Грани человечности. Современный уральский роман

Геннадий Мурзин

…И вот Геннадий Мурзин, известный уральский писатель и журналист с 1963 года, выносит на суд читателей 33-ю книгу — современный роман «Грани человечности». В центре повествования уральский парнишка из Екатеринбурга, которого изрядно поковеркала судьба. За кем же верх? Трудно сказать.. Автор оставляет за читателем (по прочтении книги) право ответить на вопрос, ибо пищи для раздумий в новом романе великое множество. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 5. Нахлынул поглотив с головой великий океан чувств

Свидание должно определить судьбу

Принято считать, что понедельник — день тяжелый. Для кого как, но только не для Игоря Мартьянова. Он встретил это раннее утро начала августа 1995 года, по меньшей мере, в приподнятом настроении. До ухода из дома беспрестанно мурлыкал себе под нос задорные советские мотивчики. На пути в туалетную комнату столкнулся с Анной Николаевной. Крепко обнял и поцеловал в обе щеки.

— Привет, мам!

— Привет, Игорёк, привет! — Не могла не обратить внимание на светящееся беспредельным счастьем лицо сына, мать заулыбалась и погладила по щеке. — Приводи себя в порядок — и на кухню..

Сын потянул носом. Из кухни шел приятный запах.

— Что-то вкусненькое, да?

— Надеюсь, сынок: блинчики с мясом и медом.

— Отлично!

Игорь скрылся в туалетной комнате, и оттуда тотчас же послышалось прежнее мурлыканье.

Анна Николаевна, облегченно вздохнув, подумала: «Любимец счастлив… Значит, и я счастлива. Дай Бог, чтобы всё сложилось… Вот-вот и будет двадцать восемь. Куда дальше-то тянуть? Можно так-то и бездетным остаться».

Мать прошла на кухню, там же вскоре появился и сын. Поприветствовав отца, принялся, запивая горячущим кофеем, уплетать блинчики.

Сын чувствовал на себе вопрошающие взгляды то того, то другого родителя; сын даже мог с большой вероятностью предположить, о чем они хотели бы поспрашивать его… Сын, притворившись непонимающим, молчал. Родители, обмениваясь между собой взглядами, тоже молчали.

Через час Игорь собрался уходить. На нем была сверхмодная американская футболка и не менее модные американские джинсы, а с плеча свисала небольшая плоская из натуральной кожи сумочка, а на ногах сверкающие белизной кроссовки. Мать вышла в прихожую, чтобы по привычке проводить.

— Когда, Игорёк, ждать?

— Не маленький, мам. На голову тебя выше.

— Так-то оно так, а всё же… — Мать разглаживала на футболке небольшую складку.

— Иду на встречу… Если буду задерживаться, брякну из какого-нибудь телефона-автомата.

Анна Николаевна недовольно проворчала:

— Если сыщешь, и если он окажется еще не раскуроченным.

Игорь, будучи от природы, отчаянным оптимистом, непринужденно помахав рукой, подарив на прощанье улыбку, ответил:

— Все будет в порядке.

Надежда юношу питает

Ушел Игорь, оставив родителей в тревоге. Отец проявлял мужское, подобно древним олимпийцам, спокойствие, но, на самом деле, на душе лежала тяжесть. Собственно, это привычное состояние. Потому что не зависит от числа лет чада, особенно, когда оно единственное.

Без четверти двенадцать парень стоял неподалёку от ресторана «Ереван», встречая взглядом то подъезжающие машины к центральному входу, то отъезжающие. Машин было негусто и потому наблюдение не составляло труда. Он был уверен, что Светлана приедет на трамвае пятого маршрута, останавливающегося неподалеку, в полукилометре от назначенного места встречи — напротив отеля «Свердловск». Да, был уверен, но и вариант прибытия на машине полностью не отвергал. И был прав.

Минут через десять, скрипнув тормозами, остановилась «Lada» темно-вишневого цвета, из нее выпорхнула та, которую Игорь, обуреваемый тревогой, ждал, как ему показалось, целую вечность. Чего тревожился? Того, что присуще всем легкомысленным девушкам, которые столь же легко на что-либо соглашаются, насколько просто, не задумываясь и не предупреждая, отказываются от данного обещания. Что с девушки возьмешь, если у нее семь пятниц на неделе?

Девушка, махнув водителю рукой, отошла чуть в сторону, а машина, заскрипев и свирепо зарычав, тотчас же развернулась и умчалась в обратном направлении.

Игорь определено узнал, что за рулем была особа женского рода, несмотря на то, что находился метрах в пятнадцати. Ревнивая искорка в нем погасла.

Девушка стояла и, как ему показалось, поджидая его, нежно улыбалась.

— Света, привет!

Девушка, притворно насупившись и тряхнув головой, в результате чего вверх взметнулись длинные темно-каштановых волос, вьющихся на концах собранных в две косы, и тяжело опустились ниже пояса.

У парня промелькнуло в голове восхищение: «Какая прелесть!»

Девушка же спросила:

— И это всё?!

— Пока — да.

Девушка заливисто рассмеялась.

— Довольно суховато, даже холодновато, — сказала она и добавила. — Я рассчитывала на нечто более нежное.

Игорь растерянно заморгал, не понимая, на чем он лопухнулся? Простительно, если бы в семнадцать лет, а в двадцать семь — никак нет.

— То есть?.. Не понимаю… А как следовало бы?

Девушка, потешаясь над растерянностью взрослого и самостоятельного, явно смущенного парня, вновь заливисто рассмеялась, тем самым еще больше смутив Игоря.

— Светик-Семицветик. Помнишь, старый мультик нашего детства? Мама только так и называла… Мне очень нравилось, очень-очень…

— Ну… извини… Светик-Семицветик…

— Охотно извиняю… Да, а что ты так тщательно прячешь за спиной?

— Да так… Ничего особенного… Вот… Это тебе!

