Терапия творческим присутствием. Теория и практика

В. В. Ляшенко

Книга знакомит с методом Терапии творческим присутствием. Оригинальный взгляд на арт-терапию, авторская модель переживания и развития психогенных расстройств будут интересны психологам различных направлений.Последовательное изложение метода обеспечит читателю понимание оснований практики Творческого присутствия, которая описывается автором пошагово.Книга написана доступным языком и адресована как психологам, так и всем интересующимся психотерапией, вопросами личностного роста и самопознания.

ВВЕДЕНИЕ

Арт-терапия как практика самопознания

Арт-терапия сейчас является бурно развивающейся группой методов психотерапии, приобретающей всё большую популярность среди психотерапевтов разных школ и направлений. Она существует как внутри отдельных методов психотерапии, в качестве особого «артового» применения метода, так и в качестве самостоятельного направления психотерапии. (Стоит отметить, что для зарубежных специалистов в области арт-терапии свойственно позиционировать арт-терапию в качестве отдельного явления, отличного от психотерапии).

При этом, в отличие от многих других методов психотерапии, она предоставляет широкие возможности для самостоятельной работы в домашних условиях. Хотя относительно возможностей этого имеются разные мнения.

С одной стороны, поскольку арт-терапия является направлением психотерапии, которая понимается, прежде всего, как система профессиональной помощи, то её нельзя признать ни методом психологической самопомощи через искусство, ни исцеляющей или развивающей практикой, связанной с самостоятельными занятиями творчеством (А. И. Копытин), с чем трудно не согласиться.

С другой стороны, вопрос о возможности «самопомощи» не так уж однозначен, в силу того, что и сама психотерапия не имеет однозначного определения. Кроме того, на психотерапию можно смотреть как с точки зрения психотерапевта, так и с точки зрения клиента/пациента.

С точки зрения психотерапевта, психотерапия² представляет собой «особый вид межличностного взаимодействия, при котором пациентам оказывается профессиональная помощь психологическими средствами при решении возникающих у них проблем и затруднений психологического характера»³. Однако психотерапия — это также и личный процесс пациента/клиента, и его деятельность. Если это так, мы вправе задаться вопросами: в чём состоит этот процесс и деятельность? какой деятельностью и при каких условиях он способен заниматься самостоятельно, а какой — только при участии и в сопровождении психотерапевта?

И вместе с этим, если мы обратимся к практике жизни, то мы не сможем не признать, что с какими-то своими психологическими (душевными) трудностями мы в силах справляться и самостоятельно. При этом мы можем как пользоваться особыми методиками, так и не использовать ничего специального, помимо внимательности к себе. Почему мы не можем назвать это «самотерапией» или «самопомощью»? (Беру в кавычки, понимая условность термина).

Безусловно, к вопросу «самопомощи» стоит относиться трезво. Не всё, что так называют, таковым является. За «самостоятельное решение проблем» зачастую принимают искусство их избегания, отвлечения, самообмана, что приводит к усугублению трудностей и хронификации расстройств.

В вопросе о возможности или невозможности «самопомощи» стоит исходить из нескольких обстоятельств. Что такое психотерапия по своему содержанию? В моём понимании, она является психологической практикой, которая помогает приблизиться к самому себе и к миру, она есть помощь человеку в том, чтобы быть человеком: жить среди людей и по-человечески, во всей полноте своих возможностей. Вероятно, это выглядит несколько идеалистически. Что такое «вся полнота возможностей»? Кто бы знал это… Смысл в том, что мы, в меру своих сил, стараемся преумножить степень своей осознанности и включённости в свою жизнь.

Трудности быть человеком связаны не столько с трудностями восприятия и усвоения некоего объёма человеческой культуры, сколько с трудностями присвоения и осуществления того, что имеется (багажа знаний, навыков, ценностей, опыта и т.д.), а кроме того — с трудностями совершения собственных выборов, осуществления собственных решений, смыслов, а также — с трудностями отношений, включения себя в общество и в мир в целом (и включения людей-общества-мира в себя). Ясно, что каждый из нас от рождения и всю жизнь учится быть человеком, и никто не бывает совершенным, «окончательным» человеком.

Другими словами, психотерапия есть путь принятия и освоения себя как человека и своей жизни как жизни человеческой.

Разумеется, этот путь имеет некоторый особенный контекст, некоторую специфичность, которая отличает его от жизни вне психотерапии; иначе всю жизнь пришлось бы назвать психотерапией (хотя, возможно, в каком-то смысле это так и есть). Психотерапия является особым видом психологической деятельности, в ходе которой человек целенаправленно разрешает те внутренние трудности, которые у него возникают во взаимодействии с миром на пути к себе-человеку и к людям. Идя этим путём, человек проясняет невидимое и познаёт незнаемое, он получает непосредственное знание себя — и потому психотерапию можно считать одной из дорог на пути самопознания.

Самопознание целительно, поскольку это и есть путь восстановления или приращения «психологической целостности», связанной с переживанием себя в мире. Всё, что в человеке есть человеческого, существует благодаря его самопознанию, поскольку сам человек становится человеком только тогда и только в той мере, в которой он осознаёт, познаёт и осуществляет самого себя, своё человеческое существо⁴.

На этом пути самопознания могут присутствовать особые помощники — психотерапевты, — но они могут и отсутствовать. Путь самопознания не подразумевает непременного наличия особых проводников (что не отрицает и того факта, что зачастую без них и с места не сдвинуться), но обязательно подразумевает содержание и смысл особой деятельности. В психотерапии первостепенной является активность самого человека, а специалист помогает ему в решении личных задач и выздоровлении.

По большому счёту, одна из основных задач психотерапевта состоит в том, чтобы помочь человеку обрести такую самостоятельность, когда тот становится способным «лечить» себя (находить себе помощь) в соприкосновении (в отношениях) с чем угодно: и с другим человеком, и с расцветающим деревом, и с облетающими листьями, и с греющейся на колодезном люке кошкой, и с осенним дождём, и с весенним солнцем… — когда сам образ и способ жизни становится «психотерапевтичным».

В этом смысле, психотерапия — не столько то, с кем мы идём, сколько то, какой дорогой мы идём, куда мы идём, зачем мы идём и как мы идём. Если мы идём не той дорогой, то с кем бы мы ни шли, мы придём не туда. Психотерапевт может существенно облегчить путь, но прежде всего этим путём нужно пойти, и пойти самому.

