Грани человечности. Современный уральский роман

Геннадий Мурзин

…И вот Геннадий Мурзин, известный уральский писатель и журналист с 1963 года, выносит на суд читателей 33-ю книгу — современный роман «Грани человечности». В центре повествования уральский парнишка из Екатеринбурга, которого изрядно поковеркала судьба. За кем же верх? Трудно сказать.. Автор оставляет за читателем (по прочтении книги) право ответить на вопрос, ибо пищи для раздумий в новом романе великое множество. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 2. Не ведал даже, что счастье так близко

Да, было, но быльём поросло

Игорёк, как называл его отец, или Игорёша, как, любовно поглаживая по голове, величала мама, совершенно незаметно проскочил целую послеармейскую пятилетку. О декабрьских днях 1988 года старался не вспоминать. Вычеркнул — и точка. Даже родители все еще ничего не знают. Беду, пережитую тогда, скрыл. Чтобы попусту не травмировать столь близких ему людей. Зачем? Да, было, но, слава Богу, и это густо быльем поросло. Парень по-прежнему уверен, что поступил правильно. Должна же быть хотя бы одна у него тайна? Определенно сам себе и ответил: «Непременно… В этой конкретно ситуации».

Изредка, правда, приходят сны. Как будто бы, он в госпитале, а рядом майор Еремеев, тот самый лечащий врач, обыкновенно ругающий его за неисполнение рекомендаций, данных при выписке… Мартьянов выпивает обычно стакан холодной воды, ложится и благополучно засыпает. И еще при приближении ненастья начинает, предостерегая его, ныть травмированные рука и нога. Он понимает и не обращает внимания — помозжит, полагает он, да и перестанет; приобретя метеозависимость, уж теперь не избавиться от неё; подшучивая над собой, иронично убеждает себя, мол, наркозависимость куда опаснее.

Вообще говоря, он спортивный парень — был и остается. Держит форму, несмотря… Об этом — умолчу. Не надо.

Лучше расскажу о другом, о том, чем характерно прошмыгнувшее пятилетие — о бурной общественной жизни, которая не могла не затронуть, как и другую молодежь, рассудительного уральского юношу.

…Всесоюзное голосование, к примеру.. Верхушка КПСС встревожена итогами не на шутку: сначала тем, что повсеместно народ страны вывел из забвения, на которое был обречен некогда чрезвычайно популярный свердловский руководитель Борис Ельцин, ставший впоследствии не менее популярным в Москве, когда возглавил Московский горком КПСС и когда мужицкими руками крепко взялся за перетряхивание тамошней номенклатуры. Партия, увидев к чему идет дело в самой крупной и самой влиятельной парторганизации, публично отхлестав ретивого руководителя, освободила от должности первого секретаря, обвинив его в «бонапартизме», а также в том, что москвичи его так и не полюбили приезжего с Урала. Это был обычный порядок вещей: кто выдвинул, тот и задвинул в самый глухой угол своего непомерно боевого пока что товарища.

Тогдашний лидер КПСС, к тому времени считавший себя великим и гениальным, недооценил выносливость Бориса Ельцина. Он вынес всё, даже то публичное глумление, топтание, которым подвергли человека, находившегося, между прочим, с гипертоническим кризом в больничной палате.

Уральцы понимали, что только они могут защитить земляка.

Возмущенные уральцы, среди которых был и Игорь Мартьянов, вышли на улицы Свердловска. Появилась инициативная группа, которая стала собирать подписи о выдвижении кандидатом в депутаты Бориса Ельцина. Избирательная комиссия, нехотя, но готова была зарегистрировать сей нежелательный для партии и уже глубоко для неё чуждый элемент.

Следуя примеру уральцев, его же, то есть Ельцина, выдвинули кандидатом в депутаты еще до десятка крупных регионов, попросивших дать согласие баллотироваться по их избирательным округам, среди которых была и Москва. Та самая Москва и те самые москвичи, которые, по утверждению Горбачева, в массе своей так и не полюбили, считают чужаком, выскочкой, «лимитчиком».

