Удача для оборотня. Роман

Виталий Новиков

Лейтенант Пирогов преследует вора. Когда он его настигает, вор бросает ему пакет с деньгами, умоляя дать ему уйти. Роман написан в 2004—2005 годах.

© Виталий Новиков, 2016

ISBN 978-5-4474-9497-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Пирогов прибавил ходу, но сократил дистанцию ненамного, длинный молодой кавказец продолжать бежать очень быстро. Пирогов заметил, что убегающий кавказец сжимает в правой руке наполненный наполовину целлофановый пакет. Теперь было понятно, что от него надо было другому типу, тоже кавказцу, только более взрослому, который гнался за ним с криками «Стой!», «сволочь»: видимо, молодой украл или отобрал у него этот черный целлофановый пакет.

Лейтенант Пирогов и сержант Еременко находились на дежурстве. В одиннадцать часов вечера они вышли из отделения, и направились к одному из близлежащих домов, опустившаяся семейка алкоголиков Медведевых устроила в своей квартире шумное веселье, и уставшие от шума и криков соседи решили привлечь милицию, чтобы утихомирить правонарушителей. Поскольку дом, где жили Медведевы, находился в пяти минутах ходьбы от отделения, милиционеры решили пренебречь транспортом и направились к месту происшествия пешком. Они шли вдоль узкой безлюдной улочки, когда мимо них, вперед, пробежали, сначала молодой кавказец, а следом за ним другой, требующий первого остановиться. Пирогов среагировал мгновенно и кинулся вслед за убегающим. Это было похоже на хищнический инстинкт, когда в голове вертится только одна мысль «догнать и схватить», а все остальное отходит на десятый план. Тучный Еременко едва поспевал за Пироговым и начал отставать.

Убегающий кинулся во дворик, находившийся посреди трех высоких панельных домов на другой стороне улицы. Пробежав дворик, он выбежал к дорожке, которая вела вверх по невысокому склону, поросшему редкими деревьями к платформе железнодорожной станции. Молодой кавказец побежал в сторону платформы. Пирогов настигал кавказца, но очень медленно. Мелькнула мысль применить оружие, но Пирогов решил все-таки приложить последние силы, чтобы догнать беглеца. Он на мгновение обернулся назад. Еременко уже сильно отставал, а потерпевший кавказец и вовсе исчез из вида. Убегающий уже подбегал к ступенькам платформы, когда рядом с платформой остановил ход электропоезд, раскрылись двери и из вагонов начали выходить люди. У кавказца явно хватало времени добежать до дверей последнего вагона, и Пирогов прибавил еще больше ходу, хотя силы его уже были на исходе. Он быстро взобрался по ступенькам на платформу и бросился к последнему вагону, двери которого все еще были открыты, отгоняя шедших навстречу пассажиров словами:

— Дорогу, милиция.

Все-таки Пирогов успел ворваться в тамбур, где сразу же наткнулся на преследуемого. Тот сидел на полу тамбура у закрытых дверей и тяжело дышал. Увидев ворвавшегося Пирогова, он вскочил на ноги и кинулся ему навстречу, протягивая целлофановый пакет.

— На, возьми, забери все, здесь очень много, этого тебе хватит надолго, только не в тюрьму, только не забирай меня, — взмолился кавказец.

Пирогов ничего не понимал, он взял пакет, слегка приоткрыл его и увидел несколько пачек долларов.

— Забирай это, только ради Бога оставь меня. Беги, пожалуйста, пока двери не закрылись, — снова взмолился кавказец.

Действительно, двери все еще были открыты, и Пирогов решился, длинным прыжком выпрыгнуть из тамбура на платформу. Едва он оказался на платформе, как двери закрылись, и электропоезд начал набирать ход. Пирогов прижал к животу обеими руками пакет, только теперь он почувствовал, насколько тот увесист. Он быстро огляделся: платформа была пуста, но в районе края платформы слышались звуки чьего-то дыхания и шагов. Пирогов предположил, что это Еременко. Нужно было быстро принимать какое-то решение. Около железной оградки возвышалось невысокое дерево, окруженное густым кустарником. Пирогов сделал шаг к оградке и кинул пакет в сторону кустарника, стараясь попасть в его гущу.

— Где он? — послышался голос Еременко, взбирающегося по ступенькам на платформу.

Пирогов подождал пока запыхавшийся Еременко подошел ближе к нему, после чего ответил:

— Ушел.

— Он мог успеть запрыгнуть в электричку.

— Мог, но не решился, видимо испугался, подумав, что я мог бы его там настигнуть. Он прыгнул с платформы и убежал в ту сторону, — Пирогов показал рукой в сторону противоположной платформы. — У меня уже не хватало сил за ним бежать.

— Он тоже мог выдохнуться, пойдем, посмотрим: может быть он залег под каким-нибудь кустом, упав от усталости, — предложил Еременко.

— Хрен с ним, не могу я уже никуда идти, очень устал, — отказался Петров.

— У него могли быть бабка.

— Ну и что?

— Как, ну и что: при удачном раскладе мы могли бы не хреново поживиться.

— Он ушел, это точно.

— Ты уверен?

— Конечно, здоровый гад попался.

— Ладно. Но он мог выронить или выбросить краденое. Пойдем хотя бы немного посмотрим там, где он бежал.

— Степаныч, хорош заниматься ерундой, пошли обратно.

— Эх, ленивые вы все молодые, не любите работать основательно, — проворчал Еременко.

— Пошли обратно.

