Афера для своих

Геннадий Сорокин, 2021

Начало эпохи Новой России. В областном сибирском центре устанавливаются рыночные правила жизни – растет инфляция, закрываются предприятия, появляются крупные коммерческие фирмы. Одну из них, обманув родных, прибрал к рукам молодой бизнесмен Сергей Козодоев. Его мать, понимая, что сын повел игру на выживание, решает расправиться с ним. Она разрабатывает хитроумную комбинацию, а в качестве сообщника привлекает человека, который на первый взгляд меньше других подходит для такого коварного плана… Ностальгия по временам, уже успевшим стать историей. Автор, бывший сотрудник милиции, настолько реально описывает атмосферу советской эпохи: одежду, музыку, отдых, нравы, – что веришь ему сразу и безоговорочно.

2

В связи с приездом московской делегации суббота была объявлена в городском УВД рабочим днем, но работать в свой законный выходной день никто из сотрудников милиции не собирался. Сразу же после развода оперативники и следователи собрались в кабинете Воронова — обсудить ночные приключения Оленева.

— Повезло тебе, Валера, — высказал общее мнение Владимир Бериев. — Роман Георгиевич пока пребывает в благодушном настроении. В январе его утвердят в должности, и он начнет гайки закручивать, за каждый патрон отчет требовать.

— Мужики, пива ни у кого нет? — жалобно простонал Оленев. — Колосники горят, спасу нет. Вчера ночью все нормально было, а сегодня с утра сушняк душит.

— Ты, хасбулатовский стрелок, о спиртном даже не думай! — сказал Ефремов. — Начнутся разборки, дернут на ковер, а от тебя перегаром за версту нести будет. Чтобы в норму прийти, попей крепкого горячего чая. Крепкий сладкий чай — лучшее средство от алкогольного отравления.

— Я выпил-то вчера совсем ничего, так, за компанию пару рюмок пропустил, а сегодня трясет всего и ломает, как алкоголика. Это все стресс, а его чаем не снимешь! — объяснил свое состояние Оленев. — Глоток пива сделаю, хуже не будет.

— По этой дороге Хасбулатов на завод «Строймаш» поедет? — перебил страждущего товарища оперуполномоченный Киселев. — Между институтом и швейным училищем проспект как на ладони.

Мужики заинтересовались, подошли к окну.

— Если из гранатомета шарахнуть, как раз в его машину попадешь, — со знанием дела сказал Бериев.

— Ты что, с катушек съехал? — набросился на него Никифоров. — Как ты из гранатомета в закрытом помещении стрелять будешь? Куда у тебя струя от ракеты пойдет? В стену за твоей спиной?

— Что ты мне прописные истины талдычишь? — набычился Бериев. — Я в армии из гранатомета стрелял и знаю, какая у него струя и в какую сторону она пойдет. Перед тем как стрелять, надо окно и дверь открыть, тогда никаких помех не будет.

— Из РПГ в лимузин не попадешь, — оценив расстояние до проспекта, сказал Ефремов. — Перед проездом кортежа Хасбулатова проспект перекроют. Его автомобиль будет мчаться на скорости километров сто, не меньше. Ты даже прицелиться не успеешь.

— Наводчика надо на улицу послать, — предложил кто-то из оперов, — он отмашку даст, и можно будет на опережение стрелять.

У окна начался спор: можно ли попасть из гранатомета в автомобиль, если он появится между домами всего на пару секунд? Большинство спорщиков склонялось к мнению, что по движущейся мишени прицельно не выстрелить.

«Знал бы Хасбулатов, какие вопросы в городской милиции обсуждают, — подумал Лаптев. — Вот бы он подивился! А еще забавнее было бы, если бы сейчас с гранатометом в руках вошел Самойлов и сказал, что надо шарахнуть по автомобилю Хасбулатова. Все бы сразу же нашли сто причин, лишь бы стрелять не заставили. Бериев первым бы сказал, что РПГ в первый раз в глаза видит и не представляет, с какой стороны в него гранату вставляют».

Дверь в кабинет распахнулась, и вошел замполит управления, но без гранатомета, с ежедневником под мышкой.

— Вот вы где все собрались! — весело сказал он. — И ты, герой дня, тоже здесь? Как головка-то, не побаливает? Руки с перепоя не трясутся?

