В Бобровке все спокойно (Шпулечник-3)

Влад Костромин

После долгих житейских лишений и скитаний мы обрели относительно спокойную и сытую жизнь в Бобровке. Казалось бы, живи, залечивай раны от житейских невзгод да отъедайся потихоньку. Но не тут-то было! Отец, будь он неладен, увидел мультфильм «Черный плащ»…

«Называй меня Чэ-Пэ»

И полбеды было бы, если бы он только сам взбесился, так нет же, втянул и соседа нашего, живущего через дорогу — безотказного водителя Кольку, в свои дикие игры. Внешне Колька Махалашенко по кличке Малахай («Малахай — это шапка такая, с висяками» — как объяснил нам отец), действительно очень напоминал Зигзага Макряка. Такой же вихрастый, простодушный и отзывчивый.

— Я тебя не как должностное лицо, а по-соседски позвал. Многое в здешних диких краях вселяет разумному человеку беспокойство в последнее время. Тут ведь какой народец? — поощряюще посмотрел на собеседника.

— Какой? — Спросил сосед.

— Мелкий, мелочный, приземленный и недальновидный. Пока жареный петух не начнет клевать то в темечко, то в задницу, не поймут, что надо делать. А что надо делать?

— Сеять?

— Сеять, запахивать и бороновать — это безусловно. Наша главная задача: молотьба и хлебосдача. Хочешь быть передовым — сей квадратно-гнездовым. Но сейчас на повестке дня не это, вовсе не это. Сейчас остро назрел вопрос борьбы с преступностью. Прежде всего организованной! — как по писанному гладко чесал отец. — Надо решать проблему. И решить этот вопрос должны мы с тобой. Отступать некуда — за нами будущее! На счастье для будущего, решение есть у меня! Я буду Черным плащом, а ты будешь Зигзагом! — внушал папаша бедному Малахаю, зазвав его в свой гараж и расхаживая перед дверью, чтобы сосед не убежал.

— Владимирыч, может не надо? — уныло сопротивлялся Малахай, с тоской глядя на белый день, маячивший в проеме двери за спиной директора.

— Надо, Федя, надо! Слово начальника — закон для подчиненного! Ты пойми, ты мне нужен, садовая голова.

— Зачем?

— Порой и ненабитый глаз замечает полезное. А у тебя глаз не набит. Твоя непобедимая беззаботность и инфантильная непосредственность может быть моим умелым руководством обращена впрок, повернута на пользу общества и всего прогрессивного человечества. А еще, ты хорошо умеешь петь песни из кинофильмов. Почти как я в молодости. — Самодовольно погладил себя по брюху. — Будешь Зигзагом, ты похож — такой же раздолбай и вихор такой же на голове.

— Владимирыч, что ты как ржавый фрикцион заел: Зигзаг да Зигзаг, — обиделся Колька.

— Твою дивизию, называй меня Черный Плащ! — как директор школы на малолетнего хулигана, заорал отец, вздыбленно застыв напротив соседа. — Или сокращенно: Чэ-Пэ. Я тебя из Кубиково вытащил, человеком сделал, а тебе трудно такую малость для меня сделать, — успокоившись, вновь засеменил туда-сюда, как вечный маятник.

— А чем в Кубиково было плохо? — попробовал робко сопротивляться Малахай. — Трасса рядом, квартира с балконом, больница опять же есть.

— Трасса, больница с балконом, — передразнил отец, продолжая безумный менуэт. — А за городом, как говорится, хохлома. Да, согласен, тут не столица и не центр мировой культуры, не Лондон, который вообще «гуд бай», и не Париж, но, согласись, и не лесосека какая-нибудь, а вполне приличная деревенька, которая моими стараниями, на основе нового метода и нового мышления, вскоре станет совхозом-миллионером. Сюда еще опыт перенимать со всей страны будут приезжать. Понял? А ты заладил: балкон, балкон. Ты как мещанин во дворянстве какой-то. Буржуазный элемент просто. Тебе не стыдно?

— Ну, стыдно, — смутился Малахай. — Но как-то Зигзагом быть странно.

— Привыкай. Я за это тебе премию выпишу, Почетную грамоту торжественно вручу и вывешу твою лучшую фотокарточку на Доску почета.

— Правда?

