Поцелуй

Влас Дорошевич, 1903

«Герцог Руджиеро устал на охоте. День выдался счастливый. Не успевал герцог убить одну серну, как прямо из-под ног его лошади вылетала другая. Герцог несся за ней, и едва успевал спустить меткую стрелу с тетивы, – как из кустов вылетала новая серна…»

* * *

Герцог Руджиеро устал на охоте. День выдался счастливый.

Не успевал герцог убить одну серну, как прямо из-под ног его лошади вылетала другая.

Герцог несся за ней, и едва успевал спустить меткую стрелу с тетивы, — как из кустов вылетала новая серна. Серны, как молнии, мчались там, здесь, тут. Солнце светило то впереди Руджиеро, то позади, то с правого бока, то слева.

В конце гонцов, Руджиеро заблудился, — и когда оглянулся, солнце тонуло уж в море. Словно насмерть раненный, день умирал, — и его густой кровью был залит закат.

Руджиеро остановился под большим, развесистым деревом, расседлал и стреножил коня, — дал обет завтра, утром, помолиться мадонне вдвое дольше, положил под голову седло и, усталый, лег под деревом. В это время свежий ветерок, который всегда бежит по земле от заката, зашелестел в листьях дерева, — и дерево сказало Руджиеро:

— Спокойной ночи, милый рыцарь!

— С нами святая Розалия, святая Агата, святая Катерина! — вскочил Руджиеро. — Кто тут говорит?

Он обошел дерево кругом, — никого, — положил под голову седло и лег.

А дерево сказало:

— Пусть хорошие сны тебе предвещают счастье наяву!

Руджиеро вскочил.

— Кто говорит тут?

Но дерево стояло перед ним молчаливое, только шелестя листами.

Руджиеро вынул кинжал и ударил в дерево. Словно масло, разрезал кинжал кору. Дерево молчало. Но вот кинжал, видно, тронул древесину.

Стон вырвался у дерева, так что Руджиеро отдернул руку: на конце кинжала теплилась капля крови.

— Будь проклята вся нечистая сила! — крикнул Руджиеро и обнажил свой святой меч.

Этот меч достался Руджиеро от отца. Задумав идти на освобождение гроба господня, отец Руджиеро призвал капеллана, при нем обнажил свой меч и дал страшную клятву не класть меча в ножны, пока святой гроб не будет освобожден. Когда Иерусалим был освобожден из рук неверных, — отец Руджиеро, стоя на коленях в белой рубашке перед гробом господним, вложил меч в ножны и сказал:

— Я выполнил, господи, клятву. Теперь даю другую. Отныне этот меч будет вынут из ножен только во славу господню!

На смертном одре, передавая Руджиеро свой меч в ножнах, отец сказал:

— Дай клятву, что ты обнажишь этот святой меч только во славу господню.

И Руджиеро сказал:

— Аминь.

Руджиеро обнажил теперь меч и воскликнул:

— Во славу господню!

И изо всей силы ударил мечом по дереву. Страшным криком закричало дерево. Руджиеро рубил. Словно клочья теплого, еще трепещущего мяса, летели щепки.

Кровь лилась из дерева и брызгами летела кругом. Дерево кричало, стонало. И чем больше оно вопило, чем сильнее лилась кровь, — тем больше распалялся Руджиеро и рубил святым мечом. Наконец, дерево раскололось, и из него вышла в богатом, но странном уборе девушка такой красоты, что Руджиеро отступил, и святой меч бессильно опустился у него в руке.

Конец ознакомительного фрагмента.