Пирогов думал о том, как можно было бы избавить от присутствия рядом с собой Еременко, но не нашел для этого предлога. К тому же по поведению Еременко он понял, что если бы он решил этот вопрос, то тем самым мог бы вызвать у того серьезные подозрения.

Лейтенант Пирогов был старше по званию, но значительно моложе сержанта Еременко. Ему было всего двадцать семь лет. Он был хорошо сложен, чуть выше среднего роста, имел приятные черты немного узкого лица, густые темно-русые волосы он зачесывал на бок, и уже долгое время носил усы. Еременко также был усат и зачесывал темные волосы на бок, но во всем остальном сильно отличался от Пирогова, что касалось внешних данных. Он был среднего роста, полноват, ходил по-медвежьи вразвалочку, от чего казался неуклюжим. Выглядел много старше своих неполных сорока восьми лет.

Поскольку Пирогов был старше по званию, Еременко следовало подчиняться ему, и он не стал перечить его решению. Не спеша, уставшие от бега они направились обратно в отделение. Еременко не давали покоя некоторые мысли, и ему захотелось поделиться ими с Пироговым:

— Эх, молодежь, не думаете вы о старости, а она подкрадется так, что и глазом не успеешь моргнуть. Вам бы чего — нарезвиться бы вволю, да нагуляться бы всласть, а о будущем, о старости и подумать некогда. Это все известно, у многих так складывается. Я же и сам был таким раздолбаем, ни о чем правильном не думал, не хотелось — хотелось жить всласть, с размахом, легко. Эх.

Пирогов не понимал, к чему клонит Еременко. Его мучили, душили мысли о пакете с долларами, и от этого на душе было очень неспокойно. Ему хотелось вернуться к платформе, к тому месту, куда он бросил пакет, забрать его и уйти с ним куда-нибудь, где он мог бы остаться какое-то время наедине, чтобы можно было спокойно подумать, что с этим добром делать. Но он понимал, что это желание невозможно реализовать в эту минуту, при этих обстоятельствах. Необходимо было забрать пакет таким образом, чтобы никто этого не заметил, или хотя бы не заподозрил в этом ничего криминального. Потом новая мысль заставила Пирогова не на шутку испугаться и невольно вздрогнуть. Он подумал о том, что точно ли он запомнил место, куда он бросил пакет. Эта было гуща кустарника, росшая вокруг дерева. Но там было, кажется, четыре дерева и очень много кустов между подъемом на платформу и будкой кассы из красного кирпича. То дерево, кажется, было ближе других к кассе. Или второе от кассы? Впрочем, это не важно — можно проверить одно и другое. А сколько денег лежит в пакете? Вот вопрос. Тысячи три или пять? Судя по весу гораздо больше, если в пакете только деньги. А вдруг деньги окажутся фальшивыми? Вот будет обидно. Пирогову не хотелось в это верить. Он вспомнил вора кавказца, который отдал ему пакет; его испуганное лицо. Конечно, он боялся наказания за кражу нескольких тысяч долларов, хотя и за распространение фальшивых денег тоже можно получить срок. И все же, если бы там были фальшивые деньги, беглец мог бы их просто выкинуть, а он держал пакет у себя до самого последнего момента. Это говорило о том, что деньги, скорее всего, настоящие. Лишь бы их не обнаружил кто-либо еще. Пирогов подумал, что какой-нибудь бомж вполне мог бы обнаружить пакет, благодаря какому-нибудь нелепому стечению обстоятельств. Эта мысль всерьез встревожила Пирогова. Какой образ жизни предпочитают бомжи ночью: активный или же чаще всего спят, как и все?

Еременко как будто заметил эти внутренние терзания Пирогова.

— Володь, о чем задумался? Переживаешь из-за этого хачика? Понимаю, обидно. Я был уверен, что ты его догонишь. Эх, мне бы сейчас твои годы, и оказаться на твоем месте, я бы не упустил его, стрелял бы, но не упустил. Я нутром сразу почуял, что этого хачика можно было хорошо потрясти. Сам же ведь видел как он бежал, и не с пустыми руками. Неизвестно, что еще у него там было. Может быть золото, может быть бабки.

«А ведь Еременко поступил на моем месте, скорее всего, точно также как и я, — подумал Пирогов. — И ему можно все рассказать. То, что он не сдаст — это сто процентов. Только придется с ним поделиться. Это мысль. Но ведь обстоятельства так удачно сложились для того, чтобы все досталось мне, и надо быть идиотом, чтобы этим не воспользоваться. Нет, лучше пока ему ни о чем не говорить. В моем положении надо быть очень осторожным и прежде чем принять какое-нибудь решение, следует сто раз все взвесить».

Они проходили через дворик, через который убегал кавказец. Пирогов молчал, ему хотелось тишины, чтобы можно было спокойно подумать о случившемся, но Еременко как назло продолжал свою навязчивую болтовню.

— Тебе то, Володь, конечно особенно можно не расстраиваться, ты еще молодой, тем более на оперативной работе состоишь, ты еще таких наловишь, знаешь сколько? А мне теперь каждая минута дорога, каждая секунда. Скоро на пенсию, а что я буду делать на пенсии без капиталов. Были бы капиталы, я бы себе новую дачку построил, хозяйство завел; получал бы тогда пенсию и с хозяйства кое-чего имел бы. Тогда можно было бы еще жить. Мой тебе совет, Володь, пока молодой, откладывай на будущее, чтобы потом поздно не было. Я тебе зла не посоветую, вижу, парень ты смышленый, соображалка работает исправно.