— Ах! Как мило… — приняв, она восхищенно разглядывала букет из крупных пунцовых роз. — Какой джентльменский подарок… С ума можно сойти.

— Правда нравится?

— Нет слов, Игорь!

— Не знал, какие у тебя любимые цветы. Стоял у прилавка и гадал, что выбрать, голландские тюльпаны или болгарские розы? Беспокоился, насколько свежи? Продавщица уверяла, что розы доставлены вчерашним вечером, самолетом. Могла и обмануть.

— Спасибо, Игорь. Розы свежие, — она понюха один из бутонов. — Чудесно пахнет. Не ожидала!

— Почему?

— Очень просто… Знакомы — всего ничего… Да и особи мужского рода нынче так скупы, что… В мороз и льдинки не выпросишь… К тому же глупы, как пробки. Впрочем, — она взглядом указала на входную ресторанную дверь, — пошли, что ли? Там обо всем поговорим. В ногах, как известно, правды нет.

Сервис незатейлив, но вполне устроил парочку

В полупустом ресторане их встретила средних лет и славянского типа женщина в строгом и элегантном костюме, поприветствовав гостей, провела их в зал, где тихо звучала приятная музыка, веяло прохладой (очевидно, работали кондиционеры и очень кстати, ибо на улице уже было под двадцать пять, а к вечеру обещали и все тридцать).

Игорь, окидывая зал, сказал:

— Нам бы отдельный, то есть, двухместный, столик.

— На ваш выбор. Не хотите ли вот, — женщина указала на стол, стоящий у огромного окна, весь залитый солнцем.

— Пожалуй, будет бить в глаза, — покачав головой, заметил Игорь и посмотрел на девушку. — Как думаешь?

Женщина хотела сказать, что она может задернуть тяжелую штору и тогда…

Ее опередила Светлана.

— Нет-нет! — девушка жестом указала на такой же столик, одиноко стоящий слева, в глубине зала, куда не достигали жаркие лучи, где с обеих сторон четырехместные столы пока пустовали. — Там — комфортнее.

— Без проблем, — сказала женщина и прошла к указанному столу, профессионально окинув взглядом, жестом пригласила гостей. — Присаживайтесь. — Прошла к соседнему столу, взяла меню и, вернувшись, положила перед вновь прибывшими. — Пока ознакомьтесь. Ваш официант через пару минут будет готов вас обслужить. Если возникнут вопросы…

Светлана, все еще державшая в руках роскошный букет, сказала:

— Не найдется ли что-нибудь… типа вазы с водой…

Женщина, кивнув, ушла и вернулась. Поставив на середину стола, приятной формы глубокую хрустальную вазу, пояснила. — В воду бросила таблетку аспирина… Говорят, что хорошо помогает.

— Спасибо, — улыбнувшись, сказала девушка и, используя все меры предосторожности, разместила в вазе цветы. Посмотрев на них, осталась чрезвычайно довольна.

Они, когда появился официант, высокий, горбоносый и жгучий брюнет, они (точнее, Светлана, а Игорь лишь поддакивал) уже сделали выбор, заказав легкий национальный салат, жареное филе по-армянски из молодого барашка с маринованными помидорами, ломтики лимона к чаю и двести граммов пятизвездочного армянского коньяку, к нему в придачу, шоколад.

Официант остался доволен. Клиенты, с которыми ему страшно повезло, сделали хороший заказ, учитывая день и глухое время, когда особого наплыва посетителей не бывает. Официант к тому же может рассчитывать на хорошие чаевые: друг красавицы, в ее присутствии, не станет скупиться. Официант, будучи истинным кавказцем, не мог мысленно не восхититься: «Сногсшибательна, чертовка! Мне б, да, такую… Но дорогая… При нынешних моих доходах, нет, не потяну».

Так решил сын солнечной Армении, однако и сыну седого Урала пока что не ясно, по плечу ли ему, Игорю, не предпринимателю и не отпрыску родителей-олигархов окажется сия ноша, а самому обыкновенному инженеру, делающему и на этом скромном поприще лишь весьма робкие шаги? А что будет, если окажется, что не по Сеньке шапка?

Очарование — еще не есть любовь

Эти мысли не приходят в голову парня. Он очарован девушкой — что-что, а уж это-то очевидно, на лице — густо и жирно — написано, а также в глазах, которые светятся в эту минуту то темно-голубыми, то светло-серыми искорками.

Нет-нет, Игорь Мартьянов вовсе не девственник, но и не ухарь-молодец, сходу (подобно бесшабашному геою-любовнику Казанове), покоряющий девичьи сердца; родителям неведомы победы на сём фронте, поэтому им невдомек, что были за ним грешки. Да-да, увлекался иной раз, загорался, но быстро остывал и отношения порывал. Иные объекты былых возгораний (ему это известно) давно выскочили замуж, имеют не по одному ребенку и, судя по всему, чрезвычайно счастливы. Иногда при случайной встрече с прошлым, дает волю мужскому тщеславию, думая про себя: «Но тогда… Всё же первопроходцем все-таки был я!»

Игорь взял в одну руку графинчик с коньяком, а в другую крохотную хрустальную рюмочку, стоявшую напротив девушки, но в этот момент она встрепенулась, подобно горлице чем-то внезапно напуганной.

— Мне, Игорь, чуть-чуть, несколько капель… пожалуйста. Мне нельзя… Впереди — ночная смена.. Хозяйка почувствует и… Сам понимаешь… Потерять место легко, а найти — проблема… Тотчас же появится с десяток претенденток.

Игорь в недоумении вскинул брови.

— Вот так новость.

— Новость? Никакая не новость… Я предупреждала…

— Значит, выпало из головы это чрезвычайно важное для меня обстоятельство.

Светлана мягко ему улыбнулась, и тень огорчения, подобно снежинке под лучом апрельского солнца, на его лице растаяла.

Парень наполнил рюмку девушки на треть, а свою вынужденно лишь наполовину.

