Служба по контракту. ГСВГ – Потсдам

Влад Озер

Служба в ГСВГ, ГДР, Потсдам, 744 артиллерийский полк.1977—1980 годы. Книга будет интересна как молодежи, собирающейся служить в армии, так и ветеранам, моим ровесникам. Особенно тем, кто сам прошел службу в группах войск за рубежами СССР.

© Vlad Ozer, 2018

ISBN 978-5-4493-6573-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Размышления в одиночестве

Владимир Озерянин

см. ФОТО: Башня возле центрального кпп дивизии. На ней Гитлер вешал свою оппозицию. Наши связисты использовали ее в своих целях.

Впервые за прошедший год нахожусь за забором части, сам, один, совершенно один! Не в группе себе подобных и без сопровождающего старшего.

«Свобода! — стучит в висках и перехватывает дух. — А свобода ли?»

Почему — то сохраняется чувство, что свобода, то нереальная.

«Я свободен? Или нет?» — спрашивает мозг сам у себя.

«Видимо, да! — говорит левое полушарие правому. — Да, свободен, — отвечает правое полушарие».

«Как, совершенно свободен? И могу делать все, что мне вздумается? Да можешь, примерно как пес, но в пределах длины цепи, — шепотом отвечает правое.»

«Ага, а цепь моя, покрашена в цвет хаки, чтобы далеко было видно. Это раз, портупея вместо ошейника, это два. На ногах сапоги хромовые, с широкими не по размеру голенищами, чтобы далеко не убежал. Отсутствие паспорта и суррогат вместо него, «Удостоверение личности», это три. В довесок ко всему, чужая, совершенно незнакомая, а потому враждебная территория. А если учесть, что и с лаем, пардон, с местным языком проблемы, т.к. говорить меня на нем почти не научили… То свобода, к которой я так стремился, намечается… размером с овчинку.

Да, но что поделаешь, тешит только то, что я ведь такой далеко не один. Сотни тысяч мне подобных, чтобы попасть в эту позолоченную клетку еще и прилагали неимоверные усилия. В глазах очень многих я еще и везунчик. Ну что же, со временем придется привыкнуть и к этой, ограниченной, со всех сторон обгрызенной свободе. Постараемся ценить то, что имеем," — приходят к консенсусу оба полушария.

Стоя на остановке, осматриваюсь по сторонам. Полоса газона от бордюра проезжей части дороги и до бетонного забора по Уставу считается территорией части. Газон зеленый, мусора нет, но пострижен он, как голова новобранца тупыми ножницами стажером пэтэушником в парикмахерской. Прямо через дорогу — приличное по размерам озеро. «Крампнитц-зее» — называется.

Слева от меня — высокая, метров сорок, четырехугольная с зубцами на верху, башня. С моей стороны на высоте, около тридцати метров, висит портрет вождя мирового пролетариата. Портрет написан на круглом, в диаметре до трех метров, щите. Выше портрета, по периметру башни, торчат какие-то массивные крючья, по два с каждой стороны. Немного позже я услышал местную легенду об этих крючьях. Якобы, Гитлер после покушения на него в сорок четвертом году, развесил на этих крючьях основных заговорщиков-генералов, по два с каждой стороны.

Несколько позже мне еще пару раз пришлось столкнуться со следами этой легенды. Верх башни украшал пирамидальный, стеклянный купол, а вокруг него торчали антенны различной конфигурации. Вершину купола, как и положено, венчало на мощном штыре, красное знамя победителей. Чувство гордости за свою страну распирало грудь, глядя на этот, реющий на ветру флаг. Как же мы хоть и рабы, с резко ограниченной свободой, но рабы — победители. Вечные спартанцы. А эти, пытавшиеся ассоциировать нас к новому порядку Гансы, хоть и живут побогаче нас, но они побежденные.