Земляк остановил свой выбор на Москве. Свердловчане огорчились, но, поняв мотивы такого выбора, согласились.

Огорчился и Игорь Мартьянов. «Рискует, — думал он в те дни. — Земляки знают его и понимают. Значит, в большинстве своем гарантированно поддержат… А москвичи, презрительно, что в той стране было известно всем, относившиеся к „лимитчикам“. Что, если не устоят перед колоссальным номенклатурным давлением и?..»

Ельцин ни на один день не забывал унизительные слова о том, что «москвичи так и не полюбили приезжего», поэтому он должен был пойти на риск (список соперников в этом округе возглавлял популярный на то время глава Моссовета; КПСС делала на него основную ставку) и проверить на деле, так ли всё на самом деле. Последовала абсолютная победа Ельцина, получившего более двух третей голосов тех самых «нелюбящих» москвичей. Именно они реабилитировали Бориса Николаевича, защитили перед страной и миром его честь и достоинство.

Затем — съезд народных депутатов СССР и среди них Борис Ельцин, на голову выше многих других (в прямом и переносном смысле) уральский богатырь, постоянно откидывающий назад непокорную прядь начавших седеть волос, ниспадающую на его высокий лоб.

А вот и августовский путч, организованный той частью партийной верхушки, которая явно была недовольна делами и помыслами, проводимыми в жизнь лидером КПСС.

Наступили три тревожных и опасных дня для будущего СССР и России, в том числе.

Понадобился авторитетный, главное, смелый и решительный человек, который бы возглавил народное движение по подавлению коммунистического путча. Им стал тот самый Борис Ельцин, к тому времени избранный председателем Верховного Совета РСФСР, легитимным главой республиканской законодательной власти. Принципиально важно то, что лидеры других национальных республик все три дня тихо сидели в своих удельных княжествах и молчаливо взирали оттуда на всё, происходящее в Москве. Молчуны ждали ответа на волновавший всех вопрос: кто кого осилит? Ситуация была не ясна. Соседи России выжидали, когда ГКЧП всей своей мощью раздавит антипутчистов. Трудно было тогда поверить, что молодая российская демократическая власть устоит, не сломается, не капитулирует. Потому что в стане путчистов были первые руководители, практически, всех силовых структур Советского Союза — армии, госбезопасности, милиции. Более того, в состав государственного комитета по чрезвычайному положению, объявленному на всей территории СССР утром 19 августа 1991 года, вошли вице-президент СССР, председатель Верховного Совета этой страны и глава тогдашнего союзного правительства.

А где же был главный лидер партии и государства? Почему молчит первый Президент СССР? Одобряет действия своих ближайших соратников или попросту давит труса? А, может, чекистами интернирован и, хуже того, уже мертв?

На первой пресс-конференции председатель госкомитета невнятно попробовал объяснить народу, что Горбачев чувствует себя неважно, не в состоянии исполнять свои прямые обязанности и находится на излечении в Крыму.

Ельцина поддержали вновь москвичи и уральцы.

Первые стихийно, по зову сердец, вопреки реальной опасности, грозившей каждому из них со стороны компетентных органов, стали стекаться в центр столицы, к резиденции Ельцина, готовые ценой своей жизни защитить лидера; вторые, тем временем, также, стихийно образовав многотысячные колонны, прежде всего, рабочие Уралмашзавода и студенты Уральского политехнического института пешком направлялись на главную площадь Свердловска, готовые, если встретят препятствия на своем пути, разметать всё и вся.