Суть самостоятельной практики состоит в знакомстве с собой через непосредственный опыт чувственного соприкосновения со своей субъектностью, проживание опыта «Я есть», обнаружение и осознавание доли своего участия в обстоятельствах своей жизни. Вероятно, такую самостоятельную работу можно было бы назвать «практикой саморегуляции», или «духовной работой», поскольку саму «духовность» можно понимать как внутреннюю деятельность по самопознанию; изменение способа и образа жизни на основе открывающегося знания себя — это жизнь в знакомстве с собой⁵. Из чего логически следует и такое свойство духовности как ответственность за свою жизнь — ответ своей жизни на её вызовы⁶.

Тем не менее, всё сказанное выше не означает того, что психотерапевт не нужен и со всеми проблемами человек должен и может справляться самостоятельно. Во многих случаях, возможно, даже в большинстве, профессиональная помощь другого человека действительно необходима. Помощь другого человека не отрицает и не заменяет самостоятельной работы, напротив, только тогда она (помощь) и приобретает смысл. Я лишь хочу отметить, что в некоторых случаях возможна и «самопомощь/самотерапия», какой бы ограниченный или условный характер она ни имела.

Ограничения эти носят как формальный, так и содержательный характер. Главная трудность состоит в том, чтобы заметить в своём опыте нечто новое для себя. Без другого человека сделать это чрезвычайно трудно, а зачастую и невозможно. Бревна в своём глазу не увидеть! И не потому, что мы невнимательные или глупые: просто глаз сам себя не видит — нужно хотя бы зеркало.

По этой причине многое в нашем опыте остаётся нами не замеченным: мы просто не знаем, на что именно обратить внимание, а потому повлиять на это и изменить мы не в состоянии. Не менее важную роль играет и характер нашего мировоззрения, которое зачастую и порождает наши проблемы. Оставаясь на прежних позициях, мы под видом «самотерапии» будем лишь упражняться в собственных заблуждениях.

Поскольку другой человек (психотерапевт) находится вне нас, то мы получаем возможность взглянуть на себя и свою жизнь с другой точки зрения и заметить нечто новое для себя, например, причины своих трудностей. Важность соучастия психотерапевта⁷ повышается в ещё большей мере, если проблема или расстройство носит затяжной характер, и её долгое время не удаётся разрешить.

Чтобы иметь возможность заниматься «самопомощью», необходимо, как минимум, иметь опыт прохождения психотерапии, понимать особенности полезного и вредного поведения. И ещё хорошо бы владеть какой-нибудь методикой, которую можно применять самостоятельно в качестве практики саморегуляции.

В целом, возможно, даже здоровым и успешным людям, не имеющим особых видимых проблем в жизни, полезно время от времени проходить короткую психотерапию с профилактическими целями, направленную на повышение осознанности своей жизни. Вместе с этим, поскольку психотерапия носит добровольный и авторский характер (она есть личный, внутренний процесс), вопрос о предписании психотерапии довольно сомнителен. Кто осознаёт необходимость для себя психотерапии, тому она и нужна.

Если же разговор идёт о лечении психогенных расстройств⁸, об исцелении душевных⁹ травм, то важно осознавать, что они возникают во взаимодействии с людьми или как отражение проблематичности этого взаимодействия. Всякая психологическая проблема, травма, расстройство имеет коммуникативную природу. А это значит, что во взаимодействии они и исцеляются: душа исцеляется в связи с другой душой¹⁰. И потому эта практика — всегда практика диалогическая, и она невозможна без участия другого человека. Это непременно практика общения. Все остальные практики будут иметь лишь вспомогательный характер.

Всё, сказанное о психотерапии, справедливо и в отношении арт-терапии. Её сущность, на мой взгляд, состоит всё же не только в том, что человек пытается преодолевать свои трудности с помощью арт-терапевта, но и в том, как это делается, в какой психологической позиции находится человек и что он делает.

Можно сказать, что арт-терапия является такой особой практикой творческой деятельности, которая помогает человеку обратить внимание на свой внутренний мир (пространство переживания), часто труднодоступный в суете повседневной жизни, и через это найти путь к разрешению своих трудностей (что, вероятно, справедливо для всякой психотерапии). При этом трудности эти состоят не столько в неких жизненных обстоятельствах, сколько в том, как человек их переживает — в его способе жить.

Относительно того, кто может заниматься терапией через творчество, также существуют разные мнения. Некоторые специалисты высказываются против понимания любого творческого акта как терапевтического на том основании, что лечение предполагает «интеграцию» извне, то есть влияние, направленное на пациента, в то время как при творчестве активность, наоборот, исходит от самого больного¹¹. По-моему, эта позиция недостаточно убедительна, поскольку во всякой психотерапии важен как раз внутренний процесс — пробуждение самостоятельной, инициативной деятельности. Разрешение психологических проблем, излечение психогенных расстройств и заболеваний происходит через движение человека к субъектности, к способности быть активным участником, деятелем своей жизни. На это и направлена, в сущности, терапия творчеством (а вовсе не на «лечение извне»).

Аргументы против¹² приписывания изобразительному творчеству исцеляющих способностей также касаются и того, что творческие проявления, вместо оздоровления, нередко усиливают и усугубляют невротический процесс, примеры чему можно найти в жизнеописаниях известных художников. В этих возражениях искусство, по сути, приравнивается к арт-терапии. И с ними можно было бы согласиться, если бы искусство действительно было тождественно арт-терапии (терапии творчеством).

Кроме того, и творчество можно понимать по-разному: творчество творчеству рознь; искусство искусству рознь; самовыражение самовыражению рознь; художественная деятельность художественной деятельности рознь,…

Арт-терапия и искусство являются разными видами деятельности. Тем более, что «современное искусство» бывает очень разным: действительно, оно зачастую не только не обладает терапевтическими свойствами, но напротив, является фактором, усугубляющим психологические проблемы «творца».

Терапия творческим присутствием как экзистенциальный метод

арт-терапии

В основе арт-терапии лежит идея о целительной роли художественного творчества. На практике эта идея понимается по-разному и осуществляется весьма различными способами. Термин «арт-терапия» объединяет большое разнообразие подходов, среди которых есть как близкие друг другу, так и радикально отличающиеся в методологии и в практике.

Существующие разночтения в понимании арт-терапии связаны и с разными взглядами на психотерапию в целом, и с различными трактовками составляющей «арт». Немаловажно в этом понимании также и то, относительно кого рассматривается арт-терапевтический процесс: арт-терапия пациентов, страдающих психическими заболеваниями, отличается от арт-терапии тех, кто страдает психогенными расстройствами, — у них и разный смысл, и разные задачи. Наш с вами разговор касается только психотерапии психогенных расстройств и психологической помощи здоровым людям.