— Конечно, я тебя когда-нибудь обманывал? Нагло? Надувал?

Сосед замялся с ответом — папаша был беззастенчивым брехлом и пустобрехом, но врожденный такт и генетическое чувство вины перед любым начальством помешали Николаю озвучить свое мнение.

— Вот видишь? Значит, нагло не обманывал. Не будь невежественным разгильдяем, а слушай меня. Бензин ваш, иудеи — наши. Давай обмоем твою партийную кличку, — папаша достал из верстака водочную бутылку, заткнутую бумажной пробкой, свернутой из пожелтевшей газеты «Правда». — За победу над Злом и мировым империализмом не грех и выпить по капельке.

— А ты что тут трешься? — разлив по складным стаканам, которые всегда возил в бардачке, заметил меня родитель.

— Хотел электролита взять, — признался я. — Для опытов.

— Хрен тебе, а не электролит! — показал внушительный кукиш. — Он денег стоит. Ишь ты чего выдумал — опыты, Менделеев малолетний. Сходи лучше, сальца стащи нам с Зигзагом шматочек из кубла.

В краже сала был большой риск. За сало мать могла и покалечить, если поймает. А то и убить.

— Может, я принесу? — сделал попытку ускользнуть Зигзаг. — У меня сало хорошее, с прослойкой.

— Сиди, Зигзаг, не дергайся. Гусена сходит и сопрет, пока Валька свою ущербную «Санта-Барбару» смотрит. Гусена, и тащи не жадничай, тащи кусок поувесистее, для хороших же людей надо, для борцов с преступностью, безродными космополитами, наперсточниками, разбойниками с большой дороги, мироедами, гешефтмахерами, сатанистами, мажорами, приспешниками, мормонами¹⁵, хиппанами и стилягами, ползучими буржуазными ренегатами и монархистами, наводнениями, пожарами, мором, гладом, чумой и прочими стихийными бедствиями и катастрофами!

— Стиляг и хиппи мы били, — обрадовался Малахай, — когда я в армии служил. И про безродных космополитов замполит нам рассказывал.

— Вот видишь, — покровительственно похлопал его по плечу папаша, — дело тебе уже знакомое, освоенное, не дашь промашку, не ударишь в грязь лицом как абы кто бы, будешь вести себя, как полагается крепкому профессионалу. Ну, за победу!

Они выпили.

— Не переживай, Зигзаг. Мы будем бороться с преступностью, но при этом будем действовать решительно и профессионально, проявляя осторожность, будучи осторожными и мудрыми как змеи. Но чуткими, как луна, отражающаяся в черной воде старого пруда в графском парке. Без всякой тупой бронетанковой бравады и гнилого шовинизма и шапкозакидательства, что есть две стороны одной медали, обе мерзко-приторные. Но сильные духом, как сильные духом.

— Ладно.

— Мы с тобой останемся в народной памяти как красный командир Чапаев и его верный помощник и соратник Петька, как комиссар Каттани¹⁶ в «Спруте», как комиссар Жюв в «Фантомасе»¹⁷, как Сухов и Петруха в «Белом солнце пустыни»!

— Восток — дело тонкое, — вспомнил сосед. — А можно как товарищ Сухов и Верещагин?

— Почему нет, — широко махнул рукой захмелевший отец, — для хорошего человека и Верещагина не жалко, бери! Главное, вовремя уйти с баркаса. Тем более, сам понимаешь, нам за державу обидно, посему и боремся с преступностью и грозим отсель шведу.

— Мы и шведов будем бить? — осторожно уточнил сосед.

— Только так, — кивнул папаша, — будем бить шведов, как шведов под Полтавой. Я буду как Петр первый, а ты как мой верный Меньшиков, будешь воровать у меня веревки. Но это не важно, важно, что все будут благоговеть перед нами!

— Про нас анекдоты будут рассказывать? — смутился Малахай.