— Выпьем за столь долго ожидаемую встречу!

Он выпил полностью и закусил ломтиком лимона. Светлана лишь пригубила. Сглаживая впечатление от такой сдержанности, она снизошла до поощрительного комплимента.

— А коньяк, Игорь, хорош… Не подделка. Одно удовольствие.

Парень лишь заметил:

— Вместе выбирали, что пить и чем закусывать.

Это был тонко поданный упрек, но Светлана, похоже, этого не поняла и потому, активно занявшись салатом, проигнорировала.

Игорь, несмотря на свою взрослость, вел себя скованно. На языке вертелись вопросы, столь необходимые для сближения и он хотел бы получить на них ответы, однако некая внезапно возникшая робость, которая явно ему была прежде несвойственна, сковывала.

Светлана, ожидая, очевидно, от парня, как от представителя сильного пола, большей инициативности, первые десяток минут демонстрировала немногословность, больше похожую на холодность.

Как бы то ни было, они оба чувствовали себя из-за того неловко. Сидели и обменивались короткими пустяковыми репликами по поводу, например, погоды.

Взрослость — не всегда показатель зрелости

Парень, хмыкнув, усмехнулся.

— Так-то, Светик, мы до утра не управимся с графинчиком, — посмотрев на свою пустую рюмку, с глубоким сожалением добавил. — А я-то как, а? Мне ведь…

Девушка поощрительно улыбнулась.

— Какие проблемы, Игорь? Наливай себе… Разве ты не мужчина?!

— Нельзя… В одиночку пьют лишь алкаши.

— Не заморачивайся.

— Хотя бы капелюшечку… символическую, а?

— Хорошо! Уговорил! — она подняла свою рюмку и протянула парню. — Но только ту самую капелюшечку и не больше того!

Игорь, обрадовавшись, пополнил девичью рюмку до половины, а потом и себе, также до половины.

Светлана подняла рюмку и посмотрела на свет.

— Красота!

— Не только на цвет, а и на вкус.

— Эх! Раз пошла такая пьянка!.. За что пьем на этот раз?

А отчего бы и не погусарить?

Парень встал. Закинув левую руку по-гусарски, за спину, в правую руку взял свою рюмочку.

— За дам! Точнее, за прекрасную девушку, сидящую сейчас передо мной, за тебя, Светик-Семицветик!

Девушка шутливо сказала:

— Как мило, князь! Благодарю! — она пригубила, точнее, лишь смочила губы, и хотела было вернуть рюмку на стол, однако Игорь, заметив, запротестовал.

— Э! Так не пойдет! Та, в честь которой произнесен тост, обязана осушить рюмку до дна — таково правило.

Девушка притворно вздохнула и подняла вверх свои серо-голубые глаза.

— Ну, Игорь, будь по-твоему… Была не была… Спаиваешь невинную девицу, — выпила и рассмеялась. — На том свете, когда придет черед, оба предстанем перед судом.

Парень тоже рассмеялся в ответ.

— Нестрашно… Вдвоем легко быть храбрым!

— И даже море по колено?

— Какое там!

И океан им покорится,

И Млечный путь уж нипочём.

И, взявшись за руки, умчатся,

Где воздух счастьем напоён⁴.

На девушку капелюшки выпитого коньяка благотворно подействовали: на несколько припухлых щеках появились признаки румянца, а глаза стали озорно и многообещающе поблескивать, скованность исчезла; она стала такой, какой была тогда, в переполненном троллейбусе — открытая и чуть-чуть, по мнению Игоря, дерзкая, точнее говоря, такой, каковой и только могла зацепить.

Светлана, удивленно, вскинув брови вверх, воскликнула:

— О!.. Да ты романтик!.. Чьи стихи?

Игорь смутился.

— Доморощенные.

— Значит, поэт?!

— Из меня поэт, как из сучка смычок… Даже и в кондовые стихоплёты, говоря по правде, не годен.

Светлана не согласилась

— Самоуничижение брось! — довольно-таки жестко заявила она, а затем уже мягче уточнила. — Четверостишие вполне… Поверь мне: как-никак, а в скором времени дипломированный словесник тебе говорит. На другое свидание захвати другие стишки. Почитаю… Если увижу корявости, покритикую.

— Не записываю… Как приходят, с такой же и легкостью исчезают… Я же инженер…

Светлана, нахмурившись, прервала, решительно возразив:

— Кто тебе сказал, что инженер, шахтер, летчик-космонавт или врач не могут писать стихи? Ерунда!

— Извини… Строчки случайно появились и вот я, не подумав, ляпнул.

— Игорь, нам ли знать, где случайность, а где закономерность? Так что, — она усмехнулась, — не извиняю. Кто я такая, чтобы на корню выпалывать таланты, даже в том случае, если всего лишь задатки?

Игорю была крайне неприятна эта тема. Был убежден, что поэтом ему не быть, а вот, как ни пафосно прозвучит, гражданином быть обязан, так же, как долг его призывает хорошо служить инженерному делу, его подлинному призванию, тому, чему его учили в УПИ⁵. Об этом лишь подумал, а вслух, чтобы свести разговор на другое, спросил:

— Света, а, вообще, ты любишь русскую поэзию?

— Как и всякая девчонка.

— А кого из поэтов предпочитаешь?

— Список будет очень и очень длинным.

— И все-таки?

— Из поэтов?.. Великий Ломоносов, ставший родоначальником нашей поэзии, создавший к тому же научную школу нашей словесности.

— Это — по долгу службы, а для души? Когда грустно, чей томик берешь в руки?

— Двух поэтесс, от которых без ума, — Марины Цветаевой и Анны Ахматовой. — И последовал встречный вопрос. — А ты, Игорь, кому отдаешь предпочтение?

— Как говорится, солнцу русской поэзии, как, впрочем, и прозы.

— Ожидаемо.