Два основных смысла, в которых слово «арт»¹³ используется применительно к арт-терапии, связаны с искусством и творчеством, и эти понятия не всегда имеют однозначное толкование.

Слово «искусство» происходит от слова «искусъ», означающего испытание. Отсюда и искушение, и искусный¹⁴. Иными словами, слово «искусство» означает наличие опыта, умение, мастерство в каком-либо деле.

Слово «творчество» происходит от глагола творити, означающего делать. Причём тварь есть, прежде всего, живое существо или лицо. И потому сотворённое, по сути, означает рождённое.

Таким образом, если искусство есть создание известного — того, что мы умеем делать и делали неоднократно, то творчество предполагает не столько умение что-то делать, сколько желание делать: оно есть порождение чего-то нового, того, чего мы делать не умеем (если бы умели, оно не было бы новым и единственным в своём роде).

Однако понятие «искусство» означает также особый чувственно-образный метод познания мира. Вместе с этим искусство всегда связано с созданием художественных произведений — это практика создания художественных форм. Другими словами, даже учитывая то, что искусство есть метод познания себя и мира, оно всегда ориентировано на создание некоего конечного продукта, а, следовательно — и на того, кто этот продукт будет воспринимать — Зрителя (даже, если единственным Зрителем является сам автор). Нет искусства без зрителя и без произведения искусства.

Понятие «творчество» не предполагает такого смыслового разнообразия. Творчество — это процесс. Причём процесс порождения, а не создания¹⁵. И это существенно, поскольку родить нечто можно только отказавшись от усилий по созданию и владению им. Другими словами, творчество существует только до тех пор, пока нет сотворённого, «продукта». В связи с тем, что творец существует только в процессе творчества, ему зрители не нужны — ему нечего им предъявить ни в качестве художественного процесса (главный процесс скрыт, так как происходит в душе, его невозможно увидеть), ни в качестве произведения (творение ему не подвластно и не принадлежит).

В связи с этими базовыми различиями искусства и творчества отличаются друг от друга и многие методы арт-терапии.

Одни из них (назовём их художественными) в большей степени тяготеют к искусству, художественной деятельности. Как следствие, эти подходы в той или иной мере ориентированы на создание произведений, поскольку руководствуются идеями последующего анализа и/или идеями гармонии художественного образа либо эстетического выражения переживания.

Другие методы (будем называть их экзистенциальными) делают акцент на творчество, и потому внимание уделяется, прежде всего, качеству пребывания в творческом процессе. Вопросы же эстетики художественного образа, создания произведений, их анализа и т. п. отходят на второй план, если вообще принимаются во внимание.

Художественная деятельность здесь становится не более чем средством сосредоточения и чувственного соприкосновения человека с самим собой. Терапия осуществляется не за счёт эстетизации переживания, создания гармоничного художественного образа или законченной композиции, не за счёт психологического анализа произведения или художественной деятельности, а за счёт погружения в переживание, его свободного выражения и присутствия в действительности своего переживания, соприкосновения с истиной этого переживания, обнаружения, признания и обретения себя-переживающего.

Опыт нашей работы говорит о том, что основой психологических изменений является определённая внутренняя деятельность человека в процессе художественного самовыражения. Без этой внутренней деятельности «художественная деятельность» остаётся пустой, и терапевтичного в ней мало.

Образы, в которых проявляет себя переживание, могут быть сколько угодно негармоничными, незаконченными, нецелостными, некрасивыми — они могут быть какими угодно. Гармония образа может служить лишь знаком того, что в переживании нечто произошло (но может и не служить, в том случае, если человек искусственно вносил «гармонию» в рождающийся образ — создавал его). То есть гармоничный, эстетически приятный образ может иметь диагностический смысл. Но этот же смысл имеет и само переживание человека, которое и является главным критерием эффективности психотерапии¹⁶.

Образ, который рождается переживанием, тоже оказывает своё влияние на переживание, поскольку имеет субъективное значение. И это значимо для психотерапии: нам необходимо данное влияние использовать как неотъемлемую часть арт-терапевтического процесса (о том, как это осуществляется, рассказано в разделе, посвящённом описанию практики). Практика показывает, что, когда участник арт-терапевтической сессии обращает внимание на композиционные качества своего рисунка, его красоту, целостность, он теряет контакт с переживанием, и вместо психотерапии начинается «художественная деятельность».

Конечно, арт-терапия всегда в какой-то мере подразумевает и художественную деятельность, но только в силу специфики используемых средств, и потому её собственно художественные особенности второстепенны. Использование художественных средств в нашей практике ценно тем, что с их помощью мы можем установить непосредственный, чувственный контакт с самими собой (с переживанием): выразительные средства, во-первых, «материализуют» переживание, делают его явным, очевидным и, во-вторых, помогают пребывать в переживании, находиться в живом потоке чувственного опыта.

Художественная деятельность есть средство, которое облегчает наш внутренний поиск, способствует ему — это особый путь, который помогает нам совершать некие открытия. Однако важно осознавать, что сам по себе этот путь никаких открытий не обещает и не обеспечивает, а только создаёт благоприятные условия. Например, путешествуя, мы можем смотреть по сторонам, любоваться видами, нюхать цветы, заглядывать в окна, подниматься на крыши или спускаться в подвалы, заходить в гости и т. д. — мы можем исследовать всё, что будет встречаться нам по пути. Но также мы можем идти, ни на что не обращая внимания, и ничего нового во время своего путешествия не узнавать. Сам путь нас ни к чему не принуждает и не обязывает. Так и художественная деятельность есть только путь, и сама по себе она поиск не обеспечивает, поскольку не обладает «поисковыми силами». Однако можно сказать, что она обладает «силами утверждения», поскольку человек всегда себя тем или иным образом проявляет — таким, какой он есть.

Давайте обратимся к опыту. Известно, что всякий продукт деятельности человека является репрезентацией его психики. Это неоднократно экспериментально проверено. На этом основано бесчисленное множество проективных методик. Попроси человека нарисовать дом, и человек нарисует «себя» — по его дому мы сможем судить о нём самом. Человек своим произведением проявляет самого себя: «Я такой. Я так смотрю на мир. И таким его вижу». Что он этим делает? Овеществляет и утверждает свой взгляд на мир.

