Пацаны, не стреляйте друг в друга

Владимир Колычев, 2008

Капитан милиции Марк Панфилов назначен участковым в элитный подмосковный поселок. Казалось бы, какие там могут быть преступления! Но не успел он приступить к своим обязанностям, как вдруг такое началось! Бронежилет спас участкового от пули снайпера, крепкие стены – от разорвавшейся рядом гранаты. Кто это шалит, не местный ли бизнесмен, с которым у Марка давние счеты? Много лет назад они соперничали за сердце красавицы и враждовали друг с другом. Но ведь столько лет прошло…

Глава четвертая

Комфортабельностью в новом опорном пункте отличались все номера, в том числе и для незваных гостей. На втором этаже номера общежития, а на первом — камера для задержанных.

Стены в огнеупорном пластике, водостойкий ламинат на полу, зарешеченное окно закрыто бытовыми жалюзи, кушетка из мягкого кожзама, унитаз с исправной системой слива, умывальник, хорошая вентиляция, радиоточка. Никакого сравнения с тем закутком без окон в старом опорном пункте. Но и там побывал Грецкий, и здесь до сих пор находится.

Марк Илларионович понимал, что перегнул палку с его задержанием, но угрызения совести его не мучили. Лишь к третьему часу пополудни созрел он для того, чтобы освободить грубияна. Зашел к нему в камеру, а там сонное царство. Сморило похмельного Антона после нехитрого обеда за казенный счет. Спит без задних ног, храпит в обе ноздри.

— Зона, подъем! — гаркнул Панфилов.

Грецкий сначала вскочил на ноги, а затем только сообразил, что произошло.

— Хватит дрыхнуть, баклан! С вещами на выход. Документы, деньги, ключи получишь у дежурного.

— Ты хоть понимаешь, мент, что я этого так просто не оставлю! Пора положить конец ментовскому беспределу!

— Бойко говоришь, масштабно, — усмехнулся Марк Илларионович. — Почему ты еще не депутат?

— Всему свое время!.. А ты мне за все ответишь!

— Я тебе, может, жизнь спас. Разбился бы спьяну к чертовой матери. Знаешь, как это бывает…

— Тебе лучше это знать, — криво усмехнулся Грецкий.

— Знаю… Чудом тогда выжил…

— Ничего, я тебя похороню. Морально. Вышвырнут тебя с работы, вот увидишь… Я за все с тебя спрошу! И за Настю! И за то, что в каталажке меня всю ночь держал!

Панфилов стал мрачнее черного могильного холма. И так посмотрел на Грецкого, что с того мигом слетела вся его дешевая спесь.

— О Насте ни слова!

Он не хотел говорить о святом с этим дурным человеком.

* * *

Марку приходилось целоваться с девушками, но до него туго доходило, в чем прелесть этого священнодейства. Ну мило, ну приятно, ну неплохо как прелюдия перед более важным этапом в любовном пассаже. Он посмеивался над теми влюбленными, что не стеснялись целоваться прямо на улице, на виду у всех. Считал, что это дешевая рисовка, способ выделиться из толпы, не более того.

Но сейчас его мнение изменилось в корне. Он готов был целоваться с Настей дни и ночи напролет — хоть на людях, хоть втайне от всех. Целовалась она неумело, но сколько упоительной сладости в ее устах, сколько волнующей неги… Это было какое-то волшебство, чудо, которое хотелось растянуть до бесконечности…

— Я не хочу, чтобы ты уезжала, — сказал он, с трудом оторвавшись от ее губ, сочных и припухших от долгих поцелуев.

— А как же мне дальше учиться? — с милой укоризной глянула на него Настя. — У нас же только восьмилетка… Да и профессию получать надо. На бухгалтера учиться буду. Разве ж это плохо?

Она собиралась поступать в тот самый агротехнический техникум, в котором уже учился Антон Грецкий.

— Учиться всегда хорошо. Вопрос — с кем.

— С кем?

— А то ты не знаешь?