— Да, я не оригинал, но с этим ничего не поделаешь, когда сталкиваешься не с сиюминутным, а подлинным гением. Разве я не прав, а?

— С этим, — она чему-то усмехнулась, — не поспоришь. Хотя не мешает и уточнить…

— По поводу?

— Сам лицеист Александр гордился, что на творчество его благословил сам екатерининский вельможа и поэт Гаврила Державин, первым почувствовавший, что на российском горизонте начинает светить то самое «солнце русской поэзии».

— Прозорлив старик, — восхищенно заметил Игорь и добавил. — Повезло Пушкину…

— Не в этом дело! Везет лишь тому, как принято выражаться в двадцать первом веке, кто везёт.

— Да… Удивляюсь, — произнес Игорь и покачал головой. После паузы, успешно покончив с бараниной и причмокнув, сказал. — Месяц тому, как перечитал повесть «Капитанская дочка». И с каким наслаждением перечитал! А сказки? Гениальные! И актуальные на все времена. Чего стоит вот это…

Ку-ка-ре-ку!

Царствуй лёжа на боку!

Светлана усмехнулась.

— Два века прошло, а лежебоки всё еще не перевелись; сидят на троне и, не отвечая ни за что, благополучно царствуют. А, ну их… А твоя настольная книга?

— Если из поэзии, на прикроватной тумбочке сейчас лежит томик Ильи Сельвинского… Перед сном люблю заглянуть… Несмотря на его «модернизм» и прочее в этом духе.

— Вот! Удалось удивить! Никак не могла представить: современный парень, технарь до мозга костей — и с томиком Сельвинского в руках! Разве не круто, а?!

— Не знаю, Света. Я такой: когда люблю, то люблю беззаветно и на всю жизнь. Это относится к поэзии и к ее авторам. Может, прозвучит диковато, но признаюсь во грехе: меня бесят двуличные люди, чем бы они не занимались. Первый, кто приходит на ум, — поэт Некрасов. Не терплю!

— Чем же он-то перед тобой провинился? — с откровенной ироничностью поинтересовалась девушка.

— Натянул маску защитника обездоленных русских крестьян и…

— И что с того?

— Да то! Сразу приходит на ум поэма «Кому на Руси жить хорошо?» Гневно обличает всех — от толстопузых купчин и кровососов-помещиков, до жадных священнослужителей.

— Но это правда.

— Да, но кривобокая! Сам-то «обличитель» каков, а? Проигравшись в пух и прах в заграничном казино, крепостник Некрасов возвращается в свое имение и, чтобы на что-то жить, безжалостно сдирает с крепостных последнюю шкуру. И эта его не последняя мерзость. Я б ему руки никогда не подал, зная, что тот самый непримиримый обличитель открыто делит постель госпожи Панаевой со своим лучшим другом, её законным мужем Панаевым. Фу, гадость какая!

Девушка, лениво и небрежно ковыряясь вилкой в остатках салата, хотя баранина перед ней оставалась еле тронутой, недовольно, возможно, даже с еле уловимым презрением, произнесла, как бы рассуждая вслух:

— Не суди да не судим будешь…

Игорь с непривычной для себя горячностью, восприняв реплику по своему адресу, воскликнул:

— Но, Света, это же факт!

— Возможно… Однако… Человек, по природе своей, слаб… И не столь совершенен, как бы кому-то не хотелось.

— Верно! Но они не скоты, а, все же, человеки; не стая изголодавшихся псов, жаждущих овладеть единственной сучкой. К тому же, — парень фыркнул, — нисколько не покушаюсь на любовь втроем — это их личный выбор; в отношениях вправе выстраивать любые геометрические фигуры — от треугольников и до восьмиугольников. Повторяю: не покушаюсь и не посягаю ни на чьи права, ни чью любовь в любой для них приемлемой форме; я лишь против двоедушия, циничного лицемерия, ханжеского морализаторства; против тех, кто, в силу своего таланта (подлинного, а иногда и мнимого), натянув тогу «инженеров человеческих душ», клянут пороки общества, в которых сами погрязли не меньше. Еще и еще говорю: не грешите на зеркало, если рожа ваша крива; ведите себя, прежде всего, подобающим образом, а потом и поучайте других; не на словах, а собственным нравственным примером.

— А сам ты, — девушка криво усмехнулась, — образец для подражания?

— Нет, Света! Но разве я на эту роль претендую? Разве я непогрешим? Но, осознавая это, никого не осуждаю, потому что права у меня нет на поучительство других, однако я вправе не верить в искренность писателя или поэта, зараженного нравоучительством. И, значит, моими кумирами быть не могут. Ты, думаешь, в такой малости и не прав?

Девушка заразительно рассмеялась в ответ.

— Ты, Игорь, как выражается современная молодежь, стопудово прав.

Парень, сомневаясь в ее искренности, внимательно посмотрел ей в глаза, в которых озорно засверкали искорки. Объяснить причину их появления не смог. Как и двояко можно было понять и заразительный смех подруги. И он решил отделаться тоже шуткой.

— На вкус и цвет товарища нет; кому-то может нравиться поп, другому — попадья, а третьему — премиленькая попова дочка.

Девушке шутка оказалась не по вкусу, а потому и не улыбнулась.

— С налётом пошловатости.

— Прости… Кажется, сморозил… Съюморил… Глупо.

Признание понравилось.

— Зря каешься, друг мой! — весело сказала она. — Придется на грешника наложить епитимью.

— Я готов!.. Подобно советскому пионеру.

Для любви, по мнению девушки, еще не настало время

Часы в ресторане показывали четверть второго, когда они вышли на улицу. И только на крыльце Игоря озарило, что он — чистокровный балбес, отъявленный тупица, неисправимый идиот и всё такое прочее. Виданное ли дело, — спрашивал сам себя, — на первом же свидании учинять гневный и нудный окололитературный монолог? Да, набравшись терпения, выслушала горячечные тирады. Да, подружка, затеяв больную для него тему «таланты и поклонники», спровоцировала, но это ничуть его не оправдывает. Нет, не оправдывает!

