Жизнь, свобода и любовь

Виктория Велес

В моей жизни уже давно нет ничего хорошего. Умирающая сестра, одиночество, проблемы в школе, дома, постоянное утомление, неудачи, потери… Мне казалось, что я умираю с каждым днем, пока однажды в моей жизни снова не появился он. Тот, о ком я думала каждую ночь на протяжении нескольких лет, в кого была влюблена вот уже шесть лет. До начала года я и не думала, что двое новеньких так сильно изменят мою жизнь. Благодаря одному из них я поверила в любовь и смогла стать счастливой…

Глава 5

На моем канале было 20 подписчиков. Прошло два дня, конечно, но 17 из них — это мои знакомые, а один из неизвестных мой личный хейтер. На каждый пост ставит дизлайк. Я снова улыбнулась, прочитав его комментарий. Очень информативный.

« — — — — — — — »

«Ну и? Если хочешь писать комментарии, то в них обычно что-то комментируют. А это что за шифр?»

Отвечать он, разумеется, не стал. Хотя это не особо меня впечатлило — его дизлайки — но я все-таки немного расстроилась. Вся реклама стоит денег, а их у меня нет. Мама… Попросить у нее? А поймет ли она? Я очень хотела продвигать свой канал, хотела иметь несколько сотен подписчиков, а потом и тысяч. Я практически мечтала об этом. Это так больно — видеть мат и пошлые комментарии в своем канале. И больше никаких. Реакций мало, и вообще все оказалось гораздо сложнее, чем я думала. Все в жизни слишком сложно.

Я закрыла глаза и вспомнила вчерашний вечер. И улыбнулась. Я счастлива. Мне хотелось прыгать, бегать, танцевать и улыбаться. И заставить улыбаться всех вокруг, потому что мир казался невероятным. Невероятно прекрасным. Я подумала и решила написать новый пост. О любви и счастье. Снова дизлайк от того самого будет, но сам-то задумается об этом. Люди обычно так реагируют, когда сами осознают правоту прочитанного. Может, для него то, о чем я пишу, слишком личное и есть какая-то история?

«Бытует мнение, что любовь дарит крылья. А кто-то говорит, что только цепи. Кажется, я до этой самой минуты думала, что это цепи, и точка. Но сейчас мне хочется летать, прыгать, бегать и кружиться, танцевать и петь, и любить, и жить. Что для вас значит свобода? А любовь — это свобода? И да, я уже предсказываю реакцию моего любимого хейтера. Надеюсь, тебе очень не понравился пост. Или слишком сильно понравился.»

Я вскочила с кровати и закружилась по комнате, и казалось, что в этом мире нет ничего важнее этого момента. Я посмотрела в окно. Дождь до этого дня лил почти каждый день — осенняя красота и мокрые капли, стекающие по лицу прямо за спину. А сейчас на улице было солнце, лучи проникали в мою комнату, пытаясь ее сделать светлей. Как сделал светлей мою жизнь он. Макс. Деревья колыхались так, что было слышно их особую мелодию. Как та скрипка в моем плейлисте. Эта музыка звала, пробуждала в душе самое прекрасное, что в ней есть. Музыка природы. Это была музыка природы.

— Ты чего такая довольная? — спросила мама за обедом.

— Да обычная я. Как всегда. — улыбнулась я. — А можно я буду продвигать свой канал? Дашь денег на продвижение? Это важно для меня.

— Это что еще такое? — нахмурилась она. — Опять хочешь потратить деньги на глупости? Лучше бы по дому помогла. Совсем ничего не делаешь.

Я вспомнила вчерашний день, когда я помыла полы во всем доме, протерла всевозможные столы и помыла гору посуды. Ну еще раковину помыла. Конечно, ничего не делаю. Как всегда.

— Пожалуйста, мне очень этого хочется. Это поможет мне стать лучшей версией себя… — начала я. Я видела, что у нее нормальное настроение, поэтому настаивала. Обычно она начинает говорить плохие вещи, которые меня обижают, и она точно знает, что именно действует на меня так. Давит на больные точки. Почти всегда.