Какой вывод мы можем из этого сделать? Художественная деятельность¹⁷, питаясь тем, что у человека есть в наличии (опытом, убеждениями, смыслами), сама по себе лишь утверждает тот взгляд на мир, который у него существует. Если человек выбрал «быть живым», то он будет проявлять и утверждать волю к жизни, приращивая жизнь каждым своим действием. Если человек выбрал отступничество от мира, если выбрал «не жить», то он будет проявлять и утверждать это отречение. Можно сказать, что художественная деятельность является видом проповеди, с помощью которой человек доносит миру свою жизненную «идеологию».

Художественная деятельность обладает силами утверждения. Но имеет ли она силы изменения? Этот вопрос не такой однозначный: может иметь, а может и не иметь. От чего это зависит? От того, какой именно деятельностью мы заняты во время художественной деятельности. Будет ли она наполнена чем-то ещё — зависит от дополнительного усилия, которого сама эта художественная деятельность не создаёт. Поиск — дело нашего самостоятельного внутреннего усилия, которым мы обогащаем внешнюю деятельность, и тогда она приобретает новое качество. Художественная деятельность существенно облегчает психотерапию, способствует ей, но всё же не стоит переоценивать её «целительные свойства»: целительным является процесс самопознания, а не создание художественного образа или пустое «самовыражение».

Сутью процесса в практике творческого присутствия является включение человека в процесс переживания и свидетельствование самого себя как «сгустка бытия». А это возможно только тогда, когда именно свидетельство себя и является для нас смыслообразующим, когда оно становится нашей основной деятельностью в арт-терапии, а не гармоничные образы, не процесс эстетизации¹⁸ переживания и т. п.

Этому способствует исследовательская позиция, когда мы намереваемся не исправлять нечто в себе, своих чувствах/состоянии, не создавать произведения и художественные образы, не анализировать продукты своего творчества¹⁹, не «отключать голову» якобы для обретения спонтанности, а исследовать себя и свою жизнь, проявлять заботу и внимание к тому, что есть (как проявляли бы его, например, к другому, неизвестному, но интересному и важному для нас человеку).

В этом случае в творческом процессе мы соприкасаемся совсем не с теми «формами», которые могут быть изображены. Переживание не может быть изображено. Мы обращаемся к «стихии» чувств и их значений, которая находится в непрерывном движении. Она может быть выражена — проявлена по своим собственным законам, но не может быть закреплена в искусственной композиции²⁰, поскольку в этом случае мы сместим наше внимание с переживаемого на создание произведения и потеряем непосредственную связь с этим внутренним потоком чувств и значений. Но именно они нам и важны!

Когда целью нашей практики является создание какого-либо произведения, изделия, образа или особая «художественная» форма выражения, для нас особое значение приобретает внешняя форма²¹. И тогда мы имеем большой соблазн переключить внимание с самих себя и тех сил, которые могли бы себя выразить в творческом движении самообнаружения, на создание этой формы, ведь она является нашей целью. В этом случае зачастую появляется так называемая «инерция рисования», когда внимание отвлекается от переживания и увлекается рисунком, который начинает «требовать» своего продолжения, и возникает стремление к «украшательству» и «рисовательству» (то есть попытка создать законченный образ) в ущерб внутренней правде переживания. Рисунок может быть и красивым, и целостным, но, оторвавшись от переживания, он не обращает человека к самому себе, не становится проявителем личной истины, он так и остаётся лишь рисунком, который ничего нового не открывает человеку. Этот факт подтверждался неоднократно в нашей практике.

Внешне тогда всё выглядит так, что мы как будто «творим», создаём гармоничные художественные формы или полезные вещи, однако психотерапии не происходит, поскольку в этом случае не происходит обнаружения и осознавания себя. Между тем, именно такая внутренняя работа и превращает «арт» в «терапию». Без неё художественная деятельность если и будет иметь значение, то лишь симптоматически, в качестве психофизиологической разрядки или тренировки моторики. Что само по себе, конечно, неплохо, но для психотерапии недостаточно.

Внешне задаваемая композиция, нацеленность на создание «продукта» (того, что будет иметь значение вне творческого процесса, например, в качестве предмета для анализа или диагностики, талисмана, амулета и т.п.), стремление к красоте образа или его эстетическому выражению смещает внимание с деятельности по выражению (проявлению) переживания на его изображение. Так мы теряем контакт с переживанием, выходим из него, становясь его регистратором: переживание уже не проявляет себя через художественные средства, а изображается «с натуры», как если бы на него смотрели со стороны.

Психотерапевтическому процессу способствует нацеленность на точное соответствие переживаемого и выражаемого: когда всё внимание сосредоточено на точном проявлении того, что есть (а не того, что или как должно быть). Тогда в изображении ничто не может быть изменено или привнесено в него извне в угоду идее красоты, гармонии, композиционной целостности и по каким угодно иным мотивам, а все внешние изменения в «произведении» происходят естественным образом, по мере их вызревания, к чему и ведёт максимально точное, честное и искреннее проявление переживания. Об этом же свидетельствует и опыт клиент-центрированной терапии: всякая директивность в отношении переживаемого, любое «забегание вперёд» тормозит переживание и становится атерапевтичным.

В Терапии творческим присутствием «создание» чего-либо является не более чем сопутствующим действием, необходимым лишь в техническом смысле: «продукт» представляет собой результат действия (зачастую неожиданный) обнаруживших, проявивших себя сил, чувств, смыслов. Когда человек выражает себя, то, разумеется, это приводит и к какому-то своему материальному результату. Но до этого творческий процесс является самоценным: это алхимия, стихия, космогония — это рождение нового и неизвестного мира.

Всё, что можно родить, невозможно сделать. Процесс психотерапии тоже в некотором смысле процесс рождения — того, что человек долго вынашивал и никак не решался родить, отказываясь от присвоения собственного опыта. Рождение же можно только подготовить, создать условия для вынашивания и созревания. И потому усилия в практике творческого присутствия направлены не на то, чтобы создавать произведение, а на то, чтобы, обратившись к переживанию, позволить себе раскрыться и прорасти, как зерну.

Именно такой процесс можно назвать творческим: в Терапии творческим присутствием творчество понимается как деятельность по обнаружению себя в мире через самовыражение. У самовыражения имеются и некие естественные продукты, которые, однако, не имеют самостоятельного значения и не рассматриваются в качестве оснований для психотерапевтических интервенций.

