Чем чёрт не шутит. Том 2

Георгий Павлович Синайский

Весьма правдоподобные, забавно-сатирические приключения известных исторических персонажей рассматриваются в этом сатирическом романе не только с их партийной точки зрения, но и под «просвещённым» углом зрения иллюминатов, а так же и с религиозно-философских позиций. И поскольку даже в шутке есть доля истины, то в этой сатире, охватывающей весь период двадцатого века, доля истины весьма существенна. Критерий истины – общественная практика, это подтверждает. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 19

Из порта города Аяччо — родного города Наполеона Бонапарта, люгер «Морской ангел» вернулся в родную гавань портового города Каламе. Моряки пошли в таверну «Посейдон» и пригласили с собой Якова и Фотиеву. Яков с удовольствием, а Фотиева с опаской пошли с ними в этот портовый кабак, где правил бал скорее Дионис-Вакх, чем Посейдон. Яков, по своей и древнеримской традиции, начал трапезу с варёных яиц, на что Фотиева ему шутливо заметила: — А вот первым блюдом, вне поста, великокняжеского стола древней Руси были жареные лебеди! Вот это вкусовой полёт! А если начинать с яичек, то всё может закончиться хуёво и накрыться пиздой!

— Всё этим, для человека, когда-нибудь кончается! Но всё с этого, для человека, когда-то и начинается! И чтобы понять это, не надо даже грызть мозговую кость, чтобы добраться до субстанции, по совету Платона и Франсуа Рабле; то есть не обязательно быть самым философским животным — собакой, или пить вино, по совету Божественной Бутылки! — съехидничал Яков.

— А вот если верить ученику Ильича — Адольфу Гитлеру, что цивилизация — это тонкий слой лака на теле динозавра, то выходит, что «вымерли» лишь большие яйца динозавров, а они переродились, став живородящими! Но что бы там ни произошло: эволюция, революция, метаморфоза, а пожирать любые яйца, я считаю, это не только не модным и устаревшимm, но и аморальным, ибо питаться зародышами не к лицу или морде современного цивилизованного динозавра, ему по зубам гораздо большее! А если говорить серьёзно, то тебе, как будущему Мессии, приличнее было бы оставить яйца, любого цвета, пастве, а самому вкушать амброзию! — молвила Фотиева, вкушая сочное мясо королевского краба.

— Устарел, на мой взгляд, партийно-палеонтологический юмор учеников Ильича, мне же — всё по зубам, и свои зубы я на полку не положу. Куриные яйца — это не яйца-глист и не сорная амброзия, от них вреда не будет! А если уж говорить о кухне Ильича, то он искусно «квасил» царственные головы, но свой «кочан», как видно, потерял, ибо вся его кухня столь же вредна для здоровья, как питие «царской водки»! — ответил Яков, переходя на королевских креветок.

— Ильич говорил мне, что хотел сделать, в дальнейшем, из этих «венценосных голов» — и ночные горшки, и горшки для комнатных цветов, ибо нечего жалеть этого живодёра и гомофоба Николашку II и его род, до седьмого колена! Эти-де заносчивые головы много вреда ему и народу, при жизни своей, причинили, пусть теперь, чем могут, пользу принесут! А проспиртовал он эти, ранее не подверженные алкоголизму, головы, для дезинфекции, ибо у них плохая наследственность, на почве которой могло бы мутировать, развиться и взойти много опасной заразы и всяческих химер! Ещё бы, ведь родом-то Романовы от Кобылы и Кошкиных, да и Захарьины там подкузьмили, вот какой меж их предками роман приключился, да ещё и закордонной заразой пополнился! А теперь их финансы поют романсы, правда в иностранных банках, а головы пусть хранятся, пока, в банках стеклянных. Что Ильичу в голову мысленно пришло бы, то и должно было реально прийти в те головы. Он шутил, что у него много голов романовской породы овец, и что Романовский стиль правления устарел, как романский стиль и романтизм, а на смену ему пришёл ленинский стиль правления, столь же актуальный, как и социалистический реализм в искусстве! Да, его кухня была ему явно по вкусу, правда, потом его потянуло больше к романским языкам, итальянским телам и итальянской кухне! — живо отреагировала Фотиева, приступая к поеданию фаршированной рыбы.