— Хорошо. И все-таки, чего довольная такая? — спросила она.

— Макс. — улыбнулась я.

— О нет. Ты снова на него ведешься? Посмотри на себя и на него. Да ты на умственном и духовном уровне выше его.

— Я знаю.

Я знала, как должна была поступить и отреагировать на него. Но слово должен всегда противоречит слову хочу. Слово надо сердце воспринимает по-своему. И почему-то разум слишком ведется на него.

Я зажмурилась от солнца, когда вышла на улицу. Ненавижу такую погоду. Но почему-то я улыбалась и радовалась. Я жмурилась, и мне казалось, что в этом свете есть нечто большее, чем просто радость. Я могла посчитать на пальцах такие дни, когда солнце освещало дорогу. Дорогу в будущее, проложенную настоящим. Хотя когда люди говорят мне такое, я обычно говорю: погода. Да, погода нынче прекрасная. Солнышко, и правда. Классная погода. Возвышенная погода.

Я светилась от ожидания встречи с Максом в школе, когда ехала в маршрутке, шла по дороге, заходила в школу… А потом застыла. Я напугалась, представив, как обо мне начнут узнавать люди. Будут видеть мою жизнь, советовать что-то, спрашивать. Смеяться. И в подтверждение этого рядом прошла какая-то девочка, пусть и не с моего класса, но она покосилась на меня, как на сумасшедшую. Я стояла в дверях, боясь сделать шаг. Мне же обязательно надо было сделать этот шаг в новую жизнь. Девочка прошла и засмеялась, видимо, я и правда глупо выгляжу сейчас.

— Так боишься ступить на дорогу знаний? Или на алгебру не хочешь идти? — прошептал сзади кто-то. И этого кого-то зовут Макс. — Так давай уйдем.

— Ну уж нет. Я что, зря так стараюсь получить эту чертову медаль? Наша математичка не поймет. Я просто… задумалась.

— Зануда.

— Прогульщик.

Он попытался взять меня за руку, что заставило меня чуть ли не прыгать от радости. Я готова была плакать от счастья. Слишком долго я этого ждала… Все кажется таким ненастоящим. Призрачным. Я отдернула руку, вспомнив свои страхи. И зачем я снова их вспомнила? Я улыбнулась ему и пошла в кабинет.

Урок алгебры проходил так, как обычно. Хоть что-то в этом мире не меняется. Снова кто-то стоит у доски, скромно посторонившись и смотря на учителя глазами, кричащими о помощи. Снова я решаю примеры в два раза быстрее. Но какой-то вредный один пример попался. Прям не решается. Ему жалко, что ли? Я уже была готова бросить тетрадь в кого-нибудь или во что-нибудь. Учитель прошел мимо меня, посмотрев на мою тетрадь. Сделав страшные глаза, которые гласили: ты что тут написала такое?

— А зачем такими путями идти? Вот так сделала бы. — она показала, как я могла бы решить задачу в раза три проще. Мда, мы не ищем легких путей. — А это что? Это же элементарные правила. Думай.

— Да оно не получается. Не хочет получаться.

— И мы хотим пять? Нет, моя дорогая… — дальше я уже не слушала и, сжав зубы, решала, решала всеми возможными путями. Наконец, я положила ручку и радостно прошептала самой себе губами: «У меня получилось!».

— Получилось, да? Ну это уже хорошо. — посмеялась учительница. Я смутилась и устремила свой взгляд в тетрадь.

— Да уж, да вы прям подружки с ней. — посмеялся Макс. — Она ходит вокруг тебя коршуном, смотрит, проверяет. Даже не знаю — ты счастливчик или бедняжка.

— Прекрати, услышит. — улыбнулась я. — У нас просто очень длинная предыстория наших математических отношений. Алгебраических. Нас связывает вероятность и статистика, которая нас постоянно сталкивает в жизни.

— А между нами какая вероятность и статистика?

— Красивое вероятностное число. Большего тебе знать и не нужно.

— Мы красивое число? Хм, мне определенно нравится такой подход к отношениям…

Я испугалась такого громкого слова от него — отношения. Сразу стало как-то не по себе, захотелось сбежать. Не уверена, в одиночку или с ним. Определенно с ним.

