторов, которые возбуждали, заставляли подумать, но были искренно написаны.

Они также посещали вместе симфонические концерты, а в сумерки она играла для него избранных классиков.

Он ничего не имел против музыки, так как она или способствовала ясности ума и разрешению запутанных вопросов, или нагоняла приятную дремоту. Ему нравился кабинетик Алисы, своими мягкими тонами напоминавший ему леса, которые он все еще страстно любил, и он чувствовал себя там свободно, как дома. Другие эльсинорские семьи, более богатые, тоже не были лишены уюта, но слишком часто были осчастливлены присутствием дочерей «на выданье», которые «выпускали коготки». Рош не был тщеславен или слишком высокого мнения о себе, насколько это вообще в характере мужчины, но прекрасно знал, что в Эльсиноре было мало подходящих людей и что всем известен его крупный заработок, а также и то, что он будет увеличиваться с годами.

Но, как мог бы предсказать мудрый Бродрик, если бы в этот период его личные интересы не отвлекли его внимания, напряжение было слишком велико для Алисы Кромлей.

Нервная и возвышенно настроенная, со времени ранней молодости переполненная ощущениями, не растраченными даже на бессердечный флирт, идеалистка и романтичная мечтательница, она начала сознавать, что с каждым длинным вечером, никем не прерываемым, — миссис Кромлей была самой тактичной матерью на свете, — она совсем по-женски ощущала притягательность и очарование этого быстрого ума, подвижного лица, по внешности сурового и сухого, и соблазн неукротимой силы, бывшей отличительной чертой новой породы американских мужчин.

И прошло не много времени, а она начала преувеличивать все, что в нем было привлекательного, представляла его себе не тем хорошим представителем своего типа, каким он был, а восхваляемым сверх существом и единственным желанным человеком во всей вселенной. Ее чувство превосходства над этим «достаточно необразованным экземпляром с запада, ничего не знавшим, кроме работы», которого она могла многому научить, предохраняло ее некоторое время, держа в повиновении ее воображение и женскую натуру, но незаметно ей изменила и эта точка опоры; осталась лишь гордость, за которую она пыталась ухватиться.

Это было время, когда она «показала когти». Сначала, после своего открытия, она только возмущалась собой. Ей было 26 лет, и она не была такой беспомощной, чтобы страсти и чувства всецело владели ею. Но эта фаза была кратковременна. Увлечение нельзя ликвидировать ни из гордости, ни во имя рассудка, и разум коварно нашептывал ей: «Почему же нет?» Что стоила карьера художника, хотя и свободная и возбуждающая и дающая возможность составить круг добрых друзей, по сравнению с замужеством с честолюбивым человеком, внушившим такую безумную любовь? Разве она не решила, что рано или поздно именно так выйдет замуж?

За этим размышлением последовал логический, чисто женский вывод: если она любила его со всей полнотой чувства, одновременно первобытной и утонченной любовью, это было, конечно, потому, что и его сжигала подобная же страсть. Другими словами, он был ей предназначен. Может быть, ему сейчас слишком хорошо и удобно с ней, чтобы отдать себе отчет в своих чувствах, но пробуждение возможно, и задача, вдохновлявшая ее, раскрыть ему самого себя.

Конец ознакомительного фрагмента.