Среди студентов УПИ (выпускником его когда-то был Ельцин, а с 1987 года их безусловный кумир) заметно выделялся Игорь Мартьянов, шедший в первых рядах представителей химико-технологического факультета. Он имел авторитет среди сокурсников. Еще бы! Не какой-нибудь сосунок или маменькин сынок, впервые оторвавшийся от женского подола, а два года отслуживший в Советской армии, старший сержант запаса, отличник боевой и политической подготовки, в личном деле его хранится прекрасная характеристика подполковника Ефременко, командира воинской части.

Игорь, как оказалось, великолепный организатор, но не более того. На трибуну, как другие, расталкивая локтями всех прочих, не лез: ораторское искусство ему оказалось не по зубам. Может, не проявил по этой части должного старания? Не исключено. Ему всегда хватало того, что он в силах поднять сокурсников на доброе дело, а к славе и популярности, как оказалось, он совершенно равнодушен.

Любопытен штрих из того времени.

Вот выступает по ЦТ уралец, бывший председатель правительства СССР и без зазрения совести врет:

— Только что мне позвонили с моего родного завода, — он действительно директорствовал в первые перестроечные годы на Уралмаше, — и сообщили, что многотысячный трудовой коллектив целиком и полностью на стороне ГКЧП и решительно осуждает сепаратистские поползновения мстительного и коварного Ельцина.

Кто ему позвонил? Оставил за скобками. Нельзя исключить, что эту «новость» получил из уст местной партноменклатуры, например, секретаря заводского парткома, получившего четкую директиву из Свердловского обкома КПСС, всецело поддержавшего действия путчистов, подло предавших своего вождя.

На самом же деле картина была обратная.

В рядах возмущенных демонстрантов-уралмашевцев, шедших пешком в центр столицы Среднего Урала, действительно, не было парткомовцев, но было много решительно настроенных рядовых членов КПСС.

На самом деле, плечом к плечу в колонне не шла дирекция завода, однако именно она никак — ни словом, ни действиями — и не препятствовала стихии рабочего класса, хотя, используя административный ресурс, и могла это сделать. Перетрусила заводская элита и решила, спасая себя от гнева рабочего класса, решила отсидеться в тиши комфортных кабинетов.

Та же история и с ложной информацией, поступившей на телевидение из обкома партии, насчет студентов УПИ, которые, якобы, возмущены действиями бывшего выпускника Ельцина.

Опять-таки горячо желаемое было выдано за действительное. В те часы, когда диктор Центрального телевидения вещал об этом, во всю ширину проспекта Ленина шла многотысячная стройная колонна студентов УПИ, которая по ходу пополнялась студентами Уральского университета и пединститута, шумно двигалась в сторону главной площади.

Ни в первых, ни в последних рядах студенчества не были замечены ни ректор, ни многочисленные проректоры, но никто из них при этом опять-таки и не препятствовал.

А плакаты в руках студентов? Их тексты не оставляли никаких сомнений.

Например, Игорь Мартьянов нес плакат, гласивший:

«Ельцину — да, партийной сволочи — нет!»

И это был, пожалуй, самый политкорректный текст. Потому что другие, изготовленные наспех, отличались куда большей радикальностью.

После подавления путча и возвращения из Фороса Горбачева, несколько смущенного и растрепанного, студент Мартьянов часто задавался вопросами:

— Почему на всем пути колонны не встретилось никаких препятствий в виде, например, милицейского наряда или ОМОНа? Где были в это время прославленные советские чекисты?

Парень не нашел ответа.

Я же рискну предположить следующее.

Вариант первый: некоторые струсили перед грозной толпой и проигнорировали распоряжения начальства.

Вариант второй: вполне вероятно, что в рядах правоохранительных структур обнаружились разброд и шатания, многие милиционеры и чекисты в душе были на стороне Ельцина, уважали его мужество, стойкость, решительность.

На личном фронте парня без перемен

Да, это так, точнее, почти что так. Родители, исполненные благодушия, радовались, глядя на то, как усердно «грызет гранит наук» их Игорёк, как вошел в состав институтской сборной волейбольной команды и стал успешным игроком.