Иногда человек заставляет забыть о том, что вероятность благоприятного исхода — меньше одного процента. Это число красивое. Но невозможное. И грустное. 0, 888. Это число бесконечности или невозможности? Ответа у меня пока нет. Ответ я получу в будущем. Все числа устремлены в будущее. Как и люди, как и их судьбы. Все существование устремлено в будущее, человечества нет без будущего. Ну а на чем строится будущее? Мне нужен гугл души и своего сердца, чтобы ответить на все эти вопросы…

На перемене я стояла напротив двери и просто думала. Но в голове была тишина. Я безразлично пожала плечами, пытаясь стать образом той, которую я играла последние три года. Безразличную. Холодную. Отчужденную. Одинокую…

— Почему стоишь? — спросил Макс.

— Макс, а можно мы поговорим после уроков? Не хочу, чтобы что-либо отвлекало меня от учебы. — я осмотрелась по сторонам, боясь, что нас кто-то услышит.

— Ладно. — стал таким же холодным он.

— Ладно… — прошептала я пустоте. Зачем я все порчу? Почему мои страхи мешают мне жить?

Оставшиеся несколько уроков прошли обрывками ненужной информации, пустых разговоров, бессмысленных шуток, над которыми все должны смеяться. Я ждала каждую минуту, чтобы поговорить с ним. Макс будто отключился. Он это делал всегда так мастерски… Это он меня научил отключаться. Воспринимать окружающую действительность тишиной, а людей — пустыми оболочками. Сделать вид для себя самой, что ты ничего не слышишь. Просто силуэты. Просто люди.

— Пошли поговорим. — оборвал он мои мысли так внезапно, что я даже додумать ответ не успела, как он меня утащил в сторону. Мы стояли около какого-то дома вблизи школы.

— Я понял. Но не понял, почему.

— Э-э-э? — не поняла я.

— Ты не хочешь рассказывать. О себе. Боишься? Так вроде наоборот хорошо.

— Ты прав. — вздохнула я. — Я боюсь. Боюсь того, что будет после. Разговоры, общение, ненужные советы, сплетни, выяснения, выдумки. Потенциальные друзья и потенциальные враги. Я не хочу ни того, ни другого. Это все отравит наши отношения. Общество, социум — это яд, который проникает внутрь межличностных отношений. Разрушает их. Я хочу стать частью этого общества, правда, но… Но я не готова. Я боюсь всех снова потерять. Я ведь тогда потеряла не только тебя, но и друзей. Я была счастлива там. Но моя жизнь поменялась, а к новым условиям я не смогла приспособиться. Дай мне месяц, ладно? Привыкнуть к изменениям. Осознать их. И измениться внутри.

— Ладно. — улыбнулся Макс. — Я понял. Только больше так не делай. Так могу делать только я. Отстраняться. Пошли гулять? — спросила он, не дав мне возможности подумать над его словами.

— А куда? — поинтересовалась я.

— Увидишь.

— Пошли туда, куда глаза глядят. — предложила в шутку я.

— Пошли туда, куда сердце смотрит. — ответил он. Я улыбнулась. Как просто у него получается все исправить. И заставить меня улыбнуться. — После физики просыпается голод. Пошли перекусим.

Мы шли по улице, на которой уже лежали горки листьев. Осенние краски красивы, если не поднимать глаза на деревья, которые погибают, засыпают. Так и по жизни — все, что находится перед твоим носом, всегда кажется невероятным и захватывающим, и не важно, что там дальше, что там наверху. Наверху только небо.

— А чем ты сейчас занимаешься? То есть что для тебя в профессиональном плане сейчас стоит на первом месте? — решила начать разговор я.

— Не знаю. Я всегда хотел играть в группе, и сейчас это у меня есть. А чего я хочу по жизни — я не знаю. Я не знаю, что мне нравится, что у меня получается и даже не знаю, кто я, хороший ли я или плохой. Я ничего не знаю о себе, и потому стараюсь не показывать себя другим. И иногда я не открываюсь даже самому себе… Я просто закрылся в один момент и забыл открыться. Потерял ключ к самому себе. Вот и все. Вот и вся моя история.

