Пацаны, не стреляйте друг в друга

Владимир Колычев, 2008

Капитан милиции Марк Панфилов назначен участковым в элитный подмосковный поселок. Казалось бы, какие там могут быть преступления! Но не успел он приступить к своим обязанностям, как вдруг такое началось! Бронежилет спас участкового от пули снайпера, крепкие стены – от разорвавшейся рядом гранаты. Кто это шалит, не местный ли бизнесмен, с которым у Марка давние счеты? Много лет назад они соперничали за сердце красавицы и враждовали друг с другом. Но ведь столько лет прошло…

Глава вторая

Капитан Костромской недовольно поднял взгляд на своего начальника. Но парабола его бровей распрямилась, когда он узнал в нем Панфилова.

— Товарищ лейтенант? — изумленно протянул он, поднимаясь со стула.

— Уже капитан, как видишь, — от души улыбнулся Марк Илларионович.

Леонид Иванович Костромской уволился из милиции по выслуге лет, вернулся в родное село, возглавил пункт охраны правопорядка. Лейтенант Панфилов работал рука об руку с ним — сколько дел вместе раскрыли, сколько водки на пару выпили. Сыну Леонида Ивановича было тогда четырнадцать лет, а Марку — двадцать три года. Юрка часто бывал у отца, помогал ему выявлять самогонщиков и насаждения конопли в огородах. И ничего зазорного Юрка не видел в том, что своих же сельчан в руки правосудия сдает. Не видел, потому что с детства милиционером хотел стать. Так и вышло.

— Уже капитан, — кивнул Костромской. И многозначительно глянул на погоны Панфилова.

Дескать, в полковниках ему пора уже ходить, а он все в младшем офицерском составе.

— Уже… — ничуть не смутился тот. — Должность у меня хорошая была. Служилось хорошо, звания новые раз в год давали. С полковника начал, до капитана дослужился.

— Что за должность? — всерьез воспринял шутку Юра.

— Это анекдот такой есть. Не было никакой должности. И полковником я не был. Даже майором…

— А служили где?

— Участковым, в городе. Вот на повышение пошел. Родное, так сказать, село, старший участковый. Майора, может, скоро получу…

— Мне тоже майора пора получать, — невольно нахмурился Костромской.

— Да ты не переживай, парень. Я здесь долго не задержусь. Будешь еще начальником. Скоро будешь…

— Да ладно, чего уж там, — смутился Юра.

— Не ладно. Думаешь, я тебя не понимаю? На капитанскую должность желающих не было, а как майорскую ввели — так начальник со стороны вдруг объявился.

— Ну, если бы со стороны… Если б я знал, что вас назначат…

— А ты не знал?

— Нет. Сказали, что какой-то «варяг» будет…

— Поэтому и решил здесь остаться, в этом кабинете? Сам себе голова, а «варяги» — сами по себе, так?

— Да нет, — смущенно пожал плечами Костромской. — Просто я подумал… Опорный пункт для чего строили? Вернее, для кого?

— Для кого?

— Для новых русских, из коттеджного поселка. Их же охранять надо… А о нашей Серебровке кто заботиться будет?

— Значит, новый опорный пункт — для Новой Серебровки, а старый — для Старой?.. Если бы так, Юра, а то ведь обида в тебе говорит… Или уже все в прошлом, а?

— Ну, в прошлом… — не стал противиться Костромской. — Все равно Самсоныч кабинеты эти забирает. Игорному клубу расширяться некуда. А сюда из Новой Серебровки наезжают, деньги неплохие крутятся. Игровой зал есть, бар еще нужен…

— Самсоныч, говоришь, забирает? — удивленно повел бровью Панфилов. — Он что, до сих пор у руля?

— Глава муниципального образования.

— Звучит… Надо бы к нему зайти, представиться. Сколько ему лет было, когда я уходил?

— Лет пятьдесят. Сейчас семьдесят. Здоровый мужик, сносу нет. Не курит, не пьет, зимой снегом растирается…

— Не пьет? С кем же мне тогда рюмочку-другую пропустить? — весело улыбнулся Панфилов. — С отцом твоим?

Юра помрачнел, насупил брови.

— Не с ним. А за него, — печально вздохнул он.

— Извини, не знал… Когда?