— Ничего у меня не болит, — пробурчал в ответ Оленев.

— Александр Евгеньевич, — Ефремов встал, прикрыв собой Оленева, — ответьте мне на один животрепещущий вопрос: в честь чего сегодня рабочий день объявили?

— Ты разве не знаешь? — «удивился» замполит. — К нам с рабочим визитом Хасбулатов приехал.

— Вот и я про то! К нам приехал председатель парламента, а мы сидим на работе, словно он не государственный деятель, а глава бандитской шайки. Чего мы от его визита ждем? Погромов, что ли? Я понимаю, когда на праздник усиление объявляют. В праздник люди пьют, воруют, режут друг друга, но приезд Хасбулатова не праздник. Рюмку за его здоровье никто не поднимет, так чего мы ждем?

— Не занимайся демагогией! — одернул Ефремова замполит. — Не мне и не тебе решать, когда и по какому поводу объявлять усиление.

— Во сколько Хасбулатов в театре оперетты выступление закончит? — спросил Лаптев.

Замполит обрадовался перемене разговора и пояснил:

— В час дня Руслан Имранович закончит встречу с активом области и поедет на завод «Строймаш». Там он встретится с коллективом предприятия, пообедает в ресторане «Сибирь» и вылетит в Томск. Часов в пять он должен быть в аэропорту.

— У нас же нет прямого рейса до Томска? — не подумав, спросил стажер Тягур. — На чем он полетит?

— Володя, ты, ей-богу, как дитя малое! — засмеялись мужики. — У Хасбулатова собственный самолет «Ту-154», а ты его захотел на регулярном рейсе отправить?

— До особого распоряжения всем быть на месте, — напомнил замполит и вышел.

— Наш Руслан Имранович как царь путешествует, — посмотрев вслед замполиту, сказал Бериев. — У Николая II собственный поезд был, у Хасбулатова — самолет.

— О, про царя! — встрепенулся Воронов. — Расскажу вам почтенный случай, который в один миг изменил мое отношение к Николаю II.

Мужики замолкли, расселись кто куда. Воронов был отменный рассказчик, и истории с ним приключались — заслушаешься. Одна байка об отмене собственной свадьбы чего стоила!

— В прошлом году, — начал Воронов, — в мае, пришла разнарядка — отправить одного следователя на курсы повышения квалификации в Свердловский юридический институт. Коллеги как узнали об учебе, так тут же каждый нашел сто причин, лишь бы не ехать. У всех, как по команде, жены заболели, дети захворали, престарелым родителям некому помочь картошку высаживать. Я тоже решил отмазаться и говорю: «Меня на учебу отправлять смысла нет. Я только в прошлом году диплом получил и еще ничего забыть не успел». Самойлов выслушал всех и отправил на учебу меня. Говорит: «У тебя детей нет, картошку сажать не надо, так что ты — наш единственный кандидат». Делать нечего — я взял под козырек, сложил вещи в сумку и поехал на Урал. В институте я пару раз сходил на занятия, понял, что ничему они меня не научат, и стал целыми днями слоняться по городу. Если кто не был в Свердловске, то в двух словах опишу его: огромный красивый город, основной вид транспорта — трамваи. Итак, погожим весенним деньком занес меня черт на улицу Свердлова. Иду, смотрю — на обочине площадка выровнена, огромный деревянный крест стоит, хоругви висят, стенды с книгами и иконами выставлены, а напротив них, на пятиэтажном доме, по всему фронтону растяжка «Слава ленинской политике международных отношений!». Я в задумчивости вытащил сигарету из пачки и зашел на эту площадку. На ней — никого, только около креста сидят пять здоровенных бородатых мужиков в косоворотках и сапогах. На одном из них форма не то железнодорожника, не то казака, но с двуглавым орлом вместо кокарды. На специальной подставке стоит двухкассетный магнитофон, из которого доносится заунывная музыка. Я подошел к стенду, читаю: «На этом месте был Ипатьевский дом». Дальше я ничего прочитать не успел. Ко мне сзади подошел мужик в форме и говорит: «Не курите на месте гибели императора!» Я показал ему незажженную сигарету: «Я не курю!» Мужик этот оскалился и как забасит: «Не кощунствуйте на святом месте!» Краем глаза я вижу, что остальные бородачи смотрят в нашу сторону и кулаки потирают — приготовились меня уму-разуму учить. Я не стал спорить и ушел. Напомню вам — был май 1991 года. Советская власть еще не рухнула, а монархисты уже воспряли и хотели мне ни за что ни про что все косточки переломать. А я-то им, бородачам, ничего плохого не сделал и память императора не оскорблял. Теперь суть! Не успел я перейти на другую сторону дороги, как мое отношение к монархии кардинально изменилось. Если до встречи с монархистами я относился к Николаю II нейтрально, то тут я стал презирать его и всех его последователей в косоворотках. Прошло больше года, но я своего мнения не изменил и не изменю никогда и ни за что! Скажу больше: если завтра портрет Николая II установят в фойе и заставят при входе кланяться ему в пояс…

