Люди. Звери. Остановки

Виктор Маен

«…Не сказал бы, что это литературное произведение: проза, рассказы или очерки. Я сам не знаю, как это правильно назвать, скорее всего заметки… Жизненные ситуации, участником которых я был сам или то, что видел или слышал, и что мне показалось интересным, да и чего греха таить, что-то выдумал от начала и до конца. Чтобы память не стёрла эти зарисовки, далёкие и близкие, грустные и весёлые, смешные и трагичные, я решил переложить их на бумагу. Мне так было нужно…» Искренне ваш, Виктор Маен. Книга содержит нецензурную брань.

Целую. Лена

Моему сослуживцу, Андрею К. посвящается, 1 октября 2010 г.

Самое хорошее время для того, чтобы наслаждаться ездой на автомобиле по городу — это летний выходной день. Особенно, когда день тёплый, что редкость само по себе. Тот день был даже жаркий, аж целых тридцать градусов, от домов, асфальта, металлических конструкций исходит зной, всё дышало горячо и плавилось, так же медленно текли мысли и желания. Все чайники и не очень ринулись за город, быстрее, быстрее, к зелени, воде, дачам, грядкам, купальникам и плавкам, шашлыкам и пиву!

Семён выжимал из своей «Ауди» сколько позволяла дорожная обстановка, а она, скажу я вам, позволяла! Улицы были почти пусты, общественный транспорт попадался редко, трамваи лениво лязгали по рельсам. Впереди был целый день и девать его было собственно некуда, посему можно было поколесить так запросто, без цели, а там видно будет.

— Эльхан, привет, — Семён заезжал изредка в это уличное кафе, здесь была недурная кухня, они вообще, эти «чёрные», насчёт вкусно приготовить — молодцы. Не грех было дёрнуть холодного пивка под зажаренное на углях мясо, да и время близилось к обеденному, организм соответствующе начал сигнализировать. Отобедав, Семён сел в машину и вдруг поймал себя на мысли, что ехать-то в принципе некуда, дачи у него не было, дома пусто, у друзей какие-то наверняка свои дела, да и навязываться никому не хочется. Неуютно себя чувствуешь, когда на соответствующий вопрос слышишь: «Ну приезжай, если хочешь… «Мол, куда ж тебя теперь девать, сироту. Ещё какие-нибудь полгода назад вопрос предоставления себя самому себе же, вообще не стоял, Семён был женат на одной очень интересной особе, которую сейчас старается не вспоминать. Шесть лет, проведённых в браке, не могли не отложить след на его восприятии действительности, отношению к женщине, как к особи человеческой, да и вообще к людям. Она была красива, умна и цинична, легко устраивалась в жизни и умела находить нужные и полезные знакомства, практичная — так говорят про таких. Но вот незадача, все эти качества напрочь отсутствовали у более сильной составляющей пары. Нет, в семье не было скандалов, измен, боже упаси, просто с каждым годом становилось понятнее обоим, что они разные, слишком, для того, чтобы быть вместе. В конце концов, последний бастион, на котором реяло семейное знамя, имеется в ввиду постель, пал. Лиля любила жить на острие, и это касалось всего, поэтому даже мысли допустить не могла, что бы интим превратился в «исполнение супружеского долга». Семён уехал к маме, в «трёшку» на Васильевский остров, оставив бывшую супругу в её однокомнатной квартире на Фонтанке, единственное, о чём жалел, так это о том, что теперь не будет наслаждаться видом на реку из окна огромной кухни… Ему было благостно там, в этих дворах — колодцах, коренной петербуржец в нескольких поколениях, сын морского офицера, он, как никто, чувствовал особый дух родного города, казалось, что в этих старых домах, видавших и революционных матросов, греющих руки у костра, и шатающихся от голода людей, которые из последних сил тащат на санках ведро ледяной речной воды, есть что-то таинственное, мистическое. Если было бы возможно затаить надолго дыхание и заставить не биться сердце, приложить ухо к стене, можно услышать, почувствовать кожей страшное и смешное, великие свершения и такие же чудовищные злодеяния, надо только уметь слушать, и они расскажут, эти стены…