Под самовыражением понимается внимание к внутренним силам, чувствам, напряжениям, смыслам (то есть ко всему пространству переживания) и действие в соответствии с ними — выражение, проявление их. В результате этого выражения и происходит со-творение: я делаю выбор в пользу своих внутренних сил (себя-живого), и они, раскрываясь и действуя в соответствии со своей природой, воплощаются в какие-либо чувственные образы. Обнаружение себя означает раскрытие, и обретение опыта себя. Обнаруживая себя, мы обретаем бо́льшую определённость, более чёткие и ощутимые границы: мы становимся для самих себя очевидными. Возрастает наше осознавание себя и присутствие в своей жизни.

Сущностью творчества является рождение нового знания. В нашем случае — нового знания себя. Если же такое знание не приращивается, если в результате «творчества» остаётся лишь некое «произведение» (или заявление, манифест, проповедь чего-либо), а мы ничего нового не узнали, то не было творчества. В лучшем случае, была техника, мастерское исполнение (но для заявления не нужно и мастерства). Если же происходит ещё и обучение навыкам какого-либо искусства, то это уже не столько арт-терапия, сколько обучение ремеслу. Пользы от этого для психотерапии может и не быть, а затруднения возможны в силу возникновения той внутренней инерции (стремления создать законченный образ), о которой говорилось выше. Если в арт-терапии и можно говорить о каком-либо обучении, то не столько неким особым «арт-терапевтическим» или «художественным» техникам, сколько — практике внимания к самому себе, возможности пребывать в соприкосновении с любыми своими чувствами; это можно назвать выработкой особой внутренней позиции, особого взгляда, особого отношения к самому себе, что делает возможным обретение необходимых для жизни сил.

Цель практики творческого присутствия состоит в соприкосновении со своей жизненностью; задача — в создании условий для включения в переживание; содержание работы — в опыте присутствия при себе и своей жизни, обнаружении себя.

В Терапии творческим присутствием происходит непосредственное исследование себя-и-своей-жизни через погружение в переживание и проявление его выразительными средствами.

Это помогает осознавать свой способ жить и создаёт условия для совершения выбора — жить и быть живым. Характер нашей работы довольно точно соответствует строкам Бориса Пастернака:

…Когда строку диктует чувство,

Оно на сцену шлёт раба,

И тут кончается искусство,

И дышат почва и судьба.

В связи с неоднозначностью термина «арт-терапия», методу, первоначально называвшемуся «присутственная арт-терапия», я впоследствии предпочёл название «Терапия творческим присутствием», как более точно отражающее особенности нашей работы. Тем не менее, в дальнейшем разговоре я всё же буду использовать слово «арт-терапия» в качестве обобщающего термина для множества методов, использующих в психотерапевтической практике различные художественные средства.

Сейчас практика Терапии творческим присутствием существует в форме изотерапии, однако она может существовать и в других формах. Обязательным условием является не форма (используемые средства), а особое внутреннее содержание психотерапевтического действа.

Различные подходы арт-терапии могут применять одни и те же средства и потому быть внешне схожими, однако различаться при этом в методологии, а потому и в практике. В том числе, и практика творческого присутствия для внешнего наблюдателя может выглядеть довольно простой и на первый взгляд напоминать другие арт-терапевтические подходы, однако данное внешнее сходство обманчиво. Как верно отметил Вячеслав Летуновский²², рассказывая о работе с телом в экзистенциальном подходе: «Вопрос методологии является чрезвычайно важным, поскольку чисто технически те или иные методы работы с телом могут быть очень похожими в разных направлениях психотерапии».

То же самое касается и арт-терапии, да и психотерапии в целом. Внешне деятельность разных психотерапевтов и искателей²³ зачастую выглядит схожим образом, однако в сути своей она может быть принципиально различной, вплоть до полной противоположности. Сущность терапевтического процесса определяется его методологией и смыслом. Если в этих составляющих у разных методов есть отличия, то и практика будет неизбежно отличаться, хотя для внешнего наблюдателя или того, кто не проникнулся внутренними, смысловыми основаниями деятельности, она может не иметь особенных видимых отличий.

В этой связи хочется отметить ещё одно интересное обстоятельство. Недавно мне встретился целый ряд публикаций, в которых так или иначе затрагивается тема присутствия в психотерапии. Они посвящены таким методам, как безусловное присутствие Д. Уэлвуда, диалого-феноменологическая модель гештальт-терапии И. А. Погодина, терапевтическое смысловое фехтование В. В. Летуновского, фокусинг Ю. Джендлина²⁴. Разумеется, во всех этих подходах имеются различия. Их и не может не быть, поскольку все они основаны на самобытном терапевтическом и человеческом опыте, философии, мировоззрении.

Некоторую же идеологическую близость различных подходов можно объяснить тем, что для внимательного человека открываются действительные закономерности жизни души, которые у всех людей едины. Толковать эти закономерности можно по-разному, рассматривая их через призму личного жизненного и профессионального опыта, что не может не накладывать отпечатка на особенности теории и практики.

Кроме того, все мы находимся в едином смысловом пространстве и не можем не воспринимать того его содержимого, тех течений и веяний, которые в явном или неявном виде в нём присутствует («идеи витают в воздухе»).

Действующие силы

арт-терапии

Терапевтическая функция арт-терапии рождается тогда, когда, во-первых, есть возможность для свободного самовыражения в творческой деятельности и, во-вторых, когда в этой деятельности человек переживает — то есть обнаруживает, определяет, осознаёт себя — находится в присутствии.

Целительное действие арт-терапии происходит через такое делание, которое носит преимущественно внутренний характер. Другими словами, основная деятельность происходит в пространстве сознания²⁵. Внешняя же «художественная деятельность» является лишь поводом и формой сосредоточения на себе и способом вступить в соприкосновение с самим собой, способом научиться быть вместе с собой, способом проявить внутреннее усилие быть включённым, присутствующим, живым и более того — способом созреть до такого усилия и решиться на него.

К особенностям внутренней деятельности в практике ТТП мы вернёмся чуть позже, а пока давайте рассмотрим, какие ещё «действующие силы» существуют в арт-терапии, существенные для процесса психотерапии. В той или иной степени они присущи любому виду арт-терапии, которые основаны на изобразительной деятельности.

Я выделяю четыре действующих фактора:

— выразительная деятельность;

— взаимодействие с образами сознания;

— взаимодействие с цветом;

— общение (интер — и интра — общение).

