Теллурия

Владимир Сорокин, 2013

Новый роман Владимира Сорокина – это взгляд на будущее Европы, которое, несмотря на разительные перемены в мире и устройстве человека, кажется очень понятным и реальным. Узнаваемое и неузнаваемое мирно соседствуют на ярком гобелене Нового средневековья, населенном псоглавцами и кентаврами, маленькими людьми и великанами, крестоносцами и православными коммунистами. У бесконечно разных больших и малых народов, заново перетасованных и разделенных на княжества, ханства, республики и королевства, есть, как и в Средние века прошлого тысячелетия, одно общее – поиск абсолюта, царства Божьего на земле. Только не к Царству пресвитера Иоанна обращены теперь взоры ищущих, а к Республике Теллурии, к ее залежам волшебного металла, который приносит счастье.

XIV

— Хвоста не было? — спросил Холодов, пока Маша Абрамович порывисто врывалась в прихожую.

— Нет! — ответила в своей неистово-сосредоточенной манере. И — прочь пуховый платок, и — змеиная лава волос, и — духи, резкие, как она сама.

Глаза Маши блестят сильнее обычного: упрямый антрацит. Большими руками Холодов поймал белую шубку из живородящего меха, метнул на гору одежды — все крючки заняты, все в сборе. Кворум! Сверкнули понимающе жадные глаза. Тонкая фигура Маши в полумраке затхлой прихожей: черный изгиб, ярость новых пространств и желаний. Холодов сумел сдержать себя, чтобы не коснуться мучительного изгиба.

— Все здесь! — утвердительно дернула маленькой головой в старом зеркале.

— Все, — мрачным насильником смотрит он сзади.

Ускользнула от его тела, пролетела коридор, рванула дверь гостиной:

— Здравствуйте, товарищи!

Холодов угрюмо — следом.

Гостиная теплая, канделябры, светильники, сияние в полумраке: нынче среда, электричество отключили.

— Здравствуй, товарищ Надежда! — полетело со всех сторон.

Машины глаза всасывают и осеняют: Неделин, Ротманская, Колун, Векша, трое маленьких товарищей из Болшева, заводские Иван и Абдулла, чернобородый Тимур, безразмерный Вазир, Рита Горская, Зоя Ли, берестянщик Мом, Холмский, Бобер и…

— Ната! — бросилась, схватила, прижала к плоской груди.

Ната Белая, она же Пчела, Ната на свободе, Ната здесь!

Обнялись, сплетаясь ветвями тонких сильных рук.

— Товарищи, займите свои места. — Неделин поправил пенсне и пиджачок внакидку.

Маша — на ковер, к ногам бритоголовой Наты, сжала ее руку, покрытую струпьями и свастиками.

— Сестра Надежда всегда поспевает к главному, — улыбается тихой улыбкой маленький из Болшева.

— Слава Космосу! — Маша прикладывает ладонь к груди и кланяется.

Все улыбнулись.

Ледяные глаза Неделина чуть подтаяли.

— Итак, продолжим. Главное: Зоран и Горан.

Гостиная зашевелилась неуютно. Вопроса ждали.

— Вчера отлита новая партия кастетов. Итого их теперь…

Ном погладил растянутую на коленях умную бересту.

— Шесть тысяч двести тридцать пять.

— Шесть тысяч двести тридцать пять, — повторил Неделин вслед за берестяным голосом. — Что это значит, товарищи? Шесть тысяч двести тридцать пять одержимых, одурманенных эсеровской пропагандой, выйдут на улицы и одним махом разрушат всю нашу кропотливую работу.

В гостиной пауза повисла.

— Товарищ Михаил, ты не допускаешь, что среди этих шести тысяч будут честные рабочие? — наклоняется вперед Холмский, весь сжатый, пружинистый.

— Большинство из них — честные рабочие, — бесстрастно Неделин парировал и тут же в атаку перешел, привставая: — Именно честность и поможет им дискредитировать великую идею. Именно честность и подведет их под пули, а нас всех — под арест. Именно честности благодаря поверили они авантюристам Зорану и Горану! Именно честность отлучила их от нас! От меня, от вас, от решения съезда, от воззвания Двадцати Пяти!

— Честность ли?! — загремел Вазир.

— Вот именно, товарищ Вазир! Честность ли? — повышает голос Неделин. — А может, здесь требуется другое определение?

— Доверчивость! — Ната сжала Машину руку.

— Нетерпимость! — вскинула Ротманская тонкие брови.

— Готовность к революции, — выговорил сложные слова Колун.

— Неуправляемость. — Зоя Ли вытряхнула окурок из длинного мундштука.

— Вот это ближе! — поднял палец Неделин, глядя на красивую Зою. — Неуправляемость. Скажите мне, товарищи, а кто должен управлять рабочими массами?

— Мы! — почти выкрикнула Маша.

— Налицо неумение использовать доверчивость рабочих масс! — Ротманская изгибается в кресле, словно укушенная скорпионом змея.

— Это — грех! Величайший грех! — загремел Вазир.

— Не грех, а провокация! — выкрикнул темнолицый, светловолосый Абдулла.

— Нет, грех! Грех! — вскинул Вазир массивные длани. — Мы, якши-насос, впали в грех сами, но не сумели ввести в него рабочих! Наша доверчивость плюс их доверчивость должны были помножиться на Идею и слиться аки два источника! И забурлить крутоярым солидолом! И выплеснуться! И охватить! Величайшим охватом, якши-насос!

— Банально пугать нас арестом, товарищ Неделин, — усмехается Рита Горская.

Конец ознакомительного фрагмента.