Вера, Надежда… Любовь (сборник)

Виктория Габышева, 2014

В книгу вошли рассказы и повесть о людях, живущих рядом: об их чувствах, надеждах и разочарованиях, любви и разлуке, горьких ошибках и счастливых победах.

Шамаханская царица

— Он меня домогается!

Казалось, эти слова были главными в ее лексиконе. Лизины густо подведенные глаза подернулись влагой, и она продолжила душераздирающим шепотом:

— Ты можешь меня спасти?!

— Когда? — деловито осведомилась Мария, едва подавив зевок.

— Завтра, в 12.45!

Могла ли Мария ее спасти, если Лизы домогались все половозрелые мужчины, начиная со старшеклассников, заканчивая пенсионерами, все дворники и руководители множественных уровней вертикали?

В данное время речь шла о бывшем начальнике, у которого Лиза совсем немного побыла секретаршей и скоропостижно уволилась по той же неизбежной причине: он ее домогался! Она ушла бы с гордо откинутой головой, не унижая себя плебейским хлопаньем дверей, но… а как же тогда деньги, заработанные за несколько дней?

Бухгалтерия отправляла девушку обратно, в тот же полный домогательств кабинет. Мария должна была сыграть роль информационного цербера с замашками дуэньи и угрозой расправы путем обнародования безнравственной характеристики патрона.

А могла ли Мария отказаться спасать? Наверное, могла бы, учитывая вечную занятость и тайную досаду по поводу своей неуловимо ханжеской миссии. Но не хотелось обижать Лизу, которой деньги, как всем, независимо от внешнего вида и пола, нужны позарез. Правда, Мария и начальника понимала. На девушку невозможно было смотреть без определенных мыслей.

«Шамаханская царица! — выдохнул Анатолий, как только Лиза появилась в редакционном отделе писем. — Фемина! Сексбомба! Спасайся, кто может!»

Стоило Лизе продефилировать по компьютерному цеху, как послышалось кастаньетное щелканье мужских шейных позвонков. В мире электроники, текстов, коллажей, правок девица казалась инородным существом, жар-птицей, залетевшей сюда по прихоти ведающих сказками шахерезад. Самыми значительными частями ее девичьего туалета были массивные браслеты, ибо остальное — отчаянное мини и не менее безысходное декольте — мало что прикрывало. В общем, летом Лиза одева… то есть раздевалась с максимальной доверчивостью. Нисколько не мешали художественной демонстрации этой полуобнаженной натуры три пресловутые волны, как у индийской танцовщицы, тайский изгиб ножек и по-итальянски тяжеловатая филейная часть. Зато очи, которые поэт назвал «провалами темного, дикого счастья», розовый бутон губ и медовый загар не только компенсировали конгломерат интернациональных несовершенств, но и возводили их в ранг неподражаемых достоинств.

Лизу хотелось потрогать. Коснуться — проверить, действительно ли так атласна ее кожа, запустить руку в шелковистое руно волос, ощутить пальцами упругость смуглого тела. Людям свойственны странные тактильные желания: Мария помнила, с каким интересом щупала она в детстве ослика из бархатистой резины, привезенного ей дядей из ГДР. А бабушка, сидя перед телевизором, с наслаждением давила часами воздушные пупырышки на целлофановых мешочках из под хрупких вещей…

Впервые Мария встретила Лизу во время очередной избирательной кампании в депутатском штабе, сверх всякой меры запруженном людьми, листовками, плакатами и шпаргалками кандидатских докладов. Устав от нескончаемого броуновского движения, Мария зашла в комнату отдыха, бесплодно пошарила по стене в поисках выключателя и вдруг услышала чей-то всхлип.

— Кто здесь? С вами что-то случилось?

…А случилось, что кандидат, не выдержав предвыборного напряга, в истоме пал, вернее, припал к груди Лизы. От нечеловеческого переутомления на собраниях с придирчивыми избирателями Лизины прелести почудились ему такими радушными и хлебосольными…

— Он меня грязно домогался! — жаловалась она в темноте свистящим шепотом, судорожно переводя дыхание. — Ну почему, почему они все меня домогаются? Что я им плохого сделала?!

Щелкнув наконец выключателем, Мария ожидала увидеть жалкое личико в потеках размытой туши. Ничуть не бывало. Девушка была свежая, как огурчик, только щеки разрумянились и губки надулись, наверное, больше обыкновенного. Мария посочувствовала мученице, подождала, пока та поправит невидимый урон, нанесенный страданиями макияжу, и обе они бодро отправились требовать сатисфакции от проштрафившегося кандидата. Избегая Лизу глазами, он с привычной легкостью пообещал, что впредь подобное не повторится… Мария сообразила: больше можно поверить исполнению тех обещаний, которыми будущий слуга народа так же легко увешивал уши избирателей.

Каждый занялся своим делом. Кандидатом — помощник, временно исполнявший обязанности имиджмейкера, Мария — составлением медиа-плана, Лизе поручили собрать с полу рассыпанные листовки.

Согласно сезону, тугой Лизин супер стягивали джинсы, но, когда девушка нагнулась, между свитером и поясом джинсов оголились столь соблазнительные полусферы, что помощник, бросив кандидатский имидж на произвол судьбы, бессознательно ухватил их обеими ладонями. Лиза охнула, отскочила, заломила руки…

— Ну почему, почему?! — рыдала она потом в темной комнате отдыха.

