Занятная игра в жизнь

Владимир Примечаев, 2023

Перед вами серьезное произведение, жанр которого определить трудно. Близок к нему «любовный роман», но любви-то как раз здесь и нет, а есть некая внутренняя – и внешняя! – борьба двух героев, пытающихся подстроить под себя предмет внимания. Их тянет друг к другу и одновременно отталкивает. Он ищет высоких чистых отношений, она – мужа для дома. Елена – опытная красивая женщина, легко относящаяся к вопросам морали, с игривым характером, чувственная, с ребенком. Александр – молодой человек с еще не устоявшейся жизненной философией. Он стремится к ней душой и телом, но не принимает ее морали. Видя ее скрытность, хитрость, подчас даже лживость, не отталкивает ее, а словно бы пытается перевоспитать. Не принимая до конца, все же пытается принять ее. Что это: любовь, пристрастие?Уходит от нее. Но, поддавшись чувствам, вновь идет навстречу. И снова они любят друг друга. И снова возникают проблемы. И самая большая из них – появление бывшего мужа, который грозит разобраться с Александром.

ВСЕ В ПОРЯДКЕ

— А я сегодня ночью плакала, — сообщила Елена ему на другой день при встрече.

— Чего это?

— Не знаю… Себя жалко.

Он попытался войти в это ее жалко. Вспомнилось, что ему тоже бывало когда-то себя жалко. Детский эгоизм. Приходят вдруг мысли, что ты такой несчастный, непонятый, обделенный — и оттого становится бесконечно тоскливо. Но все-таки есть что-то человечное в этом чувстве: это желание тепла, ласки, участия в твоем я. Это так согревает душу. Александр подумал: «Ведь она же как ребенок, раз ей присуще такое чувство… А разве можно не пойти навстречу ребенку?»

— И вообще, вчера все так глупо вышло. Я и сама не знаю, куда меня понесло… Я думала о тебе всю ночь. И пришла к выводу, что напрасно обидела человека.

— Да это я тебя обидел, — смущаясь, произнес Александр, чувствуя грех за собой и заодно стараясь снять вину с «осознавшего» человека.

«Ведь действительно, если разобраться, то я сам все начал… Женщина мне доверилась, а я вместо благодарности стал оскорблять ее, намекать на прошлое… Будто бы у нее не должно быть этого прошлого. Будто бы можно осуждать женщину за попытки создать счастье… Кто виноват, что ей жизнь подсовывала не тех мужиков? А ведь она просто, по-бабски, принимала их со всеми недостатками, стараясь наладить отношения, построить семейную жизнь. Все вполне понятно… И эта ее реакция на твои слова, в которых ты явно увиливал от обязанностей по отношению к ней, тоже вполне нормальна. Естественно, она испытала смущение. Отчего и поднялось наболевшее, и — как следствие — все то, что произошло. А сейчас… сейчас она очень переживает за вчерашнее — все правильно, такая реакция и должна быть у нормального человека; так что ты зря вчера все начал. Ко всякому человеку надо хорошо относиться, а к женщине — тем более…»

— А если бы я вчера уехал, что бы ты делала? — испытывающе спросил Александр.

— А ты надолго бы уехал?

— Навсегда.

Елена подумала с минуту, а затем произнесла:

— Я бы пришла к тебе… На третий день.

— А почему на третий?

— Чтобы ты слишком много о себе не думал!

И это ее откровение, и этот юмор были так приятны Александру. Он в каком-то чувственном порыве притянул Елену к себе и начал осыпать поцелуями. «Действительно, я дурак, — подумал он. — Все нормально». Затем в недоумении спросил:

— А ведь мы могли бы увидеться в секции?

— Не могли бы.

— Почему?

— Потому что я туда не пришла бы.

— Совсем?

— Да.

— Почему?

— Я бы не смогла быть с тобой рядом после всего этого.

И опять эти ее слова оказались по душе Александру, и опять он ощутил в себе что-то поросячье — словно бы насвинячил он в последний раз.

В общем, Александр посчитал их стычку простой и нелепой случайностью, которая пока ничем не подтверждалась, а наоборот, казалось, что Елена всей душой расположена к нему. Она опять была прежней: отзывчивой и внимательной, и особенно чувственной — в постели.

Елена разоткровенничалась и рассказала Александру историю своей жизни. А он, в свойственной ему манере додумывать, нарисовал в уме картины, уже почти с готовыми выводами.