Яков промочил горло заказанным ромом и, шутя, спел, как романс, Некрасовское стихотворение:

«У дядюшки Якова

Про баб товару всякого,

Ситцу хорошего,

Нарядно, дёшево!…

Духи, помада,

Всё — чего надо!…»

Тому Яковскому «социализму» пытался подражать НЭПом Ильич, но НЭ Получилось, всё свелось, в конце концов, к казарменному социализму на голодном пайке масс и спецпайках номенклатурных бонз!! Нэт нэ хлэбом единым кормит партия массы, но обещанием тучного коммунизма! — с грузинским акцентом Иосифа, как тостом, закончил Яков, и осушил стакан заказанного виски.

Под одобрительный взгляд и поощрительные улыбки своей дамы, Яков осушал одну за другой стопки, и один за другим стаканы.

««Романься» и «вискис» котяра»! Пьяненьким-то ты от меня никуда не денешься и никуда не убежишь (даже на «Кудыкину гору»), чай не молоко хлебаешь! Чем больше алкоголем пропитаешься, тем больше сам в мою бутылку влезешь и башкой своей отупевшей, как пробка, горлышко за собой закупоришь! А там время покажет, что из тебя получится и как тебя использовать. Если улучшатся, со временем, твои качества, как марочное вино, — смаковать буду, а если прокиснешь, — спущу кому-нибудь, как в унитазе, за ненадобностью! Выглядишь ты, как и Ильич, весьма моложаво! И потенциал в тебе чувствуется, как у «Вечного жида», а крепости, как у Бронзового Таласа — робота древних греков, после крепких напитков, ты моим роботом и будешь!» — злорадно думала Фотиева, облизывая свои губки.

«Эге, губы-то как раскатала — срамота! Каждая бочка мечтает о своей затычке?! Как же, — держи карман шире! Я тебе не Диоген-киник — явный „клиник“, чтобы в такой вот бочке жить. Поищи лучше медведя, для своей берлоги!» — мысленно бунтовал Яков, прочитав сюжет «голубых» мечтаний Лидии, по чёрным глазам её душегубительной души.

Опьяневшие же матросы люгера «Морской ангел», от всей души, загорланили свою любимую песню, указывающую на то, чем они в подходящее время промышляют, кроме контрабанды:

«Кто поимел старуху смерть?

Весёлый Роджер!

Кто защищает нас от бед?

Весёлый Роджер!

Кто Бог удачи и побед?

Весёлый Роджер!

Кто белой костью нам дороже

Во сотню крат слоновьих бивней всех?

Весёлый Роджер!

Кто круче дьявола морей?

Весёлый Роджер!

Кто бел и чист как ангел мой?

Весёлый Роджер!

Кто осеняет нас крестом?

Весёлый Роджер!

Кто чёрного юмора флаг поднял?

Весёлый Роджер!

Кто посмеётся над врагом?

Весёлый Роджер! И мы с тобой!

Хо-хо! Ха-ха! Хо-хо! Ха-ха!

Хе-хе! Хо-хо! Ха-ха!

Хей! Хо-хо! Ха-ха-ха-ха!

Эгей! Хо-хо! Ха-ха!

Весёлый Роджер — навсегда!!!»

А в голове Якова «звучали» слова недавно услышанной им песни: «И в нашу гавань заходили корабли — большие корабли из океана! В таверне пировали моряки, и пили за здоровье капитана!» За здоровье Аристотеля и Якова, действительно, было произнесено немало тостов и выпито много рома, виски, вина и пива. А ближе к полуночи, в таверну ввалилась сильно возбуждённая компания никогда не просыхающих рыбаков. Уместившись за столиками, рядом с командой «Морского ангела», рыбаки поспешили поделиться с ней своими эмоциями. Первым успел это сделать молодой салажонок, который, с ходу, начал божиться: — Клянусь семи футами под килем и попутным ветром! Пусть душу мою выловит дьявол морской, отсохнет язык мой, и высохнут все моря и океаны, если мы вчера лунной ночью не видели «Летучего голландца» так же, как вас сейчас!!! О, это был не сон и не призрак, а жуткая встреча возле Сардинии!