Дома на «Ваське» он опять занял свою комнату, в которой прошло детство и юность, всё было трогательно и знакомо. Мама, святой человек, не сказала ничего, посидела немного на кухне и поплакала, Семён не стал заходить, понимал, что горя никакого не случилось, просто… она ведь мама и всё тут… Жизнь потекла ровно и размеренно, мать и сын здорово ладили, да и чего делить то, Светлана Петровна работала медсестрой в «психушке» на Пряжке, сутки через трое, Семён трудился каждый день, бывало иногда, что прихватывал выходные, домой приходил поздно, никто никому не доставлял хлопот. Опять же с возвращением сына, Светлана Петровна стала что-нибудь вкусненькое готовить, чего не делала уже несколько лет, пока жила одна, муж умер давно и, к-сожалению, до срока. Самое главное, что она не пыталась советовать, как дальше жить, что делать великовозрастному балбесу, куда направить свои чаяния и стремления. Семён любил её за это ещё больше, смотрел благодарно на это воплощение мудрости, в халате и фартуке, с мастерством жонглёра переворачивающее на сковородке блины, тонкие, как тетрадный лист…

После развода он старался ни с кем не «завязываться», как-то не хотелось, этакая душевная импотенция, в голове было пусто и хорошо, чувство того, что сбросил с себя какую-то тяжёлую ношу, приятно освежало. Были, конечно, моменты, как-то друг затащил в ночной клуб и под утро они уехали оттуда с двумя разбитными девицами, весьма нетрезвыми. Высокая, длинноногая подруга даже не пыталась изобразить из себя гетеру, хотя, когда ехали в машине, всем видом показывала, что просто изнывает от желания. На самом деле всё случилось весьма посредственно и без какой-то там особой страсти, Семён отметил про себя, что высокие и длинноногие, как правило, в постели ничего из себя не представляют, такое жизненное наблюдение. Принцип прост: «Меня такой красивой создал всевышний, и ты, грязный самец, должен быть уже счастлив от того, что тебе позволено мною обладать!» Какое глубокое заблуждение! На вопрос при расставании, позвонит ли он ей, Семён неопределённо пожал плечами, хотя знал наверняка, что не позвонит. Жены друзей, узнав, что появился завидный жених, сразу стали пытаться пристроить своих незамужних приятельниц, поспособствовать, так сказать, обрести счастливое состояние «как у людей». Быстро сориентировавшись, он стал с удовольствием принимать приглашения на ужины и обеды по выходным, хотя раньше, когда был женат, таким вниманием его не баловали — Лилю откровенно не любила женская половина его круга общения, потому как та всегда излучала наслаждение жизнью, а счастливый человек вызывает непонимание, зависть и злобу. Семён с аппетитом поглощал всё, что было выставлено на стол и демонстративно не замечал сидящую почти рядом какую-нибудь подружку, о существовании которой раньше и не догадывался, ситуация сама по себе забавляла, порою он вообще вдруг вспоминал, что у него срочные дела, благодарил за гостеприимство, галантно раскланивался и удалялся, чувствуя спиной возмущённо-удивлённый взгляд хозяйки. Поняв, что номер, как говорится, не пройдёт, званые чревоугодия постепенно сошли на нет, действительно, чего зря продукты переводить!

— Привет, Сёма, — он вздрогнул от неожиданности. Сидя в машине и задумавшись глубоко, не заметил, как со стороны водительской двери подошла девушка, она было наклонилась к открытому окну, но быстро выпрямилась. Короткая майка, обтягивающая небольшой, но соблазнительной формы бюст, не оставлял шансов показаться скромной в позиции «а можно к вам заглянуть».