Когда Игорьку исполнилось двадцать шесть, а он все еще не обзавелся подружкой, мать стала намекать, не пора ли подумать и о женитьбе, дескать, она мечтает о внуках.

Отец тоже подумывал о продолжении рода, но не наседал. Более того, говорил, что с женитьбой успеет, что за этим дело не станет.

Игорек, слушая родителей, только посмеивался.

— Стану дипломированным инженером-технологом и женюсь на первой встречной девчонке, которая нарожает вам дюжину внуков.

Отец, не оценив сыновний юмор, нахмурился и недовольно покачал головой.

— На первой встречной? Вот этого не надо….По части дюжины загнул… Не прокормить… Был бы сыном олигарха — другое дело.

Родители прекрасно видели, что их сына вовсе не интересует материальная сторона, что к баблу, в отличие от некоторых сокурсников, равнодушен. Хорошо это или плохо? Ни то, ни другое — так считали отец с матерью.

Уж и сумерки сгустились, а Игорёшки всё нет

Анна Николаевна уже не первый час одиноко сидит на лоджии, обращенной на Покровский проспект, одна из оконных створок которой приоткрыта. Женщина внимательно с надеждой встречает каждого проходящего и, увы, огорченно вздохнув, провожает.

— Вот, чертенок, а! — ворчит, притворившись недовольной, она; ворчит, но так, чтобы отец «чертенка», находящийся внутри гостиной, не слышал. С улицы потянуло прохладой. Это бывает на Урале. Даже в середине лета, когда днем за тридцать, а к сумеркам температура падает даже до двадцати. Женщина, поёжившись, передернула плечами. — Говорила же, чтобы взял легкую курточку… Без утепленной подкладки же… Нет! Ушел в рубашонке с коротким рукавом… Ушел, а мне беспокойство… Подумал бы и о матери… Мать ведь, а не кто-нибудь, чертёнок этакий…

За спиной скрипнула дверь, ведущая на лоджию. Женщина обернулась.

— Тебе чего, Володь?

— Долго еще на сквознячке будешь прохлаждаться? Не чувствуешь, как тянет?

— Не открывай дверь — и тянуть не будет… Да, в комнате сынульки, кажется, распахнута форточка… Сходи, прикрой.

— Слушаюсь, товарищ комиссарша!.. А ты… Нечего сидеть… Пойдем… Сейчас из Кремлевского Дворца трансляция начнется…. Авторский концерт Олега Газманова.

Женщина махнула рукой и отвернулась.

— Иди уж, иди!

— Не смеши народ, Анюта!

— А что смешного, Володенька? Сижу, на людей смотрю, сумерками наслаждаюсь.

— Жена, не морочь голову: Игорька караулишь, ведь так?

— А хоть бы… И дальше что?.. Мать не должна беспокоиться о кровинушке?

— Анюта, дурью не майся. Погляди, каков вымахал: выше меня — богатырь! Все еще за ребенка считаешь?

— Да, представь себе! Он был, есть и всегда будет моим ребенком. Всё понимаю, но тревожусь… Лихие нынче времена… Мало ли чего?..

— Ладно… Понял… Тебя трудно убедить…

— В чем угодно, Володенька, но только не в этом.

— Понял. Ухожу… — Владимир Игоревич прислушался. — Кажется, зрители кумира своего встречают

Муж скрылся, а жена осталась наедине со своими мыслями.

— Один Игорёша у меня и другого не будет. Никогда не будет… Если бы не внематочная… Двоих еще, как минимум, родила бы, в том числе девчушку — ласковую и красивую. Нет, не сложилось. Остается? Любить тройною любовью сынульку. И беречь. Боюсь за него… Откуда боязнь? Не знаю… Боюсь — и только. Хорошо, если бы кто-то смог объяснить мою повышенную тревожность и вернуть в душу покой… Психологи, говорят, входят в моду. Еще чего!.. Шарлатан на шарлатане и шарлатаном понужает… Наплетет с три короба, а потом сиди и ломай башку над психологическим ребусом. А еще и карман выпотрошит. Нет!.. Уж как-нибудь сами разберемся! Ой! — Анна Николаевна радостно вскрикнула и вскочила на ноги, глядя в сгустившуюся темень ночи. — Игорёшенька мой?! Ну, да!… Он!.