Игорь, взяв ладони девушки в свои руки, заглядывая в глаза, которые в этот час на ярком солнце засверкали голубизной, сказал:

— Прости, Светик-Семицветик…

— это еще за что?

— В ресторане… Не место, чтобы… В общем, нагородил… Не о том… О любви следовало…

Девушка прервала.

— Так-таки о любви? — озорно переспросила и в очередной раз рассмеялась

— Не меньше!

Светлана, посерьёзнев на глазах, сказала:

— Не торопи события. А на счет нашего разговора… Придет день и час, когда и эту тему, возможно, затронем. Что касается твоих откровений, услышанных мною за рюмкой коньяка, то скажу честно: удивил.

— Галиматьёй?!

— Другим: тем, что много читаешь; обдумываешь прочитанное и приходишь к интересным выводам…

— Интересным? — изрядно удивившись сам, переспросил парен. — Даже для лингвиста?

— Я, не лингвист, а всего лишь кандидат в оные, — чтобы сменить тему, спросила. — Куда ведет наш путь и далек ли он и насколько долог?

Игорь ответил:

— В строгом соответствии плану.

Прогулка настроила на странные мысли

Они вышли к Северному автовокзалу, пересекли улицу Челюскинцев в районе Дворца культуры железнодорожников, миновали, оставив слева, жилую, называемую сталинской, многоэтажку, возведенную сразу после войны, ту самую, где без малого двадцать лет обитает семейство Мартьяновых.

Кинув быстрый взгляд на свой дом, подумал: «А что, если приглашу, а? Нагрянем… Запросто… Огорошу родителей: знакомьтесь, скажу с порога, моя девушка! А что? Почему и не преподнести сюрприз? Отец, вне всякого сомнения, воспримет спокойно, но мать… Пожалуй, экспромт не оценит. Может даже огорченно расплакаться. А Света?.. Как она поведет себя в этой ситуации?.. Неизвестно».

Молнией все это пронеслось в его голове. Осторожность победила безрассудство.

Они молча прошли мимо родового гнёздышка. Остановились лишь возле кинотеатра «Урал», у красочного рекламного щита, из которого они узнали, что с нынешнего понедельника начался месячник советского фильма, сегодня, в частности, через полчаса начнется очередной сеанс.

— Посмотрим, а? — предложил Игорь.

— Что именно?

— Месячник…

— А какой фильм, конкретно?

— «Любовь Яровая»… Фильм снят в канун и в честь, если только я не ошибаюсь, пятидесятилетия Октябрьской революции…

Светлана, хмыкнув, поправила, опираясь на собственные представления о тех давних событиях:

— Не революция, а переворот, послуживший причиной кровавой гражданской войны.

— Да, но… Фильм неплохой… И, главное, великолепно сыграли артисты… Тот же Юрий Соломин, воспылавший страстью…

— К Чуриковой?! — Светлана рассмеялась. — Не приведи Господи, если приснится сия соблазнительница блестящего гвардейского офицера… Продолжала бы и дальше изображать Бабу Ягу… Точь-в-точь… И грима не надо. Сколько бы сэкономили?..

Светлана, отвернувшись от щита, пошла прочь. Игорь понял, что его идея отвергнута.

Игорь решительно не понимал Светлану. Он шел рядом с подругой, которая способна столь определенно отвергать то, что противоречит ее представлениям, и думал: «Да, Чурикова — не красавица! Но роль большевистской комиссарши сыграла, по мнению многих кинокритиков, великолепно. А интересно, — внезапно родилась крамольная мысль, — я мог бы, будучи очарованным некрасивой особой внешне, однако богатой духовно, нарушить воинский долг, предать товарищей по оружию? — Игорь покосился на девушку, пробуя сравнить с Чуриковой. — Нет! Никогда! Невозможно!.. Лишь потому, что некрасива? А талант? Он разве не в силах очаровать мощнее, чем красота?».

Игорь не мог даже представить себе, что Светлана в эти минуты обуреваема схожими мыслями. Сравнивая статного и высокого (по ее прикидкам, не меньше ста восьмидесяти сантиметров, и она ему лишь по плечо), с мужественным лицом, не рохля и явно (в классическом понимании) не маменькин сынок, если одеть в форму гвардейского офицера, выглядеть будет, подобно Юрию Соломину, с тем же блеском? Покосившись на партнера, горделиво констатировала: «Мог бы дать и фору».

Девушка вдруг подняла на парня серо-голубые глаза и мысленно представила, что она замужняя, что они прогуливаются, что в их семейном расписании обычный вечерний моцион, что встречное бабье отродье пялит на них глазищи и, провожая, завистливо вздыхает: повезло, дескать, девчонке, вон, мол, какого парня отхватила.

Чтобы не в мыслях, а наяву почувствовать, какое они произведут впечатление на прохожих, Светлана нежным голосом обидчиво произнесла:

— Идем… Как чужие… Ты как, если возьму тебя под руку, а?

— Буду счастлив! — неоправданно громко воскликнул Игорь и, стушевавшись, покраснел. — Хотел сам проявить инициативу, однако… Меня, этакого рохлю, опередила. Позволь мне подхватить под ручку? Какой-никакой, а человек в штанах, то есть, мужчина.

Светлана, отрицательно качнув головой, сказала, как отрезала:

— Только я! Молчи: я так хочу!

Взяв под руку, крепко прижавшись к Игорю, испытывая, очевидно, великое наслаждение от близости, вздернула голову, так вздернула, что тяжелые косы темно-каштановых волос взлетели вверх и опустились, но не на спину, а на грудь, удобно примостившись, между остро вздымавшихся двух (в его представлении) упругих холмиков.