О выразительной деятельности речь шла в предыдущей главе. Сейчас давайте остановимся на том, какое влияние оказывает взаимодействие с образами сознания и с цветом.

Взаимодействие с образами сознания

Прежде всего, важно отдавать себе отчёт в том, что весь опыт у нас хранится в виде различного рода образов. Это означает, что мы и воспринимаем всё (любым из своих органов чувств) не иначе, как только в образах. И только то, что у нас имеет образ, может быть нами осознано, поскольку всё, воспринимаемое нами, какое-то²⁶ (обладает неким особым, присущим именно ему, качеством). То, что не имеет для нас особой качественной определённости, то и не выделяется нами как некое особое явление, а потому не может быть воспринято.

Арт-терапия даёт возможность прийти в соприкосновение с образами сознания, в которых заключён тот или иной опыт, «оживить» их, позволив им выразить себя в соответствии со своей природой, то есть в соответствии с характерными для них чувствами, силами, свойствами. Это может позволить извлечь тот опыт, который содержится в переживании, и осознать его, приобщив его себе, сделав его своим достоянием.

Кроме того, имеет значение понимание своего опыта посредством образов, метафор, символов. Понимая свой опыт символически, мы тем самым обращаемся к «глубинным» областям своего сознания, позволяя им участвовать в своей жизни. В этом смысле рационально-логическое понимание самих себя уступает символическому пониманию, поскольку символы обращены к нашей целостности²⁷, они заряжены нашей жизненной силой и вводят нас в широкий контекст нашей жизни.

В практике Терапии творческим присутствием осознавание и понимание опыта происходит не путём аналитических толкований (что мог бы означать этот образ?) с использованием какой-либо системы интерпретации, а путём чувственного соприкосновения с имеющимися образами и извлечения личных субъективных значений.

Взаимодействие с цветом

Что касается цвета, то здесь нужен разговор особый. Цвет является, возможно, самой близкой «материей» для нашей души, такой близкой, что кажется, они не существуют друг без друга.

Считается, что цвет есть субъективное восприятие, источником которого является воздействие на сетчатку глаза световых волн разной длины, отражённых от поверхности предмета. Длина волны при этом зависит от отражающей способности предмета, который сам по себе цветом не обладает, а обладает той или иной отражающей способностью.

Я хочу обратить внимание на то, что это физическое описание цвета, и психологу оно даёт мало, поскольку для психолога цвет — это, прежде всего, образ, а не некое отдельно взятое ощущение в сетчатке глаза, вызываемое той или иной длиной волны. А всякому образу присуща целостность. Поэтому и рассматривать цвет необходимо как целостное явление, как некий психический гештальт, значение которого и субъективно (поскольку цвет эмоционален и физиологичен), и объективно (поскольку цвет действителен и является образом реальности). Однако для психолога не так важна даже и физиология восприятия цвета, которая относится к психологическому восприятию примерно так же, как нейрохимические процессы в мозге относятся к субъективному переживанию человеком обстоятельств своей жизни. Эти процессы не подменяют друг друга, но вместе обеспечивают восприятие. Как человек создаёт образ цвета, и даже более того, — образ материального, видимого мира, — вопрос не только физиологический, но и психологический, и культурный.

Если подходить строго с точки зрения физики, то того видимого мира, в котором мы живём, пожалуй, и не существует: существуют элементарные частицы (с которыми тоже не всё ладно: то есть они, то нет их), пустота, занимающая бо́льшую часть как всего мирового объёма, так и нас самих. Однако с точки зрения той же самой физики, видимый мир реален и существует. И любой из нас в этом убеждается постоянно: мы окружены вещами, в плотности которых трудно усомниться — она (плотность вещей) довольно убедительна с точки зрения нашего здоровья. Да и сами мы как будто состоим из весьма плотной материи. И получается, что теоретически видимого мира как будто бы нет, но практически видимый мир есть. Однако данное противоречие только кажущееся: ведь одно дело, каким мир является «в действительности»²⁸, а другое дело — каким мы его воспринимаем. А воспринимаем мы его плотным. И можно предположить, что причиной этому является всё то же образное восприятие. Для нас всё существует только в образах.

Можно предположить, что и цвет точно так же, как и материя, являет как бы «двойную сущность»: он и присущ предметам, и не присущ. С точки зрения физики его, возможно, и нет… точно так же, как нет и видимой плотной материи. Но практически, то есть с точки зрения наших органов чувств, плотная материя есть — мир реален (вещественен, предметен). И «двойная сущность» является собственно не сущностью предметов, которые то ли есть, то ли нет, а нашей сущностью, нашим свойством: это мы своим образным (то есть целостным) восприятием как-то создаём те предметы, которые видим. И если мы не сомневаемся в реальности плотного мира, в котором живём, если он для нас объективен, то подобным же образом объективен и цвет предметов. Он существует как проявление нашего способа видеть мир.

Итак, для психолога цвет есть явление, прежде всего, психологическое, а не физическое или физиологическое²⁹. Субъективный мир человека есть объективная реальность. Мир, создаваемый воображением человека, — действителен. В этой связи весьма интересны слова философа Э. В. Ильенкова, который писал: «Новорождённый, как и внезапно прозревший слепой, не видит ничего: он лишь испытывает непонятное, болезненно-мучительное раздражение внутри глаза, вызванное ворвавшимся туда сквозь отверстие зрачка световым потоком. И лишь позже — на основе опыта обращения с вещами — он начинает видеть, то есть воспринимать образы вещей вне глаза… <…> Как же осуществляется эта загадочная проекция внутренних состояний вовне, этот психический «вынос» на экран реального пространства, который мы совершаем каждый раз, когда что-то видим, воспринимаем? Теоретическая психология установила, что интересующая нас проекция производится силой воображения, которая превращает, преобразует оптическое явление на поверхности сетчатки в образ внешней вещи — во образ (откуда и самое слово «воображение»).

Обычно под воображением понимают способность выдумывать то, чего на самом деле нет, — способность сочинять сказки или фантастические романы, способность творить причудливые образы, между тем это — лишь частная, и притом вторичная, производная функция воображения. А главная его функция позволяет нам видеть то, что есть, то, что лежит перед глазами, — делать то, что «труднее всего на свете», по словам Гёте.

Видит не глаз и не мозг, а человек, находящийся в реальном контакте с внешним миром»³⁰.