Женщина пролетела через гостиную в прихожую. Владимир Игоревич только и успел, что посмотреть ей вслед и покачать головой. Правда, буркнул:

— Не иначе, рехнулась Анютка… Честно, не в себе.

А та самая его Анютка открыла входную дверь и стала ждать. Вот услышала, как скрипнула тяжелая дверь подъезда, как глухо застучали туфли, поднимающегося на третий этаж мужчины. Мать не обманется! Мать эти шаги узнает из тысячи — походка ее любимого сына.

А вот и он — ее Игорёшка. Он смотрит на стоящую в дверном проеме свою мать и не знает, что ему делать, — то ли смеяться, то ли огорчаться.

Анна Николаевна щекой прижалась к груди сына, откуда донеслись эти размеренные, а потому успокаивающие звуки: тук-тук, тук-тук, тук-тук.

— Мам, ты чего? — скидывая туфли и влезая в приготовленные домашние шлепанцы, спросил сын.

Та, ласково поглаживая и расправляя чуть-чуть смятую рубашку, после облегченного вздоха, сказала:

— Нет… ничего, сынок… Все в порядке… Очень-очень даже в порядке!

В прихожей появился отец.

— Чудит мать твоя, Игорь, чудит. В ожидании тебя больше двух часов провела на лоджии… Ждала…

— Ну, мам! Времена спутала, да? Вспомни, сколько твоему сыну уже стукнуло, а?.. Дружки узнают — умрут от ржанья.

Отец сказал:

— А я о чем? С версту коломенскую вымахал, а она…

Продолжая водить материнской ладонью по груди, смущенно опустила глаза.

— Боюсь…

— Чего, мам? — продолжал недоумевать сын.

— Всего, Игорёша, всего… Прости мать за это, а?

Отец рассмеялся.

— Как, сын, простим мать?.. Кстати, что-то ни в одном глазу.

— Есть малость, пап.

— Значит, дипломы и поплавки обмыли наилучшим образом?

— Некоторые даже очень.

— А… Ну, это… В девчоночку красивую не влюбился ли? — сын отрицательно качнул головой. — Неужели ни одной даже до дому не проводил?

— Это было, но и только… — Решил кое-что всё же утаить. — Пап, оставим подробности, ладно?.. Утомился чуть-чуть, в постель сильно тянет.

Сын скрылся в своей комнате, а отец, не досмотрев до конца концерт Газманова, выключил телевизор. В квартира наступила благостная тишина.

В окружении людских страстей

Второй год пошел, как Игорь Мартьянов в качестве полноправного инженера-технолога впервые переступил порог заводской проходной. Переступил и с головой окунулся в жизнь прославленного трудового коллектива — Уральского завода химического машиностроения, в народе попросту называемого (вместе с жилым массивом) «Химмаш».

Все верно: именно окунулся. Однако, учитывая характер молодого специалиста и особенности той эпохи, бурлящей вокруг, необходимо в нескольких словах кое-что уточнить.

Еще два года назад завод был преобразован в открытое акционерное общество (ОАО), где основной пакет акций стал принадлежать трудовому коллективу. Все бы ничего, но к моменту прихода на предприятие молодого специалиста на заводе началось брожение. Что послужило поводом? Игорь не знал и, по правде-то говоря, не хотел знать, искренне, полагая, что это не его ума дело.