— В позапрошлом году, весной. Инфаркт…

Он поднялся со своего места, открыл сейф, вытащил оттуда бутылку водки, два стакана, четким привычным движением сорвал пробку.

Марк Илларионович выпил, не закусывая.

— Ух, зараза! Резка! Спирт с водой!..

— Что, не понравилось? — недоуменно глянул на него Костромской.

— Да нет… Дерьмо, если честно. Зато какая атмосфера!..

— Какая?

— Молодым себя почувствовал. На отца своего ты очень похож. Как будто лейтенант я, с Иванычем газ-квас… Эх, душевный был человек… А с Самсонычем я поговорю. Себе хочу этот кабинет забрать. Сам здесь буду заседать.

— Шутите?

— Нет. Нравится мне здесь… Может, я за молодостью сюда ехал. А новый кабинет мне, Юра, и даром не нужен…

— Но там же не только кабинет, там еще и общежитие…

— Не хочу.

— Там же комфортно. Мебель, плазма…

— Ерунда… Мне бы, Юра, дом обычный, деревенский снять…

— Я не знаю… Снять можно. Но если в сезон, то дорого выйдет. Места у нас элитные, так сказать, до Москвы недалеко, озеро — купанье, рыбалка. Летом дачников понаедет…

— Дорого, говоришь… — в глубоком раздумье покачал головой Панфилов. — А что значит, дорого?

— Если в среднем, то где-то тысяча в месяц. В долларах.

— Тысяча долларов в месяц… Для капитана Панфилова, может, и дорого… А если комнату снять? Мне бы ту самую, где я раньше жил…

— У Егоровны?

— У нее, — в легком ностальгическом волнении кивнул он. — Как она там, живая хоть?

— В позапрошлом году еще живая была. А как сейчас, не знаю. Дом продала, задорого, к дочке в город переехала…

— Хорошая женщина, обедами меня кормила. Самые вкусные пельмени — у нее… А дом хоть стоит?

— Куда там! Нет избы, снесли подчистую. Там сейчас особняк строится. Что вы хотите, первая линия у воды. Там земля самая дорогая… В новом поселке земли свободной уже нет, здесь выкупают…

— Пусть выкупают, лишь бы порядок был. Или проблемы?

— Ну как сказать, — пожал плечами Костромской. — Новые тихо живут, самогон не гонят, водку гуртом не жрут, жен по улицам не гоняют. Тихие омуты у них, свои там черти… В апреле одного из озера вытаскивали. Говорят, сам в прорубь нырнул… Не верю я. Думаю, что помогли…

— А может, и сам, — задумчиво изрек Панфилов.

— Глупости. Мужик в расцвете лет, богатый, сладкая жизнь, все такое. Дочь в Англии живет, сын во Франции, в Сорбонне учится. Сам с женой молодой жил. Видел я ее, красавица. А дом какой… Жить бы да радоваться.

— Молодая жена, говоришь? А старая где?

— Умерла. Так он молодую нашел…

— И что с того? С молодой по старой так затосковать можно…

Марк Илларионович ушел в себя, замолчал.

— Как? — спросил Юра, чтобы вывести его из ступора.

— Не знаю… Не было у меня старой жены… Все молодые… И красивые… Вначале вроде бы все хорошо, а потом такая тоска… О чем это я?

— О молодых красивых женах.

— Не все так просто, Юра, как кажется… И не такие уж они счастливые, эти новые русские, как тебе кажется…

— Вы откуда знаете?

— Знаю. Я же в Москве работал, с олигархом там одним разговаривал. Жаловался он мне. Плохо, говорит, когда денег под завязку. Ты думаешь, почему они с жиру бесятся? Потому что стремиться больше не к чему. Вот они и выдуриваются, кто во что горазд…

— Вот именно, что с жиру бесятся, — недоверчиво усмехнулся Костромской. — Им бы лопату в руки да зарплату три тысячи в месяц, посмотрел бы я, как они запели. На богатство жалуются, а бедняками быть не хотят…