— П… привет, — чуть заикаясь от неожиданности ответил тот, — ты откуда здесь?

— Да вот приехала тётку навестить, старенькая совсем, отпуск у меня, денег особенно не накопила, чтобы в заграницы слетать, мать говорит, съездила бы ты в Питер, а то теть Маша болеет часто, проведаешь, да и рада она тебе будет.

— Ну и чего ради? — Семён, как каждый коренной житель мегаполиса относился к провинциалам с лёгким пренебрежением. Но до чего хороша! Как-то раньше он этого не замечал, хотя тётка жила в одной парадной с его мамой, девушку он видел давно, потому как сам обитал несколько лет на Фонтанке, за это время она выросла и… ну просто ой! Немного неловко от того, что никак не вспоминалось имя, общаться было затруднительно. Семён решил не церемониться.

— Ты прости, я давно тебя не видел, жил… э… в другом месте, забыл, как тебя зовут.

— Лена я, ты такой смешной, за это время можно было не только имя забыть, видел меня, наверное, последний раз, когда мне лет семнадцать было, а я успела колледж закончить и вообще… Чуть даже замуж не вышла, ну, дура, чё с меня взять, — Лена сделала картинную позу.

— Я тебя из окна видела, ты в машину садился, думала, к матери приезжал, а ты оказывается опять здесь живёшь? Ты же вроде женат…

— Был, — Семён поторопился её перебить.

— Извини, лезу не в своё дело, просто рада тебя видеть, помнишь, я промокла под дождём до нитки, а ты меня в машину к себе посадил и не жалко было, что салон могу испачкать. Даже не спросил, куда мне нужно, а потом оказалось, что у тебя в этом доме мама живёт. Ты тогда на какой-то «шестёрке», раздолбанной ездил, не то что сейчас, — Лена с уважением оглядела авто и провела ладонью по капоту.

— А сейчас куда тебе нужно? — выпалил Семён, сам от себя того не ожидая. Он вдруг остро и неотвратимо испытал потребность в таком простом, незатейливом общении, поймал себя на мысли, что вот так, запросто, ему самому никто давно не радовался, только потому что увидел. Вот она, стоит рядом, улыбается лукаво, и солнце просвечивает её розовое ушко, а он, придурок, как по голове ударенный пялиться в одну точку и во рту у него сухо.

— Эй, парень, — Лена расхохоталась, как маленькая девочка, — примёрз, что ли? Вроде как не сезон, ты чего, Сёма?

— Меня так мама называет, — наконец очнулся он, — ты, наверное, слышала, как они с твоей тёткой обо мне говорят?

— Да бог с тобой, мне просто имя твоё нравиться, а так вот — Сёёма — вообще класс, правда?

— Наверно. Я не знаю, — чего-то заблеял Семён, он явно был смущён и растерян. Ситуация глупая: парень сидит в авто, девушка стоит рядом, уходить-уезжать никому не хочется, разговор не клеится, надо что-то делать, ну что же ты, Сёма, мать твою! Она ведь сейчас скажет что-нибудь вроде «Ну пока, рада была тебя видеть» и радости особой в её словах уже не будет, так, расхожая фраза, и пойдёт, не важно куда, важно, что от тебя в другую сторону. Не сиди, как остолоп, ты же не хочешь любоваться её попкой, от тебя удаляющейся и не пойдёшь потом к тёте Маше: «А… извините, Лену я могу увидеть», потому как тебе не семнадцать, а тётка очень удивится такому вопросу, и ты прекрасно знаешь это! Лена оказалась мудрее и находчивей, она уверенно обошла передок машины и не спрашивая разрешения уселась на пассажирское сидение рядом с водителем, глаза Семёна рефлекторно сместились вправо и чуть вниз. Зрелище было не для слабонервных — короткая джинсовая юбка на грани «прилично-неприлично», ножки, будто искусный мастер долго и старательно точил их, и наверняка это было лучшим из его творений, и это всё совсем рядом, манило и кружило голову…

— Куда мне нужно? Когда ты меня мокрую вёз, не спрашивал! Ладно, так, а покатай меня, большая черепаха! — Лена процитировала фразу из известного мультфильма. Обстановка разрядилась сама собой, просто и легко, Семён в душе был благодарен Лене, запустил мотор и сорвался с места.