…Утро. Мартьянов, полный инженерных задумок, появился на территории завода. Что происходит? Смотрит и не понимает. Его и других какие-то парни, в трениках и черных шерстяных шапочках, надвинутых на глаза, с битами в руках, не пускают в заводоуправление. Пробующих преодолеть препятствие угрожающе щетинятся и посылают далеко и надолго.

Из открытых окон второго этажа высовываются не менее колоритные люди, кроющие всех матом.

Кто-то слева комментирует:

— Управляет заводом с этой ночи другой собственник.

— Как это? — изумляется второй ему в ответ. — Трудовой коллектив тогда уже разве и не хозяин?

— Получается… Говорят, что эти имеют на руках постановление суда.

Приехал какой-то майор милиции. Парни и его послали туда же. Потоптавшись минут пять на одном месте, сел в машину и представитель государства уехал.

Во второй половине дня появилось подразделение ОМОна. Эти ребята (слух прошел, будто бы вмешался бывший генеральный директор Черновский, а ныне градоначальник, потребовавший немедленно очистить завод от захватчиков), особо не церемонясь, повыкидывали отвязных мужичков, особо ретивые оказались в наручниках и перекочевали в автозак.

Появился и тот, кто, прохозяйничав несколько часов, уже с некоторыми церемониями также был задержан. Он страшно матерился и угрожал:

— Беззаконие! Буду жаловаться губернатору! Я — депутат!.. Нет права меня задерживать.

Служащие ушли внутрь и заняли рабочие места. На дворе остались лишь зеваки. Они над декларациями задержанного лишь посмеивались. Они сразу в нем признали медийное лицо, не сходящее с экранов телевизоров, — знаменитый и популярный в определенных кругах Екатеринбурга Паша Федоров. Это была не первая попытка рейдерского захвата чужой собственности. Но и не последняя. Ходили слухи и насчет того, кто его науськивает: якобы, сам губернатор. К слову сказать, губернатор и мэр Екатеринбурга тогда жили как кошка с собакой; у каждого из них была своя ручная партия, свои СМИ, свои политологи и, само собой, верные исполнители их воли, их желаний, их устремлений.

Среди заводчан у несостоявшегося рейдерского захвата были как сторонники, то есть пособники, так и противники, то есть, ярые защитники прежней, коллективной собственности. Первые действовали не явно, исподтишка, стало быть, подло, вторые — открыто и честно.

Так что весёленько текла заводская жизнь. Время было такое, нескучное.

Отец смотрит на карьеру по-своему

Игорь к бузе и к разборкам отнесся равнодушно, не примкнув ни к одной из борющихся за право обладания жирным куском собственности, помня русское присловье: баре дерутся, а у холопов чубы трещат. Он не считал себя холопом, точнее, к холопству относился брезгливо, а потому соблюдал нейтралитет. Всегда помнил, для чего пришел в коллектив — чтобы стать классным инженером, чтобы (теперь уже не в теории, а на прямом производстве) глубоко разбираться в технологических тонкостях создания современного оборудования для химической отрасли. Он от природы не был тщеславен, карьерный рост его не волновал. И считал, что лучше всю жизнь проработать на инженерной должности, и каждый день получать от занятий удовольствие, чем пресмыкаться и лизать в пылу угодничества пятки начальству.

Как-то так и сказал отцу:

— Лизунов — хоть пруд ими пруди, а думающих инженеров все меньше и меньше; если так дальше дело пойдет, то полностью вымрут, как вымерли динозавры.