— Жалуются. И не хотят… Но это не наши с тобой заботы, Юра. Пусть как хотят, так и живут. У них свои черти, а у нас, брат, свои тараканы… Может, на улицу выйдем, а?.. Как там в песне, глянем на село. Не знаю, гуляют ли там девки, но на душе у меня весело… Знаешь, анекдот такой. Сидят два червя в навозе, молодой и старый. Сын у папаши спрашивает — почему, говорит, одни черви в яблоках живут, другие в абрикосах, а мы в дерьме? «Понимаешь, сын, есть такое понятие — Родина!» Смешно? А мне не очень… Такое ощущение, что я в эту самую родину попал. И так на душе хорошо… Отвык я, Юра, без закуски пить. Захмелел я, кажется…

— На свежий воздух надо. Пошли, по селу пройдемся, покажу, что здесь да как…

— Нет, завтра покажешь. Давай на озеро сходим, по берегу хочу пройтись.

Панфилов давно уже мечтал вернуться в Серебровку. Но тянула его сюда не только ностальгия по молодости. Была у него в далеком прошлом девушка, которую он пытался, но так и не смог забыть. Девушка, сравниться с которой не могла ни одна женщина из тех, что время от времени ненадолго задерживались в его жизни…

* * *

В дверь постучали.

— Да, да! — отозвался лейтенант Панфилов.

В кабинет неуверенно вошел мужчина лет сорока. Робкий заискивающий взгляд, мятый дешевый костюм-двойка из сельпо, в руках свернутая в трубочку кепка. Щека разодрана, правая верхняя бровь закрыта пластырем.

— Присаживайтесь, — Марк показал на стул.

— Да я постою, — угодливо улыбнулся тот.

— Ну, постойте, Евгений Андреевич, постойте, — усмехнулся Панфилов. — Еще успеете насидеться.

— Успею насидеться? — побледнел мужчина. — А что я такого сделал?

— Истребление и повреждение колхозной техники.

— Неправда.

— Давайте разбираться. В своей объяснительной вы пишете, что двенадцатого числа сего месяца возвращались с элеватора на закрепленной за вами машине. Не справились с управлением, в результате чего автомобиль марки «ГАЗ-51» сначала сошел с дороги, а затем упал с обрыва…

— Почему не справился? — беззубо возмутился проштрафившийся шофер. — Руль у меня заклинило, не смог машину выровнять. Пришлось на ходу выскакивать, чтобы не разбиться…

— Все равно ведь разбились? — Марк взглядом показал на его разодранную щеку.

— Ну так не насмерть же… Но коленку сильно расшиб. С земли подняться не мог…

— Но в больнице вас на ноги поставили.

— Да, спасибо Артему Кузьмичу, подобрал с дороги, в больницу свез…

— Итак, вы из машины выпрыгнули, а она в обрыв упала, загорелась и взорвалась.

— Да, загорелась, — кивнул Евгений Андреевич.

— А вы на ходу выпрыгнули?

— Да.

— Темно было. Сразу и не понять, где обрыв.

— Темно.

— Страшно поди было, когда выпрыгивали?

— Страшновато.

— А ключи у вас с брелоком.

— Да, футбольный мяч пластмассовый, дочка подарила…

— Пластмассовый. А в кабине жарко было, когда машина горела.

— Понятно дело, что жарко. Все выгорело.

— А мячик чудом сохранился. И ключики даже не закоптились…

Марк вытащил из ящика стола связку ключей от сгоревшей машины с брелоком в форме футбольного мяча.

— Как же так, Евгений Андреевич. Темно было, обрыв совсем рядом, страшно, а вы, прежде чем из машины выпрыгнуть, заглушили ее. Вытащили ключ из замка зажигания и заглушили…

— Ну а что здесь такого? — испуганно вжав голову в плечи, пробормотал бедолага-водитель. — Я же пытался ее остановить… Тормоза не работали…

— Как это тормоза не работали? Насколько я знаю, с тормозами все в порядке было. Руль у вас заклинило…

— Да, руль…

— А с тормозами все в порядке. Но вы ими не воспользовались…

— Поздно уже было.

— Поздно, — кивнул Марк. — Тормозить вы потом начали, когда машина уже упала…

— Когда это потом?