Специфичное амплуа помощника подсказало Марии решение:

— Гмм, Лиза… Может, вам поменять имидж?

— Я как-то не так выгляжу?

…В 12.45 следующего дня Мария с Лизой уже стояли в ожидании у двери сластолюбивого начальника. Он наконец подошел. Его было много. Он был большой, вальяжный и на весь коридор благоухал дорогим парфюмом и вкусным обедом.

Высокая гостья, наверное, сурово глянула бы ему прямо в лицо. Мария, метр с кепкой, смотрела снизу вверх и увидела вначале ноги — каждая в обхват ее талии, с обоюдоостро заточенными стрелками брючин. Где-то далеко над холмами живота и груди боксерскую шею венчала круглая, неожиданно буйноволосая голова.

Узрев Лизу, этот Робин Бобин Барабек издал плотоядный смешок, растопырил руки и пошел на нее, как бык на красную тряпку. Марию он, очевидно, не заметил.

— Что вы себе позволяете, Георгий Палыч?! — взвизгнула Лиза. — Я вынуждена жалова…

Все закончилось благополучно. Мария выступила маленьким бесстрашным тореадором между двух стихий. Начальника взяли на испуг статьей. Виновато мямля и заикаясь, он выдал заработанное несостоявшейся секретарше. Сумма оказалась в несколько раз больше предполагаемой. Девушка, вероятно, получила и за моральный ущерб.

С тех пор Мария с Лизой стали разговаривать по-приятельски на «ты».

— Он воображает, что я могу с ним!.. Представляешь, я — и с ним!!! С этим бу… бу… — у нее не хватало слов, — бугаем! Не поверишь, — она рассыпала веселые колокольчики смеха, — он предлагал мне выйти за него замуж! Честно, не вру! Ой, Маша, я бы легче напрочь облысеть согласилась!

Литературный редактор Семен Семенякин был единственным мужчиной, не поддавшимся на Лизины чары. За рекордное количество внебрачных детей редакция звала его Осеменякиным. Едва Лиза входила в кабинет к Семену с обработанными письмами, он начинал вращать глазами, нервничать, чертыхаться и отправлял ее все переделывать заново.

Глаза шамаханской царицы блестели лаком близких слез:

— Что ему от меня надо? Скажи, Маша, это такой способ домогательства?

Другого объяснения непостижимой неприязни к ней Семенякина Лиза не видела и, скорее всего, была права.

Вскоре девушка разочаровалась в работе журналиста, не успев им, впрочем, стать. Она ушла, но еще долго витал в коридоре сладковато-пряный запах ее духов, унося мужчин в сладковато-пряные грезы тысячи и одной ночи. А из жизни Марии Лиза выпала раз и… Вот и нет.

Не навсегда.

Однажды, спустя лет пять, кто-то дернул за рукав в магазине:

— Маша!

— Да?..

— Мария, вы… ты меня не узнаешь?

На нее смотрела совершенно незнакомая женщина, одетая во что-то глухое, темное, будто чернилами облитая от горла до лодыжек. Лицо без тени косметики, волосы зачесаны в гладкий хвост. Голос… Мария еле узнала Лизу по голосу.

— Это… ты?! — глупо спросила Мария и замолчала.

Страшно было задавать вопросы — видимо, произошло что-то дурное, какая-то трагедия, отчего между шамаханской царицей в павлиньих перышках и нынешней неприступной дамой пролегла огромная пропасть. Лишь услышав колокольчиковый смех, Мария облегченно вздохнула: смеется, значит, все хорошо. Улыбка Лизы была по-прежнему прелестной: белоснежные зубы, круглые ямочки, блестящие черные глаза. Другая Лиза, перевоплощенная, но та же. Кажется, счастливая и вполне довольная собой.

— Как живешь? — решилась спросить Мария.

— Живу, — пожала плечом Лиза. — Замуж вышла. За Георгия Палыча. Ну, помнишь, ты еще статьей его пугала.

— Который бу… бу… — забубнила Мария, и Лиза помогла, смеясь:

— Все верно, тот самый бугай! Он душка.

— А облысеть? Напрочь?..

— Что?

— Ты готова была облысеть, чем…

— Это ж фигура речи, — смутилась Лиза.

— Но он тебя домогался!

— Как бы иначе я поняла, что он меня любит?!

— А он любит?

— Не то слово!

— А ты?

— И я! Он же у меня первый, что бы вы обо мне ни думали! И последний.

— Ничего мы такого не думали, — соврала и мгновенно поверила себе Мария.

Лиза усмехнулась:

— А то я не знаю…

— Дети есть?

— Двое, мальчик и девочка.

Взгляд Марии ткнулся в обоюдоострые стрелки брюк подошедшего человека, поднялся по большому туловищу к буйноволосой голове.

— Гошик, — проворковала Лиза, — помнишь, мы приходили к тебе с Марией… Ну, тогда…

Георгий Палыч с обожанием смотрел на жену сверху вниз. Марию он снова не заметил, потому что отвлекся. Глаза полыхнули ревнивым огнем — проходящий мужчина посмел оглянуться на Лизу.

Мария вдруг поняла: будь она мужчиной, тоже бы оглянулась. С Лизы слетела вся елочная мишура, но то, что всегда отличало ее от других, осталось. Редкая в своей притягательности, победная женственность и нежность. И никакая смена имиджа здесь не в силах была помешать ему.