Отец, взглянув на сына, лишь одобрительно хмыкнул. Ни слова не проронил, но подумал:

«Верно мыслит… Выйдет из парня толк… Только крайности ни к чему…»

Крайностью отец посчитал полный отказ сына от карьеры. Не надо, суетясь и толкаясь локтями, рваться наверх, полагал он, но и отказываться, если появляется шанс, не стоит, потому что глупо. Он, Владимир Игоревич, как поступил, когда ему, выпускнику Свердловского сельхозинститута, молодому агроному предложили стать председателем колхоза в селе Мартьяново, а потом и главным агрономом облсельхозуправления? Подумав, согласился. Согласился с одной, правда, оговоркой в обоих случаях: попробует, но не совсем уверен, что с руководством у него что-то путное получится… И что? Больше четверти века, а он по-прежнему в главных агрономах ходит. Слух был, что десяток лет назад его, Владимира Игоревича, прочили в начальники управления, но, будто бы, в последний момент выяснилось, что он не состоит в КПСС. Как так?! Вызвали в соответствующий кабинет, где, не объясняя причины, сказали, что он должен в ускоренном порядке стать партийным. Спросил: зачем, тем более, спешно? Ответили коротко: так надо.

Владимир Игоревич тогда недовольно подумал: «Кому это надо, тот пусть и вступает. А ему, в такие лета, когда под пятьдесят, без надобности».

А вот академик Вонсовский¹, всемирно известный ученый-физик на восьмом десятке лет стал-таки коммунистом.

Владимир Игоревич академика не понял, но не осудил, пробурчав лишь под нос:

— Ему виднее.

В своем же случае Владимир Игоревич, не ломая головы, вежливо, но решительно отказался.

Уходил с полной уверенностью в том, что с руководящей должности попрут, ибо в обкоме КПСС недоумевали, как мог беспартийный очутиться в главных специалистах области, то есть стать обкомовской номенклатурой? Обошлось. Оставили парторганы в покое.

Ситуация, которая приходит на ум, и сейчас вызывает у Владимира Игоревича ухмылку. Он обычно с некоторым даже удовольствием произносит:

— Кто-то, наверняка, получил по шапке за безответственное отношение к подбору руководящих кадров, причем, в обход партии, что считалось тогда чуть ли не преступлением, крепко получил!

У сына его, Игоря, на работе, похоже, все в порядке. И это несмотря на его нейтралитет, невмешательство в дрязги, а, возможно, даже благодаря этому. Парень уже понял, что людей, имеющих твердую позицию, в трудовом коллективе ценят. Флюгеры обычно малопочтенны.

Первый успех молодого специалиста

Остаток недели для молодого специалиста прошел без происшествий, мирно. А в понедельник между генеральным директором и главным инженером с глазу на глаз, между прочим, состоялся такой разговор.

Главный инженер:

— Я долго приглядывался к парню…

Генеральный директор прервал:

— Ты о ком?

— О Мартьянове… О молодом инженере…

— А что с ним?

— Будет толк из специалиста. Пытливый и настырный… Таких нынче выпускников УПИ мало… Главным образом, верхогляды.

— Ты к чему клонишь?

— Собственно, ни к чему… Просто: хочу, чтобы руководство обратило внимание на перспективного парнишку.

— Ты обычно скуп на похвалу, а тут…

— Особый случай.

— Не спешишь?

— Нет… Тут весь техотдел долго бился над проблемой с изделием 1194, запускаемым в производство.

— Помню. Знаю… Не хочешь ли убедить, что тот самый Мартьянов?..

— Удивительно, но факт! Видел, что часами торчит в цехе, возле испытательного стенда; стоит и что-то чертит, делает быстрые наброски. Идею какую-то явно имеет, вынашивает. Подождал несколько дней и пригласил к себе… То да сё… А потом и говорю, взяв, как говорится, быка за рога: выкладывай, мол, свою идею, не скрытничай. Сроки поджимают. Парень вкратце изложил. Я не поверил. Парень сбегал в кабинет, принес бумаги. Показал. В самом деле, всё гениальное — просто!.. Как говорится, диалектика.

— Хм… М-да… Мозговитый…

— От природы.

— Этого Мартьянова надо поддержать…

— Скажу, что дирекция знает и им довольна.

— Не прямо, не на словах, а делом поощрить… Чтобы он догадался, что мозги на заводе ценятся… И для других инженеров показатель… Хватает среди них трутней… Как считаешь?