— Всё верно, как наш компас! — подтвердил капитан их шхуны, и добавил: — В 666 морских милях отсюда, с нашей двухмачтовой шхуной чуть было не столкнулась бригантина «Морской волк», под голландским флагом, на которой не было видно никого, кроме мертвеца стоящего у штурвала!! Я хорошо разглядел его и в бинокль, и без бинокля! Мертвец стоит с раскрытыми глазами и страшен как сто чертей! Лунный свет и огни святого Эльма на этом судне, лишь освещали эту чёртову опасность и предупреждали о ней! «Летучий голландец» «летел» на попутном ветре, а мы закладывали галсы, следуя зигзагообразным курсом, при встречном ветре. Но больше всего, нас подгонял страх, и Дух Святой был нам в помощь, по молитвам нашим!

— Не к добру такая встреча! Эй-эй, плохая примета! — ответили им восклицаниями и смехом моряки «Морского ангела», даже спьяну смекнувшие, что к чему. — От бед, после встречи с настоящим «Летучим голландцем», в какую сторону ни драпай, даже в сто узлов, — не поможет спастись, ибо это — рок, судьба! Если только этот «Летучий голландец» не спортивная яхта-швертбот. А «Морской волк» такой же «Летучий голландец», как бригантина — корабль! У страха глаза велики, вот вы и делаете из мухи слона! — попытались они, дружески, успокоить рыбаков.

Капитан шхуны хотел было возразить: «Увидели бы вы того мертвеца у штурвала, не путали бы фунт лиха с фунтом изюма! Лучше бы вам воды в рот набрать, чем попусту языком болтать о том, чего вы не видели!» — но он не успел озвучить свои мысли, ибо взгляд его остановился на Якове, и сам он застыл от удивления.

«Когда Ильич, со своими позорными волками жил, „по-волчьи выл“, а теперь, один на „Морском волке“, даже на луну не воет, или околел, или наломав столько дров, как медведь, опять впал в спячку! А этот шхунский капитан застыл теперь так, будто его Снежная королева приморозила! Да, многие от встреч с Ильичом, впоследствии становятся отморозками!» — подумал Яков, а обращаясь к Фотиевой, сказал: — А ты, Лидушка, через призму трёх литров алкоголя, выглядишь сексуально аппетитно! Не будем здесь болтать лишнего, а пойдем-ка, побарахтаемся в постели на судне!

— Вот это другой разговор! Надеюсь, что твоего заряда хватит на то, чтобы люгер завертелся не флюгером, а пропеллером! — ободряюще согласилась на его предложение Фотиева.