Еременко, наконец, обратил внимание на то, что Пирогов слишком долго молчит. Это показалось ему несколько подозрительным. Еременко полагал, что поднял разговор на довольно-таки интересную тему, и то, что Пирогов никаким образом не реагировал на это, ему было не понятно.

— Вов, ты что все молчишь? Что-то случилось? — решил поставить вопрос напрямую Еременко.

Этот вопрос ввел Пирогова в замешательство. Еременко заметил, как он нервничает, как он пытается что-то ответить, но видно не может от волнения собраться с мыслями. Они уже вышли на улицу, по которой направлялись к месту вызова.

— Степаныч, смотри, — тихо обратился к Еременко Пирогов, указывая вперед, где в метрах семидесяти от них у обочины стояла машина иномарка, около машины со стороны тротуара стоял человек и общался через открытую переднюю дверцу с кем-то, кто находился внутри салона машины.

Еременко посмотрел в указанную сторону.

— Ну и что? — сказал он.

— Это же тот самый, который бежал за этим, которого мы упустили, — объяснил Пирогов.

— Точно, — сказал Еременко.

— Что будем делать? — спросил Пирогов, хотя этот вопрос должен был решать он, а не Еременко.

— Подойдем, поспрашиваем, выясним, что произошло, — деловитым тоном ответил Еременко, ему нравилось, когда к нему за советом обращались старшие по званию, полагаясь на его опыт.

Пирогов не знал к добру или не к добру такое общение, после того что произошло, но уклоняться от контакта с этим типом было бы очень подозрительно с его стороны, и он сделал вид, что согласился с Еременко. До машины оставалось метров двадцать, когда тип, с которым они хотели пообщаться, заметил их и сразу же узнал в них преследователей того парня, которого сначала преследовал он сам. Это можно было понять по его сосредоточенному взгляду. Он застыл на мгновение, явно что-то очень быстро соображая, после чего резко запрыгнул в машину и захлопнул за собой дверцу.

— Эй, подожди! — крикнул Пирогов.

Но было уже поздно. Машина резко развернулась, и быстро набирая скорость начала удаляться. Пирогов и Еременко даже не пытались как-нибудь задержать или остановить этого типа. Его странное поведение так удивило их, что они оказались в некотором замешательстве. Они даже остановились на какое-то время, провождая не понимающими взглядами удаляющийся автомобиль. Пирогов был удивлен больше чем Еременко.

— Чего это он? — выразил вслух он свое недоумение.

У опытного сержанта Еременко соображалка работала более активно, и у него уже возникли кое-какие соображения по поводу увиденного, которыми он тут же поделился с Пироговым:

— Это он неспроста. Тот малый определенно что-то у него своровал, либо причинил какой-то вред другим образом. Но к нам за помощью этот пострадавший явно не пожелал обращаться. Спрашивается почему? Либо он не хочет перед нами засвечивать то, что у него украли или тот вред, который ему причинили; либо ему самому нельзя засвечивать перед нами собственную личность.

— Ну, ты, Степаныч, гений. А я как-то сразу и не допер, — удивился сообразительный Еременко.

— Опыт, сынок, опыт. Опыт — это большое дело. Ты почаще слушай меня, я тебе зла никогда не желал бы и не пожелаю. Вижу же, что похожи мы чем-то с тобой и ты для меня как сын родной. А то, что я так складно весь расклад расписал, так я же сталкивался уже с такими случаями не раз. И у тебя будет опыт, и у тебя со временем голова сама автоматически будет все расклады выдавать.

Они снова двинулись к отделению.

— Эх, Володя, если бы соединить мой опыт и твои возможности, сколько гор мы бы с тобой посворачивали бы — это же представить страшно. Вот только как это сделать? Нужно будет этим заняться посерьезней, — продолжал делиться своими мыслями Еременко.

«А ведь это хорошо, что этот потерпевший не обратился к нам за помощью. Хорошо для меня. Иначе он мог бы дать нам какие-нибудь данные того беглеца, возможно даже, что полные данные, если бы он был хорошо с ним знаком. Тогда бы этого беглеца можно было бы найти, и тогда, возможно, станет известно о моем корыстном с ним контакте. Конечно, я могу все отрицать. Но все же для меня теперь важно, чтобы этого беглеца не нашли. Милиция его искать не будет. Пока, во всяком случае. А этот тип и компания, конечно же, будут охотиться за ним очень серьезно и это плохо, потому что, судя по всему это люди серьезные. Получается, что моя судьба в какой-то степени находится в их руках. Впрочем, об этом пока рано говорить, ведь я еще не завладел по-настоящему этими деньгами и даже не знаю какая сумма лежит в том пакете», — всерьез задумался о собственном положении Пирогов.

— Скрытный ты, Володька, скрытный страшно. Все о чем-то думаешь, а мне ничего не рассказываешь, — пожурил по-отечески Пирогова Еременко.

— А что рассказывать-то? — спросил Пирогов.

— О чем думаешь.

— Я вот о чем думаю. Это же ведь какие-то бандиты. Они же наверняка будут сами искать того парня, которого я не догнал. И как ты думаешь, большие шансы у них поймать его?