— И анекдоты будут, и пьесы будут, и даже художественный фильм снимут, — несло отца, — в четырех сериях. Непременно в четырех. Представь, — отец вскочил на ноги, вытянул руку вперед и закатил глаза, будто действительно прозревая наступившее будущее, — какие перспективы: молоко льется рекой, поля цветут, комбайны носятся, солома соломится, сено сенится; сок березовый по весне хлещет струей, будто вода из пожарного брандспойта; куры несутся по пятку яиц в день. Лепота, картина маслом и всеобщая пейзанская пастораль и явная благодать с растворенным в воздусях полным благолепием. Практически палаты царские белокаменные, чертоги райские. Почти что на Марсе яблони цветут, почти Рио-де-Жанейро, почти коммунизм в отдельно взятой деревне. И корреспонденты роятся, как мухи над коровьим навозом. Даже иностранные прибудут взять у нас интервью. Лепота! И ты, такой в белых штанах и фуражке, мужественный, обветренный и загорелый, как штурман дальнего плавания.

— Почему не капитан?

— Потому, что капитаном буду я. Не перебивай меня необдуманно и поспешно, а внимательно слушай, внимай мне, не отвлекаясь на суетную мелочность повседневной обыденности, вопросы потом, если они у тебя еще останутся после моего подробного и исчерпывающего доклада. Тут ведь главное не кто капитан, а кто боцман…

— Штурман?

— Сказал же, не перебивай! Штурман, боцман, кок, юнга — какая разница?! Тут главное — похлопал себя по животу, — профессиональное общее руководство, на которое ты, к счастью, не способен.

Снова разлил водку по стаканам.

— Тост: я пью до дна за тех, кто утки. Кто правосудье несет, за тех, кому повезет. И если цель одна — навести порядок, то тот, кто не струсил и плащ свой не бросил, тот бросит ружье и всплывет! Вздрогнули! Отряд не заметил потери бойца и вторую бутылку допил до конца, — необычайно щедрый отец достал вторую бутылку.

— Ты еще здесь? — повернулся отец ко мне. — Когда работу поручаешь идиоту, не жди, что сделает он хорошо работу, — папаша подмигнул Малахаю.

— Иду.

— Вперед и с песней. Хлеба отрежь тоже, — донеслось в спину указание. — А то пошлешь этого дурака за салом, так он одно сало и принесет, — пояснил папаша собутыльнику свою глубокую мысль.

Я принес сало и хлеб, они допили вторую отцовскую бутылку.

— Ладно, Владимирыч, я согласен, — Малахай морально сломался, согласившись потворствовать опасным причудам отца.

— Владимирыч? — вкрадчиво, как гремучая змея у братца Кролика, переспросил отец. — Да?

— Чэ-Пэ, — покорно вздохнув, поправился Зигзаг и осоловело помотал головой.

— Запомни, Черный плащ — это мое второе имя.

— Надо же, мы так давно знакомы, — удивился Зигзаг, — а я то только сейчас узнал, что у тебя есть второе имя.

— Ну так, — пробурчал отец, — я сын благородных родителей, есть, куда без него?

— Может и правильное дело ты придумал. Поймаем тех, кто заборы и антенны ворует.

Это мы с Пашкой воровали заборы, и отец прекрасно об этом знал и хвалил нас. Мать, опасаясь, что зимой мы можем замерзнуть, категорически запретила нам использовать на эти цели хорошие дрова. Мать, опасаясь, что зимой мы можем замерзнуть, категорически запретила нам использовать на эти цели хорошие дрова.

— Идите и собирайте хворост, бездельники, — сказала нам. — Из-за вашей лени и лени вашего бати, мы замерзнем зимой!

— Чего мы замерзнем? — попытался образумить ее я. — Дров полно и угля полдровника.

— Не гордыбачь с матерью, дармоед! Сегодня полно, а завтра будет пустой дровник. Вот замерзну, будете потом ходить, мой след искать, шишкарики! Сказано: идите и собирайте, лентяи и дармоеды!

— А где мы будем собирать? Можно подумать, хворост на улице валяется.

— У неумеки руки не болят! Мозги включи, если они у тебя не окончательно протухли. И Пашку с собой бери, а то уже совсем квелый от безделья стал! Все в батю пошли — такие же ленивые, и такие же вонючие, как скунсы!

— Ничего мы не вонючие, — отойдя подальше от крыльца, рискнул подать голос Пашка. — Мы нормальные.

— Ты мне еще поговори, вонючка! Совсем страх потеряли! Без хвороста не возвращайтесь, дармоеды!

— Что делать будем? — спросил Пашка.

— Пойдем искать хворост.

— Где?