Яков встал из-за стола и, шатаясь, обнял Фотиеву за плечи. Аристотель любезно стал им помогать добраться до судна, поддерживая их атлантическими силами своего атлетически развитого тела. Фотиева же чувствовала себя отнюдь не каменной кариатидой, а с похотливой радостью ощущала твёрдость намерений Якова, соприкасаясь с его брюками — от ширинки, до ремня. Когда Лида ключом открыла замок двери в каюту, Яков распахнул дверь и галантно пропустил даму в каюту. Едва войдя в каюту, Фотиева ощутила всем своим задом крепкое объятие, и, мигом поставленная раком, зарделась как варёный рак, почувствовав всем нутром, входящий в неё, с недюжинной силой, половой член. Аристотель прикрыл за парочкой дверь, и в каюту, через глазок-иллюминатор, стало заглядывать лишь любопытное око луны, но и его любопытство вскоре было погашено занавесью туч. Половострастная парочка рухнула на прикрученную к полу железную койку, и девятибалльный шторм разыгрался в постели. Фотиевой казалось, что судно сейчас сорвётся с якорей, и швартовый канат лопнет, но это её не пугало, а лишь раззадоривало! Ей чудилось, что железная койка раскалилась от лавокипящей на ней страсти, и, словно ледокол, способна расколоть любой лёд фригидности, и, как падающая комета, превратить его в кипящие фонтаны и горячий пар! Но, увы, даже железная кровать, подобно торпедированному броненосцу, в жарком бою, получив тяжёлые повреждения от нескончаемых любовных атак, пошла ко дну, то есть развалилась и разорвалась — грохнув об пол так, что, с перепуга, разбежались из трюма все крысы! Любовная парочка остыла лишь на рассвете, и слегка оклемавшаяся Фотиева, чуть было совсем не лишилась чувств, увидев перед собой, в розовых лучах Эрос-Авроры, не легендарный лик Якова-Ильича, а чертовски чёрного негра-матроса, без каких-либо признаков грима. Однако, окончательно придя в себя, изворотливая и расторопная во всех делах Фотиева, что есть духу, стремительно выпуталась из коварных объятий подставного «каскадёра» и из порванной металлической сетки кровати, но не только Якова, но и золотого запаса не обнаружила. Вместо них, она нашла записку следующего содержания: «Дорогая мадам Фотиева, не огорчайтесь по журавлю в небе и по пустякам и мелочам, а возвращайтесь-ка обратно в Россию. Страна теперь ваша — большевистская, и золота вам в ней хватит на самый большой общак, аж до построения коммунизма! Грабить-то вы умеете, и рыть ямы друг другу тоже. А в Российской земле, куда ни копни, золотишка много: и клады, и жилы золотоносные и сам народ — золотой, или, по крайней мере, золоторукий! Вот вы — большевики, таким Макаром, заодно, и все жилы из страны вытяните, и, особенно, из народных масс, и сами обогатитесь до неприличия! Вам ли — фурии, бояться ржавого Сталина, если Вы даже пресловутого Ленина не испугались, а обхитрили, как пресловутого лоха! Вам ли не взять Кобу под каблук?! И он от этого никуда не денется! Желаю Вам: „ни пуха ни пера“! А насчёт рекомендованного, в таких ситуациях, чёрта, не сомневаюсь, что этого чёрта у Вас не отнять! Я же, не обессудьте, всегда был склонен к побегу, сбегал даже с Колымы, а уж с Каламе сбегу и подавно! В таверне пил я, вместо алкоголя, безалкогольные соки, а в ширинке моей была пустая пивная бутылка, так что, в сексуальном смысле, Вы не много потеряли! И пишу я Вам в трезвом уме и крепкой памяти. Кланяюсь Вам в пояс, таща Вашу тяжкую ношу! Прощайте! Яков»

Увидев, что дама не на шутку расстроилась, добросовестно исполнивший обязанности Якова, негр, сунул ей в лифчик две тысячи драхм.

— Это в два раза больше, чем дают за ночь лучшим портовым шлюхам! — добавил он.

В глубине души, Фотиевой стало приятно, что её женские прелести были так высоко оценены истинным знатоком срамных женских мест, этим неутомимым Сатиром, или даже бесподобным Приапом (Фалетом), и она, жеманно чертыхнувшись, тут же несколько успокоилась.

Когда той лукавой ночкой Яков, под страстные стоны Фотиевой, словно раздольная песня разносящиеся над морем и берегом, сходил на берег с люгера, вместе с провожавшим его Аристотелем и матросами, несущими золотой багаж, Аристотель спросил его: — Ну как, господин Яков, Вы довольны этим спектаклем и исполнителем роли тайного любовника?

— Да, Аристотель, пока всё идёт по сценарию, и артиста ты неплохого подобрал, пока, как слышно, он с ролью старается справиться добросовестно, но дублей ему предстоит выдержать много. Хорошо бы ещё изловчиться, чтобы она его, по окончании спектакля, «на бис» вызывала, и на всю жизнь его поклонницей (фанаткой) стала!