Кроме того, цвет для нас существует и вне предметов. Например, мы с лёгкостью можем представить себе красный мак или просто красный цвет. Цвет в представлении вызывается иначе, чем он вызывается при восприятии реальных предметов³¹. И поскольку цвет у нас существует и без предметов, это даёт нам основания предположить однозначную взаимосвязь между видимыми нами образами (не важно, образами «внешнего» или «внутреннего» мира) и цветом: сами образы мы создаём при непосредственном участии цвета, или, что, вероятно, будет более точным — цвет есть неотторжимая ипостась видимого образа, его неотъемлемое свойство³². Цвет присущ всякому видимому образу³³. И возможно, что цвет и является самой плотью образа, то есть тем, что выделяет из некоей единой ткани неявленного ограниченный ею (этой плотью) объём, являя обрез-образ.

Это рассуждение о психологической природе цвета важно в связи с тем, что теперь становится более понятным единство видимых образов сознания и цвета, с которыми мы и имеем дело в арт-терапии. Цвет, являясь сущностным свойством всякого видимого образа, слит в неразрывном единстве с любым нашим чувством, или можно сказать иначе: всякое наше чувство является окрашенным в какой-либо цвет, ибо цвет и чувство — две разные проекции переживания, и, выражая свои чувства в цвете, мы тем самым непосредственно обращаемся к переживанию. Цвет чувственен, на него мы всегда живо откликаемся и эмоционально, и физиологически³⁴. «Наши эмоции существуют во внешнем мире в форме цветов, и наши чувства мы можем видеть в форме колорита <…> Цвета эмоциоподобны, а эмоции цветоподобны»³⁵.

Следовательно, обращаясь к цвету, взаимодействуя с цветом, позволяя своим чувствам отражаться через соответствующие цвета, мы взаимодействуем с самой плотью своих чувств, с их источником и носителем.

Поскольку любое наше чувство неразрывно связано с каким-либо образом (чувство его отражает, проявляет, да и само осознаваемое нами чувство/состояние для нас тоже есть образ, так как всякое чувство в нашем восприятии всегда имеет особую выделенность, отличность от других чувств), который занимает определённый объём сознания (возможно, здесь уместнее говорить об объёме внимания или памяти), то давая своим чувствам видимую «плоть» в виде цвето-образа, мы позволяем своему «сознанию» освободить определённый объём. И тогда это свободное «место» заполняется… нами. Нашего присутствия в нас самих становится больше. А это и есть одна из основных задач психотерапии.

Я не буду касаться вопросов психологического значения того или иного цвета или образа в рисунке, во-первых, потому, что на этот счёт имеется достаточно информации в соответствующей литературе. А во-вторых, потому, что присутственный подход основан на чувственном погружении в мир субъективных значений, а не на «объективном» анализе продуктов творчества.

Интер — и интра — общение

Фактор общения выходит за собственно «арт», однако он является одной из неотъемлемых составляющих психотерапевтического процесса. Любая психотерапия начинается с общения и опосредуется общением, даже если вербальная коммуникация не является основным «терапевтическим инструментом». Мы уже упоминали о том, что психотерапия — это прежде всего диалог. Не является исключением и арт-терапия. Общение, взаимоотношения между искателем и психотерапевтом, между участниками группы пронизывают весь «артовый» процесс и обусловливают те позитивные изменения, которые происходят в процессе терапии. На значении общения мы в дальнейшем ещё не раз остановимся.

Примечания

2

Слово психотерапия (от греч. ψυχή — душа + θεραπεία — забота, уход, лечение) можно понимать двояко: как «лечение души», «забота о душе» (лечение психики) или как «лечение душой» (психологическая терапия). Для практики психотерапии оба этих смысла являются значимыми: психо-терапия — лечение души душой, душевная забота о душе, или, выражаясь научно, «лечение психики психическими средствами».

3

Карвасарский, 2014, с. 522.

4

«И лишь в познанье сущности своей любой из нас перестаёт быть обезьяной» [Хаксли, 2016].

5

В более широком понимании духовность определяется как «способность человека переживать этические содержания» (А. С. Баранников); это особое переживание мира, при котором человек во внутренней и внешней жизни руководствуется нравственными ценностями. Я намеренно не привлекаю религиозного контекста, поскольку религия оперирует понятиями, содержание которых не поддаётся чёткому определению, и потому они не могут быть использованы в психотерапии.

6

Самый главный вызов жизни, обращённый к человеку, состоит в требовании быть человеком, непрестанно им становиться, осуществлять свою человеческую природу.

7

Психотерапевта можно определить как специалиста по внутренней коммуникации человека с самим собой.

8

Психогенное расстройство (psychogeniae: от греч. ψυχή — душа + γενεά — порождение) — расстройство психической деятельности, возникающее как реакция на субъективно трудные обстоятельства, с которыми человек не в силах совладать. Это означает, что данный вид психических нарушений порождается психологическими (душевными) причинами, а объективные обстоятельства выступают лишь провоцирующим фактором. Клинически психогении проявляются в виде невротических синдромов (астенического, фобического, обсессивно-компульсивного, депрессивного, ипохондрического и др.), психосоматических, стрессовых расстройств и реактивных психозов.

9

«Психика» является термином психологии, занимающейся изучением объективных закономерностей психических процессов, состояний, свойств. Предметом же психотерапии является пространство субъективных значений, исследование которого требует взгляда изнутри, личного переживания, отношения. Для описания субъективного мира удобнее и плодотворнее использовать понятие «душа», которое, во-первых, позволяет соприкасаться с большим объёмом культурных смыслов; во-вторых, обращает человека к переживанию, поскольку душа — это человек переживающий: если «психика» — это некое «оно» (объект), то «душа» — это всегда «я» (субъект). Любопытно, что язык довольно точно подмечает особенности этих различных контекстов: например, мы можем сказать, что душа болит, страдает, а о психике мы так сказать не можем: психика может быть расстроенной, нарушенной, больной, но болеть не может. Другими словами, понятие «психика» описывает человека «снаружи», а «душа» — «изнутри»: психика представляет «свойство высокоорганизованной материи», а душа — мою жизнь.

10

Душевное страдание причиняет выключенность из отношений, это боль отчуждения от себя, от людей, от мира. Исцеление души подразумевает восстановление способности переживать, а значит, непременно — восстановление пространства отношений.

11

Психотерапия, 2004, с. 234.

12

Там же.

13

Слово «art» (от лат. ars/artis <праинд. ar-ti-) буквально означает искусство, наука, ремесло, мастерство, умение, хитрость (родственно слову артель). Фасмер со ссылкой на Даля определяет «арт» как толк, лад, смысл, уменье [Фасмер, 1986, т.I, с.88]. Принятое значение термина «арт-терапия» — терапия искусством, художественная терапия.