Пролетев несколько кварталов и обретя возможность вновь ясно мыслить, у Семёна возник вопрос, а куда мы, собственно, мчимся, чем он не преминул поделиться с Леной.

— В такую погоду у нас дома, — она имела ввиду места, где жила постоянно, — здорово было бы искупаться и позагорать.

— Не вижу препятствий, можем махнуть за город на залив или на озёра какие-нибудь…

— Купальник я с собой не привезла, как-то не думала, что погода будет соответствовать, да и… — Лена в упор посмотрела Семёну в глаза. Боже, только бы она больше ничего не сказала! Ладони Семёна стали влажными, противно заскользили по рулевому колесу, в висках стучало. Он даже немного испугался своего состояния, которое, дай бог памяти испытывал в далёкой уже юности. Вспомнилось вдруг, как к отцу приехал в гости сослуживец — ходили вместе на одном корабле — с ним была дочь, на год младше, чем Семён, и пока отцы предавались воспоминаниям на кухне под бутылочку, ему поручили почётную миссию показать девочке Ленинград. Была пора белых ночей и нетрезвые родители впервые разрешили своему отроку погулять немного за полночь, да и оставить впечатление гостеприимных хозяев и истинных питерских интеллигентов, чего греха таить, хотелось…

Часам к двум, когда уже развели мосты, Семён накинул на озябшие девичьи плечи свою куртку… Как сладостно и головокружительно потом пахла эта куртка! В этом аромате смешалось много всего: еле уловимо ощущались тонкие духи, явно дорогие и наверняка мамины, перемешанные с запахом кожи, которой вряд ли ещё касались чьи-то пальцы, волос, которые ещё никто не ворошил, одурманенный страстью. Гости уехали, а Семён какое-то время не надевал свою любимую вещь, та сиротливо висела на вешалке, и когда дома никого не было, он, озираясь по сторонам, как будто делает что-то неприличное, зарывался лицом в её изнанку и вдыхал, вдыхал… Тогда впервые у него застучало в висках, он не мог понять, что происходит, но было очень здорово… Чуть позже, немного повзрослев, Семён, вспоминая этот случай понял безошибочно — так пахнет только СЕКС! И ничто другое такого божественного аромата иметь не может!

Вот и сейчас, много лет спустя, он испытывал те же ощущения, словно стоял в прихожей, уткнувшись лицом, ещё не знавшим бритвы, в куртку. Остановились у первого попавшегося на пути вещевого рынка, их много таких, маленьких, стихийных практически, там и здесь разбросаны по всему городу. На приобретение купальника ушло совсем немного времени, со словами: «Вот это наверняка подойдёт», Лена торопливо запихала в сумку два разноцветных лоскутка, Семён расплатился, и они продолжили путь. Во второй половине дня, когда основной транспортный поток схлынул, а степенные дачники уже готовились к ужину, гнать по трассе было особенно приятно. Ветер через открытое окно трепал Ленины волосы, те в беспорядке метались по лицу, лезли в глаза и в рот, когда она говорила, но казалось, что ей это совсем не мешает, сидя на боку лицом к водителю она щебетала какие-то глупости, заразительно смеялась сказанному самой же…

— Можно я поучаствую, — и не дождавшись ответа, положила свою ладонь на руку Семёна, когда тот переключал передачу. Электрический разряд стремительно пронёсся по всему телу, от кисти до паха, машину слегка бросило в сторону… Скорей бы озеро, уже совсем рядом!