— Марк, ну как ты можешь! — возмутилась Настя. — Мне этот придурок и даром не нужен! Я в его сторону даже смотреть не стану… Да и он меня боится. То есть тебя…

— Боится не боится, а в город его отец возит. И на выходные привозит.

— И что?

— Ты с ними ездить будешь. И в одном общежитии с ним жить будешь.

Марк уже знал, что Курмановы стали вдруг дружить семьями с Грецкими. Настя Антона на дух не переносила, но их матери души друг в друге не чаяли.

— Ну и что?

— Как будто я не знаю, что вас женить хотят.

— Хотят, — не стала отрицать Настя. — Но это глупо. Сейчас не домострой, и я вовсе не обязана идти у родителей на поводу. У них своя голова, у меня своя… Не хочу я замуж за Грецкого…

— А за меня?

— Не скажу, — весело улыбнулась она. — Сейчас не скажу. Но как только сделаешь мне предложение, так сразу и узнаешь, хочу я за тебя или нет.

— Тогда я делаю тебе предложение. Прошу твоей руки и сердца.

— Ой, как здорово! — просияла она.

И сама жадно прильнула к его губам. Поцелуй прозвучал как ответ «да».

Через два дня Настя уехала в город. И вернулась в село лишь после того, как поступила в техникум. Затем снова уехала, через какое-то время вернулась на побывку, чтобы вновь исчезнуть на будние дни.

Встречаться влюбленные могли только по выходным, и Марка это не устраивало. Он хотел видеть Настю каждый день, поэтому подал рапорт начальству о переводе его на службу в райцентр. Получил отказ, но не успокоился — подал новое прошение.

А однажды Настя не вернулась в село на выходные. Марк ждал ее на их излюбленном месте, у плакучей ивы, на берегу озера. Но вместо нее пришла Нонна, яркая, свежая и смачная, как наливное яблочко.

— Настю ждешь? — спросила она.

— Ну не тебя же…

— А чем я хуже? — Нонна обиженно надула сочные губки.

— Ничем. Но я Настю жду…

— Зря ждешь. Не будет ее сегодня.

— А когда будет?

— Для тебя никогда.

— Не понял.

— Да что тут непонятного. В городе она живет. Вместе с Антоном.

— Что?

— То! Родители ему квартиру в городе сняли. А Насте в общаге не нравилось… В общем, она к нему переехала. Сначала просто с ним жила, ну а потом… Он же мужчина, а она женщина. Мужчина и женщина не могут долго жить под одной крышей без ничего…

— Ты в своем уме? — холодея, возмутился Марк.

— Я-то в своем… А она нет… Такого парня на какого-то придурка променяла… — кокетливо, с поволокой в шальных глазах посмотрела на него Нонна.

— Не могла она меня променять…

— Не веришь, не надо…

— Не верю… Сейчас поеду в город и все узнаю.

— Что ты узнаешь? Где ты ее там найдешь?

— Ты скажешь, по какому адресу Грецкий живет.

— Не скажу. Потому что не знаю…

— А кто знает?

— Родители его.

Марк мог дать голову на отсечение, что Агата Никаноровна если и назовет ему адрес, то лишь тот, на который обычно посылают в сердцах и по матушке…

— Да успокойся ты, — Нонна ласково провела рукой по его плечу. — Ничего страшного не произошло. Ну, согрешила девка. Главное, что она по-прежнему любит тебя. А с Грецким это так, занятие со скуки…

— Какое занятие? Что ты несешь! У нас и по любви никаких занятий не было!

— Что, правда? — удивилась Нонна.

— А что тут такого? Ей даже шестнадцати нет…

— Ну и что? Я тоже в первый раз в пятнадцать попробовала, с однокурсником из профтеха. Ему самому пятнадцать лет было. Ерунда, не понравилось…

— И зачем ты мне это говоришь?

— Ну, чтобы ты не строил иллюзий насчет возраста… Девушки решительных мужчин любят, напористых. А ты, извини, нюни с Настей пускал… Распалил девку, женщиной заставил себя почувствовать, а не опробовал… Зачесалось у нее, а тут Антон… Ну, она и попробовала. С кем не бывает…

— Заткнись?