— А я откуда знаю? В саду мы уже все собрали. В посадке ничего не осталось. Может, в лес сходим, а? За валежником.

Ближайший настоящий лес был в километре от Бобровки и мать нам туда ходить запрещала.

— А то заблудитесь там и вас волки съедят. Нам потом с батей вас хоронить. Сплошные расходы от вас, — говорила она. — Узнаю, что ходите в лес, разорву как лягушек надутых!

— Нет, в лес я не пойду. Если она узнает, то поубивает, — задумчиво ответил Пашка, почесывая руки.

— Ладно, пошли по деревне пройдемся. Может, где чего и присмотрим.

Тогда нам и пришла в головы блестящая идея использовать в качестве топлива заборы вокруг общественных зданий.

— Слушай, а вот забор вокруг «конторского сада». Он же ничей… — сказал я.

— Как ничей? Сад же конторский, — усомнился Пашка.

— Конторский — значит совхозный. А если совхозный, то ничей. Нам же яблоки тут никто не запрещает рвать?

— Как никто? А мать?

— Мать не считается. Больше же никто не запрещает. Все рвут.

— Рвут.

— А если сад общий, то и забор вокруг него общий, — продолжал я гнуть свою линию. — Значит, тот, кто раньше успеет тот и забирает. Так?

— Так… А если поймают?

— А мы как стемнеет, аккуратненько. С того угла, где Степка-автобусник живет, начнем. Оттуда в посадку утащим, а потом через дорогу в другую посадку и в наш сад. А там уже если кого и встретим, то подумают, что это мы свое несем.

Заборы почти у всех были из штакетника. Асбестовые столбы с прямоугольными отверстиями, в которые продеты длинные прожилины. На прожилины, с равномерным зазором, набит штакетник. В тот же вечер, вооружившись топором и ножовкой, мы утянули пролет забора. Назавтра взяли еще два пролета. В течение недели забор перекочевал на наш двор. Потом вокруг здания правления разобрали забор. Точнее, под одной крышей были правление совхоза, кабинет директора, бухгалтерия и начальная школа. Там же до постройки нового здания посредине деревни, располагался и детский сад. Напротив, через дорогу, располагалась столовая, служащая одно время объектом притяжения для нашего ветреного отца. Потом мы украли забор вокруг почты. Затем не избежал нашего пристального внимания и новый детский сад. А когда мы разобрали забор и там, то стали потихоньку разбирать заборы у нежилых домов. Правда, иногда, шутки ради, выкапывали ночью деревянные антенные столбы. Сами антенны оставляли хозяевам, а столб уносили на дрова. На нас уже даже собаки деревенские не лаяли — привыкли к тому, что мы подобно двум отощавшим медведям-шатунам спотыкаемся по спящей деревне.

— Точно поймаем, — с энтузиазмом юного строителя коммунизма заверил отец, — если не мы, то кто же?

— А то совсем обнаглели. У кума моего, Сереги Корявого столб антенный сперли прямо тогда, когда он телевизор вечером смотрел.

— Вот же наглецы, — с трудом сдерживая смех, из-за чего лицо исказилось самым немыслимым образом, как у готовящегося извергнуться вулкана Везувия, поддакнул отец. — Хотя, Серега твой сам виноват. Бдительным надо быть, а то только жену ревнует, как гусь лапчатый. Серега твой сам подозрительный, не внушающий широкой общественности доверия человек и импотент. Но мы защищаем и таких…

Сергей Корявый был очень мнителен из-за малого роста и блудливой жены. Пашке он почему-то сразу не понравился. А тут как раз фильм про Фантомаса показали, и Пашка им очень впечатлился. После кражи антенны, его ворота с висящим на них почтовым ящиком, любовно покрашенным Серегой ворованной масляной салатовой краской, стали мишенью для Пашки. «Червь ползучий, выходи! Фантомас» — такие письма юный шалопай начал подбрасывать по ночам в Серегин ящик. Три ночи все было спокойно, Серега делал вид, что ничего не происходит, но потом Валентина, жена Корявого, разболтала соседям и они стали посмеиваться над незадачливым карандухом. Хорошенько избив жену, взбешенный Корявый снял ящик с ворот. Лучше бы он этого не делал. Пару дней все было спокойно, а субботнее утро встретило отогнавшую корову в стадо и возвращавшуюся Валентину размашистой надписью на воротах «Червь ползучий — выходи!» и цвет проныра подобрал точь в точь как у почтового ящика.