Вода, достаточно тёплая для купания, здорово освежала, народу уже было немного, но те, которые оставались, прилипли взглядами к девушке, осторожно входящей в воду. Семён тоже не мог не любоваться. Трое парней, явно подвыпившие, беспардонно комментировали: «Где таких выращивают?!», но, наткнувшись взглядом на Семёна, быстро смерив его ладную фигуру и то, как недружелюбно он посмотрел, замолчали. Семён нырнул с головой и, показавшись на поверхности, обнаружил Лену плывущей далеко на середине озера, та повернулась к нему и помахала рукой, он вдруг отметил про себя, что этим летом купается впервые, то некогда, то погода не та, второе, кстати, причиной являлось намного чаще. Лена плыла довольно ритмичным брассом, Семён пытался не отставать и немало удивился, что даётся ему это с трудом. Она всё-таки первой достигла того места, где можно было стоять на дне, Семён вынырнул так близко, что сам не ожидал, что его лицо окажется совсем рядом с её глазами, волосами, прилипшими ко лбу… Последнее, что он увидел, это капля, стекающая с мокрого локона и остановившаяся в уголке рта… Языки их сплелись в какой-то немыслимый узел, Лена обхватила Семёна под водой ногами, он с трудом удерживал равновесие, руки рефлекторно прошлись по её спине и задержались на ягодицах, будто поддерживали девушку, хотя необходимости в том не было — ноги обхватили талию Семёна мёртвой хваткой.

— Ну что ты делаешь, д… дурачёк, люди ведь вокруг, увези меня отсюда… Она ловко высвободилась из объятий Семёна и направилась к берегу, он поспешил было за ней, но, когда вода достигла пояса, направился несколько назад — некоторые физиологические изменения, произошедшие с ним за последние минуты, не позволяли ему вот так, запросто, выйти на сушу.

— Ну иди ко мне, мой ковбой! — Лене была понятна причина и она явно издевалась.

— Нее, я поплаваю ещё немного, — подыграл Семён.

— Ну, давай, давай, поплавай, ихтиандр, — улыбалась та, расчёсывая мокрые волосы.

Он был здесь не первый раз и знал, что, объехав озеро вокруг, можно попасть на очаровательную безлюдную полянку с топким берегом, поросшим осокой. Место не для купания, в воду там не войти и не выйти, сюда только заезжали изредка парочки… послушать шёпот листвы и щебетание птиц.

Побросав наспех одежду в машину, они выехали на лесную дорогу. Путь оказался долгим и нелёгким, как показалось Семёну, объезжать многочисленные ямы и ухабы получалась с трудом, Лена «безобидно» развлекалась, то ежеминутно покусывала Семёна за мочку уха, то её бесстыжие руки нескромно путешествовали по его телу, тут и там делая короткие и горячие остановки. Все эти действия были приятными до одури, но машину вести мешали, доехать наконец-то до поляны для Семена означало тоже самое, что и для умирающего от жажды бедуина добраться до оазиса в пустыне.

— Ты откуда место это знаешь? — Лена хитро сощурила глаза. — А…а, понимаю, наверное, не первую меня сюда привёз, котяра ты помойный!

Семён хотел было что-то возразить, особенно по поводу котяры, но не успел, Лена с мастерством цирковой наездницы переместилась с пассажирского сидения верхом на него, обхватила ладонями лицо и хищно впилась в его губы, всё вокруг перестало существовать, мысли и чувства вплелись в какой-то сладостный безумный круговорот. С ветки сорвалась и полетела над озером испуганная птица…

— Ну что, товарищи нахимовцы, сегодня последний день шлюпочной практики, — немолодой уже мичман прохаживался, заложив руки за спину, вдоль построенных в две шеренги юных морячков, — вот по этому озеру мы должны пройти заданным мною курсом и с определённой скоростью. Занятие последнее, — повторил мичман, и понизив несколько голос, почти вкрадчиво добавил, — Зачётное! — При этом многозначительно поднял вверх указательный палец правой руки. Измотанные практикой матросы сразу приободрились, потухшие уже было глаза засветились чем-то живым. Неужели это сегодня закончится! Задолбались грузить на машину этот огромный ял, таскаться от одной воды к другой. И мичман, этот старый мудак, всё рвение своё показывает перед начальством, экспериментирует на разных водоёмах, всё хочет доказать, что ход яла на шестнадцати вёслах по заливу отличается от хода той же посудины с тем же количеством вёсел по озеру. Ну, ни идиот, якорь ему в задницу!