Да и живут — то они за нашей спиной и за наш счет. Под нашей протекцией, так сказать. Так, по крайней мере, нам внушали на политзанятиях. Вот победит коммунизм во всем мире с нашей помощью, разумеется, тогда мы займемся подъемом уровня жизни и у себя дома, а пока немножко нужно потерпеть. На исходе, правда, уже шел шестой десяток лет терпения, а свет в конце тоннеля все еще не просматривался. Но это все из-за буржуев проклятых. Упорные попали, отделяющую нас от этого долгожданного коммунизма.

А судя по дате которая стояла на дворе, то черта, которую обещал нам

один плешивый «оракул-предсказатель»* должна была приблизиться уже очень скоро. И «рай коммунизма» должен был упасть нам в руки, как перезревший плод, несмотря на абсолютное отсутствие каких — либо признаков его приближения.

И чего только не взбредет в голову, глядя на красный прапор, развевающийся над чужой башней. Высоко полетал в мечтах, приземлился. Что-то долго нет «буса*». Тут нужно думать, как над минимум двумя более насущными вопросами. И первый из них — это как доехать к новому месту назначения, не зная маршрута и немецкого языка? А второй более жгучий в ближайшей перспективе, как меня встретят? В совершенно незнакомой части, в чужом пока для меня коллективе.

Мягко шурша шинами и почти беззвучно к остановке подрулил новенький, двухсекционный с гармошкой посредине, венгерский бус — «Икарус». Вместе со мною на остановке стояло два-три человека женщин и мужчин в партикулярном платье, скорее всего, наших, советских. Наших — то трудно спутать с местными. Женщины выделяются яркими на фоне немок чуть ли не цыганскими нарядами и сверх обильной косметикой, а мужчины даже в гражданской одежде, своими голыми затылками. И тех и других можно было в толпе различить за километр.

Эти навыки распознавания своих я приобрел чуть позже, а пока захожу в автобус. В салоне пахнет не русским духом, а еще свежими, не выветрившимися заводскими, краской и лаком. Свободных мест нет, но проход не забит толпой, как обычно бывает у нас. Тем не менее, умудряюсь наступить на ногу немке средних лет.

— Ой, простите пожалуйста! — самопроизвольно вырывается у меня. Она что-то произносит по — немецки, я не понимаю, но по мимике лица соображаю, что мне прощают мою медвежью неуклюжесть. Сам я заливаюсь краской от стыда за свою невнимательность, и за незнание, и непонимание языка.

На следующей остановке рядом со мною освобождается место и я присаживаюсь. Минут через пятнадцать проезжаем вдоль забора моей, еще такой недавно родной, Недлитцкой дивизии.

«Как-то там живут — поживают мои друзья и враги сослуживцы?» — проносится в сознании. Несмотря ни на что, ностальгия сжала сердце пассатижами. Но туда я еще успею. Проехали. Кто-то, где-то меня уже проинструктировал, что у немцев в общественном транспорте уступать место не принято. Ни старикам, ни женскому полу. И тут я замечаю, что рядом со мною стоит немка лет за шестьдесят. Быстро поднимаюсь.

— Битте зездих зи зих *, — напрягаю свои скудные познания в немецком, больше полагаясь на жесты и мимику.

— Данке, данке шеен*, — мило улыбаясь и благодаря, присаживается бабуля. Вот и состоялись первые свободные контакты с аборигенами. Интересно было бы узнать, кем служила или работала эта немкеня лет сорок назад, но, увы. Приехали, автовокзал, на площади бассейн-плац. Здесь мне нужно пересесть на внутригородской маршрут. Конечный пункт «Киршаллее», вишневая, то есть аллея, по нашенскому — нуммер три. Чтобы не мучиться избираю свой любимый в таких случаях вид транспорта — такси. Называю адрес и через минуты три я у цели. Расплатившись с таксистом, выхожу, передо мною привычная армейская картинка: кпп, и пустота вокруг.

*Бус — (нем.) — автобус.

*плешивый оракул-Н.С.Хрущев. Он обещал построить коммунизм к 1980 году.