— Мой люгер, хотя и не «Ла Скала», но от наших фирменных ласк она ещё не скоро в себя придёт! Она у нас ещё и не так запоёт и попляшет! Так что Вы, дорогой мой босс и учитель, можете ехать спокойно, мой автомобиль в Вашем распоряжении! Если угодно, могу предоставить и водителя, или доставить Вас туда на судне, — учтиво предложил Аристотель.

— Нет, паломничество мне нужно совершить одному! Но помолюсь и за всю нашу мафию и за её бессмертие! — обнадёживающе ответил Яков.

Ценный груз положили в багажник новенького «Рено», и дружески похлопав по плечу Аристотеля, Яков сел в машину, захлопнул за собой дверцу и стартовал к святой горе Афон. Проделав немалый путь пилигрима на машине, пароме, пешком, он прибыл в Афонский монастырь Святого Пантелеймона.

— Святой отец, это золото было награблено РКП (б) в русских православных церквах и монастырях, и представляло собой часть большевистского общака. Но, поскольку, церковь в СССР отделена от государства, то, по справедливости, и церковная утварь должна быть отделена от государства победившего большевизма и воинствующего атеизма! К тому же, я считаю, что грабить душеспасительные церкви и монастыри — западло, ведь верно говорил Христос о том, что бесполезно человеку приобрести себе все богатства мира, а душу свою потерять, — стать гнилой падлой! Поэтому возвращаю это золото законному хозяину — Русскому Православию! Моё же золото — это мои руки и голова, так что всё своё богатство ношу с собой, но иногда рискую им ради собратьев! — произнёс Яков, передавая благообразному старцу — настоятелю русской монастырской общины схиархимандриту Иустину (Соломатину), церковные ценности.

— У тебя ещё и сердце золотое и благородная душа, сын мой! Хозяин наш — Бог Всемогущий, по справедливости оценит широту и благородство души твоей, когда придёт твой час, и ты отдашь Богу душу по воле Его! Да благословит тебя Господь Бог в делах твоих, сын мой! Спаси и сохрани тебя Господи! — расчувствовался настоятель, принимая церковные ценности.

— Вот за это огромное спасибо, Святой отец! Помощь Божия мне никогда не помешает, а спасение души — не блажь, а величайшее благо и счастье! — порадовался Яков.

Для закрепления успеха и выполнения обещания, данного Аристотелю, Яков побывал ещё и в Афонском Ватопедском монастыре. Поклонился в пояс и помолился поясу Богородицы, за своих мафиозных учеников-собратьев, чтобы смогли они всех своих врагов «заткнуть за пояс», не «распоясывались» и пребывали в разумной мере и твёрдой вере, не губя чужих душ понапрасну и сохраняя свои, с помощью Божией.

С чувством выполненного долга, спустился он со святой горы на паром и переправился на грешную землю. — Словно гора с плеч свалилась, и камень с души в воду канул!!! — воскликнул Яков, садясь в машину. «А то ведь таскаясь с грудами золота, я чувствовал себя будто заживо погребённым под скифским курганом, или в гробнице фараона Тутанхамона! Зато оказавшись на своём месте, православное золото принесёт людям гораздо больше пользы, чем золото скифских погребений, фараона Тутанхамона, или „Троянское“ золото Шлимана, не говоря уже о золотых монетах нашего времени и золотых слитках в банковских хранилищах. Для спасения человеческих душ, от церковных ценностей гораздо больше пользы, чем от иного злата, от которого чаще лишь зло! А прикосновение к поясу Богородицы, явилось для меня, как наложение целебной повязки на душевные раны и исцеление их!» — проносились приятные мысли в голове