По команде старшего, всё расселись по местам и отчалили. Устроившись поудобнее на корме, мичман дождался, когда лодка выйдет на чистую воду и дал счёт.

— И р… раз, и р… раз! — чеканно вылетало из его прокуренного рта и сопровождалось коротким и резким взмахом руки. В такт его голосу матросы синхронно налегали на вёсла, ял стремительно набирал ход. Волны, даже самой небольшой, не было, усталое солнце уже зависло над линией горизонта, готовое провалиться на последнем издыхании, и только одинокая лодка будто летела над водой.

— И р… раз, и…и…и р… раз, хорошо, мальчики, хорошо! — подзадоривал мичман, — Ну-ка, налегли! «Мальчики» были красные от напряжения, по лицам градом стекал пот. Справа по борту обнаружилось место, густо поросшее осокой, мичман дал команду сбавить ход и принять немного левее. Нужно было пройти заросли в непосредственной близи от берега, а дальше опять открытая вода. Вот и выбрались, он поднял руку для начала счёта и повернул голову к берегу. Вместо «и р-раз!» мичман неосознанно выпалил: «Ни…уя себе!». Все шестнадцать голов повернулись в сторону, куда выпученными глазами и с разинутым ртом взирал их командир. Всего лишь в нескольких метрах от лодки, на поляне стояла чёрная иномарка, точнее, её спереди загораживала голая мужская спина и такие же не менее голые ягодицы, девушку не было видно совсем, не считая стройных ножек, которые парень поддерживал за лодыжки. Он ритмично совершал характерные для ситуации движения, на левой ступне девушки безжизненно болталась босоножка, готовая в любой момент сорваться с ноги и упасть в траву. Ко всему, животрепещущую картину дополняли всевозможные всхлипывания, взвизгивания, вскрикивания и прочие звуковые атрибуты действа.

Страшной мукой и безысходностью исказились лица нахимовцев, вёсла застыли в воздухе, и кто-то, не выдержав заорал: «Вот, блять, жисть у людей! А тут, как рабы на галерах! Мужик, дай ей по самое не балуйся! За нас! За всех! Пошли-ка ей в разлуку!» Выкрики, советы, пожелания так и посыпались из лодки, как из рога изобилия, но парочка их уже не слышала. Заметив лодку слишком поздно, как оказалось, они метнулись друг от друга, Лена спряталась за открытой дверцей машины, а Семён просто сел голой задницей в траву и тупо глядел туда, откуда так стремительно умчалась жизнь, зрелище было жалкое, если не сказать, противное. Оба пребывали в каком-то ступоре. Ял удалялся, выкрики и гомерический хохот ещё раздавался над озером, когда Семён осторожно обошёл машину и приблизился к Лене. Обняв колени, девушка уткнулась в них лицом, плечи её вздрагивали. Семён не знал, что сейчас нужно делать, чувство вины переполняла его, наконец, он осторожно тронул Лену за плечо.

— Леночка, ты прости меня, кто ж знал, что так получится… моряки эти хреновы, что б им лопнуть! Не плачь, мне жаль… — Закончить он не успел, Лена подняла на него мокрое от слёз лицо, но она совсем не плакала, нет, её остренькие плечики вздрагивали от неудержимого смеха!