В самом раннем детстве, еще до школы, Елена была оставлена родителями. Нашелся предлог — им некогда. Отец днем работает, вечером учится, мать — то же. Живут на съемной квартире. В общем, Леночка, едва оторвавшись от материной груди, перекочевала, образно говоря, к груди бабушкиной. Бабушка с дедушкой имели свой дом на окраине города. Дом стоял на склоне оврага, и сад, буйно разросшийся от обилия солнца и влаги, топил его в своей зелени.

Тут и прошло ее детство — среди простых людей, среди голенастых сверстниц с их нехитрыми забавами: скакалками, куклами, фантиками и бантиками. И ходила Леночка в обыкновенную школу, не подозревая о том, что есть школы для детей избранных родителей, и стояла та школа на краю города, и публика там училась всякая — от самой отъявленной шпаны до редких затюканных отличников. И все предпосылки были в девочке к тому, чтобы вырасти прилежной да разумной, но вот свобода от родительской опеки, да плюс ее симпатичная внешность очень мешали этому.

Впрочем, будучи школьницей, Елена не забывала о том, что надо хорошо учиться, вследствие чего была на хорошем счету у педагогов. Ее даже выбрали в актив школы. Еще тогда в ней проявились те качества, которые весьма нравятся людям: внешнее обаяние и умение ладить со всеми — со шпаной и с отличниками, с подругами и с учителями. Да и в ней самой зародилось стремление выделиться, и умение, как это сделать. Официально, в школе, она была хорошей, а на той, своей улице — кто знает?

Ребята за ней ухаживали такие, что оторви да брось. На окраинах жизнь развивается по своим законам, отличным от общепринятых — иначе и жестче. А красивая девочка на виду, и какой уважающий себя «блатарь» ее пропустит? (Елена не скрыла того, что у нее был покровитель, который потом «сел»). В общем, какой она была в детстве, Александр так и не разгадал — то ли чистой и непорочной, то ли уже прикоснувшейся к чему-то.

А потом — начало взрослой жизни, резкое, но, в общем-то, обычное: большая всесоюзная стройка, куда выпускница школы двинулась за романтикой, а скорее — просто для того, чтобы вырваться из своего полудетского однообразия, дабы познать жизнь. А стройка — это другая окраина, окраина страны, так скажем, только что название громкое, а действительность самая заурядная, если не того хуже.

И вот хрупкая девочка в резиновых сапогах и телогрейке бросает мастерком раствор на кирпичные стены и растирает его до гладкой поверхности. А начальницей над ней — «прожженная» бригадирша, которая раскрывает ей глаза на действительность, и этот учитель жизни добивается большего эффекта, чем все предыдущие педагоги вместе взятые, которые иным — словесным раствором — замазывали ей глаза.

А чему ее могли научить подруги по комнате, пускающие на ночь парней, покуривающие и умеющие выпить? Куда деваться? Если и были иллюзии, разве же не развеются? Конечно, трудовая закалка необходима, только под чьим руководством? Ни папы, ни мамы рядом нет (да и почти не было), а взрослая жизнь — вот она. На работе еще так и сяк, а вечером — что делать в общаге? Только в город на танцы, а там — знакомства. Все так живут, ей ли вороной белой быть? И вот раннее замужество. Отдалась сильному парню — то ли в знак протеста против заурядности жизни, то ли себе в досаду, то ли он взял ее так, как привык брать других. Беременность… Хотела аборт сделать, да он не отказывается.

Пошли в загс, зарегистрировались, и вот уже новая неустроенная семья повторяет путь родителей. Муж не отличается ответственностью, сама еще дитя — как жить? К тому же, в институт на заочное поступила. Все не ладится. Проблем много, а решения их не видно. Муж официально есть, а на самом деле — нет. Живут они по разным общагам, к тому же слухи о нем поползли. В общем, решили в ее город вернуться — к бабушке с дедушкой (к папе и маме нельзя — у тех лишь комната без удобств). Собрали вещи и заявились с новорожденным.

И опять она на прежнем месте, где каждый кустик знаком, где по дороге к дому за платье цепляются колючки репейника, а ягоды малины и вишни соблазняюще просовываются сквозь ограды. Но тут снова не заладилось. Муж попивать начал, стал поздно возвращаться. Ссоры пошли. Да и родным ее выбор не по душе пришелся. В конце концов, муж опять на стройку сбежал.