Я молча шла рядом, пораженная его речью. Он так болезненно это говорил, будто не хотел этого, но не знал, как по-другому. Я подошла к нему и нажала на его нос.

— Сизам откройся. — пошутила я, но смешно мне не было. Зато он начал смеяться так, будто я сказала нечто смешное. — Я найду ключ. И открою. Обещаю тебе.

— Ты просто невероятная… даже не знаю, кто! Светильник ты, вот кто. — вдруг ошарашил он меня.

— Эй, нельзя же так называть девушку! Что это за светильник? Еще бы люстрой назвал. Почему кстати?

— Твой свет заставляет меня смеяться и светлеть. Ты вся горишь и светишься, когда открываешься кому-то. Я стал одним из немногих счастливчиков. Мне жаль тех людей, которые не могут увидеть твой взрывной характер за той стеной, которую ты построила. Прямо-таки крепче китайской!

— Да ну тебя. — посмеялась я. Хотя он прав. Иногда я и сама об этом жалею, в те отчаянные минуты одиночества.

— Мы, кстати, пришли.

— А куда, собственно, пришли-то? — наклонив голову и рассматривая вывеску, спросила я. Мы стояли перед заброшенным зданием, которые раньше, видимо, было музеем. Вывеска гласила: музей искусства. Правда, внутри уже не было ничего. Абсолютно. Так сказать, перед нами стояла избушка без окон без дверей. Только курьи ножки убежали. — Это что, музей? Ты же собирался поесть. И я, если честно. — подозрительно покосившись на него, а потом еще раз на здание, спросила я.

— Ага. — утвердительно покачал головой один сумасшедший. — Идем.

— Ага. Идем… — продублировала его слова я, пытаясь найти в них скрытый смысл и понять все-таки, куда идти-то.

Макс взял меня за руку, и мы пошли внутрь. Я переступала через камни, упавшие, видимо со стен, когда это здание рушилось. Один раз чуть не упала и уже начала проклинать моего спутника, не понимая, куда мы идем. Тут я подняла глаза и ахнула. Перед нами простилались арт-рисунки современных художников, уличная живопись. Граффити, как настоящее искусство. На одной стене был изображен город, наполовину серый, безликий город, в котором шел один-единственный человек, и он был одинок в этом большом, шумном, жестоком городе. А справа, с другой стороны, был изображен город света, радости и мечты. Ярко-розовые, желтые, красные, оранжевые краски были смешаны, передавая общее настроение счастья, веселья, смеха. Здесь были изображены люди, каждый человек улыбался и разговаривал с другим. Здесь никто не был один. Здесь каждый мечтал, и каждый мог осуществить свою мечту. Здесь был город мечты.

На каждой стене были изображены рисунки, один другого лучше. Во всех был смысл, жизнь и чувствовалась любовь художника. Граффити стало искусством. Мы проходили мимо стен, а я завороженно всматривалась в каждый, гадая, где сейчас этот художник.

— Смотри — там есть киоск с шаурмой. А продавец — художник всех этих работ.

Я повернулась в сторону Макса, совершенно не веря его словам. Как такой гениальный человек может стоять и продавать шаурму? Что делает такой человек здесь?

— Почему? — одним вопросом я передала Максу всю бурю сомнений и недоумений в моей душе.

— Потом расскажу. Давай сначала поговорим с ним.

Мы подошли к киоску, который стоял в конце всех стен. Как это я его сразу не заметила?

— Здравствуйте! Я… — я хотела сразу высказать все впечатления, которые еще оставались во мне и не покидали мои мысли. Но запнулась. Я не знала, что сказать. Сказать, что я поражена? Сказать, что я просто в восторге от идей художественного замысла, от концепции самих картин, от красок, которые передают эмоции, от мечты художника, его порыва вдохновения, которое так явно проявлялось в его рваных мазках в начале и ровным, профессиональным штрихом в конце? Всего этого было мало, да и слишком очевидно. Я просто не знала, что я, такая маленькая и глупая на его фоне, тут могу делать?