— Тю! Зачем же так грубо?

— Ересь какую-то несешь.

— Ересь не ересь, а Настя в городе осталась, с Антоном!

— В техникуме должны знать, где он живет…

Марк повернулся к Нонне спиной, решительно зашагал в сторону правления. Время уже позднее, но с председателем колхоза можно связаться по телефону, сослаться на служебную необходимость и попросить машину до города.

— Да погоди ты! — на ходу взяла его под руку Нонна. — Никто тебе не скажет, где Антон живет… Да и зачем тебе унижаться? В понедельник поедешь, когда она на занятиях будет. Тогда и спросишь у нее… Если она соврет, то глаза все равно выдадут…

Но уговорить его Нонна не смогла. Остановила Марка только машина, вернее, ее отсутствие. Председательский «УАЗ» находился в ремонте, а грузовик Марку никто бы не дал.

Он не верил в то, что сказала ему Нонна. Невозможно было поверить в то, что Настя его предала. Но все же на душе было тошно. А дома в шкафу стояла бутылка водки, и ноги сами понесли Марка к ней. Нонна увязалась было за ним, но он отвадил ее.

Нонна ушла, но спустя какое-то время вернулась, незаметно для хозяйки прошмыгнула на его половину дома.

— Какого черта? — старательно фокусируя на ней взгляд, грубо спросил Марк.

Он выпивал в одиночку и без закуски, поэтому чересчур быстро и глубоко захмелел.

— Водку пьянствуешь?

— Не твое дело.

— А бутылка-то уже пустая.

— Значит, хватит…

— Это голова твоя так думает, а душа продолжения просит.

Увы, но устами Нонны глаголила сама пьяная истина.

— Много ты знаешь.

— Много, — кивнула она. — Хочешь, бутылку достану? Только самогон. Но очень хороший…

Она не стала слушать его возражения. Ушла, а через четверть часа вернулась с литровой бутылью с чуть мутноватой жидкостью. И еще пирожков горячих принесла.

— Где взяла?

— Из дома. У отца особый рецепт очистки. Почти как водка…

Девушка не врала. Самогон действительно был хорош. Да еще и крепок. Он выпил одну стопку, вторую, зажевал пирожком.

Нонна составила ему компанию. Морщилась, плевалась, но пила. Со стороны могло показаться, что Марк принуждал ее к этому.

— Отец, значит, гонит? — уже едва ворочая языком, спросил он.

— Отец, — кивнула она.

— И аппарат у него есть?

— Есть.

— И зовут тебя Павлина.

— Почему Павлина?

— Потому что Морозова. Павлика Морозова знаешь? Так ты Павлина Морозова. Отца родного сдала… Ты как будто не знаешь, что самогонный аппарат — это статья.

— А-а, да, знаю… — Нонна испуганно захлопала глазами. — Но ты же не станешь сажать его в тюрьму.

— Не стану… Аппарат самогонный сажать не буду, а отца твоего… Может, и посажу…

— Не надо… Пожалуйста…

Неотрывно глядя на Марка, Нонна расстегнула одну пуговичку на блузке, вторую.

— Эй, ты что делаешь? — пьяно вытаращился на нее Панфилов.

— Не хочу, чтобы отец в тюрьму садился…

Она расстегнула и третью пуговичку, и четвертую.

— Лучше я лягу…

— Чего?

— С тобой лягу! Во искупление отцовских грехов…

— Я тебе сейчас лягу!.. Ты за кого меня держишь!

Он пытался остановить Нонну, но не смог. Да и в том состоянии, в котором он находился, не очень-то хотелось останавливать ее. Сначала она сняла блузку, затем все остальное…

Проснулся Марк ночью, от яркого света. Посреди комнаты стояла Настя и потрясенно смотрела на него. А он лежал в своей кровати, рядом, раскрывшись, спала полуголая Нонна…

— Вот ты какой! — с обличительным презрением воскликнула Настя.