— Убью!!! — в бессильной злобе кричал безучастному синему небу Сергей, потрясая узловатыми кулаками. — Поймаю и убью!!!

Соседи сочувственно цокали языками, а заходя в дома неудержимо хохотали. Полдня Корявый раскрашивал ворота, пряча обидную надпись. К вечеру пошел к куму — Малахаю.

— Здорова, дай капканов, — набычась, сказал он.

— Зачем? — удивился Малахай. — Лето сейчас.

— Дай капканы, — гнул свое недомерок.

— Зачем?

— Во дворе поставлю, — мрачно признался Сергей.

— А если кошка попадет?

— Нет у меня кошки!

— У соседей есть…

— Не попадется!..

— На кого ставить будешь? — усмехнулся Малахай. — На Фантомаса?

— А хоть и на Фантомаса!!! — сорвался на крик Корявый. — Он думает, управы на него нет?!! Напишу в райком, попляшет!!!

— На кого ты напишешь? — опешил Малахай.

— На директора!!!

— Он тут при чем?

— Он лысый!!! И Фантомас лысый…

— Фантомас еще и синий….

— Можа и директор по ночам синеет, — не сдавался Корявый. — Я с ним не спал, не знаю, а только безобразие это надо прекратить.

— Значит так, Сергей. Хоть ты и кум мне, а капканов я тебе не дам и ставить их не советую. Попадет ребятенок какой, так загремишь под суд.

— Директорский прихвостень! — выругался Сергей и ушел.

После разговора поостыл, задумался, и решил не капканить двор. Натянул тонкую проволоку, лески, подвесил жестяные банки из-под тушенки. Спать лег в сенях, с ружьем и фонариком в обнимку. Среди ночи юный прохвост сунулся во двор и потревожил хозяйский сон. Выскочил на крыльцо Корявый, Пашка кинулся бежать, в саду упал в траву и затаился, боясь выдать себя шорохом.

Серега ярился, метался по крыльцу:

— Фантомас проклятый!!! — бесновался Корявый, потрясая ружьем, как Чингачгук в кино. — Сука еврейская!!! — черные сатиновые трусы до колен возмущенно подпрыгивали вместе с хозяином. — Поубиваю, жидовня!!! Где ты, Фантомас? Прячешься, тварь? — Серега хлобыстнул из ружья в небо. — Выходи, посмотрим, кто тут червь!!! А-а-а-а!!!

Нервы Пашки не выдержали. Вскочив, он сломя голову кинулся к конторе.

— Ату!!! — вслед ему криком кричал Корявый. — Беги!!! А-а-а!!! — вскинул ружье, влепил заряд в старый автобус, мирно догнивавший на углу сада. — Беги, лысый!!!

Когда рядом высекла листья и искры дробь, Пашка рухнул и замер, словно мумия, боясь даже дышать.

— Я тебе устрою!!! — Корявый уронил стрелянные гильзы, вбил новые патроны, снова прицелился в трепещущий сад.

— Серег, ты совсем тронулся? — из дома вышел сосед Митяй. — Люди спят, а ты палишь в белый свет, как в копеечку.

— Уел я Фантомасину лысую! Драпал, как шведы под Полтавой.

— Совесть поимей, всю деревню на уши поставил.

— Я Фантомаса ловил!!!

— Да хоть чертей лови, мил человек, — послышалось со стороны другого соседа, — только тихо.

— Не ваше дело! — окрысился Сергей. — Пошли вы!

— Слышь, ты осторожнее, — Митяй тяжеловесно перевалился через забор, подошел к Корявому.

— Не замай, не замай, — попятился Серега, споткнулся на ступенях и упал бы, если бы Митяй не удержал его за ружье.

— Аккуратнее, Шарик, — сосед осторожно опустил Корявого на крыльцо, вынул двустволку из ослабевших лапок. — Ружжо завтра заберешь, как опомнишься, — так же тяжеловесно перевалился к себе во двор и скрылся в доме.

Сергей бессильно плакал на крыльце. Пашка, натыкаясь на яблони, полз в сторону дома. Больше он к Корявому не лез.

— Чэ-Пэ, у тебя уже есть версия?