*bitte, Setzen Sie sich. — (нем.) — присаживайтесь пожалуйста.

*Данке, данке шеен — (нем.) — Спасибо, спасибо большое.

744 артиллерийский, тернопольский полк

Владимир Озерянин

см. ФОТО:1. Здание штаба полка, сейчас превращено в жилой дом.2.Центральные ворота, проходная в полк. Запечатлен момент ожидания приезда какого то начальства.3.Танк на постаменте, возле центрального кпп.4.Наша холостяцкая столовая, (бывшая столовая офицеров «люфтваффе»), магазин, парикмахерская, и место полковых попоек.

Достаю из внутреннего нагрудного кармана удостоверение и предписание. Предъявляю документы на проходной сержанту. Он мельком ознакомившись, берет под козырек. Прохожу внутрь и уточняю у него, где штаб части и медпункт артиллерийского полка. Выслушиваю его краткое, но деловое объяснение. До штаба полка от кпп не более тридцати метров по прямой, по диагонали до пмп* около ста. Захожу в штаб, дневальный у входа подсказывает, где находится кабинет начальника строевой части. «Капитан Ю. Жук.», гласит табличка на двери. Стучусь, на «Да!» захожу. Начальник строевой части капитан Юрий Жук находится за столом.

— Заходите, заходите, товарищ прапорщик, давно ждем, — произносит с улыбкой симпатичный молодой капитан.

— Здравия желаю, товарищ капитан! — прикладывая правую кисть к виску, левой подаю ему свои документы. Просмотрев, он оставляет все у себя для оформления.

— Влад, приказом командира дивизии, ты назначен фельдшером медпункта, потянешь? — я пока молчу.

— Эта должность приравнена к должности старшины роты. А я насколько понял из документов, опыта у тебя еще мягко говоря, маловато, — тут он скашивает глаза в сторону писаря — ефрейтора, который копошится в бумагах, а я в это время прикладываю указательный палец правой руки к губам. Он меня сразу понимает. Я не хочу, чтобы солдаты в полку узнали преждевременно о моем сроке службы.

— Я справлюсь, товарищ капитан! — как можно бодрее заверяю начальника строевой части.

— Тогда сейчас идешь в медпункт, там тебя ждет начмед полка старший лейтенант Доника Владимир Федорович. Он у нас мужик суровый, так что ты с ним поаккуратней. Это мой тебе совет. Ну, давай, удачи тебе.

Я направился в пмп. Что сразу бросилось в глаза — территория полка была какая — то запущенная. Мусор, окурки и фантики везде. Здания казарм — замызганные, обшарпанные. От газонов одно название, они затоптанные дорожками во всех направлениях.

Ориентируясь по подсказкам, подхожу к своему очередному месту службы на ближайшие пару лет. Представьте себе массивное, серое двухэтажное здание с залами, примерно, на тысячу посадочных мест. Это конечно не пмп, это полковая солдатская столовая. Но от тыльной стороны этого здания под углом в девяносто градусов, образуя букву «Г», ответвляется одноэтажный аппендицит, примерно, тридцать метров в длину и десять в ширину, при этом имея еще и свой заворот под тем же углом на плюс пятнадцать метров.

Вся эта пристройка — под шиферной крышей со своим чердачным помещением и слуховыми окошками. Тыльный двор общий со столовой. Прямо через короткую дорожку напротив, тоже медпункт, но уже не наш, а соседнего танкового полка. Позже, в процессе службы узнал, что на этой территории, за одним общим забором — три полка. Кроме моего артиллерийского, еще танковый и полк ПВО*.

ПМП*-полковой медицинский пункт. (лет через семь, удовлетворяя чью то блажь, аббревиатуру изменили на МПП

— медицинский пункт полка).

ПВО*-противовоздушной обороны (а проще, зенитный полк).

Полковой медицинский пункт

Владимир Озерянин

см. ФОТО: Начальник медицинской службы полка, старший лейтенант В.Ф.Доника.