Светлана от счастья сияла. Потому что убедилась в правоте своих недавних мыслей. Все, кто встречался им, оборачивались, а из компании один молодой мужчина (Светлана явственно слышала) восхищенно произнес:

— Молодожены!

А Игорь? Как он себя чувствовал? Не ошибусь, если высокопарно скажу: не иначе, как наверху блаженства! Слышал ли он только что прозвучавшее восклицание прохожего? Слышал! И реакция была соответствующей. Потому что, два года спустя, признается:

— Был на седьмом небе! Готов был кинуться перед Светланой на колени и тотчас же потащить в ЗАГС. И не отпускать от себя до смерти. Но… Был понедельник, именуемый россиянами тяжелым днем, остановил до лучших времен исполнение жгучего желания. Прежде всего, из-за того, что был для приема брачующихся выходной. Значит? Глупить не стал: не юнец, чтобы при первой вспышке желания, кидаться, очертя голову, в нечто призрачное. Здравомыслие остудило и, наверное, это было правильно. Как говорят на Руси исстари: утро вечера мудренее. Конечно, остается вопрос: действительно ли в те минуты пребывал на седьмом небе от счастья? Не иллюзия ли, овладевшая столь внезапно, то была? Нет и еще раз нет!

Диалог незаметно вылился в монолог

Они шли дальше. Шли и молчали, каждый думал о чем-то своем.

Слева остался ТЮЗ, напротив которого высилась некая символическая конструкция, ничего не говорящая инженеру Мартьянову, хотя видит не впервые.

Красавица, гордясь собою, приняла на себя роль ведущей, а парню оставалось довольствоваться малым, то есть, ролью второго плана — ведомым, а посему не удивился, когда они повернули направо, обогнули киноконцертный комплекс «Космос» с его всё еще весьма популярным рестораном и вышли на берег городского пруда, недавно одетого в гранит. Постояли пару минут, наблюдая за полураздетым чудаковатым мужичком, тщетно пытающегося хоть кого-нибудь поймать на закинутую удочку и побаловать уловом усатого рыже-белого друга, растянувшегося возле ног хозяина и потерявшего уже всякую надежду на успех безнадежного хозяйского занятия. Поплавок, омертвев, оставался недвижимым.

Они пошли по берегу. Вот, слева от прогулочной дорожки, примыкая к ней, — резиденция губернатора. Прошли еще сотню метров. Остановились, ибо перед ними — шумно грохочущий всеми видами транспорта Главный проспект, справа — окончание пруда и плотина, слева — памятник архитектуры, принадлежавший до известного переворота купцу первой гильдии Севастьянову.

На пешеходном переходе через широченный проспект Светлана все еще цепко держала Игоря. Загорелся им разрешающий сигнал. Они прошли. Спустились вниз по ступеням справа — это историческое место, помеченное чугунным медальоном с надписью, оповещающей о том, что именно с этого места начался город, именно с этой плотины, сквозь створы которой с грохотом и звериным рёвом рвутся водяные потоки, образуя далее реку Исеть, берега которой сейчас окованы в гранит; именно здесь появился самый первый императорский железоделательный завод.

Здесь всегда прибрано, прибавляют уюта молодые деревца, аккуратные газоны и кусты сирени, диванчики; по выходным — шумно, потому что людно. Сегодня — понедельник и по этой причине отдыхают лишь мамаши со своими грудничками да бабушки с беспокойными внуками. Изредка, правда, появляются организованные толпы туристов, сопровождаемые экскурсоводом. Откуда начинать знакомство с Екатеринбургом, если не с его истоков?

Светлана огляделась. Выбрав пустующую, одиноко стоявшую, скамью, кивнув в ту сторону, предложила:

— Присядем?

Продолжая придерживаться роли послушного ведомого, Игорь кивнул.

Они прошли и присели. Игорь одобрительно подумал: «Место выбрано удачно; никто и ничто не станет помехой. Тем и хорош понедельник, а в иные дни шум, гам, толчея».

Действительно, лишь на третьей скамейке от них, в пол-оборота, закинув ногу на ногу, глубоко погрузившись в чтение книги, сидела молодая жгучая брюнетка. Игорь, будучи всецело увлеченным Светланой, стройные, осознанно оголенные ножки той незнакомки, оценил по достоинству, как и положено полноценному мужчине. Игорю показалось, что он поймал короткий взгляд, которым обменялись девушки, при этом по лицу Светланы проскользнула самодовольная ухмылка. Поспешил отмахнуться, решив, что и, в самом деле, ему почудилось. На том и успокоился. Тому поспособствовало то обстоятельство, что, спустя минут пять и никак не больше, брюнетка захлопнула книгу, встала, поправила вздернувшуюся коротенькую юбочку, модельной походкой продефилировала мимо, даже не удостоив сидящих мимолетным взглядом.

Игорь спросил первое, что в этот момент пришло ему в голову:

— Часто бываешь на Плотинке⁶?

— Очень… Точнее, по мере возможности, а мера эта… — девушка оборвала фразу, помолчав, добавила. — Нравится… Говорят: аура здесь положительная, место веками, десятками поколений намоленое. Правду говорят. Даже в толчее чувствую себя комфортно, и ничто меня не раздражает. Даже побирушки, которых тоже немало, вызывают снисхождение. Не отказываю, хотя сама небогата: материально стеснена и ни капельки не стыжусь в том любому признаться. С протянутой рукой, правда, пока что не хожу, но…

Игорь кивнул.

— Бедность не порок.

Произнеся это, парень поймал себя на мысли о том, что ему, Игорю, на сей счет куда больше повезло: единственное и к тому же бесконечно обожаемое чадо у родителей.,

Воспоминания сколь быстро пришли, столь же стремительно исчезли, не оставив по себе следов.