Якова, когда он гнал машину, с весёлым азартом, по живописной дороге, под каштанами, платанами, среди кипарисов и маслин. Душа его радостно купалась в потоках солнечного света и упивалась воздушным океаном благоуханных лесных ароматов. Вдали искрилась синева моря, гармонируя с зеленью лесов и разноцветьем цветов. В отличие от городских светофоров, ни зелёный, ни жёлтый, ни красный цвета здесь не настораживали и не давили на психику водителя, а, наоборот, убаюкивали, лишали тревоги и осторожности, скрашивая и маскируя неприглядные каверзны жизни. «Каждый человек, зрением, чувствами и разумом воспринимает и понимает мир в силу своих способностей. Господь Бог способен видеть, что всё бытие и небытие — это одно-единственное, вечное и самодостаточное Свойство!!! И эту истину Он открывает тем, кого наделяет способностью мысленно прозревать это Свойство! Это те, кому многое знание не в скорбь и печаль, а в счастье и радость! Дай Бог, чтобы это было в счастье и радость тебе! Предвижу, что так оно и будет!» — вспомнил Яков напутственные слова мудрого монаха-библиотекаря из библиотеки монастыря Святого Пантелеймона. Не беспокоился Яков даже об угрозе, исходящей от инопланетян! Ибо когда он рассказал этому мудрому русскому монаху о своей встрече с пилотами треугольника, и о том, как он с ними поступил, то получил пояснение, что это были слуги Сатаны, и падение в болото было для них более безобидным, чем, скажем, падение треуголки с головы Наполеона Бонапарта! Но Господь оберёг Якова от их опасного влияния, ибо Всеведущий знал, что он находится на верном духовном пути к Нему! Поведал монах и о том, что будет недоступна душа Якова для погибельных сетей, если будет следовать праведным путём спасения, представляющего собой исполнение заповедей Божьих, но предупредил, что для тел людских пути Господни неисповедимы. Якова это безмерно радовало, ибо ныне, как истинный христианин, он спасение души ставил непомерно выше опасности от возможных каверз по отношению к плоти.

Недалеко от небольшого городка, у развилки дорог, Яков увидел трёх цветущего вида дам, голосующих тремя руками. На душе его было легко, и не составляло большого труда их подвезти в любую сторону, коли самому так повезло! Яков тормознул «Рено», и дамочки, ласково журча «эллинским» наречием, попросили его закинуть в багажник машины нелёгкий багаж. Яков, отнюдь не машинально, а по доброте душевной, вылез из машины и… лицом к лицу предстал перед вездесущей Фотиевой, выросшей, будто из-под земли!

— Не ожидал?!! Хотел, чтобы меня твоя матросня в матрас «разматросила»?!! Да я их сама всех «затрахала» и «наебала»!! И размениваться на Сталинскую набойку на своём каблуке, я не намерена, когда я могу тебя, на поводке, в Мессии вывести и весь мир «под каблук взять» — на долгие и счастливые годы!! А мои организаторские способности, сейчас, ещё пуще явятся тебе во всей красе, которой не смогли помешать ни мамки, ни сутенёры, ни твоя «крышующая» их мафия! Вот она — женская солидарность эксплуатируемых, вот их революционный феминистский порыв!! Бей его, девочки!!! — завизжала Лида.

Яков увидел себя в окружении чёртовой дюжины придорожных проституток. Ни одна рука и нога не поднялась у него бить женщин! А вот несколько ударов прекрасных женских ножек, по его чутким гениталиям, заодно с градом ударов, словно созданных для поцелуев, прекрасных рук, по верхней части его тела — явили собой даже более того, что требовало христианское смирение: «… кто ударит тебя в правую щёку твою, обрати к нему и другую». Милость к Якову снизошла в виде общего наркоза, от платка смоченного хлороформом, который ткнула ему в лицо предусмотрительная Лида, подумав: «Ничего, голубчик! До нашей свадьбы всё заживёт! А мы с тобой, на первых порах, и без золотишка обойдёмся! С лихвой хватит зашитых в мой лифчик бриллиантов „чистейшей воды“ и немалых каратов, в купе с разнообразными деньгами, которые я собрала с матросни и сердобольных греческих шлюх! Мой роскошный бюст — моя гордость, а мой лифчик — моя священная тайна и самый надёжный банк! А, в сравнение с моей головой и её планами, Госплан СССР — задница! Так что, спи спокойно — всё будет хорошо!»