Забор из рабицы, но только с фасадной стороны. Калиток нет, сплошной проходной двор. Возле входа мусор, окурки, крыльцо заплевано, видимо, с утра замешкались, не успели прибрать. Захожу, узенький коридорчик, его пересекает коридор чуть пошире. Слева за загородкой — пост дежурного медперсонала. За ней сидит дневальный из числа выздоравливающих.

— Где дежурный? — спрашиваю у него. Из-за двери какого — то кабинета или палаты выглядывает кто — то в похожем на белый, халате.

— Вам чего, товарищ прапорщик? — это он мне.

— Ты кто будешь, товарищ сержант? — я ему.

— Дежурный фельдшер сержант Пшенов!

— Плохо, товарищ сержант!

На его лице попеременно отражается гамма чувств. Удивление, немой вопрос: «А кто я такой, чего мне здесь надо?»

И желание послать меня, как можно дальше, но на всякий случай воздерживается. Привычка, как говорится — вторая натура. А может быть потому что на голову ниже меня, хотя и коренастее.

— Плохо потому, — прерываю его недоумение, — что крыльцо заплевано, бычки не склеваны, дорожка к медпункту не подметена. Да и балахон на тебе какой — то, а не халат. Когда он последний раз был в стирке? А!?

— М-м-м.., — мычит в непонятке сержант.

— А я, с сей минуты, старшина медпункт, и такого бардака здесь не потерплю. Вам понятно!? Объявляю вам, товарищ сержант, выговор для начала и два наряда на службу вне очереди. И учтите, что вы так легко отделались только потому, что это на первый раз.

Не дожидаясь, когда он подберет с пола, отвисшую нижнюю челюсть, требую:

— А теперь проводи меня к начмеду.

Кабинет начальника находился по правой стороне коридора, мимо аптеки. Опешивший сержант остался в коридоре. Я после стука и разрешения захожу в узенький, как пенал и темноватый, как келья, кабинетик. За столом в виде буквы «Т» сидит старший лейтенант в возрасте под тридцать. Гладко выбритое, я бы даже сказал, холеное лицо. На прямом, ровном носу — очки с толстыми стеклами и в массивной роговой оправе. За сверкающими, как в монокле стеклами, злые с припухшими (видимо с перепою), красными веками, глаза. Голова у него почему — то все время склонена к левому плечу. Позже узнал, что у него врожденная кривошея.

— Товарищ старший лейтенант! Прапорщик Озерянин прибыл в ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы!

— Присаживайся. Давно жду, — не вставая из-за стола, он подал мне руку.

— Расскажи кратко свою биографию, — требует он. Рассказываю. Она еще довольно лаконичная.

— Сколько, сколько ты прослужил срочной? — уточняет он.

— Год, товарищ старший лейтенант.

— Как это ты умудрился?

Также сжато объясняю.

— Вот это номер, — удивляется он, — и тебе везде дали зеленый свет? Как же это ты так служил, что через год тебе уже доверили и пропустили?

— Добросовестно и безупречно, товарищ старший лейтенант.

— А ты знаешь, что сержант Пшенов, фельдшер, уже прослужил полтора года, и он неплохой сержант, на нем весь мед пункт держится, особенно в ночное время. А я бы его не пропустил, если бы он пожелал остаться даже после двух лет службы.

— Я его знаю, уже познакомились. Объявил ему два наряда вне очереди…

— Что о — о?

— За отсутствие порядка на территории.

— Ну-ну, потише на поворотах, прямо вот так с порога уже наряды раздавать? Не рановато ли? А с другой стороны может ты и прав, ты ведь со старшинскими правами, пусть боятся, чтобы на голову не сели. Начальника медпункта у меня нет, то есть формально есть, а реально отсутствует. Да ты и сам увидишь. Бери бразды в свои руки, а я помогу. Не стесняйся обращаться за помощью ко мне, и к старым прапорам, я сам не стесняюсь. Они всегда помогут. Давай, работай, посмотрим, как ты справишься здесь у меня, — резюмировал старлей.