— А я сейчас объясню… Не успели вы на ходу ключи вытащить. Вы это потом сделали. Когда к разбитой машине спустились. А знаете, зачем вам ключи понадобились? Чтобы замок с бензобака снять. Бензобак у вас на замке был, правда же? Чтобы тимуровцы всякие бензин не пионерили, правильно?.. А в баке бензина много было. Вот вы ключом и открыли бензобак. Бензин в ведро слили, облили кабину, подожгли… А прежде чем поджигать машину, ключи надо было в замок зажигания вернуть. А вы не догадались, Евгений Андреевич. Тормознули, так сказать… Зачем машину спалил? Пособник империализма! На ЦРУ работаешь? — Марк грозно хлопнул кулаком по столу.

— Нет… Не работаю… — подавленно пробормотал мужик.

— Врешь!

— Нет, не вру. Не работаю на ЦРУ…

— Тогда машину зачем спалил? — успокаиваясь, более мягко спросил Панфилов. — Говори, а то ведь в КГБ придется сообщить. Там тебе живо шпионаж припаяют.

— Не надо в КГБ… — Казалось, водитель вот-вот расплачется, настолько у него был жалкий вид. — Машина у меня совсем старая, еще пятидесятого года выпуска. Кабина наполовину деревянная, крыша дерматиновая. Такие с пятьдесят первого не выпускают, на таких давно уже никто не ездит. Да и я разве ж ездил? День ездишь, неделю на ремонте стоишь. Не водителем, слесарем работал. Но я же не слесарь, у меня же за часы наезда начет идет. А нет начетов, одни убытки. Бывало, десять рублей в месяц зарабатывал. Другие по сто-двести приносят, а у меня — курам на смех. А ведь ночами, бывало, работал, чтобы эту рухлядь на колеса поставить… Мне новую машину обещали. Десять лет обещают, да все мимо проходят. А тут новые машины пришли, «пятьдесят третьи». А Пархоменко снова мимо меня смотрит. Чую, снова обойдут… А тут такая оказия… У машины правда руль заклинил. Я правда из кабины на ходу выпрыгивал… Спустился вниз, смотрю, а она не сильно разбилась. То есть сильно, но починить можно. Я же Пархоменко знаю, он меня чинить заставит, а это месяца на два, а то и на три. Снова без зарплаты сидеть… Ну я в сердцах-то и плеснул бензинчиком… А-а, что хотите, то и делайте, товарищ лейтенант. В лагерь исправительный отправите, так там больше зарабатывают, чем я здесь…

— Ты мне, Курманов, зубы не заговаривай. Куда надо, туда тебя и отправят… Домой иди, поздно уже. Завтра с утра с вещами придешь. В район тебя отвезу. Там пусть решают, что с тобой делать. И не вздумай сбежать!..

Марк отвел вредителя домой, а сам отправился к завгару колхоза. Иван Петрович Пархоменко внимательно выслушал его, немного подумал для приличия, а затем сознался, что действительно держал Курманова в черном теле. Дескать, мужик работящий, к машине своей старой с большой любовью относился, вот на нем и ездили. Сам автомобиль простаивал из-за частых поломок, а на мужике ездили. Знакомая для каждого русского человека ситуация — кто везет, того и погоняют.

— Новую машину ему дали, — сказал завгар. — А рухлядь его давно уже списать надо было.

— Да, но его в тюрьму сажать надо, за умышленное истребление колхозной техники…

— Сажать? — с пеной у рта возмутился Иван Петрович. — А работать кто будет?

Вид у него был настолько вызывающий, что Марк не смог удержаться от дерзкого выпала в его сторону:

— Курманов работать будет. А посадят вас!

— За что? — опешил завгар.

— За скотское отношение к подчиненным!

Он ушел, оставив мужика с раскрытым от изумления ртом.

А утром к нему в комнату ворвалась взволнованная Егоровна, хозяйка дома, в котором он жил.

— Что ж ты, мил человек, творишь? — по-старчески всплеснула она руками. — Человека в неволю спроваживаешь. За что, спрашивается!

Марк оправдываться не стал. Мягко выдворил Егоровну из комнаты, оделся, вышел во двор, где и увидел бедного Курманова с опущенной головой. Старое спортивное трико, латаное-перелатанное, холщовый сидор за плечом, простецкая кепка на голове. В тюрьму собрался, бедолага.

— Не пущу!

Курманов был не один. Из-за его спины выскочила здоровенная женщина с круглым лицом и толстыми щеками — настолько толстыми, что во впадине между ними терялся маленький наперсточный нос.