— Конечно. Каналы у них, наверное, хорошие. Могут и нашего брата подключить к поиску. Но все равно с нашими возможностями их силы не сравнить. Государство есть государство. Сколько его не разваливай, тягаться с ним все равно не имеет смысла. А что бандиты, мафия — конечно, есть у них и сила и деньги. Но ведь они же постоянно под нашим прицелом ходят, и валят они друг дружку очень часто — долгожители попадаются в их рядах очень редко. В принципе, у этого парня шансы где-то пятьдесят на пятьдесят на то, что его не поймают. Многое, конечно, зависит от того, за что его хотели поймать и от его личных способностей; если он какой-нибудь дебил, то, соответственно, вычислять его очень быстро.

— Степаныч, а мы нашим расскажем про все это? Или не стоит?

— Володь, запомни железное правило: язык — враг твой. Это правило особенно полезно для таких людей как мы, занимающихся серьезными делами. Сам подумай, что будет, если мы все расскажем. Может быть посмеются над нами, потому что не смогли задержать преступника; может быть заподозрят в какой-нибудь корысти.

— В какой еще корысти?

— Обыкновенно людской. Подумают, что про погоню эту мы рассказали так, для страховки, а сами на самом деле обули этих хачиков и не хотим делиться.

— Обули?

— Конечно, ты что разве не знаешь как это делается?

— В общем-то нет, — после недолгой паузы ответил Пирогов.

— Ой, лис, ой лис. А вообще правильно — так и надо. Я тебе о том и говорил, что язык — это наш враг. Но я же говорил о нас только предположительно.

— Хорошо, я все понял. Значит, ничего никому говорить не будем. Я в принципе так и думал поступить.

— А я и не сомневаюсь в этом. Я же сразу понял, что ты парень башковитый.

— Черт, вот идиоты, — выругался Пирогов.

— Что такое?

— Да прошли дом Медведевых, я и забыл про вызов, вот память.

Они уже почти дошли до отделения.

— Ну что, пойдем к Медведевым, или скажем, что все нормально? Что посоветуешь, Степаныч? — спросил Пирогов.

— Можно, кон6ечно, сказать, что все нормально. Но лучше, наверное, зайти, а то соседи снова могут позвонить, тогда придется все равно идти, — посоветовал Еременко.

И они пошли к Медведевым.

— Володь, если захочешь, я там и сам все могу разрулить, ты только начни, а дальше я один все улажу, — предложил Еременко.

Так и сделали. Квартира Медведевых находилась в длинном шестнадцатиэтажном блочном доме. Жили они на втором этаже. Дверь, обитая черным дермантином, который в нескольких местах был нещадно порван, уже многое говорила об образе жизни обитателей этого жилища. Пирогов позвонил в звонок двери. Дверь открыла женщина плохо одетая, плохо выглядевшая, о возрасте ее можно было только догадываться. Пирогов представился и объяснил вкратце, цель визита. После чего инициативу в свои руки взял Еременко. Он попросил у Пирогова как у старшего по званию по всей форме специально при хозяйке самолично быстро уладить все вопросы. Пирогов дал добро и вышел из квартиры на лестничную площадку. Ему не хотелось находиться внутри этого приюта для местных отбросов общества, к которым он не питал ни капли жалости, так как считал, что в душе каждого такого опустившегося типа можно отыскать столько тупости, злости, подлости, сколько не наберется душе любого преуспевающего негодяя. Он слегка прикрыл за собой дверь и закурил сигарету. Шум в квартире немного стих, были слышны отзвуки голоса Еременко, какие-то то ли шлепки, то ли удары, потом стало совсем тихо. И через минуту вышел Еременко, держа в руке целлофановый пакет, в котором характерно звенело.

— Вот, конфисковал, — сказал Еременко и приоткрыл немного пакет, показав три бутылки водки. — Конфисковал можно сказать как орудие преступления. Поучил немного — теперь сутки точно здесь будет тишина и покой. Водка конечно паленая, но я полагаю не смертельно опасная.

— Для них может и не смертельно опасная. Этим мутантам все уже нипочем, а нормальным людям кто его знает, — возразил Пирогов.

— Может быть, может быть, — почти согласился Еременко, но водку принес таки в отделение.

Дежурный майор Ткачук и старшина Мальков, изрядно поседевший и худой, одного возраста с Еременко, были другого мнения о добытом Еременко трофее. Пирогов удивлялся, как можно пить такую гадость, закусывая кусочками пирожков и булочек, карамельными конфетами и запивая газированной водой «Буратино». Предлагали выпить и ему. Особенно этим доставал его Еременко, с которым он играл в нарды. Из уст Еременко шел такой жуткий запах, что Пирогов старался побыстрее проиграть так, чтобы Еременко не заметил, что он делает это специально, чтобы можно было скорее выйти на улицу, на более чистый воздух. Пирогову удалось удачно подыграть Еременко, так что тот сделал быстрый «марс». Освободившись, Пирогов тут же вышел на улицу.