— Вот так потрахались! «Я знаю место, там ни одной живой души!» — передразнивала она Семёна. — Как два идиота пёрлись километра три вокруг озера по колдобинам, чтобы в итоге в самый такой момент показать твой голый зад морячкам! Ой не могу, умру сейчас, расскажи кому не поверят! — казалось, что от смеха её сейчас переломит пополам. Семён стоял с глупым выражением лица и ощущал себя половым активистом, инициатива которого была загублена на корню, да ещё так жестоко и цинично, в тот момент он возненавидел этот проклятый ял со всем его содержимым, а также весь военно-морской флот. С каким замиранием сердца, будучи ребёнком, он держал в руках отцовский кортик, он сейчас, конечно, не вспоминал.

— Одевайся, герой-любовник, — подруга нежно погладила его по руке, — ничего страшного не произошло и извиняться тебе не за что, — Лена чмокнула Семёна в нос. — Пора возвращаться, темнеет уже.

Всю дорогу назад они ехали практически молча, слушали музыку, изредка перебрасывались какими-то ничего незначащими фразами, настроение испорчено не было, просто было хорошо вот так вот чувствовать друг друга рядом, и зачем собственно что-то говорить. Время ужина уже давно минуло, но есть почему-то не хотелось, просто ехать, просто музыка, просто хорошо. Мосты пролетели только-только, в зеркало было видно, как охрана перегораживает дорогу полосатыми шлагбаумами.

Лена уютно пристроилась на плече и будто задремала, проснулась от ощущения того, что они уже никуда не едут.

— Мы дома, — Лена сонно огляделась вокруг, потом сладко потянулась, закинув руки на затылок. Сколько соблазнительного до неприличия было в этом изгибе! Горячая волна вновь прокатилась у Семёна внутри, он запустил мотор, и авто, жалобно взвизгнув резиной, вылетела на набережную. Он мчался, не разбирая дороги, девушка с немым вопросом взирала на него, в глазах её плясали весёлые чёртики. Резкий поворот бросил машину в какой-то двор-колодец, там было почти свободно и Семён с разгона чуть не врезался в стену. Они даже не сообразили, как оказались на заднем сидении, задыхаясь и путаясь в одежде, наконец начали рвать друг друга на куски.

Старушка подошла к открытому окну, слабые уши ещё улавливали звуки вокруг, правда телефонный звонок пришлось сделать на всю громкость, так что соседи по коммуналке вздрагивали, но что делать, с неудобствами совместного проживания чужих друг другу людей в одной квартире, приходилось мириться. Что-то там внизу происходило. Какая-то незнакомая машина стояла у стены напротив, её покачивало из стороны в сторону, изнутри доносились стоны и завывания. Бабка с минуту оценивала ситуацию, и, поняв, что человеку, который эти звуки издаёт совсем не больно, а скорее наоборот, крикнула в окно:

— Что ж вы делаете, охальники, щас милицию позову, бесстыжие ваши рожи! Находящиеся в машине не слышали и не могли её слышать, да и, если это было так, то вряд ли подобные замечания придали их поведению благопристойность.

«Во выводит, шельма… Лань подзаборная!» — подумала старуха, слушая, как невидимая ей женщина наслаждается сама и даёт возможность какому-то счастливцу насладиться собой… и улыбнулась грустно.

«Не спится тебе, дуре старой» — поругала она себя и зашаркала тапочками на кухню, гнусавя под нос «Помню, как-то я молодушка была…».

Праздников Семён не любил, видимо передалось от отца, тот говорил, что в нашей стране по малейшему поводу пьянка, и не важно, то ли мы в космосе всех опять обогнали, то ли на пушечном лафете везём в мир иной очередного генсека. В постсоветском пространстве праздников стало много больше, смысла в них, платформы и, если хотите, идеологии, не осталось совсем. Но Новый год деть было некуда, а тут ещё какое-то непонятно откуда взявшееся и не понятно кому нужное Рождество. Тоже, блин, истинно русский праздник!