— Какая версия? — не понял отец.

— Кто заборы ворует, — неопределенно поводил руками Малахай, — версия у тебя есть?

— Есть, но я ее пока придержу. В интересах следствия. Зачем натягивать раньше времени тень на соседский плетень?

Сосед понимающе кивнул.

— Ладно, расходимся по домам, а завтра начнем. Только сам понимаешь, этот разговор должен остаться сугубо между нами. Дело такое, не кур крадем, а со Злом боремся — надо в тайне держать, а то, не ровен час… — папаша воздел руку кверху, тыча пальцем в потолок.

— Понимаю, — кивнул Зигзаг. — Я как могила.

— И вот это, — отец достал из кармана длинный мятый шелковый шарф, условно белый, — тебе.

— Зачем, Чэ-Пэ?

— Затем, что ты моя правая рука, верный соратник, а шляешься, как охламон. Тебе, как Зигзагу, положена кожаная куртка и белый шарф. Форма такая. Бери шарф, Зигзаг!

— Как у Бендера. — Зигзаг рассматривал неожиданный для прижимистого отца подарок.

— Почти. Не отвлекайся.

— А где я возьму куртку?

А мне было интересно другое: где же родитель спер шарф. Обычно он бахвалился своими кражами, сочинял целые драматические истории про свою дерзость и находчивость, рассказывал их нам по вечерам в лицах. «Вырвем хорошую вещь из склизких щупалец товарно-денежных отношений», — как он говорил. А тут целый шарф я увидел впервые. И никакой красочной истории его похищения.

— Не волнуйся, я все продумал, — отец подошел к УАЗ-ику, открыл заднюю дверцу и торжественно вытащил светло-коричневую кожаную куртку, которую я тоже видел впервые. — Это тебе, Зигзаг.

— Мне? — растроганный Колька даже всхлипнул. — Спасибо, Чэ-Пэ! — он вскочил и импульсивно обнял отца вместе с курткой. — Не ожидал от тебя.

— То ли еще будет, Зигзаг, — похлопывал его по спине папаша. — Нас ждут великие дела и куча эпических подвигов. Уж можешь мне поверить.

— Верю, Чэ-Пэ, верю, — прослезился Зигзаг. — Тебе, верю.

— Казалось бы, с одной стороны, но при этом не могу не указать на необходимость, так сказать, — понес околесицу отец, — положительно рассмотреть противоположную сторону данной проблемы. Но при этом важно помнить, что при данном негативно-позитивном сценарии развития дальнейших событий, в их ретроспективной, как говорится, части, по результатам проведенных экстраполяции и интерполяции, я прихожу к следующим, безусловно неопровержимым выводам: мы будем как Карл Маркс и Фридрих Энгельс, как Верная рука и Друг индейцев, как Чип и Дейл¹⁸, как Жан Поль и Бельмондо, как огонь и лед, вода и пламень, не столь различны меж собой, как позвоночник и гобой, — понесло папашу. — И запомни, мы с тобой станем неразлучны, как Чук и Гек. Нас временами будут даже принимать за мужеложцев, настолько мы станем близки, — вдохновенно вещал отец. — Как говорил старина Геродот старине Ферапонту.

— Чэ Пэ, а это обязательно? — покраснел сосед.

— Что?

— Ну это… мужеложество… голубыми быть… А то у меня жинка и дети… понимаешь… Не, ну если надо…

— Зигзаг, я же сказал, что будут принимать, — казалось, отец даже протрезвел от такой внезапной перспективы, — это же не значит, что мы взаправду будем сожительствовать!

— Тогда ладно, — расслабился Махалай, — тогда пускай принимают.

— Римляне и греки в этом толк знали, не зря же спорт создали, — слегка расслабился отец.

— Во, Чэ-Пэ, — Малахай мотнул головой, — я и сам этой всей спорты не понимаю: то обнимаются, то прыгают друг на друга, то валяются друг с другом.

— Сиречь забавы извращенных умов, вам, людям простым, можно сказать от сохи, понятны быть и не могут.

— Какой ты умный, Чэ-Пэ!

— Буддисты называют это проявлением алмазной мудрости, реализующей пустоту.

— Чэ-Пэ, а можно еще вопрос?

— Задавай, Зигзаг, — опять несколько насторожился отец, еще не пришедший в себя после предыдущего заявления соседа о мужеложества, — я отвечу.