Девушка, будто, прочитавшая мысли парня, как бы, противореча, хотя и не подозревая о том, продолжила то, что в душе ее наболело:

— Маме сорок с небольшим хвостиком (меня в двадцать родила), а выглядит — намного старше. И лишь потому, что надрывается на работе. И дома все на ней. Она двужильная. Кроме меня, еще двое: Вика, которой десять, и Витюшка, которому пятнадцать. Могла бы завести, хотя бы сожителя: всё легче. Крутятся неподалеку: мать отшивает. Слышала, как сказала подружке, такой же матери-одиночке: «Эти кобелюки ни на что не годны».

Светлана вздохнула и в сердцах зло сказала: «Так, конечно! Но с подобных паршивцев хотя бы шерсти клок!»

Игорь слушал и молчал. На языке вертелся вопрос насчет мужа: где он и что с ним? Почел неуместным вторгаться. Нет, вовсе не потому, что его ничто не трогало; равнодушие — не в его характере. Девушке могли его отстраненность и холодность показаться обычной душевной черствостью, присущей современной молодежи, её эгоистическим натурам. Игорь не из их числа: он просто-напросто деликатен. Может создаться у Светланы превратное мнение о нем. А будет ли лучше, если его сочувственные охи да вздохи примутся за притворство, весьма распространенное словоблудие в среде той же молодежи?

Короче говоря, парень пребывал в затруднительном положении, а девушка продолжала рассказ, непрерываемый Игорем, даже не замечая, что тот молчит и внешне не выражает никаких эмоций.

— Мамина подружка (я сама слышала) недоумевала и по части алиментов. Какого черта, спрашивала она, не обратишься в суд и не взыщешь с козла? Хорошо, гадёныш, устроился; дети, говорила она, все его — пусть содержит. Мама лишь грустно вздыхает и разводит руками. Мама у меня гордая. Она бы, не побрезговав, приняла от нашего отца помощь, но, как я понимаю, не в результате принуждения, а по велению отцовских чувств. Горжусь, что мать не выцарапывает те крохи, а отец и рад: по его мнению, нашел дурочку. Она в ближайшем магазинчике фасовщицей прирабатывает — всё деньги.

Девушка вздохнула и с грустью добавила.

— Судьба… Жаль маму… Чем могу помочь? Лишь тем, что освобождаю от одного голодного рта… Уехала в Екатеринбург. Подала документы в пединститут

— По призванию или?..

Девушка усмехнулась и с сожалением покачала головой.

— Скорее, «или»… Шансов сдать экзамены и быть зачисленной было в два раза больше, чем, например, в наш универ⁷. Как говорят авиаторы, это было вынужденное приземление. Для моей мамы важно было, чтобы ее старшая дочь стала дипломированным человеком, а кем по профессии — не имело значения. Я же руководствовалась еще и тем, что, если в учебе буду стараться, то без стипендии не останусь. Вот и стараюсь. Мама понимала и понимает, что на стипешку в таком дорогом городе не выжить, поэтому обещала кое-что подбрасывать… Я отказалась. Ведь на ее шее оставалось еще двое.

Девушка помолчала, разглядывая бабушек, невдалеке копошащихся, судя по всему, с любимыми шумно озорничавшими внуками. Чтобы воспользоваться образовавшейся паузой, Игорь сказал и, похоже, в очередной раз невпопад:

— Сочувствую…

Девушка встрепенулась, резко повернулась к нему и, не скрывая неудовольствия, спросила:

— Это кому?! Маме?

Игорь, смутившись, опустил глаза.

— В том числе, Света.

— Не нуждается! Она — героическая женщина! Она из числа тех русских баб, о которых писал ненавистный тебе Некрасов: коня на скаку остановит, в горящую избу войдет. — Светлана недовольно отвернулась и стала разглядывать образовавшийся транспортный затор на плотине. — Мама из последних сил тянет и говорит, что и их отправит в вуз за дипломами… Пунктик у нее такой… Кому-то и что-то хочет доказать.

Игорь тихо произнес:

— Достойна восхищения.

Светлана бросила на парня короткий, но теперь потеплевший взгляд.

— Затеяв эту тему, я не хотела и не хочу, чтобы жалели, — ни меня, ни маму. Не нуждаемся! Да и жалость унизительна. — Убежденно и с нотками сарказма в голосе добавила. — Выкарабкаемся… Без участия волонтеров.

— Прости… Не хотел обидеть…

— А я хочу тебе объяснить некоторые вещи, которые, возможно, тебе непонятны, развеять иллюзии, если они возникли.

Игорь кивнул.

— С радостью…

Игорю не дано было досказать. Потому что был прерван на полуфразе.

— Во-первых, как сам видишь, Игорь, я из бедной семьи и к тому же с дурной наследственностью (по линии отца, конечно).

Игорь, набравшись храбрости, возразил:

— Зато природой наделена достоинством…

Она, изображая из себя наивную простушку, спросила, хотя явно угадывала, что он имеет в виду.

— Ты о чем?

Игорь ни за что не поверит, что он первый у нее обожатель. Исходя из сего убеждения, твердо и с необыкновенным пафосом ответил:

— О твоей божественной красоте!

— Фи! Не преувеличивай! — будто, впервые слышит из мужских уст, притворно воскликнула девушка и практично добавила. — На хлеб не намажешь… Да и не вечна она. Еще несколько лет и потускнеет; спадет, выражаясь словами Есенина, как «с белых яблонь дым». — Игорь попытался уверить подругу в обратном, но та решительно возразила. — Глупости! Кажется, Бальзаку принадлежат слова: если хочешь увидеть образ подруги через двадцать лет, взгляни на её мать. Понимаешь? — Игорь, не разделяя сего мнения, отрицательно замотал головой и намеревался выдвинуть контраргумент, чтобы вступить в спор с классиком французской литературы, но ему не позволили. Девушка не склонна была к диалогу, во всяком случае, сейчас, поэтому свернула на другую тему, точнее, вернулась к прежней, которая, очевидно, тревожила намного больше, чем её нынешняя красота. — Времени свободного нет, точнее, есть, но не про мою честь. Вот, и в летние каникулы. После сдачи сессии лишь на день съездила домой и вернулась. Хозяйка в ультимативной форме потребовала: или работает всё лето, или прости-прощай; претенденток на ее место вагон и маленькая тележка. У меня же… Другого выбора не было, как принять ультиматум. Впереди — заключительный учебный год. И придется сильно попотеть, чтобы выйти на защиту диплома подготовленной. Короче, не до развлечений. Да и «жирку» надо к зиме подкопить… Ты меня понимаешь?