Закончить Воронов не успел. Дверь кабинета распахнулась, и вновь вошел замполит.

— О, коллеги, вы еще не разошлись! — сказал он. — Тем лучше — не надо будет по кабинетам ходить, каждому объявлять. Коллеги, к концу следующей недели надо будет сдать по десять рублей на издание книги «История Дома Романовых».

— Ворон, — завопили мужики, — накаркал, сволочь! Кто тебя заставлял про царя рассказывать? Про женщин, что ли, тем мало?

— Ничего не понимаю, — озадачился замполит. — При чем тут Воронов? Что случилось-то?

— Александр Евгеньевич, — как школьник на уроке, поднял руку Бериев. — Воронов говорит, что после Нового года в фойе УВД портрет Дзержинского снимут и на его место установят ростовой портрет Николая II. И еще он говорит, что при входе в здание надо будет портрету императора честь отдавать, как высшему военачальнику.

— Я такой новости не слышал, но если портрет царя установят, то не удивлюсь, — сказал замполит. — Нынче императорская атрибутика в большом уважении, того и гляди кокарды со звездочками на двуглавых орлов поменяют.

Из-за стола поднялся Ефремов, вышел на середину кабинета.

— Александр Евгеньевич, позвольте мне задать один вопрос.

Замполит почувствовал ловушку, но отказаться отвечать на вопрос он не мог — должность не позволяла.

— Сколько я себя помню, — продолжил Ефремов, — в школе, в вузе мне ежедневно внушали, что Николай II — это кровавый тиран. По его приказу 9 января 1905 года расстреляли мирную демонстрацию рабочих. У нас в городе есть улица «1905 года» и есть улица «9 января». Что же получается? После запрета КПСС Николай II перестал быть Николаем Кровавым, но улица «9 января» осталась. Это же двоемыслие какое-то. Невозможно одновременно одного и того же человека считать благодетелем общества и безжалостным убийцей ни в чем не повинных людей.

— Ну что же, отвечу по порядку, — замполит одним пальцем поправил очки, переложил ежедневник под другую руку. — Победители всегда переписывают историю. В августе 1991 года к власти пришли капиталисты, для которых Николай II — прогрессивный государственный деятель, коварно убитый уральскими чекистами. Вполне естественно, что капиталисты будут возвеличивать своих кумиров и всячески поносить политических оппонентов, их идеологию и символы. Теперь о названиях улиц. Нет никакого смысла менять таблички на домах. Пройдет двадцать лет, и все забудут, какие события происходили 9 января 1905 года.

— Я не забуду, — заверил Ефремов. — Через двадцать лет я еще в старческий маразм не впаду.

— Согласен. Ты не забудешь, я буду помнить, а наши дети и внуки уже будут смутно представлять, что означает эта дата. Не верите? Сейчас докажу. В первые годы советской власти День Парижской коммуны был государственным праздником, выходным днем. Когда отмечался День Парижской коммуны, кто-нибудь знает?

— Я знаю, — поднял руку Тягур. — У меня 18 марта день рождения.

— То-то! — подвел итог замполит. — Пришла новая власть, нечего возмущаться, что за наш счет книжки о царях будут издавать.

Примерно через час все разошлись. В кабинете остались только Воронов и Ефремов.

— Ворон, — сказал Ефремов, — мне надо с тобой поговорить по одному щекотливому делу. Приходи завтра в гости. Бутылочку разопьем, о жизни потолкуем.

— Лады! Часам к двенадцати приду.