Около отделения было тихо. Этот спальный московский район обычно замирал ночью, особенно в том месте, где находилось отделение, радом с которым расположились в основном малоэтажные общественные здания. Пирогов расстегнул несколько верхних пуговиц рубашки и закурил. Была теплая августовская ночь, небо было черным беззвездным, вокруг ни одной живой души. Пирогов, оказавшись в одиночестве, вновь принялся думать о пакете. Мысль, что он теряет драгоценное время, не давала ему покоя. Разум вроде бы подсказывал, что ночью вряд ли что-то может произойти с пакетом в таком месте, но с другой стороны, мало ли что, ведь в Москве находится столько народа. Потом Пирогову пришла в голову еще более неприятная мысль: он вспомнил, что в городе в последнее время улицы и дворы убирают специальные бригады в оранжевых жилетах, как правило гастарбайтеры. Наверняка они убираются и около железнодорожных станций. Впрочем, это могут делать и служащие железной дороги. Пирогов понял, что это все вполне реально, и он задумался о том, как бы узнать, во сколько начинают работать эти службы. Ему вспомнилось, что он часто видел дворников за работой в ранние утренние часы. Значит, у него оставалось мало времени, а лучше всего было бы отправиться за пакетом немедленно. Он быстро прикинул, что если будет идти быстрым шагом, то на путь железнодорожной станции и обратно он не должен затратить более получаса, и за это время придумает какое-нибудь объяснение своего отсутствия, если его будут искать. Решившись идти за пакетом, Пирогов начал спускаться по ступенькам с крыльца отделения.

— Володь, ты куда? — неожиданно Пирогов услышал позади знакомый голос.

Пирогов обернулся и ответил, выглядывающему из-за двери Еременко:

— Да ни куда, просто захотелось пройтись по свежему воздуху, надоело в духоте сидеть.

— Свежий воздух это хорошо, это правильно, — Еременко полностью вышел из-за двери и направился к Пирогову. — Слушай, Володь, чтой-то мне твой вид не нравится, смурной какой-то, нездоровый. Что-то случилось?

— С чего ты взял, Степаныч?

— С чего взял? С чего взял? Я же все вижу. Пойдем к скамеечке, поговорим: есть у меня к тебе серьезный разговор.

Еременко взял Пирогова за руку чуть выше локтя и повел к скамейке. Пирогов насторожился, ожидая от Еременко какого-нибудь неприятного сюрприза, и с трудом нашел волю, чтобы никоим образом не проявить собственные эмоции. Они остановились около скамейки.

— Значит, тема такая, — начал Еременко, деловито прикурив сигарету. — Только давай, Володь, прямо без всяких выворотов и уверток, не люблю я, когда начинают из себя целочек строить. Если я не ошибаюсь ты, Володь, у нас уже полгода отработал. Так?

— Так, — подтвердил Пирогов.

— Небольшой срок, хотя с какой стороны поглядеть. Вот ты мне скажи на чистоту: доволен ты работой или как?

— Доволен.

— Правильно: свою работу надо любить, а то по-другому и работать, то совсем не интересно получается. А помимо оклада много хоть поднять успел?

— Не понял?

— Да все ты понял, Володь, ну только мне сказки не рассказывай, про всякие там служения идее, про мечты очистить этот мир от уголовной мрази, про прочий бред. Не верю я в это. Не верю я, что ты, Володя, такой дурачок. Я же сразу понял, что ты парнишка смышленый.

— Ты пьян, Степаныч, — сказал Пирогов, и хотел было развернуться и уйти, но Еременко поймал его за руку и развернул лицом к себе.

— Не торопись, Володь, я еще не все сказал. Ты что не можешь сказать просто: было чего или не было.

— Ну, не было.

— Точно? Не врешь? Да ты не таись, я тебя не сдам, поверь: ты мне нужен при деле, при работе.

— Да что ты пристал, Степаныч, что значит «тебе нужен»? Ты чего себе позволяешь? Отстань ты от меня.

— Не обижайся, Володь, успокойся. Прости, если что-то не так сказал.

— Ладно, все, закончили, пошли отсюда. Не нравится мне твоя тема, — начал выходить из себя Пирогов.

— Подожди, Володь, дослушай меня, я же тему то так и не рассказал.

Но Пирогов уже развернулся и собрался уходить.

— Ах, ты так. Тогда я могу дело совсем по-другому повернуть, — странно пригрозил ему Еременко.

Пирогов остановился. Он не мог понять, что означала эта угроза Еременко: нечто реальное или блеф. Еременко непрозрачно все твердил и намекал на темные дела. С чего бы это? Пирогов вспомнил, что был несколько раз замешан в незначительной мелочевке, но по этим делам он ни разу не пересекался с Еременко. Мог ли как-то Еременко узнать об этих делах? В принципе, конечно, мог: кто-то знающий запросто мог рассказать об этом Еременко по пьяни или по старой дружбе. А Еременко пил и дружил со всеми, кто работал в отделении. То, что Еременко мог что-либо узнать о пакете с баксами, Пирогов отмел сразу, полагая, что в таком случае Еременко давно бы «взял его за горло».

— Как? — Пирогов решил продолжить этот странный разговор, поставив прямой вопрос, тем самым пытаясь добиться того, чтобы Еременко, раз уж он решил его пугать чем-то, выложил, что он имеет конкретно без всяких намеков.

— Ну что ты так сразу резко повернул? Обиделся, что ли? Ты прости меня, если я что-то не так делаю — старый становлюсь. А на старость, братец, положено скидку делать. Просто хотел я с тобой душевно поговорить, вот и все, — увильнул от ответа Еременко, дружески обнял Пирогова и повел к скамейке. Сел на скамейку. Пирогов сел рядом с ним. Смягченный тон Еременко несколько успокоил его.