И снова — свобода. Правда, ребенок на руках, да учеба заочно. И возможность забыться в компании не обремененных семьей подруг (как забыться — Елена об этом не сказала, а Александр, конечно же, предположил по-своему). В общем, решила подать на развод. И развелась без особых хлопот. У мужа к тому времени другая семья образовалась. Вначале он платил алименты, а потом, когда у него двойня родилась, приехал, умолял, чтобы она отказалась, обещал, что будет переводить определенную сумму каждый месяц.

— В общем, я ему поверила… — продолжила Елена. — Но вскоре он написал мне, что Дениска не его ребенок… — Тут она замолчала.

— Так, можно же в суд подать, — предложил Александр, видя, как она переживает.

— Можно… Но я не хочу поднимать всю эту канитель. Думаю, что и так не пропаду… Хотя, сам знаешь, как женщине одной, да еще и с ребенком. А случись такое, чего, конечно же, я никому не пожелаю, но, предположим, мой бывший супруг тяжело заболел или стал инвалидом — я бы его взяла… — выдавила она чуть не со слезами.

Вот это заставило Александра с уважением подумать о ней. Это как-то характеризует — в жизни же чаще всего бывает наоборот.

–…А с Егором я от одиночества сошлась. Женщине только окажи внимание — она и рада. Он такой обходительный оказался, да и одевался «по фирме». Спортсмен, каратист. Против ребенка ничего не имел. Поначалу, во всяком случае. Да только нас, откровенно говоря, кроме постели, ничего не связывало. Он какой-то потаенный был — сам по себе. За все время для дома ничего не сделал, но себя не забывал. Жили мы уже в дедовской квартире — дед как ветеран войны получил. Потом, когда бабка умерла, он квартиру на меня переписал… А сейчас дед немощен, я его часто на зиму к себе забираю. С новым «мужем» тоже закончила отношения — зачем мне такой бездельник? Вот так мы и живем. Ты уж меня извини, что я в гости тебя не приглашаю, дед старенький — пахнет от него, сам понимаешь…

— Жизнь есть жизнь, — сказал Александр. — Я на такие вещи внимания не обращаю.

— Все равно, — произнесла Елена со слезами в голосе.

«Каково же ей живется, — сочувственно подумал Александр. — Приходиться ухаживать за старым да малым… Да и сама еще молодая. Работа тоже обременяет… А то, что у нее было два мужа — так это все ерунда. Они явно недостойны ее. Главное, что она человека в беде не оставит — вот это истинная мера души. А все остальное — так… устранимо. Однако же имя какое у него старообразное: Егор… Из деревни он, что ли?»

Раздался звонок в дверь.

— Мама?! — вздрогнула Елена и резко села в постели.

— Не должно быть… Она на работе, — ответил Александр, натягивая брюки и на ходу размышляя, кто бы это мог быть. Подошел к двери, открыл.

— О, гринго! Рад тебя видеть! — из коридора приветствовал его друг Гарри, широко раскинув руки. В общем-то, его звали Гера, но из-за склонности к американским манерам он получил такое прозвище. Вот и сейчас он имел вид бравого парня.

— Я тебя тоже, — ответил Александр. — Заходи. Раздевайся.

Гарри вошел, сильно потряс руку Александру, стал раздеваться.

— Давненько я здесь не был. Как поживаешь, старый хрыч?

— Какой же я старый?

— Ну-ну, не обижайся, — Гарри снисходительно похлопал его по плечу. — Ну, чего новенького? Не женился?

— Да как тебе сказать…

— Ну-ну! — Гарри с любопытством подталкивал его на откровение.

— Лена, — негромко позвал Александр.

Гарри переменился в лице:

— У тебя кто-то есть?

— Да.

— Ты извини, я не вовремя, — прошептал он.

— Ничего, все в порядке, — успокоил Александр.

Елена вышла, поздоровалась.

— Вот — Елена, — представил ее Александр.

— Очень приятно: Гера, — поклонился Гарри.

— Мы обедать как раз собирались, давай с нами, — предложил Александр.

— Нет, нет, я не буду, — поспешил он отказаться. — Я пойду.

— Не пойдешь, мы тебя не отпустим, правда, Лен?

— Да, конечно, пообедайте с нами.

— Нет, нет… — уже слабее сопротивлялся Гарри.

— Ну, хотя бы кофе попейте.

— Вот кофе чашечку выпью… — сдался он наконец. — Замерз как собака — ветер на улице.

— Ну и договорились, — подытожил Александр.