— А где, интересно, твое имущество?

— Все на мне, товарищ старший лейтенант

— Ах да, ты же еще и гол, как сокол. Идеальный военный пролетарий, — произнося эту фразу, он снял трубку внутреннего телефона и попросил соединить его с начальником вещевой службы полка.

— Дабачев? Правильно, это я, Доника. А ну — ка давай, прыжками ко мне в кабинет. Я жду.

— Сейчас придет вещевик, я его озадачу, чтобы приодел тебя. И вообще, сегодня решим все вопросы с твоим жильем и питание. Жить будешь в офицерской общаге. Она здесь, на территории части. Питаться в столовой, тоже рядом, за забором. За питание 96 марок в месяц, кормят вполне сносно. Проживание в гостинице вообще на халяву. Копейки… Вопросы?

— Товарищ старший лейтенант,?

— Да.

— Разрешите одну просьбу?

— Да.

— Я хочу попросить вас, чтобы никто в пмп да и в полку не знал о моем реальном сроке службы, а то, сами знаете, как с солдатами… В первую очередь, с подчиненными, могут возникнуть проблемы…

— Это хорошо, просьба твоя правильная и своевременная. Можешь не переживать, ни одна живая душа, кому не положено, об этом не узнает.

В дверь постучали.

— Да! — рявкнул шеф. В кабинет как — то бочком, ссутулившись, просочился невзрачный на вид, какой — то старлей*.

— Вызывали? — как — то непривычно для равных по званию, чуть ли не подобострастно спросил вошедший.

— Заходи, заходи и прикрой дверь, Равиль. Ты видишь этого молодого, новоиспеченного прапора? Сейчас забирай его с собой, и чтобы через час он выглядел, как принц испанский, ты меня понял?

— Да, есть, конечно, все сделаем. Чуть ли не по струнке вытянулся сын татарского народа. Мне казалось, что это они меня разыгрывают.

Но как я уточнил попозже у знающих, это были настоящие взаимоотношения между ними, основанные на чисто уставных статьях. А сам начмед мне потом рассказывал, что такие взаимоотношения у них выстроились, когда они еще здесь «холостяковали». А Дабачев на чем — то залетел и Доника его прикрыл. Плюс, небольшие довороты личностных и национальных оттенков.

— Разрешите идти, товарищ старший лейтенант? — это уже я подал голос и подался за вещевиком.

— Давай, получи барахло, отнеси в гостиницу. Оформляйся, устраивайся и приходи в медпункт завтра к восьми утра.

— Есть!

Прошли на склад, он размещался в подвале казармы третьего дивизиона. Так я попутно знакомился с расположением подразделений. В течении часа нвс* полка с начальником склада, лично подбирали мне всю амуницию. А это довольно много. Краткий перечень приведу по той причине, что он точно такой же, как и у офицеров. А гардеробчик в нынешних армиях СНГ намного скуднее.

Две шинели, обмундирование повседневное, парадное и полевое. Фуражки, соответственно, три. Приличная охапка сорочек. Белье (летнее и зимнее). Сапоги, две пары, ботинки, туфли, носки, портянки, ремни, фурнитура и т. д. Да чуть было не забыл: плащ, плащ-накидка, шапки-ушанки, а еще комбинезоны. Сапоги фетровые и валенки, эти вещи выдавались во временное пользование. А еще рукавицы, перчатки повседневные и парадные, и многое другое по родам и видам войск. Короче, мне со среднестатистическими данными в росте и весе, самому за один раз не унести. Свалили все в плащ-накидку и солдаты-кладовщики помогли дотащить в гостиницу.

НВС*-начальник вещевой службы.

старлей*-старший лейтенант.

Адаптация по ходу службы

Владимир Озерянин

см. ФОТО; слева — направо. Я, фельдшер Л. Куликова, врач-стоматолог Т. Тищенко, фельдшер, сержан Н. Ткачук.