Семён метался по магазинам, наступил уже год следующий, а он, мерзавец, маме так и ничего не подарил и ошибку эту очень хотел исправить к Рождеству. Наконец, после долгих мытарств он понял, что вот именно ЭТО ей понравится и облегчённо выдохнул: «Заверните, пожалуйста! «Настроение сразу пошло вверх, хорошо бы вернуться и не застать её дома, будет как раз время подготовить сюрприз. Мама вернётся, а в спальне у неё горит мягким уютным светом торшер, чего она, действительно, портит зрение вечерами, когда читает под этим тусклым, видавшим виды, бра. По-моему, здорово, думал Семён, паркуясь у парадной, свет в окнах квартиры не горел, отлично, значит дома никого! Подарок Светлане Петровне понравился:

— Спасибо, Сёмочка, что-то такое мне и хотелось, только как-то не собраться, то времени нет, то денег. Дорогой, наверное? Зачем ты, сынок, так тратишься?

— Мамуль, не греши, куда мне ещё тратить, а для тебя… Сама понимаешь… Мать обняла сына, на глаза навернулись слёзы:

— Внуков бы, — чуть слышно произнесла она.

— Нуууу, не начинай, — Семён терпеть не мог этих разговоров, даже намёки, которые проскакивали всё чаще, раздражали его, но сдерживать себя приходилось.

— Так, всё, прекращаем тут сырость разводить, — с наигранной строгостью подытожил он.

— Всё, всё не буду, ужинать пойдём, я перцев нафаршировала, как ты любишь, — мама направилась на кухню.

Звонок в дверь остановил её на полдороги. Кто это может быть, на ночь глядя? Гостей вроде не ждали. На пороге стояла женщина, раньше Семён никогда её не видел.

— Ой, Зиночка, здравствуйте, проходите, — визит явно порадовал хозяйку.

— Вот приехала сестру проведать, Маша всё хворает, летом дочку присылала, сейчас дай-ка, думаю, сама навещу, душа-то болит, Света, родная кровь ведь…

Светлана Петровна понимающе закивала.

— Я, собственно, на минутку. Семён, тут Лена тебе письмо передала, — брови у того удивлённо поползли вверх. Женщина оценивающе смерила парня взглядом и протянула плотный, наглухо запечатанный конверт, надписей на нём никаких не было. Семён сел на диван в своей комнате и долго рассматривал его, всё не решаясь открыть. Что-то подсказывало, что вскрой он его и полетит, покатится сердце в какую-то бездонную пропасть, всё круто и непоправимо изменится… Страшно… В руках была рождественская открытка, обыкновенная такая. «Сёма, с рождеством тебя! Дай тебе бог, что самому хочется. А полянку нашу у озера наверняка занесло снегом, я часто её вспоминаю, и ял этот небось примёрзший где-нибудь стоит. Прости, что я уехала и даже не оставила адреса и телефона. Мы ведь бабы — дуры, давно известно. Мама собиралась к тётке, а я долго себе пальцы выкручивала, чтобы не написать, но не выдержала, как видишь. На работу ещё через четыре дня, шатаюсь тут одна по квартире из угла в угол, есть чем время занять, да как-то… Полянку-то нашу снегом занесло… точно… напрочь. А адрес у меня такой… Целую. Лена.»

Светлана Петровна несмело заглянула в комнату сына, тот не спеша складывал в дорожную сумку какие-то свои вещи.

— Ма, у меня поезд через четыре часа, к понедельнику вернусь, — она нисколько не удивилась сказанному и не стала задавать вопросов.

— Поужинать-то мы всяко успеем, да ведь, Семён? — улыбнулась лукаво.

В спальне уютно горел торшер, Светлана Петровна стояла у окна, наблюдая, как сын садится в трамвай, который идёт до «Василеостровской».

«Успеет до закрытия метро» — подумала она, и вслух, не боясь быть услышанной, повторила, — Внуков бы…