— Я же по-хорошему, я же помочь тебе хочу, — начал как обычно издалека Еременко. — Как я понял, ты, Володь, ничем непристойным не занимался, глупостей никаких не совершал. Ну и правильно, ну и молодец. Ну, а если с другой стороны подойти, то что же получится. Ты сам посуди — работа ведь у нас не сахар. Особенно у тебя, хотя у тебя и звание выше чем у меня, так и достается тебе от начальства побольше, чем мне. И клиентура у нас та еще, отнюдь не интеллигенты, не тихие граждане, постоянно приходится ухо держать востро, чтобы не получить заточку в бок. И сколько мы за такую работу получаем? Да за такие деньги, Володя, мы не имеем права работать честно, скажи еще, что я не прав. Прав, сто раз прав. И нет сейчас таких идиотов, готовых прыгать под пули за одно только большое спасибо. Просто нет. А те кто говорят, что они чистенькие — врут. Ладно врут, так они еще чаше всего поступают со своими собратьями, товарищами — прикидываются честными, а сами втихаря мутят свои дела в одиночку, чтобы не делиться ни с друзьями, ни с начальством. Это, Володя, самый хреновый вариант, никогда так не делай. А что касается того, что когда я тебя спросил по поводу левака, ты ответил, что ничего такого не делал, я готов тебе пока поверить и знаешь почему? Потому что еще пока слишком мало работаешь в нашей замечательной организации. И если на самом деле так оно и есть, то это значит, что ты правильно себя поставил. Это же только идиоты умеют только придя на оперативную работу сразу начать хапать ртом и жопой. Идиоты. А ты молодцом: пришел, осмотрелся, пообтерся с людьми, никуда не торопишься — это правильно. А когда придет время дела делать, нужные люди сами к тебе подойдут, подскажут где, как, чего и зачем. В общем-то, как ни странно, я к тебе как раз по этой теме.

Пирогов удивленно посмотрел на Еременко.

— А что ты на меня так смотришь? Тебе что лишние деньги не нужны? Ладно, допустим, хрен с тобой, но о близких то ты собираешься заботиться, я так думаю, что они у тебя, скорее всего, не миллионеры. Или ты так и будешь до конца дней своих на шее у мамы и папы сидеть. Не получится, Володя, не получится. Дело у меня такое. Есть у меня двое знакомых: один армянин барыга, другой — наш русский барыга, лох. Первый недавно открыл свой бизнес, второй только собирается. Причем оба в свободном полете — ни под кем ни ходят, а так нельзя. Надо будет крышануть их, я с ними уже общался, сделал несколько намеков, они оба на нашей территории находятся, — наконец выложил свой план Еременко.

— Ты что, рассмешить меня решил, Степаныч? — Пирогов даже изобразил что-то вроде усмешки.

— Нет, Володь, мне не до шуток. Я уже с некоторых пор успел стать очень серьезным человеком. Сейчас такое время, когда принято жить по принципу: время — деньги. А против времени не попрешь. Против времени прут только дураки, а умные пытаются найти со временем общий язык, чтобы хорошо жить. Поверь моим годам. Решайся, Володя, ты уже взрослый мужик, и тебе уже пора становиться настоящим мужиком, а настоящих мужиков без бабок не бывает.

— Да, что я должен делать то? — спросил с некоторым возмущением Пирогов.

— Вот. Это хороший вопрос. Понимаешь, с моим званием как-то не с руки этих лохов разводить на серьезные темы, а ты же ведь офицер. Вот ты то и будешь их разводить, а я буду на подхвате. Бабки поделим по честному поровну.

— Степаныч, ты что, под монастырь решил меня подвести?

— Ты что, испугался? Я же тебе объясняю: свободненькие они — грех не воспользоваться таким случаем.

— Ты что, Степаныч, не понимаешь, что кроме нас есть специалисты по наладке крыш с большим опытом и покруче чем мы. А что если они наедут на этих твоих бизнесменов, ты что собираешься на стрелки ездить, отношения с ними выяснять. К тому же я вообще всего лишь лейтенант.

— Это ничего. Лейтенант этот тоже неплохо, главное, что офицер. А если наедут, выкрутимся — мозги то, что надо.

— Как?!

— Да скажем, что никакого отношения к ним не имеем и все, а если шушера какая-нибудь попадется, покажем, кто мы есть, мало кто захочет связываться с ментами.

— А если ментовская крыша заявится?

— Еще лучше. Скажем, что это наши друзья, выкрутимся. С нашими-то как раз легче всего будет добазариться. Понимаешь, в деле крышевания главное вовсе не выручка или защита клиента, просто клиент платить для того, чтобы его не трогали.

— И хочется тебе, Степаныч, с огнем играть?

— Да не трусь ты, Володь. Если все делать по уму, все будет в порядке. Главное язык держать за зубами. Надо уметь говорить с людьми, уметь брать бабло грамотно. А в случае какого-нибудь шухера всегда можно от всего отказаться, откреститься — мы ничего не знаем, ничего не делали, ничего не слышали. Да я тебя, Володь, научу всему.

— Спасибо, конечно, Степаныч, за заботу. Но я даже не знаю, что тебе ответить.

— Значит, согласен.

— Ну, нет, ты чего? Не гони лошадей. Если честно, не нравится мне твоя тема.

— Ты что, с ума сошел? Я же дни и ночи разрабатывал этот план. Не поверю, что молодому пацану не нужны бабки.

— Нужны, конечно, но не таким способом.

— Ты уверен?! — у Еременко был такой вид, что казалось, что он готов вцепиться в горло Пирогову.

— Ну да, кажется, — Пирогов постарался ответить как можно неуверенней, чтобы сильно не злить Еременко.

— Володь, вот я смотрю сейчас на тебя, и думаю, может зря я поверил тебе, может ты мне сказки рассказываешь о своей незапятнанной репутации, а на самом деле втихаря, в одиночку делаешь свой левачок и в ус не дуешь. Не хорошо, Володя, так поступать, нельзя от коллектива отрываться — это грех большой.