Он стал собирать на стол, а Гарри все косился на него, как бы говоря: все это из-за тебя, паршивец, это ты втащил меня к себе, ни о чем не предупредив, да еще и кофе теперь предлагаешь, и я по твоей воле вынужден остаться, терпеть двусмысленность своего положения.

С Гарри Александра связывала какая-то непонятная дружба, если этим словом можно назвать их отношения. Они сошлись как два пса, отколовшихся от стаи, с одной общей идеей, что жить так, как живут все, невозможно, а жить так, как хочется, нельзя. Впрочем, Александр расценивал эту идею как трагическую для всего человечества, Гарри же — в отношении себя.

Внешне он был, что называется, рубаха-парень. Всяк вступавший с ним в диалог чувствовал себя так, как будто знает его сто лет — настолько свободно он себя вел. Гарри мог говорить на любую тему. Причем говорил уверенно, громко, отчаянно жестикулируя и изображая на лице гримасы то большой радости, то невероятного изумления, а то и глубокого отчаяния. Социальные и политические темы были его коньком. По манерам Гарри можно было подумать, что у него много друзей и что все в порядке — чего еще можно ожидать от такого расхристанного парня? Однако… Если бы Александр не знал его. Впрочем, и другие люди со второго, с третьего раза начинали замечать некое несоответствие его образа словам и жестам, как будто бы чего-то не договаривает он, да и совсем не так развязан и весел, каким кажется.

Его позы это нечто вроде защитной маски, которая скрывает внутреннее состояние души. Можно бы сказать, что скрывает труд души, но уж слишком путанно она у него трудится — шарахается из стороны в сторону, что более походит на скачку неорганизованных мыслей. Гарри часто хмур, подавлен, расстроен — от тех же мыслей, которые так некстати забредают в его голову. При всем том он широкоплеч, строен, лицо мужественное, прическа ежиком «а-ля американский парень», в одежде подчеркнуто аккуратен. Женщины его замечают сразу и охотно идут на контакт. Но, когда они начинают требовать от него невозможного (например, взять их замуж), он тихо-тихо сматывает удочки и ведет себя совсем не как настоящий мужчина, явно не оправдывая выданные авансы и гарантии. Гарри мог бы преуспевать как ловелас, но почему-то не хочет. Почему-то предпочитает одиночество. Мама Александра зовет его на свой вятский манер: Гаря.

Пообедав, Елена заторопилась. Гарри, полагая, что это из-за него она уходит, сам поспешил к вешалке.

— Куда это вы все? — спросил удивленно Александр.

— Оставайтесь, Гера, — предложила Елена. — Я чувствую, что вы из-за меня уходите. Мне на самом деле надо идти. Я обещала после обеда на базу подскочить — там меня уже ждут. Саша, поухаживай за гостем.

— Гость подождет, пока я провожу тебя до остановки, — заявил Александр.

— Не надо. Я же бегом. Представляю, как мы будем бегом провожаться! — пошутила она.

— Ну, ладно, — согласился Александр, — уговорила. А ты, поросенок, давай опять раздевайся. Приходишь раз в полгода… Хоть расскажи, как работа, как в личном плане?

Между этих слов Александр поцеловал Елену, проводил на лестничную площадку и проследил, как она побежала по ступенькам, на ходу помахав варежкой.

Закрыв входную дверь, Александр вновь обратился к Гарри:

— Ну, чего скис? Дела не в порядке?

— В порядке, — ответил Гарри. — Обо мне потом. Ты лучше расскажи, где себе такую деваху отхватил?

— В секции закаливания, — ответил Александр.

— Мне, что ли, туда записаться? Кто она такая, где живет, кем работает?

Александр ответил.

— У-у! — произнес значительно Гарри. — Ну, ты, Сашка, молодец, не теряешься!

— А чего теряться?

— Ну и как у вас дела?

— Не знаю пока — ее понять надо.

— Ясно… А первые впечатления?

— Благоприятные.

— Сколько ей лет?

— Почти столько же.

— Замужем не была?

— Была.

— Разведенка, стало быть… Дети есть?

— Есть. Мальчик.

— Ну и спи с ней, замуж не бери!

— Могу и взять.

— А дите? Зачем тебе обуза?

— Дите не виновато.

— Ну, смотри… Ты что — ее любишь?

— Пока не знаю… Но она очень интересная женщина. И, что самое главное, чувствительная. Плакала из-за меня. Разве есть сейчас подобные натуры? Ты ведь знаешь, Гера, что я всегда любил чувственных…

— Ну-ну!