— К сожалению… Престиж инженера падает…

— Ты насчет трутней, что ли?

— Именно!

— Об этих и говорить нечего: избавляться и всё тут. Я о форме поощрения молодца.

— А… Может, в приказе благодарность объявить?

— А ты не очень-то щедр… Вот что: с кадровиками подготовь проект приказа… М-м-м… О повышении должностного оклада… на треть… Мне — на стол. Я подпишу… Если ты загрифуешь… Твой же кадр.

Главный инженер поспешно уточнил:

— Не мой, а наш!

— Прежде всего, твой. Во вторую очередь, мой.

В среду Игоря Мартьянова пригласили в отдел кадров, где под роспись ознакомили с приказом, которым его, во-первых, повысили в должности и теперь он старший инженер-технолог, во-вторых, оклад поднят на треть.

Сюрприз Игоря чуть-чуть смутил, но, что говорить, был приятен. За что? Хотя в приказе формулировка звучала обтекаемо (за смелое решение трудных производственных проблем, за творческий подход к исполнению своих обязанностей), догадался, и оттого приятно стало вдвойне.

При этом особо не обольщался. С десятого класса врезалась гениальная фраза русского классика:

«Минуй нас пуще всех печалей.

И барский гнев, и барская любовь».

Вернувшись за рабочий стол, молча, не считая нужным делиться с кем-либо новостью, продолжил работу. Но ему не дали. Узнав от кого-то, коллеги подступили с поздравлениями и по русскому обычаю стали намекать, а не вспрыснуть ли сей счастливый случай?

Игорь со смехом сказал:

— Без проблем!

Кто-то уточнил:

— А когда?

Обмыли в обстановке дружелюбия и искренности. Так показалось Игорю.

Своим присутствием почтило пирушку и начальство — начальник техотдела, тот самый, который, даже не выслушав парня, отверг идею. Он сидел и часто, кривясь, хмыкал.

Игорь этого даже не заметил. Он — счастлив и ему казалось, что вместе с ним должно быть счастливо окружение, прежде всего, его шеф. А как иначе?!

Игорь появился дома в четверть одиннадцатого вечера и навеселе. На пороге, как всегда, встретила мать, тревожно окинув взглядом любимца, строго спросила:

— Что за торжество?

Из гостиной послышался отцовский голос.

— Оставь, Анюта, допрос с пристрастием. Уже давно не дитё.

— Отец, мам, прав… Прислушайся к его, как всегда, мудрому совету. А в знак компенсации причиненного тебе морального вреда — вот, — сын достал из бордового сафьяна коробочку, открыл, расправил цепочку и надел на шею, — прими, мам, от бесконечно любящего тебя сына эту серебряную подвеску… По-моему, красивая.

Мать от удовольствия раскраснелась.

— Откуда деньги? Разве что в «Спортлото» выиграл.

— Мам, у всякого настоящего мужчины должна быть заначка…

— Ну… Приятно… Спасибо…

Из гостиной послышался хохот.

— Анют, не бери — это подкуп!

Воспользовавшись тем, что мать увлеклась разглядыванием подарка, сын юркнул в ванную комнату, откуда послышались всплески, а еще через пять минут после принятия душа, был в постели.

Мать спросила:

— Как? Без ужина?!

— Сыт, мам, по горло сыт.

— Но у меня все горячее: борщ мясной с пирожками… Как ты любишь.

— Нет и еще раз нет!.. Спасибо, но сегодня — не могу. До того назакусывался, что…

Примечания

1

Вскоре, надо заметить, Вонсовский возглавит Уральское отделение Академии наук СССР и станет Героем Социалистического Труда. Совпадение событий или нечто закономерное для советской поры? Однозначно лишь, например, то, что для представления к званию Героя надо было быть непременно членом КПСС (здесь и далее — примечания автора).