Не(о)библия

Лесса Каури, 2019

Сборник миниатюр, представляющий собой философскую сказку на тему сотворения мира. Попытка посмотреть на известную историю с точки зрения «а если бы было по-другому». Содержит нецензурную брань!

Песнь первая: Простые кислотные истины

Босые ноги темноволосого мужчины утопали в лазоревой траве. Задрав голову, он смотрел в ярко-лимонные небеса и не без оснований чесал затылок, глубоко запуская пальцы в густую кучерявую поросль. С неба, гагакнув, на камень цвета глубокого индиго упала белая птица, вовсе не похожая на альбатроса.

— Я в шоке! — сказала она. — Ну ты, Отец, даёшь! Ты в какой градации спектра творил?

— Сам не знаю… — сокрушился названный и перевёл взгляд вниз.

Под косогором у розового ручья на салатовом песке сидел голышок лет двух и упорно мял толстыми пальчиками податливую маслянистую глину. Глина послушно принимала разнообразные формы, которые расползались, разлетались и расплывались кто куда.

— Сын! — схватился за голову Отец. — И ты ещё!..

— Папа!

Обрадованный вниманием малыш тянул к нему перемазанную ручонку, в которой переливалась белым и золотым точная копия Птицы.

— Глупости какие! — заворчала та и отвернулась, переставляя большие перепончатые лапы — обиделась.

Не оборачиваясь, защёлкала клювом:

— Слушай, а ты уже всё? Кончил творить?

— Кончил, — мрачно отвечал мужчина, — не при детях будет сказано!

— И где они?

— Кто?

— Люди… эмм… обитатели?

— Да вон… — Отец обречённо кивнул под сень оранжевой рощи, — …она.

— Каноны нарушаем, — заворчала Птица. — С самца надо всегда начинать, с самца!

И замолчала с разинутым клювом, уставившись на дальний берег ручья.

Там, опершись спиной о древесный ствол и широко раскинув загорелые ноги, полулежала женщина. Точнее, девушка, чью ещё не сильно оформившуюся фигуру скрывали волны тугих чёрных локонов. Она вплетала в них яркие ягоды и листья… И маленькие груди были упруги, совершенной формы ногти на руках и ногах розовели жемчугом, и дразнилась алым язычком щель в обрамлении воротничка коротких волос между неправдоподобной длины ногами.

Птица в изумлении повернулась к мужчине.

— Ты о чём думал вообще, когда творил… это… эту?

Тот сделал вид, что не услышал.

— Ка-ка-я! — протянула Птица, разглядывая девушку одним глазом, а мужчину другим. — Как её зовут? Блудница Вавилонская?

— Сам ты блудница! — подняла голову красотка. — А меня зовут Лилит. Запомни это имя, гусь недоделанный!

И это было только начало…

Лилит оказалась совершенно неуправляемой. Слова «почтение», «смирение» и «терпение» в её лексикон не входили, зато входили другие, из которых оба — Отец и Птица — едва ли понимали половину. Она ломала деревья, пинала зверьков, поджигала траву на полянах и обижала Сына. Изогнутой рыбьей костью Лилит проколола себе пупок, уши и нос, и обвешалась погремушками, сделанными из щепочек и камешков. Угольным стерженьком научилась так подводить глаза, что взгляд казался безумным. Красила ногти на руках и ногах глиной чёрного цвета, а губы — соком ягод с кустов, росших по берегам ручья. И в довершение всего острым обломком кварца она отсекла свои роскошные волосы под самый корень, а оставшиеся выкрасила все тем же пламенеющим соком и вздыбила иглами дикобраза.

— Боже мой! — ужасался Отец, наблюдая всё новые и новые трансформации. — Что она делает?

— Ищет себя, полагаю, — ворчала в ответ Птица. — Обыкновенный юношеский максимализм.

— А она может искать себя, скажем, в рисовании, ткачестве или вышивании?

Лилит, сидящая на дальнем берегу и любующаяся своим отражением, подняла руку и продемонстрировала опешившему Отцу средний палец.

— Это что такое? — возмутился он.

— Это ты ещё не придумал! — поспешила успокоить Птица. — Ты собираешься творить ей самца?

— А что? — заинтересовался Отец. Уж больно Птичий тон был подозрителен.

— Тогда создавай сразу секс, наркотики и рок-н-ролл! — забулькала Птица и мстительно ткнула клювом по кумполу пролетающую мимо бело-золотую колибри.

Птичка, пискнув, упала на колени малышу. Толстые ручки с радостью подхватили её, размяли до состояния глины и вылепили страшненькое существо с кожистыми крыльями и зубастым клювом.

— Птеродактиль, — покосилась огненным глазом Птица. — Этот пущай живёт!

С мерзким скрипом тварь снялась с рук Сына и тяжело полетела над водной гладью, но была сбита камнем, пущенным хрупкой женской рукой.

Ребёнок заплакал.

— Ну, это уже ни в какие ворота! — возмутился Отец. — Не будет ей самца! Я лучше ей мозги сменю. Авось поможет!

— Не поможет! — безнадёжно покачала головой Птица. — Такие не мозгами думают, а всем остальным вместе взятым. Тут тюнингом не обойдёшься! Нужна принципиально новая модель.

— Эй, вы, перцы! — Лилит подошла к ним. — Скучно здесь. Я это… ухожу.

— Куда? — опешили оба.

— Туда! — девушка махнула рукой в сторону лимонного неба.

— Там небытие, вселенский холод, — схватился за голову Отец, — ты погибнешь!

— Не твоё дело, папаша! — девушка упрямо тряхнула короткими волосами. — Бывайте!

И вознеслась в канареечные глубины, чтобы исчезнуть в них навсегда.

— Вот она — истинная свобода! — проследив за ней взглядом, констатировала Птица. — Свобода поиметь то небытие, которого добиваешься. Отец, признайся, что с Лилит ты облажался!

— Признаюсь! — искренне сказал мужчина и повёл ладонью, стирая ручей, берега, деревья и кислотную яркость неба.

Теперь вокруг была темнота, истыканная булавочными головками звёзд. На Млечном Пути стоял колченогий столик с шахматной доской и опрокинутыми фигурами, рядом на табуретке кипел старый чайник над двумя пиалами с отбитыми краешками.

— Стар я уже для таких потрясений! — сказал Отец.

И с явным удовольствием опустился в одно из плетёных кресел. Налил себе и Птице чаю, придвинув доску, принялся расставлять фигуры.

— Белые начинают и выигрывают! — невнятно добавила Птица, удерживая клювом фигурку Ферзя.

— Точно, — вздохнул мужчина. — С брюнетками больше не экспериментируем… Сын, далеко не уходи!

Малыш, смеясь, полз по Млечному Пути и тасовал звёзды.