Бетонная серьга. Рассказы не только из архитектурной жизни

Влад Гринзайд

Рассказы, написанные за последние 18 лет, об архитектурной, околоархитектурной и просто жизни.Иллюстрации были сделаны без отрыва от учебного процесса, то есть на лекциях.

Цирк

— Слышь, Толстый, одевайся скорей, есть халтура!

— Что на сей раз?

— Цирк.

— Цирк?

— Давай, шевелись, там гимнасточки, акробаточки…

— А нам-то что надо делать?

— Рабочие сцены, оплата после каждого дня.

— Поехали!

Ехать пришлось далеко — в «Сердце Хайфского залива», где располагался гастролировавший по Израилю цирк шапито. Погода стояла по-израильски зимняя, то есть дождь, сильный ветер, кругом разливанные лужи, как следствие забитых канализационных стоков.

На подъезде к означенному месту я еще из автобуса глазами стал искать главный ориентир цирка — купол. Почему-то купола не было, наверное из-за дождя я совсем дезориентировался в пространстве и гляжу в неправильном направлении.

По прибытии на место выяснилось, что купола я не нашел по другой причине — он рухнул и накрыл собой трибуны, и сооружение напоминало развалины древнегреческого театра. Брезент намок и впитал в себя глинистую породу, отчего полностью слился с ландшафтом. Естественно, никаких гимнасточек и акробаточек там не было.

Дождь немного утих, и мы с Альбертом присели на одну из ненакрытых брезентом трибун курить. Ни души. Через полчаса к нам присоединился забуханый мужичонка — работник цирка, который и пролил свет на ситуацию.

По бухалову брезент натянули плохо, и он рухнул до окончания гастролей. Все циркачи уехали. Работникам же сцены нужно было разобрать цирк на составные части и сложить в машины.

Надо заметить, что оснащение в цирке было недетское. Об этом свидетельствовали четыре машины «Камаз» с прицепами, электрокар и даже асфальтоукладочный каток! Всё это они привезли с собой из России. С дорогостоящим оборудованием остались пять пьяных в стельку рабочих. Ничего разбирать, собирать или производить какие-либо другие осмысленные действия они не могли. Для этого были позваны два студента — мы с Альбертом. Мы должны были разобрать всё сооружение (цирк хоть и шапито, а размеров все равно приличных) и запаковать в «Камазы».

А у рабочих тем временем из-за отсутствия начальства, зимней меланхолии и близости супермаркета обозначился следующий распорядок дня: один из них вставал часов в девять, вываливался из «Камаза» и бежал в супермаркет за водкой. Одет он был солдатскую защитную телогрейку с золотыми звездными пуговицами и подпоясан не менее звездным военным ремнем. Белые длинные волосы и багровое лицо создавали нездоровый контраст. Человеку с таким видом водка отпускалась без очереди и зачастую без денег — видать, в магазине работали эстеты.

Принеся пластиковую бутылку водки ёмкостью 1, 75 л. с такой же контрастной, как его лицо, наклейкой (черная звезда на красном фоне), он начинал будить остальных циркачей, коих удавалось найти под брезентом. «Пропавшие без вести» сползались позднее сами к середине пузыря. Как только будился Вова, бутылочная эстафета переходила к нему. Человек он был незаурядный. Ширина его запястья была с моё колено, огромное брюхо покрыто рыжими волосами, взгляд недобрый, пышные украинские усы с длинными подусниками. Вова брал еще почти полный пузырь и стопку пластиковых стаканчиков. Он обходил всех, включая нас с Альбертом, и выпивал напару. Себе он всегда наливал до краев и пил без закуси. Обойдя полный круг, Вова собирал всех вместе и опять разливал. Себе, как всегда, полный. Выпив свой стаканчик, вместо закуски он «догонялся» из горл^'а.. После этой утренней зарядки Вова начинал витействовать.

— Не бзди, студент, ты хоч и жид, но хороший, иди сюда, выпьем.

Отказывать Вове было опасно, приходилось бухать.

— А где Петруха? — спрашивал начальник всей артели Борис Иванович.

— Гы, гы, гы, — отвечал Вовочка, — он пошёл хуй топором рубить, хочет жидовське подда'нство получить! Гы, гы!

Я испытывал ощущения Шарапова в логове Горбатого. После этого тон Вовы становился поучительным, и он передавал мне свою мудрость.

— Ты Эль-Алем не литай, там жиды водку не дають.

Вова наливал мне и Борису Ивановичу уже в пятый раз по полстакана — мне из экономии, а «Борысу Ивановичу нэльзя, у нёго в Германии був той, инстульт, чи той, инфаркт». Борис Иванович пил действительно мало — в то время, когда в каждом было уже примерно по пятьсот, в Борисе Ивановиче было всего триста пятьдесят. И вёл он себя рассудительно и мудро, как истинный начальник цирка:

— А где Петруха? — интересовался он судьбой подчиненного.

Петруха скоро нашелся, так как сидел в нашем же кругу, и я понял, что Борис Иванович еще не может осознать недавнее исчезновение Петрухи. По сбивчивому рассказу самого Петрухи и наводящим вопросам непьющего Бориса Ивановича я примерно воссоздал картину пропажи Петрухи.

Петруха поехал на «Камазе» «чи ув Хедеру, чи ув Афулу». Машина его без опознавательных знаков и с выключенными фарами сильно вихляла. Когда полицейский остановил «Камаз» и открыл дверь, Петруха выпал оттуда на асфальт.

«Камаз» был конфискован, а Петруха вернулся в Хайфу пешком. Но самое главное, что он сам не заметил пропажи «Камаза». На третий день после происшествия Петруха мучительно вспоминал: «Було чи тры „Камаза“, чи четыре». Так и не сумев определить количества «Камазов», он ощутил тоску по остроте ощущений во время быстрой езды. Тогда он сел на имеющийся в наличии «Камаз» и стал зверски колесить по асфальтовой арене цирка. Предназначенный сугубо для выступлений гимнасточек и акробаточек асфальт вылетал из-под колес пластами. От этого арена стала напоминать Мамаево побоище, что сильно затруднило разборку цирка.

К полудню солнце пригревало сильнее, лужи немного подсыхали, что позволяло Вове ложиться спать на Землю Обетованную под «Камаз». У Петрухи на время проходила зимняя меланхолия, и он принимался за готовку «борща». Ингридиенты для «борща» он находил под вагончиком — гнилые помидоры и лук. Самым примечательным в «борще» было добывление в него апельсинов. Петруха настойчиво звал меня попробовать деликатес. Я же счел возможным отказаться от его гостеприимства благодаря Вовиному сну. Вове я не смел бы перечить.

На третий день цирковой работы я ощутил боль в печени и понял, что пришло время сворачивать балаган. На пару с Альбертом мы за оставшиеся до конца недели три дня скатали брезент, разобрали все трибуны и запаковали в три «Камаза» с прицепами. Содержимое четвертого мы сложили штабелями ждать возвращения машины «чи з Хедеры, чи з Афулы». Будучи в послеинфарктной реабилитации, Борис Иванович не мог предложить нам свою помощь в разборе трибун. Но ощущая себя ответственным за происходящее, он травил байки, предлагал нам водку и, получив наш отказ, пил сам. Мы же с Альбертом, несмотря на Вовину близость (а, возможно, благодаря ей) продержались три дня и довели работу до конца.

С тех пор моё отношение к русскому цирку изменилось. К восхищению профессионализмом трюкачей добавилось восхищение рабочими сцены. Великая штука — русский цирк!

Январь 2002.