— Да не делаю я никакой левачок втихаря, что ты ко мне пристал, Степаныч! — возмутился Пирогов.

— Не делаешь, говоришь, а в милиции нравится работать. За большое спасибо что ли, нет так, Володя, не бывает, не поверю. Старый я уже, знающий.

«Вот прижал, так прижал», — подумал про себя Пирогов.

— Да что ты пристал, Степаныч. Деньги, деньги. Ты помешался, что ли окончательно на деньгах. Думаешь, что и другие только о деньгах и думают.

— Конечно о них, о чем же еще. А ты для чего тут работаешь?

— Может просто прикалывает меня эта работа.

— Ох, не свисти. Ну не бывает такого.

— Почему?

Еременко так посмотрел в глаза Пирогова, что тому сразу стало ясно, что этим ответом было бы смешно отделаться от такого бывалого мента.

— Конечно и мне не хватает денег. Может быть при хорошем варианте я не против был бы поменять работу. Хотя у нас хоть какие-то льготы есть, бесплатный проезд тот же.

— Володь, только давай не будем про бесплатный проезд. Это не актуально.

— Не знаю, Степаныч, я не готов.

— Если не готов, то, как понимаю, категорически ты не отвергаешь мой план.

Пирогов задумался.

— Может быть, — туманно ответил он.

— Любишь ты юлить, Володька, обижаешь старика.

— Степаныч, ты тоже пойми меня, не могу я сразу принять такое решение, перед этим как следует не подумав.

— В этом деле, Володя, долго думать нельзя.

— Все же я хочу подумать. Не люблю обещать невозможное.

— Ладно, думай, только побыстрее, время то не ждет.

— Постараюсь, — сказал Пирогов, встал со скамейки и направился к отделению.

— Володь, ты, кстати, в курсе, что в принципе этого-то разговора между нами не было, а говорили мы о всякой ерунде: о бабах, о машинах, — обратился к уходящему Пирогову, поднимающийся со скамейки Еременко.

— Разумеется, — небрежно ответил Пирогов.

В коридоре Пирогов натолкнулся на шедшего ему навстречу старшину Малькова, который сильно шатался и напевал известный мотивчик:

Билетик в кино!

Вот такое кино!

Кино!

Когда Мальков скрылся за дверью туалета, Пирогова догнал Еременко, остановил и развернул его к себе лицом.

— Володь, а все-таки мне кажется, что ты что-то от меня скрываешь. Признайся, ведь замутил что-то, а говорить не хочешь. Я по своему опыту знаю, что одному работать опасно — легче погореть. Так что лучше поскорее вводи меня в курс дел — вдвоем будет тебе сподручнее и безопаснее, — сказал Еременко, не моргая, глядя в сонные глаза Пирогова.

— Ты пьян, Степаныч, — Пирогов пошел дальше.

— Я то пьян, а вот ты, Володенька, почему-то трезв. Нет, я знаю, что ты не алкоголик, но обычно редко отказывался прежде выпить с товарищами, выпить так, хотя бы чисто символически, для поднятия боевого духа. Это странно, — Еременко шел следом за Пироговым.

— Степаныч, что на тебя сегодня нашло. Ты что нарочно стараешься меня разозлить?

— Разозлить не пытаюсь. Я понять не могу, почему ты постоянно уворачиваешься, из-за чего бы это? Я ведь могу разговор с тобой по-другому повести.

— Это угроза?

Еременко не ответил.

После этого этот неприятный для Пирогова разговор закончился.

Пирогову казалось, что эта ночь тянется невыносимо долго. Он играл в нарды с Еременко и думал о том, что можно было предпринять, чтобы смыться с дежурства хотя бы до шести утра. Ничего оригинального в голову долго не приходило. Предложить пузырь Ткачуку? Реально, но это может вызвать подозрения у неуемного Еременко, взявшегося ни с того ни с сего опекать его и без конца лезть в душу. Нужно было какое-нибудь нестандартное решение. И Пирогов все-таки кое-что такое придумал. Доиграв очередную партию, Пирогов обратился к Еременко:

— Степаныч, давай отойдем на пару минут у меня к тебе разговор есть.

— Надеюсь деловой? — моментально отреагировал Еременко.

— В каком-то смысле.

Они вышли в коридор.

— В общем, Степаныч, я немного подумал над твоими идеями, и они мне показались интересными, — начал Пирогов.

— Начать можем завтра, точнее сегодня, — перебил его Еременко.

— Не торопись. Я еще не сказал окончательное «Да», но, скорее всего, соглашусь, потому что ты конечно прав насчет денег: за такие деньги нельзя работать честно. Но сначала я хотел бы попросить совета и помощи.

— Выкладывай.

— Понимаешь, мне позарез нужно, где-то уже в половине шестого, не позже, смыться отсюда, а я не знаю, как бы это лучше сделать?

— Зачем это тебе?

— Ну, надо.

Еременко хитро прищурил глаза и задумался.

— Степаныч, получается, если тебе что-то от меня понадобилось, так я тебя и выслушаю и помогу, а ты молчишь, — сказал Пирогов.

— Значит, будешь работать по моей теме? — спросил Еременко.

— Конечно, будем, только сейчас мне не до этого.

— Это совсем другой разговор. А куда ты в такую рань лыжи навострил? Случилось что ли что-то?

— Да так ерунда, но надо, очень.