И, повернувшись к нему спиной, бросилась вон из комнаты.

Марк наспех оделся, спотыкаясь, выскочил вслед за ней во двор, но ее и след простыл… Он схватился за голову, сел прямо на землю, качнулся из стороны в сторону, как китайский божок.

Голова чугунная, во рту смрадная засуха. Слишком много выпил он с вечера, слетел с болтов, потому и сдался Нонне на милость. И тут вдруг Настя, как внезапное и необъяснимое видение… А может, и не было ее. Может, померещилось ему спьяну.

Марк поднялся, подошел к калитке. Закрыта. Если бы Настя убегала, она бы не догадалась ее закрыть… Значит, не было ее…

Проснулся он поздно утром. Нонны уже не было. В комнате порядок, на столе, вместо остатков вчерашнего пиршества, стеклянная банка с цветами. Привет от Нонны… Черт бы ее побрал!

Марк встал, потирая виски вышел во двор. Там и столкнулся с Егоровной. Она смотрела на него с осуждением.

— Что ж ты блудство развел, Марк Илларионович! С одной девкой гуляешь, с другой спишь…

— Не было ничего, — недовольно буркнул он.

Егоровна свечку ему не держала, значит, есть шанс отвертеться.

— Как же не было. Видела я, как этаутром от тебя уходила. Сияла вся, как телка после случки…

— Ну вы и сказали, Алевтина Егоровна!

— Что видела, то и сказала… И Настю видела…

— Настю? — встрепенулся он.

— Да. Ночью она приходила, под утро. Я ей калитку отворяла… Догадываюсь, что она увидела. Как ошпаренная от тебя выскочила.

— Вы ничего не путаете?

— Это ты путаешь, парень. Сам путаешь, сам и запутался… Э-эх, такую девку на какую-то выдру поменял…

— Никого я не менял…

Теперь Марк точно знал, что Настя ему не померещилась. Ему ничего не оставалось делать, как явиться к ней с повинной.

Но вместо Насти к нему вышла ее мать.

Екатерина Михайловна смотрела на него, как дикая пчела на медведя, повадившегося воровать ее мед. И язык у нее как жало:

— Что ж ты вытворяешь, морда твоя окаянная?

Такого ожесточения с ее стороны он не ожидал. Ладно, если бы извергом его назвала, а то — морда!

— Эй, эй, вы коней-то попридержите!

— Ты о своих конях думай, паршивец! Настю испаскудил, до Нонны добрался!..

— Не трогал я Настю!

— А это ты на суде скажешь!

— На каком суде?

— А на том самом… Настя из-за тебя отравилась!

— Что?!!

— Таблеток наглоталась. Из-за тебя, паскудника!

— Где она?

— В больнице! Отец повез…

Марк думал не долго. Снова, так же как вчера, пошел в правление колхоза. Но не дошел. На пути ему попался знатный бедокур Васька Выров. На мотоцикле. Пьяный в дымину. Удивительно, что вообще подчинился его требованию остановиться.

— Что ж ты, дурень, делаешь? Разбиться хочешь?

Он согнал Ваську с мотоцикла, сам занял его место.

— В участке пока постоит, — сказал он, срывая машину с места.

Разумеется, в клуб он не поехал. Отправился в город, без шлема, прав и документов на мотоцикл. И как ни оправдывайся, в состоянии алкогольного опьянения. Вчерашний хмель так и не выветрился из головы…

До города он не доехал. Сам не свой от переживаний, как собака злой на самого себя, в какой-то момент он потерял ориентацию в пространстве и не смог вписаться в поворот. Мотоцикл вылетел с дороги, остановить он его не смог, и на полном ходу врезался в дерево…

Очнулся он не скоро. Через пять недель, в палате интенсивной терапии московского института, после выхода из коматозного состояния… А еще через месяц он узнал, что Настя умерла в районной больнице. Отравление димедролом с летальным исходом. Она покончила жизнь самоубийством, по его вине…