14

Макс Фасмер поясняет слово «искусство» латинским «experimentum». В русском словоупотреблении XVII в. слово экспериенциа (лат. experientia — опыт, испытание) пояснялось следующим образом: «экспериэнциа» означает «искус, искусство, знание, полученное через частое повторение какого действа» [Виноградов, 1966]. Говоря об искусстве как об умении, стоит также упомянуть и слово «техника», происходящее от греч. «techne» — искусство, ремесло, мастерство.

15

Любопытно отметить, что этимологическое значение слов «создание» и «творчество» указывает на весьма разные действия. Слово «создание/созидание» (зид, зижду — стена) буквально означает «сооружение, возведение каменной стены» [Фасмер, 1986, т. II, с.89]. Создавая, мы всегда создаём нечто неживое. То, что можно родить, невозможно создать, а то, что можно создать, невозможно родить, сотворить.

16

Вопрос об «объективных критериях» эффективности терапии является одним из «проклятых» вопросов психотерапии, поскольку сама постановка данного вопроса относительно психотерапии, как минимум, неоднозначна, поскольку в психотерапии мы имеем дело с субъективным опытом человека. Кроме того, если, приходя к психотерапевту, человек самостоятельно оценивает степень своего страдания (оно и приводит его к психотерапевту), то и оценивать степень разрешения своих проблем также стоит доверить ему. Психотерапия — дело добровольное и необязательное.

17

То же самое касается любой другой «внешней» деятельности — сама по себе она никаких изменений не гарантирует, чем бы мы ни занимались и какие бы «духовные» или «психотерапевтические» свойства ни приписывали этой деятельности.

18

Термин эстетика (греч. aisthētisis — чувство, ощущение) употребляется в значении принадлежности к прекрасному, изящному; эстетизировать — значит делать красивым или приукрашивать. Тем не менее, в буквальном значении эстетика означает «чувственное познание, восприятие, однако взятое во всей целокупности чувств, ощущений и их осознания» [Новейший философский словарь, Словопедия], что, по сути, означает переживание.

19

Когда человек изначально ориентирован на то, что его «произведение» будут анализировать, интерпретировать, это создаёт такую мотивационную установку, которая не позволяет ему быть внимательным к самому процессу, и тогда он ничего из него не извлекает — он лишь готовится к тому анализу, который будет потом.

20

Речь идёт не об образе, который является выразителем переживания, а именно о композиции, как о факторе, который организует художественную форму путём соподчинения элементов произведения согласно замыслу художника и придаёт произведению цельность.

21

Нелишним будет вспомнить о том, что в родстве со словом искусство стоит слово искусственный, которым называют то, что сделано наподобие настоящего, природного, но, тем не менее, не настоящее, неестественное, притворное.

22

В. В. Летуновский, канд. психол. наук, автор метода «Терапевтическое смысловое фехтование (ТСФ), президент Ассоциации специалистов терапевтического смыслового фехтования (АТСФ).

23

Об использовании термина «искатель» см. главу «Пациент? Клиент? Искатель!»

24

С ТСФ и фокусингом мне посчастливилось познакомиться и на практике.

25

Пространство сознания есть пространство переживания. Слово «сознание» в данном случае определяет контекст внутренней деятельности — деятельности по осознаванию, которая производится в процессе переживания.

26

По Фасмеру слово образ происходит от общеславянского «резать», «разить»: оb- + rаzъ (удар) = обрез. Образ можно определить как обрезание лишнего, выделение фигуры из фона, ограничивание. Образ есть одно из общих свойств сознания, заключающееся в наложении границ и пределов. Сущность образа состоит в том, чтобы явить нечто: будь то материальная вещь, мысль, представление, чувство/ощущение — они всегда явлены для чувственного восприятия. Явлены они именно благодаря образу — образ их делает явными, выделяя в некий качественно отличный объём. Наличие качественной определённости явления (внутреннего или внешнего) и отделяет его от других качеств, от других явлений. Таким образом, категория качества является категорией отличия, а значит, и категорией образа. Существование отличия, разницы есть обладание качеством и следовательно — обладание некоей образностью.

27

Символ относит нас к переживанию, он есть знак переживания.

28

Нет особых оснований даже для того, чтобы именно физическое описание мира объявлять «действительностью».

29

«Цвет — нечто большее, чем ощущение или электромагнитное излучение. В цвете есть нечто, что адресовано не только „глазу“, но и целостному человеку, что может быть закономерно „интерпретировано“ на физиологическом, эмоциональном, интеллектуальном и прочих „уровнях“» [Яньшин, 2006, с. 92].

30

Ильенков, 1968.

31

Точно также мы можем слышать внутренние звуки, разговаривать «про себя» с собой и другими людьми, чувствовать вкус, запахи и испытывать любые другие ощущения вне объективных воздействий на наши органы чувств.

32

«Цвета — первые схематизмы материи» (Зенон) [цит. по Яньшин, 2006, с. 261].

33

В данном случае нет противопоставления «цветного» и «чёрно-белого». Неслучайно у нас имеются выражения для обозначения «ахроматических» цветов: «чёрный цвет», «серый цвет», «белый цвет». Всякий «нецветной» цвет — тоже цвет, его отличает не «отсутствие цвета» как такового, а отсутствие цветового тона. «Бесцветных», то есть никак неокрашенных образов мы видеть не можем, поскольку «видимое — это прежде всего цвет» [Аристотель, 1976, с. 408]. Например, если мы видим нечто «прозрачным», то такие образы либо всё же имеют цвет, либо так или иначе выделяются: контуром, цветом фона, светлотой, яркостью, особенностями поверхности и пр., что в субъективном восприятии создаёт цветовой образ; и мы их не видим, если такового выделения нет.

34

«Цвет способен воздействовать на нас помимо оптической системы. <…> Красное и оранжевое излучение способно проникать через черепную коробку вплоть до гипоталамической области. На рост растений наилучший эффект оказывает красно-оранжевая часть спектра. Красный также ускоряет рост слепых утят, усиливает секрецию молочных желёз у свиней, повышает кровяное давление кроликов. Эти эффекты наблюдались вне зависимости от того, облучалось всё тело или только отдельные его части. Синий производит противоположный эффект» [Яньшин, 2006, с.140—141].

35

Яньшин, 2006, с. 326.