— Ладно тебе юлить, Володь, мне можешь говорить что угодно: я никому не скажу.

— Короче, мне надо успеть на вокзал. Девушка моя уезжает сегодня ранним рейсом. Понимаешь, поссорились мы, наговорил я ей всякой ерунды, а теперь жалею. Сначала вроде бы рад был свободе, а сейчас понял, что должен обязательно увидеть ее и попросить прощения, иначе я могу потерять ее навсегда.

— Одумался, получается.

— Ага.

— А она у тебя не местная что ли?

— Да, с Украины.

— Так может она это, ради прописки решила тебя окрутить?

— Я раньше тоже так думал, а теперь понимаю, что ошибался.

— Значит, сегодня уже не получится.

— Успеем еще.

— Лады. Подожди меня.

Еременко ушел в дежурку. Пирогов слышал голоса Еременко и Ткачука и какую-то возню, которая скорее всего означала, что они выпивали. Через пятнадцать минут Еременко вернулся.

— Пошли, — сказал он.

Они зашли в дежурку.

— Товарищ майор, вот привел, — обратился к Ткачуку Еременко. — Как я уже говорил, товарищ лейтенант готов компенсировать ущерб, нанесенный службе предоставлением одного литра водки личному составу, вынужденному нести службу за него, то есть нашему коллективу.

— Нет, предоставлением двух литров, и лично мне в руки, — поправил майор.

— Хорошо, — согласился Пирогов.

— Сдавай оружие, лейтенант, — приказал Ткачук.

Пирогов, прождав в нетерпении еще час, в двадцать минут пятого, наконец, вышел из отделения. Он переоделся в гражданскую одежду, повесил на плечо спортивную сумку черного цвета. Пирогов направился в сторону железнодорожной станции. Он собирался отойти подальше от отделения, чтобы можно было ускорить шаг или побежать. Пирогов оглянулся. Он не хотел верить своим глазам. За ним, метрах в семидесяти, плелся Еременко; а когда он обернулся, быстро прыгнул за табачную палатку. Пирогов замер, не зная, что делать. Подойти к Еременко и выяснить, что ему нужно? Эта идея не понравилась Пирогову. Он впал в еще большее мысленное замешательство, когда понял, что станция метро находится совсем в другой стороне, и мнительный, подозревающий все и вся вокруг Еременко просто не мог не обратить внимания на то, что Пирогов идет не своим обычным путем, по которому он ездит домой. Ситуация была нелепейшая. Пирогов сделал несколько шагов вперед, после чего резко рванул влево, через дорогу во дворы. Пирогов бежал что есть силы, обернувшись, он увидел, что Еременко пытается догнать его. Пирогов специально бежал в сторону от железнодорожной станции, чтобы Еременко не догадался, куда он направлялся. Когда он исчез из поля зрения Еременко, он осторожно, постоянно оглядываясь, заново начал пробирать к железнодорожной станции и добрался до края платформы, уставший и возбужденный, когда уже шел седьмой час.

Пирогов не заметил поблизости никаких дворников, никаких уборщиков мусора и это вселило надежду на то, что пакет никто не обнаружил. Он быстро нашел тот самый кустарник, в который бросил пакет и немедленно приступил к поиску. Долго искать не пришлось, и он довольный извлек из кустов увесистый пакет. Он боялся заглянуть внутрь пакета: из страха разочароваться.

— Товарищ, предъявите документики, — услышал он за спиной незнакомый голос.

Он обернулся и увидел перед собой двух железнодорожных милиционеров старшего и младшего сержантов.

— Свои, — сказал Пирогов и протянул им свое удостоверение.

— Извините, товарищ лейтенант, — сказал старший сержант и отдал воинское приветствие.

— Ничего, все правильно, работа есть работа, — сказал Пирогов.

Он заметил, что они с подозрением смотрят на пакет, и предположил, что они могли видеть, как он извлекает пакет из кустов.

— А, это вчера у друга день рождения отмечали и когда гостей ходили сюда на станцию провожать, один из гостей потерял по пьяни свой пакет с барахлом, вот сегодня с утра он позвонил и меня отправили искать, — объяснил Пирогов.

Он понимал, что не обязан отчитываться перед сержантами, но решил все же, что в его ситуации лучше объясниться, чтобы развеять подозрения милиционеров.

— Бывает, — сказал старший сержант и милиционеры ушли.

Пирогов счел для себя небезопасным идти к ближайшей станции метро, где он мог столкнуться с Еременко или другими сотрудниками его отделения. Поэтому он решил перейти железную дорогу, выйти к ближайшей автобусной остановке и автобусом добраться до какой-нибудь другой станции метро. Перейдя железную дорогу, Пирогов оглянулся. На платформу взбирался запыхавшийся Еременко. К счастью Пирогова на этот раз он его не заметил.

Пирогов жил в Подмосковье, в одном из райцентров, в двух часах езды на электричке от Москвы. Его небольшой одноэтажный кирпичный дом находился в частном секторе города. Жил Пирогов с родителями, которые работали на местном комбинате всю жизнь. Когда Пирогов с нетерпением ворвался в дом и закрыл за собой дверь на замок, родителей дома не было. Пирогов, раздевшись, быстро вошел в свою комнату, бросил на пол спортивную сумку, извлек из нее черный целлофановый пакет, вывалил его содержимое, на пол посыпались пачки долларовых купюр. В каждой пачке было по десять тысяч долларов. Всего Пирогов насчитал сто восемьдесят тысяч долларов.