— Две, пожалуйста. — прервал тишину Макс.

— Вижу, девушка поражена ночным искусством? — улыбался старик. Это был мужчина лет шестидесяти, в темных очках, с длинными седыми волосами, которые потом плавно переходили в бороду. Его морщинистое лицо вызывало доверие, а его добрая улыбка заставляла улыбнуться в ответ. — Ту стену я расписал, когда мне было сорок лет. Я тогда впервые увлекся граффити, да и не рисовал я никогда раньше. Мне стало так одиноко и грустно, что все свои мысли я решил облачить в образы на стене.

— Это поразительно, и слов, которые бы описывали ваше творение нет. Их просто еще не придумали.

— Иногда словам придают слишком большое значение. — улыбнулся старик. — А ведь не важно, что ты говоришь, важны те эмоции, которые звучат в голосе. Я слышу, что ты восхищаешься моими работами. Мне это приятно. А теперь идите, не хочу мешать вашей прогулке.

Я хотела еще что-то сказать, но Макс увел меня за угол. Мы сели на лавочку, а он начал рассказывать. Историю с самого начала. Историю старика, которая заставила меня заплакать. Заставила понять, что в жизни важно ценить все.

Этот музей построили около пятидесяти лет назад. Основал его один известный искусствовед-критик на деньги своих богатых родителей. Этот человек никогда не знал нужды, ни в чем себе не отказывал. Даже тот факт, что он открыл музей, был нужен для его репутации, для того, чтобы о нем узнали. Но единственное, что было его талантом — это поиск других талантов. Он видел гениев издалека. В его музее работали даже уборщицы — гениальные, которые умеют петь, играть, танцевать, рисовать, знают всю историю и много чего другого. Люди говорили, что этот музей был создан не человеком, а Богом. Все в нем было искусством — даже пылинка, которая лежала на кувшине. Однажды на работу экскурсовода пришел молодой парень, которому на тот момент не было и двадцати пяти. Потерянный, ничего не знающий, но уже любивший искусство, Ваня пришел в лучший музей. Ваня — это именно тот художник, который исписал стены картинами, это именно тот старик, который сейчас стоит продает шаурму.

Искусствовед-критик никогда не утруждал себя приходом на работу или другими обязанностями, но принимал на должности людей он сам. Каждый должен был пройти собеседование с ним лично. И Ваня прошел. А потом его жизнь стала меняться. В хорошую сторону. В жизни всегда есть какой-то переломный момент, когда ты взлетаешь. Но почти всегда в тебя прилетает камень, который тебя тянет обратно. Сталкивает тебя, и в этом полете важно лишь одно — не разбиться.

Ваня любил искусство. Он знал все: от истории до физики, но считал, что искусство может полюбить не каждый. Не каждый его и поймет. Он вдохновлял людей совершать открытия, делать невозможные вещи. Многие из тех, кто приходил домой после экскурсии в музее, сочиняли гениальное музыкальное произведение, писали стихи, книги, картины. Он был гениален тем, что делал гениальными других. Но сам считал себя никчемным. Он страдал, думая о том, что не сможет найти себя до конца жизни. Так длилось почти половину его жизни. Он был одинок, потому что занимался самокопанием, пытался найти выход. Вдохновение. И оно пришло. Точнее она.

В музей пришла одна художница, чтобы выставить свою картину. И так уж вышло, что это дело доверили Ване. Но он не смог сказать ей ни слова — влюбился с первого взгляда. Их любовь была мгновенной, но настолько сильной. Она могла бы не быть мгновенной, если бы жизнь распорядилась по-другому. Но они полюбили друг друга, а Ваня после первой встречи написал свою первую картину. На скале. Красками. Его тогда чуть не посадили за порчу природного достояния и что-то такое… Но ему было плевать на это, он не мог забыть о своей Жанне. Он нарисовал ее в образе цветка, бутона, который начал уже благоухать, но не полностью раскрылся ему. Они поженились через месяц.