— Не пущу! — закрывая мужа широко разведенными руками, повторила она.

Но Марк на нее уже и не смотрел. Все его внимание было приковано к юной девушке, если не сказать, к девочке, которая стояла позади своего отца, чуть в сторонке, так, что была вся на виду.

Ожившая Аленушка с картины Васнецова. Такое же минорное настроение, трогательная нежность и романтическая печаль в глазах, простонародный наряд — скромное ситцевое платье, коса. Но эта Аленушка была во сто крат красивей, чем та, хрестоматийная. И волосы у нее светло-русые, с едва уловимой рыжинкой; не распущенные, а заплетенные в тугую косу. Глаза, как два живительных родника с глубокой хрустально-чистой водой. Она смотрела на Марка, и он чувствовал, как немеют его ноги и отнимается язык.

— Слышишь, ирод, не пущу его в тюрьму! — снова возопила женщина.

Панфилов словно очнулся от забытья.

— Кто ирод? — возмущенно вкинул он брови. — Я, между прочим, при исполнении!

— А-а! — обрадовалась заступница. — Давай и меня тогда в тюрьму! Вместе с мужем поеду!.. И дочку нашу забирай!

Она протянула руку к прекрасной незнакомке, призывая ее к себе. Та подошла, встала под материнское крыло. Молча смотрит на Марка. С интересом и осуждением одновременно.

— Куда забирай? Никто никуда не поедет!

— А я сказала, мы вместе с мужем поедем!

— Езжайте. Садитесь на его новую машину и езжайте куда хотите. Хоть в тюрьму, хоть к черту на кулички! А я его никуда не повезу.

— Почему? — успокаиваясь, утешенно спросила женщина.

— Потому что разобрался во всем. Старая машина сгорела, списанная, материальной ценности не представляющая… А вас, Евгений Андреевич, в гараже ждут, работать надо, на новой машине.

— А-а, работать, — обрадовался Курманов. — Спасибо вам большое, товарищ лейтенант!.. Ну, я пошел?..

— Идите, идите.

Оправданный водитель ушел и увел с собой все свое семейство. Марк завороженно смотрел вслед уходящей девушке. Юная совсем, лицо еще совсем по-детски нежное и непосредственное, но какая фигурка! Тонкая талия, широковатые бедра, ноги длинные, а выпуклости сзади такие, что греховные мысли заскреблись в голове, как майские жуки в банке…

— Что, на девку засмотрелся? — подначила его Егоровна.

— Нет, — чувствуя, что краснеет, мотнул головой Панфилов.

— Ну что нет, если да… Смотри, девка восьмой класс только-только закончила. Совсем еще молодка. А ты вон уже какой лоб здоровый!.. Смотри, не нагреши, а то ведь посадют. Как там у вас называется, за развращение малолетних, правильно я говорю?

— За совращение. И растление… Но это не ко мне. У меня и в мыслях нет…

Врал Марк. В мыслях бушевал самый настоящий ураган. Слышал он про любовь с первого взгляда, но не думал, что это может произойти с ним. А произошло. Он уже точно знал, что влюбился в свою Аленушку — безоглядно и безвозвратно.

— Ой, не надо, парень, я старая уже, вас, мужиков, насквозь вижу, — подзадорила его Егоровна. — Стрела тебе в сердце попала.

— Какая стрела? — не сразу сообразил Марк.

— Амурная… И ничего страшного в том, что ей пятнадцать только исполнилось. Раньше на Руси девки в двенадцать лет уже замуж выходили, детей рожали… Главное, не согреши прежде времени. Парень ты видный, года через три дом свой поставишь, будет куда жену молодую привести. Подрастет Настя, женишься на ней…

— Настя? Какая Настя?

— А та, на которой глаза твои бесстыжие застряли! Настя ее зовут.

— Настя… А я думал, Аленушка… Но Настя еще лучше… Пойду я.

— На службу?

— Ага. На дом зарабатывать.

Правду говорила Егоровна. По современным законам Настя — несовершеннолетняя. Но ведь совсем не обязательно жить с ней во грехе. Он рад будет дружить с ней платонически. Дождется, когда она повзрослеет, а потом уже и женится на ней.