Парень согласно кивнул, но понимал девушку, по правде говоря, лишь отчасти. Верно, без того самого «жирка», то есть, без приработка, когда в семье нет достатка, не обойтись, но зачем объяснять так подробно? Не дитя малое, способен понять. Он понял и объяснил, когда сказал чуть раньше, что бедность не порок. Итак, зачем столь долгий разговор и ради чего? Что пытается ему растолковать? Или, может, хочет от чего-то, пока неведомого ему, предостеречь?

Парень с недоумением поднял брови, когда услышал от Светланы этот вопрос:

— Игорь, ты удивился, когда я назначила день и время для нашей встречи?

Не в его правилах было отвечать встречным вопросом, однако, не будучи возможным (в силу природной деликатности) прямо ответить, чуть-чуть прикинувшись туповатым, спросил:

— Нет, Света… А чему я должен был удивиться?

— Ну, как же… Понедельник, середина рабочего дня… Создала тебе проблемы…

— Вот о чем… Не стоит об этом думать… Попросил дать отгул… Главный инженер, учитывая тот факт, что задерживаюсь допоздна на работе и выхожу в выходные, пошел навстречу, предположив, что мне понадобился понедельник для каких-то личных нужд

— Прости. Не думай… Это не девичий каприз.

Парень кивнул.

— Понимаю, сейчас еще больше понимаю.

Светлана, улыбнувшись, слегка коснувшись ладонью его чисто выбритой щеки, что, наверное, могло означать величайшее проявление девичьей нежности, тихо произнесла:

— Какой ты… Твоей деликатности остается лишь завидовать…. Я не такая…

Игорь отчего-то, тяжко вздохнув, покачал головой.

— Это возрастное.

— Ну-ка, милый друг, отсюда поподробнее, — весело сказала она, — ты про кого?

— Только про себя… Юность, которой свойственно не церемониться и особо не заморачиваться по части деликатности, осталась где-то там, в далеком, покрытом туманом, прошлом.

— Ну-ну, Игорь, как любит выражаться, будучи простолюдинкой, моя мать, — не городи огород. А… М-м-м… Кстати, сколько тебе лет? Не рановато ли причисляешься к старичкам?

— Однако и далеко уже не юноша.

— Тем не менее, сколько?

— А ты угадай.

— Гадалка из меня ни к черту. — Светлана встала, подбоченилась, внимательно, будто впервые видит парня, окинула пристальным, несколько озороватым взглядом, хмыкнула и с притворно задумчивым выражением своего милого лица вернулась на парковый диванчик. — Так-так… Дай подумать… Что мне известно? Только то, что в дни путча ты был на третьем курсе политеха… Правильно?

Игорь, смеясь, поощрительно сказал:

— Правильной дорогой идете, сударыня!

— Тихо! Не сбивай с панталыку глупенькую девчонку, — потянулась к голове и взъерошила густые мягкие русые волосы парня. — Значит? Было тебе двадцать один год, а мне семнадцать и я только что подала документы в пединститут… Получается… Спустя прошедшие с той поры три года… Мне сейчас двадцать один, что, надеюсь, не вызывает ни у кого сомнения, то… Приблизительно двадцать четыре! Права, да?

— Не совсем, Светик.

— Но я так старалась, что от проделанных арифметических действий (согласись, для всякой девчонки это сфера высшей математики) чуть мозги не вскипели.

— Ошибку допустила не в подсчетах, а в логике. Ты не могла знать, а потому не учла того, что перед политехом я отслужил срочную, по ряду причин, уволился в запас не в декабре восемьдесят восьмого, а лишь в июне следующего. И поступил лишь в девяностом. Из этого следует, что в августе девяносто первого я перешел на второй курс, а не на третий. Прибавь три года и будет искомая цифра — двадцать семь.

— Не велика разница.

— Как сказать.

— Как не скажи, но до роли старичка еще долго лямку тянуть.

С той стороны плотины упали на них лучи заходящего солнца, окрасив их лица розовыми бликами. От воды потянуло свежестью.

Девушка встрепенулась, посмотрела на крохотные часики на руке, в серебряный браслет которых (Игорь заметил) вправлены три небольших бриллиантина.

Парень ревниво подумал: «Подарок поклонника… И кто же он?» Не спросил. Посчитал, что не вправе задавать подобные вопросы; для него преждевременно.

Светлана вскочила, воскликнув:

— Ах, Боже! Уже семь. Заболтались. На работу пора, к восьми.

Игорь засуетился.

— Сейчас… Поймаю мотор… Далеко ехать? — Светлана не ответила, притворившись, что вопрос не расслышала.

Они поднялись по мраморной лестнице, возле памятника основателям Екатеринбурга притормозил таксомотор. Игорь замешкался и Светлана, опередив, открыла дверцу, и шмыгнула в салон, тотчас же захлопнув за собой дверцу.

— Но я провожу!

Девушка отрицательно мотнула головой и послала воздушный поцелуй. Парень услышал ее единственное прощальное слово:

— Позвоню!

Парень долго стоял на месте, растерянно глядел в след удаляющейся машины и ничего не понимал.

Примечания

4

Эти стихотворные строки принадлежат автору романа.

5

В настоящее время Уральский Федеральный университет имени Б. Н. Ельцина.

6

Именно так называют в Екатеринбурге это историческое место.

7

Девушка имеет в виду популярный у молодежи в те годы Уральский государственный университет имени Горького.