У них была самая счастливая семья, которую когда-либо знали, но все самое прекрасное всегда исчезает. Слишком короткой была их история, чтобы ответить, почему все так жестоко? Почему люди обязаны так страдать? Жанна закончила жизнь самоубийством через два месяца после их свадьбы. Она узнала, что не сможет иметь детей. Никогда. И что всегда будет одинока. Что было тогда с Ваней — и говорить страшно. Он держался на грани смелости жить дальше после этого и слабостью стать свободным. Он слишком мало с ней пробыл. Но каждый день он помнил то чувство полета, вдохновения и мечты.

После того, как его жизнь вернулась в серую скучную гениальную обыденность, настал черед новых испытаний. Он узнал о том, что теряет зрение. И может ослепнуть навсегда. Что значит для художника потерять свое зрение? Это то же самое, что лишиться души. Лишиться возможности видеть прекрасное в каждом моменте. Когда он это узнал, то понял, что хочет оставить след. Гениальный след его души. И он это сделал. Именно в ту ночь он нарисовал свою первую картину на стене — та, которая первая попалась мне на глаза.

Он лишился зрения через месяц. Но это был не конец. Его ждало еще одно испытание. Музей разорился. Искусствовед-критик проиграл все в карты. Ему пришлось продать все картины и всю душу музея. Люди говорили, что у музея была душа — непоколебимая душа искусства и творчества, которая и вдохновляла многих на создание гениальных произведений. Он продал и свою душу, и душу своего музея. А Ваня… Он остался один. Один на обломках гениальности.

Оставить и забыть музей он не смог. Каждую ночь он приходил сюда, чтобы рисовать. Он научился рисовать, не видя того, что рисует. Он научился жить так, как приходится, но жил и любил. Продолжал вдохновлять людей своим творчеством. Он жил скромно, никогда не крича о своей гениальности, но именно это делало его не просто одаренным художником, а гениальным мастером. Его картины называются ночными, потому что он создает их в темноте. Для него нет значения — свет или тень, день или ночь, печаль или радость… Все это у него слилось воедино, поэтому всегда тень для него — это свет, ночь — день, а печаль — счастье. Будущее счастье. Он лишился всего, что имел когда-либо. Не имея ничего, он лишался самого себя. На вопрос о счастье старик сейчас отвечает — лучше знать, чем думать. Лучше потерять, чем не иметь.

— Вау. Никогда бы не подумала, что ты знаешь такие места. Прямо-таки открытие целое. — сказала я.

— А пошли танцевать? — спросил внезапно Макс.

— Всмысле? — не поняла я. — Макс, ты сумасшедший? — смеясь, сказала я, когда он меня начал кружить внутри разрушенного здания. Столбы были обвиты цветами, которые еще не успели завянуть, а внутри музея чувствовалось время практически физически. Прошлое и история превращали наш танец в сказку, которая длилась, казалось, вечность. Вечность — синоним прошлого? Если у тебя есть прошлое, то у тебя есть вечность. Если у тебя нет прошлого, у тебя нет ничего. Нет истории, нет настоящего, нет будущего. Нет того, что составляет саму сущность человека.

Я смеялась, плакала, сама не зная, о чем. Макс улыбался, смотрел на меня, но казался таким задумчивым и счастливым. Мы оба были счастливы. Так нам тогда казалось. Мы предпочитали думать о моменте и не думать ни о чем важном. Мы сели на обломки когда-то гениальнейшего музея, облокотившись о столб. Так тихо было. И хорошо. Спокойно. Я была спокойна о своем прошлом и своем будущем, и уже понимала, что ничего не сможет мне помешать жить. Именно жить, а не существовать. Жизнь старика наполнена страданиями, но через горе он познал счастье и радость. Я люблю тень, ночь и постоянно сталкиваюсь с печалью, но ведь можно сделать все наоборот. Формула счастья. Сделать свою тьму светом, ночь — днем, а печаль радостью.

— Давай встречаться? — спросила я в порыве радости и свободы.

— Я отвечу тебе тогда, когда ты будешь готова ответить себе и людям. Готова ли ты любить.

— А ты? — спросила я.

— И я. — ответил он. — И я…