— Комиссара Каттани же вроде убили? Тебя тоже убьют?

— Это хорошо, что ты интересуешься для расширения кругозора и в порядке общего повышения образованности. Я бессмертен, Зигзаг! Не переживай.

— Я рад, Чэ-Пэ! — сосед обнял папашу и в голос зарыдал у него на груди. — Я бы не пережил твоей смерти!

Примечания

15

Мормонизм (см. также Движение святых последних дней) — обобщённое название религиозной культуры, возникшей в результате распространения и развития Церкви Иисуса Христа Святых последних дней (ЦИХСПД, ЦСПД или СПД), созданной в первой половине XIX века Джозефом Смитом в США. В наши дни мормонизм и Церковь Иисуса Христа Святых последних дней — не вполне тождественные понятия, потому что после смерти основателя от первоначального движения начали откалываться большие и малые группы, провозглашавшие себя хранителями истинного учения. Среди последних наиболее известны Сообщество Христа (ранее — Реорганизованная церковь Иисуса Христа Святых последних дней, РСПД) и Фундаменталистская церковь Иисуса Христа святых последних дней. Далее в статье речь пойдёт о взглядах и обычаях собственно Церкви Иисуса Христа Святых последних дней с центром в Солт-Лейк-Сити, штат Юта. https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9C%D0%BE%D1%80%D0%BC%D0%BE%D0%BD%D0%B8%D0%B7%D0%BC

16

Коррадо Каттани (итал. Corrado Cattani) — главный герой первых четырёх мини-сериалов «Спрут» (итал. La Piovra, 1984 — 1989, режиссёры Дамиано Дамиани, Флорестано Ванчини, Луиджи Перелли). Роль комиссара Каттани сыграл актёр Микеле Плачидо. В первом сериале (1984 год) Каттани — комиссар, начальник криминальной полиции в городе Трапани на Сицилии. Во втором сериале (1985 год) он становится сотрудником итальянских спецслужб, в третьем мини-сериале (1987 год) был негласным напарником сотрудника Управления по борьбе с наркотиками США (DEA), в четвёртом сериале (1989 год) стал руководителем следственной бригады в Милане. https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%BE%D0%BC%D0%B8%D1%81%D1%81%D0%B0%D1%80_%D0%9A%D0%B0%D1%82%D1%82%D0%B0%D0%BD%D0%B8

17

«Фантомас» (фр. Fantômas) — франко-итальянская приключенческая кинокомедия 1964 года режиссёра Андре Юнебеля, пародия на романы Пьера Сувестра и Марселя Аллена, а также серию фильмов о Джеймсе Бонде. Фильм является первой частью трилогии о приключениях преступника Фантомаса и его противников — комиссара Жюва и журналиста Фандора. Книги из серии о Фантомасе привлекали внимание не только любителей бульварных романов, но и представителей культурной и интеллектуальной элиты, в частности сюрреалистов и их окружение. Популяризации образа Фантомаса способствовали его экранные воплощения, а о возможности снять свои версии задумывались крупные кинематографисты. Трилогия Юнебеля — пятая по счёту французская адаптация произведений о Фантомасе. https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A4%D0%B0%D0%BD%D1%82%D0%BE%D0%BC%D0%B0%D1%81_(%D1%84%D0%B8%D0%BB%D1%8C%D0%BC,_1964)

18

«Чип и Дейл спешат на по́мощь» (англ. Chip ’n Dale: Rescue Rangers, дословно — «Чип и Дейл: Спасатели») — американский приключенческий анимационный сериал, созданный студией Walt Disney Television Animation. Авторы идеи — Алан Заслов и Тэд Стоунс. — антропоморфные бурундуки Чип и Дейл, а также трое их друзей — мышь-изобретательница Гайка, австралийская мышь Рокфор и его друг, муха по имени Вжик — вместе образующие «Команду Спасателей» (англ. Rescue Rangers). https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A7%D0%B8%D0%BF_%D0%B8_%D0%94%D0%B5%D0%B9%D0%BB_%D1%81%D0%BF%D0%B5%D1%88%D0%B0%D1%82_%D0%BD%D0%B0_%D0%BF%D0%BE%D0%BC%D0%BE%D1%89%D1%8C